Четвертая часть

IV. I

Это был старый, постройки периода посткатастрофы дом в десять этажей, с покатой коньковой крышей и искрошившейся от времени метровой оградкой вдоль края. Еще не самая окраина — но близко. Дом в ближайшее время предполагался под снос — просто потому, что иначе грозил рухнуть, погребя под обломками не только жильцов, но и районную школу, и недавно построенные на месте такой же древней громады новенькие семиэтажные корпуса. Старый дом понимал, что его ждет в ближайшем будущем, он видел, как специальные машины растаскивали на куски его погибшего собрата, но он не сожалел ни о чем. У него был друг, даже старше его самого, который иногда сидел на коньке крыши и тоже думал о чем-то своем. Дом любил, когда его друг приходил к нему, хотя и подозревал, что тот даже не догадывается о благодарности, обращенной к нему обветшалым, готовым развалиться зданием.

Сегодня ночью дом выглядел со стороны очень странно. Словно кто-то очень наглый и любящий пошутить украл с благородного особняка в центре города статую и каким-то загадочным образом переместил ее на крышу окраинного старика. А статуя была удивительная, тончайшей работы: даже за облепившим ее мокрым декабрьским снегом можно было разглядеть слегка напряженные мышцы спины и груди, детально проработанные неизвестным мастером пряди длинных волос, и идеальные очертания распластанных крыльев.

— Если бы на то была моя воля, я бы тебя убил, — мертвенно-равнодушно произнес Теодор, глядя сквозь Косту. Крылатый тысячный раз проклял отсутствие Кейтаро-дону, который смог бы объяснить причины, понять мотивы, и четко означить последствия. Теодор же, раздосадованный своим промахом при прошлой встрече — не смог обмануть Косту и прикинуться действительным членом Братства — теперь получил возможность отыграться. — Я помню, как ты умолял дать тебе второй шанс, дать тебе возможность искупить содеянное — и я вижу, как ты это искупаешь. Я не говорю даже о том, что ты позволил постороннему человеку увидеть крылья. Но ты посмел прикоснуться к женщине, и не просто прикоснуться! А если бы ты не сдержал свои инстинкты и тайные желания? Если бы ты убил ее, как убил десятки девушек до нее?

Коста сжимал кулаки, стискивал зубы и молчал. Возразить было нечего… то есть, было что, но он прекрасно знал, что Теодор подобное назовет ничем иным, как желанием оправдать собственное преступление. Он не сумеет понять, что тогда в мыслях крылатого не было ни единого намека на то, что было раньше, больше того — он с превеликим наслаждением убил бы любого, кто посмел бы обидеть ее…

— Если бы ты знал, как мне хочется сейчас тебя уничтожить! — прошипел немец, с ненавистью глядя на крылатого. Коста покорно снес этот взгляд и принял обращенную к нему ненависть. Он понимал, что Теодор вправе. Но в то же время он знал, что страшнее, чем он сам себя карает, его не покарает никто.

— Довольно, Теодор, — негромко проговорил он, поднимая безразличный взгляд. — Жить мне, или умереть — решать не тебе. Потому давай перейдем к делу. Три месяца прошло. Ты нашел того, кто по твоему мнению сумеет заменить Братство и выполнять в полной мере его первоначальную функцию?

— Да, нашел. Но его следует подготовить — юноша на многое способен, но еще слишком неопытен и слишком мало повидал, хоть судьба его и не из легких.

— Хорошо. Я согласен ждать. Но пока ты не докажешь мне его способность взять на себя ношу, изначально полагавшуюся Братству, я не стану их уничтожать.

— Согласен.

— Больше того, я буду и сам искать кандидатуру. И пусть Кейтаро-дону утвердит ее.

— Согласен.

Коротко кивнув, Коста взмыл в небо. Говорить с немцем было более не о чем, и он желал как можно быстрее покинуть это место.

Негромкий, тревожный крик черного, как смоль, ворона, разорвал тишину ночного города. Захлопав крыльями, птица опустилась на плечо венчающей конек старого дома статуи, расправила перья и замерла.

Если бы гипотетический наблюдатель, удивленный присутствием статуи на крыше такого дома, и в самом деле существовал бы, то последующее повергло бы его в шок. Крылатый мужчина шевельнулся, по телу прошла крупная дрожь — комья мокрого снега полетели в разные стороны.

Коста провел руками по лицу, отгоняя злое марево воспоминаний, и только после этого перевел взгляд на ворона.

К лапе птицы была прикручена свернутая в трубочку бумага. Едва крылатый отцепил послание, как ворон еще раз хрипло каркнул и взмахнул крыльями, уносясь прочь от мокрой и снежной ночи. Посмотрев ему вслед, мужчина развернул записку и при неверном, слабом свете показавшейся из-за туч луны принялся вчитываться в затейливую вязь письмен.

Прочитал — и, не поверив увиденному, перечел еще раз. Но знаки складывались все в те же слова, слова — в фразы. Инструкция предельно проста — и так же предельно… невозможна. Да-да, именно невозможна. Просто потому, что такого не могло и не должно было быть.

Но тем не менее, несмотря на всю невозможность, она была. И Коста обязан был ей следовать. Подделать это письмо не смог бы никто, да и ворона он узнал.

Что ж, задание было хоть и странное, но вполне выполнимое. Не сегодня, но выполнимое.

Крылатый бросил взгляд на небо, пытаясь примерно определить время. Получилось, что от полуночи прошло уже часа три. Поднявшись на ноги, он подошел к краю крыши, посмотрел вниз — и, распластав крылья, бросился вперед, чтобы взмыть над самым асфальтом, укрытым мокрым снежным покрывалом.

— Это какая-то неправильная зима. Она делает неправильный снег, — проворчал Стас, выгребая из-за шиворота очередной мокрый и слипшийся снежок, соскользнувший с козырька над крыльцом корпуса и устроивший весьма недовольному этим фактом студенту неожиданный прохладный душ прямо в одежде.

Встряхнувшись, юноша шагнул под противный недодождь-недоснег, натянул повыше воротник куртки и спрятал руки в карманы. Нет, он был вовсе не против теплой зимы, но не до такой же степени! Интересно, если бы не установки климат-контроля, какая бы сейчас стояла температура? Или у специалистов "Overtown" опять какие-то неполадки? Уж больно тепло для середины декабря. Даже выпавший на днях снег торопился растаять, мокрые комья валились с ветвей и крыш, причем каждый второй ставил своей целью попасть именно за воротник стасовской куртки. А может, сегодня просто такой день.

Стасу не везло. Не везло с самого утра, и не везло категорически. Начиная с того момента, как он проснулся — на час позже, чем должен был. Из дома юноша вылетел не поев, только ополоснул лицо и схватил сумку с вещами, собранную с вечера. У метро долго рылся в карманах, пока не убедился точно, что кошелек с проездной картой и деньгами остался мирно лежать на письменном столе в комнате. К счастью, в кармашке сумки нашлась монета номиналом два евро — как раз на две поездки в метро.

Купив пару разовых билетов, Стас шлепнулся на подогреваемое сиденье и погрузился в изучение истории катастрофы — на обществознании уже третью пару мусолили эту тему, а она никак не могла закончиться. Естественно, увлекшись, он пропустил свою остановку — пришлось возвращаться.

На первую часть пары по общей психологии Ветровский опоздал. Минут так на двадцать пять. Решив, что идти в аудиторию на оставшиеся двадцать — не самая лучшая идея, да и Галина Викторовна не оценит, юноша устроился на широком подоконнике в коридоре и вернулся к учебному файлу. Файла хватило минут на пять.

Убрав электронную книгу в сумку, Стас задумался, чем бы еще занять время. Ко всем сегодняшним предметам он был готов, просто так сидеть не хотелось. Прикрыв глаза и запрокинув голову, он попытался повторить про себя подробную историю катастрофы по датам и времени, но в голову лезли совершенно другие мысли.

Он учился в ВИПе всего три с половиной месяца — но за это время успел привыкнуть к совершенно новой, незнакомой и непонятной раньше жизни. К жесткому графику, к пяти часам сна в сутки, к бесконечной учебе, которую приходилось совмещать с работой — увольняться Стас не желал уже просто принципиально, хотя Вениамин Андреевич не раз предлагал ему бросить малоприбыльную должность. Но на учебу времени хватало, как хватало и на все остальное — кроме сна, разумеется. Но им юноша готов был жертвовать: в конце концов, многие из великих людей прошлого всю жизнь обходились и меньшим количеством сна. И он тоже вполне неплохо жил по графику институт — дела — работа — учеба — сон, и по кругу. Иногда удавалось урвать пару часов на встречи с Грандом, но друг тоже был постоянно занят, он хотел побыстрее избавиться от навязанных отцом домашних учителей и усиленно грыз гранит расширенной школьной программы, желая в следующем году уже сдать экзамены. Учитывая то, что ему только должно было исполниться четырнадцать лет — результат впечатляющий.

Мысль об упорной учебе Гранда плавно перетекла на мысли о собственной "школьной программе". Открыв глаза, Стас посмотрел в зеркало и подмигнул своему отражению. Кто бы мог подумать, что за каких-то полгода человек может так измениться? Он вспомнил, каким был: загнанный волчонок, озлобленный на мир, готовый на многое ради своих сиюминутных целей, наркоман, бандит — тощий, бледный, со спутанными волосами, в своей вечной куртке из псевдокожи и драных, потертых джинсах. Сейчас же, встреть его на улице кто-нибудь из прежних знакомых, они бы не узнали бывшего главаря мелкой уличной банды. Теперь это был высокий, стройный юноша с длинными, чуть ниже плеч волосами, в черных брюках и белоснежной рубашке. Из темно-карих глаз исчезла вечная настороженность и скрытый страх, черты лица разгладились, взгляд стал спокойным и уверенным. Речь Стаса и его манеры изменились еще кардинальнее — канули в прошлое грубые, жаргонные, нецензурные фразы, которые были когда-то неотъемлемой частью Стека, движения стали плавными и более четкими. Вениамин Андреевич сумел в рекордно короткие сроки сделать из трущобного бандита хорошо воспитанного и образованного молодого человека.

Юноша вспомнил первый месяц жизни у инженера и вздрогнул. Это было очень тяжело — учиться каждую секунду жизни, с момента пробуждения и до самого сна. Приемный отец учил его говорить, двигаться, вести себя за столом, обращаться с дамами — последнее оказалось тяжелее всего, в первую очередь потому что Вениамин Андреевич был старомоден, как прадедушкин сюртук, и когда Стас опробовал новоприобретенные навыки на соседке Насте, которая понравилась ему с самого первого дня, девушка разве что не в открытую над ним посмеялась.

— Я понимаю, этот старый хрыч — но ты-то парень нормальный, нафига тебе все эти заморочки? — непонимающе спрашивала она.

Он тоже этого не понимал. И в конце концов стал вести себя с Настей в ее манере. Вот только никак не мог понять интересов девушки, которую считал своей. Не мог понять учебу спустя рукава, однообразную дурацкую музыку с бессмысленными текстами, глупые книжки про одинаковые парочки, которые с приключениями обводили всех вокруг пальца, убивали своих врагов, крали миллион и через каждые десять страниц занимались сексом. Стас только постепенно понимал, что эти самые парочки — идеал для Насти, пример для подражания и образец "настоящей жизни".

— И что, если бы представилась возможность, ты бы украла этот самый миллион? — спросил он как-то раз.

— Ясное дело, украла бы! Такой подарок судьбы, такие деньги! Ты себе только представь, если бы у тебя был миллион! Не надо ни работать, ни учиться в этом идиотском универе, и от предков можно не зависеть! Ничего не надо было бы делать! Эх, если бы у меня был этот миллион, как бы я зажила!

— Ну и что бы ты с ним делала, с этим миллионом?

— Для начала — переехала бы из этого клоповника в отдельную квартирку в районе попрестижнее. Потом тачку клевую купила бы. Ну и шмотки, само собой. А то прикинь, у меня всего три пары туфель! Короче, купила бы всего, чего хочу. Утерла бы нос этим так называемым подружкам — какие у них были бы рожи, если бы я приперлась на пару в платье от Векато?

— А потом?

— А потом отрывалась бы в клубах целыми ночами. Вот это была бы жизнь!

— Но деньги рано или поздно закончились бы, — резонно заметил он.

— Это фигня! Главное, что у меня было бы время подать себя. Познакомилась бы с симпатичным богатым папиком, он бы меня содержал. Еще завела бы себе парочку любовников — так, чисто для удовольствия, — голос Насти был настолько мечтательным, что Стасу стало не по себе.

— Тебе правда хотелось бы так жить?

— Естественно! Чтобы все было и не надо было ничего делать, и чтобы все вокруг мне завидовали.

— А не противно было бы? С папиком-то.

— Ну и что, что противно? Ради бабла можно было бы и потерпеть ночку-другую в неделю.

Юноша промолчал.

Прошло две недели, и как-то раз Настя трое суток подряд не появлялась дома. А когда наконец пришла — Стас сразу заметил до боли знакомый нездоровый блеск в глазах и подозрительный слабо-сиреневатый оттенок пушка над верхней губой девушки.

— Стасик, пойдем у меня в комнате посидим, чего ты со своим хрычом все скучаешь, а? — капризно протянула она, едва завидев его.

А надо признать, математика, под знаком которой прошел сегодня весь день, надоела ему до такой степени, что он рад был любому поводу от нее отвлечься, и бросив через плечо: "Вениамин Андреевич, я отойду ненадолго", пошел вслед за чуть покачивающейся на высоченных каблуках Настей в ее комнату.

Естественно, очарованная джампом девушка предложила наркотик Стасу — и очень удивилась, увидев в его глазах страх и услышав категорический отказ в стиле: "Ни за что не буду, и тебе не позволю!". Дальнейшее юноша помнил смутно — горячие, нервные поцелуи, руки под его рубашкой, мягкая грудь под ладонью, пошлый шепот в ухо и бьющее по нервам возбуждение — он впервые был так близко к женщине, больше того — к женщине, которая его хотела.

Потом они лежали, обнявшись, на ее кровати. Обнаженные тела смутно белели в падающем в окно лунном свете.

— Глупый ты, Стасик… глупый… Джамп — это клевая штука. Такой кайф… я и не знала, что так бывает.

— Больше и не узнаешь, — спокойно ответил он, поглаживая плечо девушки.

Настя вскинулась.

— Почему это?

— Я не позволю тебе принимать эту дрянь. Я знаю, что это такое и как сложно потом отказаться от зависимости.

— Я не подсяду, не волнуйся. Так, побалуюсь пару раз и брошу. Я же понимаю, что наркотики — это опасно, — она успокаивающее провела ладонью по его груди.

— Все так говорят. А потом… Насть, я видел нарков, которые сидели на джампе несколько лет. И я видел во что они превращаются. Ты теряешь реальный мир, все твои мысли и желания сводятся к одному — достать новую дозу и снова погрузиться в иллюзии.

— Скучный ты, — фыркнула она. — Я все равно сделаю по-своему.

— Я не позволю своей девушке принимать наркотики, — Стас приподнялся на локте, глядя на нее сверху вниз.

Настя удивленно приподняла бровь — и вдруг рассмеялась. Очень обидно рассмеялась.

— С чего ты взял, что я твоя девушка?

Юноша оторопел.

— Но ты… мы же…

— Мы всего лишь потрахались. Это еще ничего не означает. Нет, если ты хочешь, то можешь попробовать заслужить право быть моим парнем — но тебе придется поискать где-нибудь денежек. Мой парень должен, в первую очередь, иметь возможность меня содержать.

Закрыв глаза, Стас медленно выдохнул. Попытался вдохнуть — не получилось. Резко поднявшись с кровати, он подошел к окну, распахнул форточку, прижался к холодному стеклу лбом, еще раз вдохнул — прохладный мартовский воздух обжег легкие.

Нет, он не любил ее и даже не был влюблен… наверное. Но такая откровенность, такое прямое желание жить, как животное, заботясь лишь об удовлетворении естественных надобностей и скверных желаний — это было слишком неожиданно. Обернувшись, он посмотрел на раскинувшуюся среди смятых простыней девушку — и не увидел Человека. Только похотливую самку, желающую для себя легкой жизни за чужой счет.

Быстро одевшись, Стас вышел, даже не оглянувшись.

Через пару дней Настя пришла домой в компании хорошо одетого парня. Тот с брезгливостью окинул бедную коммуналку, даже не поздоровался со встреченным в коридоре Вениамином Андреевичем и сразу прошел в комнату Насти, в которой девушка уже неделю жила одна — ее соседи-сокурсники устроились в общаге, решив, что там веселее.

До самого утра юноша лежал на кровати, невидяще глядя в потолок и слыша приглушенные толстыми стенами, но все равно чертовски понятные крики и стоны в соседней комнате.

Вениамин Андреевич той ночью тоже не спал, размышляя об уроке, преподанном жизнью его приемному сыну, как он уже называл про себя Стаса.

А закончилось все скверно, хоть и вполне закономерно. Настя пошла, что называется, "вразнос" — бросила учебу, ночами пропадала где-то, под утро приходила — растрепанная, пьяная, "под кайфом", от нее пахло мужчинами и сексом, выпивкой, дорогими духами, которые никак не сочетались с дешевой одеждой. Через месяц она не пришла. Вместо нее появились усталые люди в форме, они задавали вопросы о девушке и ее образе жизни. На единственный вопрос Стаса ответили просто — передозировка нитаспана.

Настю похоронили за счет государства. На кремации и при замуровывании урны в общую нишу были только Стас и Вениамин Андреевич.

— Не кори себя, — сказал инженер юноше, когда они вышли на улицу. Тот нервно дернул плечом и закурил — верный признак сильнейшего душевного неравновесия, при приемном отце Стас не курил почти никогда. — Ты не мог ей помочь. Ни одному наркоману нельзя помочь, если он сам не хочет от этого отказаться.

— Но мне-то вы помочь смогли!

— Ты сам хотел избавиться от зависимости. Ты понимал, что для исполнения твоей мечты тебе придется отказаться от наркотика и проделать долгую, упорную работу над собой. А Настенька, к сожалению, хотела только легкой и блестящей жизни.

— Я должен был помочь ей. Должен был найти нужные слова…

— Ты не был должен ей ничего. Она сделала свой выбор. Стас, я понимаю и разделяю твое желание помочь всем и каждому, но пойми и ты — нельзя помогать тем, кто не умеет эту помощь принимать. Ты еще не раз с подобным столкнешься. Одни будут над тобой смеяться, другие благодарить — и ждать все новой и новой помощи. Ищи тех, кому действительно нужно помочь, чтобы дальше они могли идти вперед сами. Не корми голодного — научи его ловить рыбу. Это старое выражение, его сейчас никто почти и не помнит.

— А если голоден инвалид, который рыбу ловить не может?

— Настя не была инвалидом.

Стас вздохнул, метко швырнул окурок в урну, и закурил новую сигарету.

— Может, поедем домой? У меня еще сборник задач по физике не до конца решен.

И он с головой ушел в учебу. Просыпался, делал зарядку, завтракал — и садился за учебники, старые, еще бумажные. Тридцатого апреля, на день рождения — ему исполнилось шестнадцать — Вениамин Андреевич сделал юноше подарок: хороший ноутбук и подключение к интерсети, после чего возможности для учебы стали почти безграничны. В мае Стас устроился в "Гермес" курьером и мало-помалу жесткий график жизни вытеснил воспоминания о Насте. Хотя полностью ее забыть он так и не смог, как не смог и окончательно избавиться от чувства вины.

Однако из произошедшего Ветровский-младший тоже извлек урок, хотя пока и не знал, когда и где пригодится полученный опыт.