Что такое интуиция? Энциклопедия даст простой и четкий ответ: способность чувствовать уже имеющиеся логические цепочки и моментально делать вывод, не осмысляя отдельные звенья этих цепочек. Проще говоря — способность принимать правильные решения, минуя промежуточные результаты. Или же, в другом своем значении, — получение верного ответа, минуя логические обоснования, основываясь только на собственном жизненном опыте, воображении и эмпатии. Так ответит энциклопедия.

А для живого человека, привыкшего мыслить и воспринимать действительность не энциклопедическими сложными формулировками, а на уровне собственных чувств и познаний, интуиция есть то, что на самом деле можно называть шестым чувством в мире, где девяносто девять процентов населения лишь скептически морщатся, услышав слова «экстрасенсорика», «телепатия» и тому подобное. Шестое чувство — интуиция — заставляет отказаться от перелета, остановившись у самого трапа самолета, которому суждено через двадцать пять минут рухнуть с двенадцатикилометровой высоты. Срабатывает шестое чувство — человек на секунду замирает, вместо того чтобы сделать шаг вперед — и сорвавшаяся с козырька крыши сосулька разбивается вдребезги в метре перед ним. Интуитивное предчувствие, смутное, неоформленное, — и человек не торопится ехать на метро, предпочитая гораздо более медленный автобус, а тем временем на станции, где он должен был сесть в поезд, террористы взрывают бомбу.

А порой шестое чувство вынуждает совершать поступки и вовсе нелогичные и никоим образом объяснению не поддающиеся. Однако те люди, что успели убедиться в том, что интуиция, как правило, не подводит, предпочитают прислушиваться к ней.

Стас с полным правом относил себя к тем, кто доверяет своей интуиции. И когда буквально в полукилометре от цели он поймал себя на мысли, что ему очень хочется вот прямо сейчас, сию секунду, купить в ночном мини-маркете чего-нибудь попить — юноша решил потерять несколько драгоценных минут.

Гравицикл с тихим гудением замер у входа в парк. Правила запрещали перемещение по аллеям и дорожкам парковой территории на любом автотранспорте, делая исключение только для полиции и других городских служб, но сейчас Стасу было на это глубоко наплевать. Мгновение поколебавшись, он выключил двигатель, переставил настройки на бесшумное, но медленное передвижение, вновь запустил машину и медленно миновал главные ворота — со стороны станции старого, еще подземного метро можно было проникнуть в парк через калитку для пешеходов.

Ветер негромко шелестел молодой листвой, теплая и еще темная майская ночь укрывала Стаса своими крыльями, под гравитационной подушкой еле слышно шуршал устилавший дорожку гравий.

Он увидел их издали: Лешку, сидевшего на бортике фонтана, обхватив руками колени и спрятав лицо, и — на противоположной стороне фонтанного бассейна — средних лет мужчину в костюме. Редкие фонари бросали бледные тени на лица, просвечивали мертвенно-стальным сиянием тонкие струи воды, взметывавшиеся на десятки метров и разлетающиеся ослепительными брызгами, но с той стороны, откуда подъехал Стас, света не было.

Стараясь даже не дышать, Ветровский неспешно подвел машину к границе освещенного круга и коснулся пальцами ключ-карты грава.

Что теперь? Он ничего не планировал и даже предположить не мог, как действовать дальше. Да и смысл был бы планировать, если он даже не знал, что будет его ждать по прибытии на место?

Острое чувство опасности полоснуло по нервам, как неожиданно включенная в спокойствии ночной тишины полицейская сирена бьет по ушам. Стас нервно дернулся, грав шевельнулся, трогаясь с места, и сдвинулся на полметра вперед, оказываясь в круге света.

Мужчина, стоявший у фонтана, поднял голову и улыбнулся. Несмотря на разделявшее их расстояние, Стас мог бы поклясться, что разглядел издевательскую улыбку на пухлых губах и безжалостный приговор в светлых глазах цвета чайной розы.

В следующее мгновение его словно ударили чем-то тупым по голове. Искрящиеся брызги фонтана закрутились в тошнотворном вальсе, слабо светящиеся цифры на табло грава смазались в мигающее, режущее глаза пятно, желудок комом подкатил к горлу, а в голову словно бы ворвались холодные, скользкие змеи…

А спустя один удар сердца все кончилось. Правда, Стас только потом понял, сколь кратковременным был этот кошмар — тогда ему казалось, что пытка длилась вечность.

Змеи, тошнота, ослепление — все прошло так же внезапно, как и началось. Ветровский поднял голову, все еще не в состоянии сфокусировать зрение на противнике, — и поймал его непонимающий взгляд.

Времени на раздумья не оставалось. Стас рванул чип-карту, выключая и тут же вновь заводя машину — при перезапуске автоматически включался стандартный режим двигателя, — и бросил грав вперед, удерживая руль только правой рукой. Левой же он наугад выхватил из боковой сумки стеклянную бутылку с пивом и со всей силы швырнул ее во врага — а в том, что перед ним враг, Ветровский не сомневался ни секунды.

Времени на то, чтобы чему-либо удивляться, не было. Стас выжал из гравицикла всю возможную скорость.

Дориан ожидал чего угодно, но только не этого. Мальчишка каким-то образом сумел противостоять его вторжению! Ведь все шло по плану, все было как обычно — слабенькая природная защита, какая есть у любого человека и которую не составляет ни малейшей сложности преодолеть — и все, чужой разум подчинен и подавлен! Но в последний миг, когда информация уже готова была открыться Дориану, когда он уже был уверен, что обладает секретом этого странного парня, что-то произошло. Словно острейший нож несгибаемой воли отсек его ментальные щупальца, буквально вышвырнув опытнейшего практика из чужого сознания.

Не без труда погасив начавшую подниматься злость, Дориан быстро подготовил новое вторжение, уже не пассивное, проникающее в разум медленно, плавно и осторожно, а атакующее, способное за минуту сделать человека идиотом, овощем. Он глубоко вдохнул, сосредоточился и открыл глаза — с визуальным контактом атаковать было проще.

Последним, что он увидел, прежде чем на несколько секунд потерять сознание, было ребристое донышко бутылки темно-коричневого стекла.

Но даже такого удачного и сильного удара было мало, чтобы вывести Повелителя из строя. Едва прошла навалившаяся на мгновение темнота перед глазами, Дориан быстрым движением стер заливающую глаза кровь из рассеченной брови и попытался найти взглядом несносного мальчишку…

…но не успел. Холодная вода с плеском расступилась, обволакивая его тело, тошнотворно громко хрустнувшие в момент второго удара ребра распространяли по нервам волны обжигающей боли, проникшая в легкие влага душила могущественного практика, почти что мага, как обычного, смертного человека!

Стас понятия не имел, почему поступил именно так. В какой-то момент ему казалось, что противнику хватит и неожиданно меткого удара бутылкой, но тот, хоть и пошатнулся, схватившись за лоб, но все же устоял на ногах. Дальше — как, впрочем, и до того — Стас действовал на чистой интуиции: разогнавшийся грав проносился в каких-то десятках сантиметров от врага, и Ветровский, рискуя свалиться с машины, резко толкнулся всем корпусом влево, ударив мужчину плечом в грудь, чуть выше и левее солнечного сплетения.

Сила удара оказалась достаточной, чтобы тот перелетел через бортик фонтанного бассейна и с оглушительным плеском рухнул в воду, обдав чудом удержавшего машину Стаса веером брызг. Чаша фонтана здесь была достаточно глубокой, чтобы при известном невезении даже утонуть, тем более после таких ударов — Ветровский был уверен, что слышал хруст ломающихся ребер. Однако, учитывая странность незнакомца, рассчитывать на такое везение юноша не мог. Он отстраненно пожалел, что нет пистолета.

Негромкий даже не стон — жалобный щенячий скулеж — заставил Стаса забыть о недобитом враге.

Леша сидел прямо на земле, ритмично раскачивался из стороны в сторону и тихо подвывал на одной ноте. При виде его Ветровскому на миг захотелось все-таки выловить гадину из фонтана и размозжить ему голову о бортик бассейна.

Алексей выглядел как готовый пациент психиатрической лечебницы, отделение для буйных. Лицо бледное, как мел, глаза совершенно безумные, скрюченные пальцы впиваются в щеки, оставляя карминно-алые полосы на неестественно белой коже. Молодого человека трясло крупной дрожью, по щекам градом катились неправдоподобно крупные слезы.

— Лешка… — прошептал Стас, с ужасом глядя на него. — Лешка, что с тобой? Лешка!

Тот не отзывался, вообще никак не реагировал на голос друга. Ветровский спрыгнул с грава, схватил Алексея за плечи — тот затрясся еще сильнее, в глазах появился дикий, панический страх.

— Отпусти, отпусти, отпусти, отпусти, отпусти… — как заведенный, повторял он, хотя попыток вырваться, к счастью, не предпринимал.

— Леша, послушай меня, — как можно спокойнее проговорил Стас, не отводя взгляда от лица друга. Одновременно с тем он представлял себе, как от него идет теплый поток надежности и чувства безопасности, мягко обволакивая несчастного защитным покровом. — Это я, Стас, ты узнаешь меня? Леша, приди в себя, пожалуйста. Не бойся меня, не надо бояться…

Благодаря словам ли, интонациям ли, а может — чем черт не шутит? — и импровизированной «эмпатии», Алексей и правда немного успокоился. Он продолжал тянуть свое «отпусти, отпусти», но уже гораздо тише, скрюченные пальцы разжались, и весь он как-то обмяк.

Продолжая говорить что-то совершенно бессмысленное, но успокаивающее, Стас заставил Лешу сесть позади него на пассажирское сиденье гравицикла, на всякий случай накинул на них обоих ремень, завел машину и погнал к выезду из парка.

То ли Ветровскому сегодня действительно везло, то ли просто совпадение, но до общежития он доехал без каких-либо приключений. Леша на пассажирском сиденье совсем затих, перестав даже бормотать непрерывное «отпусти, отпусти».

Подогнав грав к крыльцу корпуса, Стас позвонил Галлю. Виктор отозвался не сразу — еще бы, в пять часов утра в предсессионные дни нормальные студенты как раз ложатся спать, ведь к восьми надо идти на занятия — но все-таки трубку снял. Обложил приятеля в полтора этажа, что для интеллигентного гитариста было верхом сквернословия, но пообещал сейчас спуститься.

— Ты только не спрашивай ничего, хорошо? — умоляюще пробормотал Ветровский в ответ на полный изумления взгляд заспанного Галля.

— Ты среди ночи берешь у меня грав, куда-то срываешься на третьей космической скорости, через пару часов возвращаешься с невменяемым Лехой на руках и помятым крылом грава и просишь ни о чем тебя не спрашивать, — задумчиво протянул Виктор. — О'кей, командор, как скажешь. Давай-ка его сюда, машину я потом отгоню.

Что самое главное, в словах Галля не было ни грана иронии.

Вместе они подняли Алексея в комнату Стаса, где Витя уточнил, не нужна ли еще какая-нибудь помощь, а получив отрицательный ответ, пожелал спокойного сна и удалился — ставить гравицикл на место и ложиться спать. Ветровский отстраненно позавидовал его крепчайшим нервам и полному отсутствию неуместного любопытства — сам он так не смог бы.

Закрыв дверь за Галлем, Стас подошел к столу, открыл дверку и достал из дальнего угла бутылку недорогого коньяка, подаренную кем-то из приятелей на день рождения. Вытянул пробку, плеснул где-то до четверти в высокий стакан, прикурил сигарету и залпом проглотил коньяк, тут же глубоко затянувшись. Пальцы заметно дрожали.

Освободившееся от осмысления непосредственной необходимости — вести грав, нести Лешу, выпроводить, не обидев, Виктора — сознание начало наполняться всяческой неуместной и даже вредной сейчас ерундой, наподобие «что-это-было-и-как-такое-вообще-может-быть!?!». Стас с силой провел пальцами по лицу, отпил еще коньяка — прямо из горлышка. В три глубоких — чтобы в горле запершило — затяжки прикончил сигарету и повернулся к Алексею.

— Ну и что мне с тобой теперь делать? — тихо проговорил он.

Леша сидел на полу, обхватив колени руками — так же, как он сидел на бортике чаши фонтана, когда Стас только подъехал. Он уже не пытался раскачиваться из стороны в сторону и молчал, но вкупе со смертельной бледностью и безумными, притухшими глазами молчание производило еще более гнетущее впечатление, чем если бы он продолжал просить его отпустить.

Ветровский подошел, присел на корточки напротив друга.

— Леша, ты меня узнаешь? — тихо спросил он.

Алексей закрыл глаза. Спекшиеся губы неохотно разомкнулись, и Стас скорее угадал, чем услышал:

— Да.

— Ты осознаешь, что происходит? — В памяти Ветровского мгновенно всплыл его доклад, сданный два месяца назад: «Первичная адаптация людей, попавших в шоковые ситуации».

— Не знаю… не уверен… голова болит. — Он неожиданно поднял голову и посмотрел на друга. Взгляд молодого человека вновь стал осмысленным. — Стас, дай мне успокоительного посильнее, если есть. И снотворного хорошо бы… — Он вновь уронил голову на грудь.

Спустя пятнадцать минут Алексей безмятежно спал, напичканный сильнодействующим успокоительным и стаканом все того же коньяка в качестве снотворного.

А вот Стасу сон в голову не шел. Он сидел за столом, разложив перед собой чистые листы бумаги, и стремительно покрывал их совершенно бессмысленными на сторонний взгляд схемами, перечеркивал, замарывал, чертил заново…

Произошедшее не укладывалось в голове. Сознание категорически отказывалось принимать все случившееся как факт. Разум предлагал все новые и новые варианты объяснения, не имеющие с реальностью ничего общего — от отравления неизвестным галлюциногеном до того, что на самом деле Стас сейчас спит и все это ему приснилось.

Но в глубине души юноша прекрасно понимал, что все события сегодняшнего дня — не галлюцинации, не сон, не болезненный бред, а всего лишь новая грань реальности. Грань, уже однажды коснувшаяся его, но тогда ускользнувшая от понимания и осознания. Он однажды уже сталкивался с этим — в ту памятную ночь, когда крылатый убийца лишил жизни Вениамина Андреевича.

«Крылатый, убийство приемного отца, Катя Годзальская, Кирилл Бекасов и его самоубийство, странный человек со светлыми глазами, все события сегодняшней ночи — звенья одной цепи», — неожиданно отчетливо осознал Стас.

Дориан умел проигрывать. Правда, очень странно умел — только «в среднем». Ему никогда не доводилось проиграть в игре, где ставки действительно были высоки, а проигравший терял все, включая зачастую жизнь, не говоря уже о положении. В играх же среднего калибра он проигрывать умел, считая, что правильный, грамотный, хорошо продуманный проигрыш зачастую приносит больше, чем выигрыш. Но хуже всего у петербуржского практика обстояли дела с проигрышами в мелочах.

Несерьезные, вторичные провалы, ерундовые обломы, неудачи в малом — они выводили Дориана из себя. Обычно спокойный, сдержанный, обманчиво-мягкий, он мгновенно впадал в плохо контролируемую ярость, стоило сорваться какому-нибудь третьестепенному плану. Он способен был всерьез проклясть водителя автомобиля, слегка забрызгавшего его туфли, или наорать на случайно толкнувшего в толпе человека, да так наорать, что у бедняги начинался острый приступ мигрени, не снимаемый никакими препаратами и проходящий лишь тогда, когда успокаивался сам Дориан.

Эта взрывная особенность в целом уравновешенного характера немало мешала практику, однако поделать с ней он ничего не мог — естественная плата за дар влияния на чужой разум.

Сегодня же Дориан впервые не мог понять, как реагировать на происшедшее.

Выбравшись из фонтанного бассейна и убедившись, что обоих парней и след простыл, практик, удивляя самого себя безэмоциональностью и спокойствием, дошел до флаера и отправился домой. Стоя под тугими струями горячего душа — после «купания» он испытывал определенное отвращение к глубокой и просторной ванне-джакузи, — Дориан пытался найти в себе хоть какие-то отголоски эмоций, какую-нибудь реакцию на случившееся. И не находил ровным счетом ничего, кроме слабого удивления и непонимания: как такое вообще могло произойти? Он ведь просчитал каждую вероятность! Все уже было предопределено, и неизбежные попытки мальчишек сопротивляться его воле не имели ни малейшего значения! По крайней мере, не должны были иметь…

Эмоции вернулись лишь тогда, когда Дориан, закутавшись после душа в тяжелый махровый халат, сидел в оранжерее и машинально скользил взглядом по сочной зелени листьев, отмечая девственно-тугие бутоны и уже раскрывшиеся, насыщенно-алые и лимонно-желтые цветки алтайских роз. Он протянул руку, осторожно, едва касаясь, погладил растение — и неожиданно для самого себя сжал пальцы, не обращая внимания на впивающиеся в мягкую ладонь шипы, не замечая жалобного хруста, с которым переломился жесткий темный стебель. Лицо исказила гримаса ярости, с губ сорвалось утробное, звериное рычание:

— Какого дьявола?!

Чудовищным усилием воли практик заставил себя успокоиться. Бросил виноватый взгляд на сломанный бутон, осторожно, словно дитя, положил его на влажную, жирно-черную почву.

— С самого начала, — приказал он себе вслух. — Я должен разобраться с самого начала. Вот только где оно, это начало?

Где первая ошибка? Решение изменить политику Братства? Привлечение Велеса к работе или, может, его устранение? Или этот мальчишка, Стас, обладающий кошмарной защитой, которую Дориан не только не смог преодолеть, но даже и защититься от нее оказался не в состоянии? Блокирующая контратакующая защита — даже представить страшно! Кто мог поставить ее неопытному юнцу, даже неспособному использовать все ее свойства? Уж явно не сам Стас — тогда бы он уже знал все планы Дориана, по крайней мере относящиеся непосредственно к нему самому.

Да, если бы Ветровский узнал планы Повелителя, он бы нашел способ добить его, пока практик был не в состоянии оказать сопротивление.

Дориан лишился ученика, на которого возлагал достаточно большие надежды. Да, потеря Велеса не означала краха задуманного, петербуржец никогда не делал ставку на единственный план. Но если бы глупого упрямца, так некстати проявившего свои дурацкие принципы, удалось заменить Ветровским — надо заметить, обладающим значительно большим потенциалом, хоть и куда менее развитым на данный момент, — то все обернулось бы к лучшему.

План родился в тот момент, когда Дориан услышал в динамике мобила голос этого паренька, Алексея. Он давно ждал звонка «расследователей», хотя рассчитывал, что позвонит ему Стас, а не Леша. Впрочем, так было даже лучше, осторожного Ветровского казалось проще вытащить на наживку. Дальнейшее представлялось делом техники: вторжение, изменение буквально нескольких мелочей — и уже возможен спокойный, почти доверительный разговор. А доверительный разговор — это прекрасный плацдарм для прощупывания противника, выяснения его слабых и сильных сторон и последующей вербовки. Дориан не сомневался, что сумеет перебороть чистоплюйство мальчишки, воззвав к тем его качествам, что помогли Стасу выжить в трущобах.

Да, практик хорошо подготовился к этой встрече. Собрал всю информацию о Ветровском, составил четкий психологический портрет, тщательно продумал разговор. Но весь план рухнул! Хуже того, Дориан не только потерял возможность заменить Велеса Стасом, Дориан еще и перенес такое унижение, какого ему не приходилось испытывать со времен… с давних, в общем, времен. Его, Повелителя и члена Братства, какой-то мальчишка ударил бутылкой по голове и окунул в фонтан!

Бокал со звоном рассыпался мелкими осколками.

— Ничего, мы еще посмотрим, кто кого, — прошипел практик, как никогда мало похожий на человека в этот миг.

Станислав Ветровский и подумать не мог, что ему только что объявили войну. Причем не кто-нибудь, а, пожалуй, самый могущественный человек в Петербурге.

По крайней мере, Дориан Вертаск себя таковым считал.