Лежа на узкой жесткой кровати, Ромка сквозь сон прислушивался к тому, что творилось вокруг. Ночью детский дом жил своей жизнью, по своим законам. Вот прошлепали по полу босые ноги – это десятилетний Стасик побежал в туалет, он чуть не каждый час бегает. В дальнем, «козырном», углу перешептывались, и то и дело мелькал свет карманного фонарика: там резались в карты старшие, лет по пятнадцать-шестнадцать, парни. Элита. По чести сказать, редкие мрази. Рядом, на соседней кровати, кашлял во сне Вовка, он был простужен, но лечить Вовку никто не собирался. Еще чуть дальше, в ряду напротив, шепотом переговаривались о чем-то Эльдар и Славка, ровесники Ромки. Парни в принципе неплохие, но уж очень забитые, всего боятся. Казалось бы, чего им бояться? Дружат давно, в обиду друг друга не дадут… хотя тут как посмотреть. Если на тебя десяток нападет, никакая дружба не поможет.

Остальная часть огромной, на тридцать человек, спальни для мальчиков уже дрыхла без задних ног. Дело шло к часу ночи, в час будет обход, придут двое воспитателей, и лучше бы притвориться, что спишь. Надежнее.

Мимо кровати снова прошлепали босые ноги: значит, Стасик вернулся. Только бы в обход ему не влетело за то, что бегал! «Малявок» Ромке было жалко, потому что отыгрывались и срывали злобу на «малявках» все, кому не лень. А не лень было многим, ох и многим. И делали гадости очень разные.

Например, со Стасиком и Вовкой случалась одна неприятность за другой. Уж очень хорошо Стасик разбирался в математике, его родители были математиками, попали, по его словам «под репрессию», их посадили, а его сюда. Уже год как. Ну, и… все знают, что умных не любят. Вот и Стасика сразу невзлюбили, когда он, девятилетка, влегкую решил задачу для старших классов и простодушно сказал, что это для глупых совсем, он и посложнее может. Ну и понеслось, в тот же день. «Глупые» сильно обиделись, и уже год не давали Стасику прохода. И Вовке за компанию, потому что Вовка тоже был «больно умный», хорошо рисовал, лепил…

В этот раз «малявок» загнали в лесное озеро, которое недалеко от забора и которое холодное; загнали, отобрав одежду, и не давали выйти из воды часа три, кажется. Мальчишки плавали от берега к берегу, пока хватало сил, но у всех выходов из воды стояли «часовые», которые не давали вылезти – били. Когда сил не осталось, оба мальчишки просто стояли в воде и ждали, когда же «часовые» уйдут, а те в это время швыряли в них камнями и палками и ушли лишь тогда, когда прозвучал сигнал к ужину. Спасибо, хоть одежду оставили. В результате Стасик застудил почки, а Вовка, кажется, бронхи. И теперь уже неделю один постоянно бегает писать, а другой всё время кашляет. И самое обидное, что ничем не поможешь…

Ромка перевернулся на другой бок, вытащил из-под подушки кусок серого хлеба, отломил корочку, сунул за щеку. Как конфета – подумалось ему. Если бы несколько месяцев назад ему, Ромке, кто-то сказал, что он будет радоваться таким «конфетам», он бы по меньшей мере удивился и про себя бы решил, что говорящий не в своем уме.

И вот поди же ты…

А еще – картошка. Дома мама картошку готовила нечасто: ссылалась на то, что картошка неполезная, что лучше есть другие овощи, типа брокколи, цветной капусты, перчиков, шпината и всего прочего. Мол, они лучше.

Ох, мама. Картошка, да будет тебе известно, самый полезный овощ на свете. И самый вкусный. Потому что, мама, знаешь, какая самая лучшая приправа к любой еде? Голод. И картошка, поверь, в самый раз.

Конечно, в детском доме не голодали, но еды было в обрез, «впритык», как любил говорить местный повар по кличке Кот-Ученый. Он был из бывших зэков, этот самый Кот-Ученый, но детей любил и на них особенно не экономил, разве что кролей помоложе и помягче утаскивал с собой, и кур, когда привозили кур.

Но картошка…

Ромка вспомнил, как Насте досталось в первые дни пребывания в этом детском доме, и поморщился. Сволочи поганые. Сейчас, понятно, уже не трогали, но тогда Настя получила так, что мало не покажется.

После уроков, которых было всего четыре каждый день, часть детей отправляли на огород, а часть на кухню, помогать Коту-Ученому готовить обед. В тот раз на огород на прополку отправили пацанов, а девчонкам досталась кухня, и, разумеется, Кот-Ученый определил их чистить картошку. Настя, которая тогда еще толком не отошла от шока, в первые минуты не поняла, что происходит. Перед ней, как и перед другими девочками, стояла миска, в которую положено было складывать почищенную картошку. Когда Настя вытащила из общего бака четвертую по счету мокрую помытую картофелину и принялась добросовестно возить по ней тупым ножиком, она обнаружила, что в её миске чищенных картофелин больше нет – они перекочевали в миски товарок, сидевших справа и слева от неё.

По картошке была выработка. Каждой девочке было положено почистить пятнадцать штук. Не почистишь – не дадут ужина…

– Отдай, – попросила Настя девочку, сидевшую слева. Та в ответ сложила из потемневших от картофельного сока пальцев кукиш и сунула Насте под нос.

– Накося выкуси! Ворона! Проворонила, а я тебе «отдай». Обойдешься!

– Ты их у меня своровала, – проявила твердость Настя. – Отдай!

– Да пошла ты!.. Нету у меня их! Отвали, приблуда!

– Ты… – начать толком фразу Настя не успела – соседка быстро и неожиданно сильно толкнула её в плечо, и Настя тут же очутилась на полу, хорошо еще, что табуретки, на которых сидели девочки, были совсем низенькие.

– Что за шум, а драки нету? – Кот-Ученый стоял на пороге комнаты, где чистили овощи, и недоуменно оглядывался. – Чего на полу разлеглась, новенькая? А ну, подъем!

– Они… – Настя всхлипнула.

– Она у нас картошку спереть хотела, – тут же нашлась воровка-соседка. – Драться лезет! Косма Ульянович, чё она?!

– Воровать нехорошо, – осуждающе покачал головой Кот-Ученый. – Настасья, да?

Настя кивнула. Помимо воли в глазах сейчас закипали слёзы, и страшно, до боли, хотелось к маме, домой, в Питер, туда, где никогда такого не было и никогда не будет…

– Что ж ты, новенькая, а сразу воровать, – пожурил её Кот-Ученый. – Вставай давай и садись чисти. На первый раз прощаю, но если завтра норму не сделаешь, на ужин только хлеб получишь. Уяснила?

– Я не воровала, это они…

– А вот ври, да не завирайся, – погрозил пальцем Кот-Ученый. – «Они». Они тут уже по три года живут, а ты без году неделя. Всё. Давайте, девки, живехонько, а то через час парни с огорода придут, а у нас пюре не готово. Кипит уже вода. Резче, чертовки малолетние!..

Когда за ним закрылась дверь, соседка подсела к опешившей от такой бесцеремонности Насте вплотную и прошептала:

– Кто доносит, тот головы не сносит, сучка. Поняла?

– Доносчику – первый кнут, – шепнул голос с другой стороны. – Паскуда. Рот закрой, воробушек залетит.

– И во рту ежа родит, – подсказала соседка. – Давай, чисти. Сопли вытри и хавалку заткни. Нюня.

…Конечно, вечером Настя всё рассказала Ромке. Конечно, Ромка вознамерился поймать в тихом месте этих соседок и показать им, где раки зимуют, но Настя, которая в таких делах соображала порой быстрее, чем он, отговорила. Она уже понимала, что происходит, – и каким-то волевым усилием, неожиданным даже для себя самой, сумела собраться и взять себя в руки.

– Ром, нельзя, – удрученно сказала она, когда Ромка закончил свои разгневанные речи. – Будет только хуже.

– Хуже, по-моему, уже некуда, – покачал головой Ромка. – Ох, Настька, влипли же мы с тобой.

– Влипли, – кивнула в ответ девочка. – Ром, я так домой хочу.

– Я тоже хочу…

Они сидели на низком полуразрушенном заборчике, который раньше огораживал детскую площадку для малышей, сейчас заброшенную, заросшую бурьяном, полынью да молодыми березками. До здания детского дома, старого, но еще крепкого, было метров тридцать, раньше к площадке вела мощеная дорожка, но сейчас от дорожки тоже почти ничего не осталось: вывороченные из земли бордюрные камни да несколько покрытых мхом расколотых плит.

– Значит, это и есть Терра-ноль, про которую ты рассказывал? – Настя сидела, обхватив себя руками за плечи и глядя в никуда. – Жутко тут.

– Я рассказывал только то, что говорили папа с мамой, – возразил Ромка. – Я же здесь не был никогда. А вот родители долго прожили. Лет восемьдесят или даже больше. Им нравилось.

– Восемьдесят? – переспросила Настя.

– Настюх, я тебе сто раз говорил, что у нас все долго живут. – Ромка, кажется, немножко рассердился. – Да. Восемьдесят. В семье всем уже по многу лет.

– По многу – это сколько?

– Ну… – Ромка призадумался. – Папе, кажется, триста девяносто, маме сто семьдесят, но на самом деле больше, она же воссоздание проходила после того, как умерла. Иту и рыжему… Ит говорил, что они постарше, чем папа, из-за Терры-ноль как раз, значит, им триста девяносто с какими-то копейками, наверное, Фэб и Кир – ровесники мамы, они тоже после воссоздания…

– Если бы тебя кто-то нормальный слышал, он бы решил, что ты чокнутый, – Настя вздохнула. – Ты сам-то понимаешь, Ром? Триста девяносто лет! Люди столько не живут.

– Живут, – возразил Ромка. – Они и дольше живут. Если ты про что-то не знаешь, это не значит, что этого чего-то не существует. Вот, например, как мы сюда попали, ты поняла?

– Нет, – призналась Настя после секундного молчания. – Вообще ничего не поняла.

– Рассказать?

– Ну, расскажи. Только так, чтобы понятно было, – попросила девочка. Она знала, что друг может рассказать так, что ей останется только хлопать глазами. Потому что ну ничего не понятно, совсем. – Как маленькой расскажи. Ладно?

Ромка хихикнул. Про «как маленькой» было их личной шуткой. Он и уроки ей частенько объяснял «как маленькой», и произведения для ансамбля в музыкальной школе. Вот и сейчас…

– Ну, давай «как маленькой», – согласился он.

Сначала нас затащили в десантный бот. Сам я их раньше не видел, но папа рассказывал очень подробно, поэтому бот я узнал. Тащили боевики Официальной службы, это такие обученные солдаты, причем обученные именно для полевой работы на планетах.

– А есть которые в космосе работают?

– До фига их есть, самых разных.

Дальше этот бот пошел через Солнечную систему, а для того, чтобы через неё пройти быстро, Мастер путей выстроил проход Вицама-Оттое…

– Что это такое? – не поняла Настя.

– Ну… это когда человек, который умеет это делать, соединяет две точки в пространстве, и корабль перемещается от одной к другой гораздо быстрее, чем он бы переместился, если бы просто шел на двигателях. Это что-то энергетическое, но я точно не знаю, что именно.

Так вот. Корабль привез нас к месту, в котором расположены порталы Сети Ойтмана.

– Светящиеся огненные круги в космосе? – догадалась Настя.

– Они самые. Это тоже проходы, как бы тоннели в пространстве, – Ромка задумался. – По таким тоннелям можно уйти очень далеко. Очень.

– Даже в другую галактику? – не поверила девочка.

– Да в любую, наверное, – пожал плечами Ромка. – Я не спрашивал. Знаю, что очень далеко и что эта Сеть – нелегальная. Ну, раньше была нелегальная.

– А есть еще и легальная? – с интересом спросила Настя.

– Есть. Она как раз следующей была.

…Помнишь, мы высадились на какую-то планету, а потом нас повели на такой высокий холм…

– На котором стояли стены от домов, которых не было?

– Угу. Это не стены от домов, это блоки перемещения. Вот это уже легальная Транспортная Сеть, через неё очень много разумных ходит.

Через эту Сеть мы попали на планету, которая называется Орин, а потом доехали до портала. Ну, та площадка, рядом с которой забор и сад. А через эту площадку попали уже сюда.

– Я не поняла, как мы попали, – призналась Настя. – Это тоже какая-то… Сеть?

– Не-а, – Ромка отрицательно покачал головой. – Что такое эти порталы, вообще никто не знает. Этим как раз папа занимался, мама, Бертик и ребята. Да все занимались, вся семья. Много лет. Ну и вот, через этот портал мы попали уже сюда.

– Кошмар, – Настя поежилась. – А обратно нам как-то можно, Ром? Если мы убежим, доберемся до этого портала, и…

– Ничего не получится, – Ромка понурился. – Ну, убежим. А куда дальше? Мы даже не знаем, где мы. Денег у нас нету. Да еще и ты очень заметная.

– Потому что одуванчик?

– Да, потому что ты одуванчик. – Ромка щелкнул её по носу. – Не куксись, чего-то придумаем. Просто папа всегда говорил, что всё надо делать с умом. Не наобум. Бежать тоже…

– Я тут долго не смогу, – Настя отвернулась. – Не смогу, Ром…

– Давай я лучше поучу тебя драться, – предложил Ромка. – Меня Ит и рыжий учили. Только предупредили, чтобы я это использовал в самом крайнем случае. По-моему, у нас сейчас и есть крайний случай.

– Крайнее некуда, – подтвердила Настя. – Ром, научи. Вдруг они меня побьют?

– Я им побью, – Ромка нахмурился. Соскочил с заборчика, огляделся. – Нет, тут нельзя. Пойдем куда-нибудь, где никого нет, покажу тебе пару приемчиков.

Через месяц всё стало потихоньку налаживаться.

Ромке пришлось выдержать пару нешуточных схваток со старожилами, и вышел он из этих схваток безоговорочным победителем. Больше ни к нему, ни к Насте не лезли. Насте, кстати, тоже пришлось отбиваться от «доброжелателей», и после того, как она расквасила кому-то нос, а кому-то отбила руку, от неё тоже отвязались.

Дружбы, правда, ни с кем не возникло, но это ни Настю, ни Ромку совершенно не тяготило. В банке с пауками какая дружба, если тут каждый сам за себя и каждый так и норовит сделать товарищу гадость? Да еще и воспитатели за дружбу могли жестоко наказать, так что рисковать и заводить приятельские отношения решались немногие. Разве что самые старшие, которых даже воспитатели побаивались.

Они по-прежнему, как и раньше в школе, держались друг друга, но научились постепенно осторожничать и скрытничать. Встречались в укромных уголках запущенной территории, подолгу говорили, спорили. Было ясно, что сидеть тут до бесконечности невозможно, что этак можно постепенно опуститься и превратиться во что-то типа Вовчика или, что еще хуже, Кота-Ученого, а вот этого совершенно не хотелось. Совсем…

Для бесед, впрочем, времени осталось очень немного.

Детский дом жил согласно довольно строгому распорядку. Подъем в семь, проверка спален, завтрак, и к восьми – на занятия. Тупее этих занятий Ромка ничего и придумать не мог, но пришлось привыкнуть сидеть и делать вид, что выполняешь то, что задавали – иначе от учителя могло и прилететь. Русский язык – длинные бестолковые упражнения, которые следовало переписывать из учебника в тетрадь, литература – унылое чтение вслух по очереди все сорок пять минут занятия, математика – с которой справился бы и третьеклассник, и труд, на котором мальчики изучали столярное и слесарное дело, а девочки – устройство швейной машинки по обшарпанной картонной схеме, потому что ни одной работающей машинки в детдоме не имелось. После уроков классы отправлялись на огород и на кухню, полоть, поливать и помогать Коту-Ученому с готовкой обеда и ужина. После обеда полагался еще один урок труда и урок военной подготовки, вот только чаще всего ни одного из этих уроков не было. Трудовик после обеда любил принять на грудь горячительного и ложился спать, а военрук почти каждый день уезжал вместе с завхозом в город, чтобы добыть для детдома хоть что-нибудь, поэтому уроки НВП проводил пару раз в неделю от силы. И это было обидно, потому что единственным человеком, который нравился, был именно он.

Курочкин Валерий Николаевич, в обиходе – КВН, оказался дядькой толковым, веселым и действительно дельным. Всё его «хозяйство», как он называл свой кабинет и два склада, было всегда отдраено до блеска и содержалось в образцовом порядке. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: до складов и стрельб из пневматических винтовок КВН допускал лишь тех учеников, которым почему-то доверял, остальным же приходилось довольствоваться теорией и всякой мелочью типа укладки аптечек, проверки противогазов и ползаньем по-пластунски под натянутой между стульями суровой ниткой.

– Жопу втяни, охламон! – покрикивал КВН, когда кто-нибудь из мальчишек задевал нить и стулья начинали угрожающе покачиваться. – Развалился, как тюлень на пляже!.. Всё, прострелена жопа твоя, пошел в конец строя. Следующий!

Занятия у КВ На были необременительными и чаще всего проходили весело, да и не держал КВН никого больше двадцати минут. Поползали, посмотрели что-нибудь, освежили немножко немудреные знания – и свободны. «Любимчики», однако, оставались. Брали вязкие соломенные мишени, пневматики, противогазы, аптечки и шли за здание детдома, на физкультурное поле. Тренироваться. Тренирующихся было немного, полтора десятка, и к ним отношение у КВНа было совсем иное.

Сначала он устраивал ученикам небольшую пробежку, причем с выкладкой – пояс, на котором висели противогаз и аптечка, и незаряженная пневматика на плече. Пока дети бегали, он ставил у покосившихся футбольных ворот мишени и шел в ближайшие кусты проверять, не забрел ли кто случайно на линию выстрела: к безопасности у него было особое отношение.

Потом начинались сами стрельбы. Мишени КВН привозил из ближайшей военной части, печатные, и каждый раз на них было разное. То – голова солдата в непонятно какой каске. То – стилизованный танк. То – самолет. То просто концентрические круги и цифры. «Десятка», правда, присутствовала на всех мишенях. Каждому стрелку КВН выдавал по десять пулек: три – стрельба лёжа, три – с колена, три – стоя, и один выстрел – «призовой», как больше нравится.

Потом стреляли.

Мишеней у КВ На имелось четыре, на складе, правда, было, по слухам, два десятка запасных, но КВН их никому не показывал, поэтому мишени экономили – после стрельб выковыривали оттуда завязшие пульки. Стреляли долго, почти полчаса, слушая наставления: как правильно лежать, как правильно во время выстрела дышать, как плавно нужно спускать курок. Отстрелявшись, собирали мишени, винтовки и шли обратно в класс. Нужно всё было разложить по местам, винтовки почистить и поставить в сейф, класс прибрать. В общем, хорошая и надежная военная дисциплина, которой, судя по всему, многим в детдоме недоставало.

Ромка и Настя попали на занятия к КВ Ну через две недели после того, как очутились в детдоме. Отсидев положенное время, они с удивлением увидели, что больше половины занимающихся собирают учебники и отправляются по своим делам. Ромка, глянув на это, пожал плечами, Настя тоже. И они остались сидеть за своей партой, ожидая продолжения.

– А вы чего? – удивился КВН, заметив, что они не ушли. – Свободны. Идите.

– Но другие-то остались, – осторожно возразил Ромка.

– И что?

– Можно нам тоже остаться? – спросила Настя.

– Зачем?

– Так урок еще не кончился…

КВН посмотрел на них с интересом.

– Ну а я отпустил с урока-то, – добродушно усмехнулся он. – Пошли бы, побегали.

– Так не положено, – решился Ромка.

– Почему?

– Потому что положено весь урок, до конца.

КВН задумался. Хмыкнул.

– Ну, оставайтесь тогда, – предложил он. – Стрелять умеешь?

– Смотря из чего. – Ромка встал. – Пистолет считается?

– Смотря какой, – поддел его КВН. – Модель?

– «Арктик-170» и «Витязь». – Это оружие хранилось у Кира, его брали с собой в поездки, и иногда, очень изредка, по словам Скрипача, «охотились на консервные банки».

– Не знаю таких, – пожал плечами КВН. – «Терьер-84»?

– Не знаю такого, – с сожалением ответил Ромка.

– Гм… Автоматическое оружие?

– Многозарядная пневматика «Гелекси Страйк».

Пневматику держал на даче отец Насти. Тоже «охотился на банки». Им с Настей за всё время пневматика досталась раза четыре или пять, на часик, причем под надзором. Прицел у неё был сбит, и первый раз, пока пристреливались, баллончик со сжатым воздухом кончился…

– Что еще за зверь?

Ромка принялся объяснять. КВН задумчиво покивал.

– Ясно, знаешь, – подытожил он. – Торгачев, да?

– Ага.

– Ну, ладно. Значит, так. Если хорошо себя проявите, оставлю в группе. Если нет, попрошу на фиг отсюда. Ясно?

– Ясно.

– Торгачев и… Настя Давыдова? – КВН посмотрел в журнал.

Настя кивнула.

– А ты из чего стреляла?

– Тоже из «Гелекси Страйк» и из лазерного пистолета на полигоне, но это же не считается?

– А чего за полигон?

Ромка и Настя принялись рассказывать – про игровой полигон под Питером, на который несколько раз ездили двумя семьями. Подростков там делили на команды, потом выдавали специальные костюмы, который фиксировал выстрелы, и нужно было у команды-противника отобрать «талисман».

КВН, не дослушав, начал смеяться. Настя с Ромкой недоуменно переглянулись.

– «Фиксировал выстрелы», – простонал КВН сквозь смех. – Атас, держите трое… Мальчик, ты хоть знаешь, что такое война, а?

– Знаю, – разозлился Ромка. – У меня…

– Чего – у тебя?

– У меня родственники – военные врачи. Настоящие. – Ромка вытащил из нагрудного кармана «красную пулю» и положил себе на ладонь. – Такое видали?

КВН разом утратил веселость.

– Откуда? – строго спросил он.

– С операции одной, а с какой – не скажу, – ощерился Ромка. – Чего вы так про полигон? Это же просто игра.

– А ты с норовом, – заметил КВН. – Дай-ка посмотреть… Хм. «Гюрза». Желтая линия. Нэгаши… Кто же твои родственники, мальчик?

– Наверное, они очень плохие люди, раз их посадили в тюрьму, а меня отправили сюда, – Ромка прищурился.

– Живы?

– Мама – да. Про остальных не знаю.

– Ясно. Ладно. Значит, так. Остаетесь, будете заниматься с нами. Белоглазова, выдай им потом снарягу и проведи первый курс по газам и поражениям.

– Слушаюсь, Валерий Николаевич, – маленькая, тощая девочка поднялась со своего места. – А стрельбы?

– Это я сам займусь. Пусть первый раз просто поглядят.

Про маму Ромка старался не думать. Но не думать совсем не получалось, хоть ты тресни. Порой ему начинало казаться, что он ощущает её, словно мама где-то рядом. Может быть, она старается «нащупать» меня, думалось ему в такие моменты. Может быть, просто очень сильно скучает обо мне, думает, тоскует. После таких моментов на него порой накатывала отчаянная бессильная злость. Он же мужик, черт побери! Ему через месяц тринадцать лет!.. В таком возрасте уже воевали, и успешно (не так давно они читали всем классом на литературе книгу, называвшуюся «Подвиг партизана», как раз про мальчишек, которые воевали в Гражданскую – книга была о реальных людях), а он сидит тут, как распоследний лох, и огурчики пропалывает. Надо бежать, думал он. Бежать и спасать их как-то – и маму, и Бертика, и, наверное, Фоба. Но Фоба, скорее всего, уже убили… Ромка понимал, что Фэб может быть для Официальной по-настоящему опасен, и иллюзий не строил. Маму и Берту точно надо спасать. Обязательно. Он сильный и справится, он спасет их.

Но как?

Во всем нужна последовательность, учил когда-то Фэб. Во всем. Хорошо, значит, мы с Настей будем последовательными. Сначала надо составить какой-то план, но для того, чтобы составлять план, нужно знать местную специфику и кучу всяких подробностей. Это, кажется, уже говорили Ит и Скрипач. Им-то хорошо, думал Ромка, их этому учили когда-то. А меня не учили. И Настю не учили тоже. Значит, придется учиться самим.

Детский дом располагался в Свердловской области, неподалеку от городка Сухой Лог, рядом с поселком Шата. До Москвы (а Ромка думал, что мама должна быть в Москве) полторы тысячи километров, и как, не имея ни копейки денег и ничего не зная, их преодолеть? Задача выглядела совершенно нереальной. Сюда, в эту самую Свердловскую область, их с Настей везли неделю, в закрытом наглухо купе огромного БЛЗ, в составе автопоезда. Это значит, что нужны деньги, чтобы хотя бы вписаться в такой вот автопоезд, верно?

Но сколько стоят билеты? И разрешено ли тут подросткам путешествовать самостоятельно или только в сопровождении взрослых? Какие нужны документы? И не снимут ли их с автопоезда первые же патрульные, как беглецов?

А если ехать нелегально… то как? Это ж уметь надо, а мы не умеем.

«Если» было какое-то неимоверное количество, и с каждым днем их становилось всё больше. Если, если, если, если… Если, допустим, получится добраться до Москвы, то где искать маму и Берту? В тюрьме? А в какой? Сколько вообще в Москве тюрем? Или, может, они не в Москве вовсе, вдруг их куда-то еще повезли?

Через пару месяцев Ромка начал эти «если» от себя гнать, как чуму. Они мешали, они не давали сосредоточиться, они вызывали натуральное отчаяние.

Лежа в спальне по вечерам, с хлебной коркой за щекой, он думал – но теперь уже о другом. Совсем о другом.

Например, о том, как всё будет хорошо, если у них с Настей всё получится. Как обрадуются мама и Берта. Как они, уже все вместе, что-нибудь придумают и отправятся, наконец, обратно домой, в Питер, и там, в Питере, он первым делом поведет Настю есть мороженое, и они съедят столько, сколько смогут, а потом пойдут пешком на Васин остров и будут там бродить всю ночь, если родители позволят… наверное, нам будет уже по четырнадцать, думалось ему, а в четырнадцать это уже почти взрослый человек, это уже с паспортом, и, наверное, уже можно… эти мысли, сладкие и горькие одновременно, каждый раз уводили его в сон, и во сне он почему-то часто видел почти одно и то же – он и Настя идут под светлым Питерским небом, сквозь белую ночь, идут и говорят о чем-то, и у каждого в руке – стаканчик с пломбиром, а у Насти еще и цветок, тоже всегда один и тот же – почему-то лиловая гицера, «знак принцессы» династии Ти, рауф, и почему она у Насти, совершенно непонятно, но ей так идет это всё – и мороженое, и белая ночь, и слабо светящийся в темноте лиловый цветок…

Они начали потихоньку тренироваться. Таясь, не показываясь никому на глаза – не доверяли. Сначала совсем по чуть-чуть, потом втянулись, вошли во вкус.

– Нагрузка – она как пирожное, – объяснял Ромке в своё время Кир. – Её должно хотеться. Вот тебе хочется пирожное, да?

– Ага, – соглашался Ромка, которому на момент объяснения было десять. – Еще бы!

– Вот! – наставительно поднимал палец Кир. – А мне хочется отжаться сотню раз. И почему?

– Почему? – с интересом спрашивал Ромка.

– А потому, что мне это нравится, понимаешь? Нагрузки должно хотеться. Кто привык пирожные хавать, тот хочет пирожных. Кто привык нагрузку себе давать, хочет нагрузки. Уяснил?

– Уяснил, – соглашался Ромка. – Ну, правильно. Юля Андреевна вон дня без гитары не может прожить.

– Верно. Потому что это тоже нагрузка. Рыжий с Итом привыкли свою программу работать, хотя бы по часу в день…

– И бегать.

– Правильно, и бегать. А я привык делать силовые. А Фэб привык делать слоу. А Берта привыкла…

– Думать, – ехидно подсказывал Ромка.

– И это верно, потому что думать – тоже нагрузка, и еще какая. Но она и тренироваться привыкла.

– А мама привыкла танцевать.

– Не только. Мама и папа тоже тренируются каждый день, но по другой программе. Ты же знаешь.

– И я тоже.

– И ты тоже. И все мы…

…Сейчас Ромка вспоминал всё, что мог вспомнить. Что показывали Кир, Фэб, рыжий, Ит. Все упражнения, которые делал с мамой и отцом. Все приемы. Для тренировок они выбрали заброшенный угол рядом с забором, очистили от веток и сорняков – получилась вполне приличная площадка. Потом Ромка украл из мастерской обрезок железной трубы – и через неделю площадка обзавелась приличным турником. Один конец трубы прикрепили проволокой к забору, второй – к удачно растущему рядом старому дереву.

Настя, до этого спортом никогда не увлекавшаяся, втянулась «в режим» на удивление быстро. Свои пушистые белые волосы, из-за которых её в незапамятные времена прозвали Одуванчиком, она теперь стягивала в хвост, и этот её новый образ Ромке ужасно нравился – с гладкой прической Настя выглядела взрослее, серьезнее. Даже характер её, до этого казавшийся исключительно мягким и кротким, начал меняться. Появилась несвойственная раньше твердость и решительность. Себя она не щадила: если растяжки, то едва не до слёз, если отжимания – то до боли, если упражнения – то до тех пор, пока не получится.

– Ну, ты даешь, – искренне восхищался подругой Ромка, когда Настя с гордостью продемонстрировала ему косой шпагат, потом прямой шпагат, а потом – абсолютно безупречную «серию» из боя с тенью, которой они занимались последнюю неделю. – Круто!..

– То ли еще будет, – пообещала Настя, затягивая хвост потуже – лента всегда норовила сползти с непослушных молодых волос во время упражнений. – Я еще тебя сделаю, Торгачев. Вот увидишь!

– Верю, – усмехнулся Ромка. – Давай следующую «серию» учить.

– А потом спарринг?

– Ага.

Занимались они обычно по вечерам, через полчаса после ужина – пусть утрясется. Всей тренировки получалось больше двух часов, до темноты. Потом шли на озеро, мылись, и только после этого возвращались в детдом, уже к отбою.

Понятное дело, поговаривали про них разное. И что Давыдова, того и гляди, в подоле принесет. И что они воровать в Шату ходят. Пару раз их вызывали к директору, но оба раза безрезультатно. Ромка спокойно объяснил, что ни в какую Шату они не ходят, ничего не воруют и не собираются, а ходят они на озеро, потому что любят плавать и почитать книжку в тишине. Настя его слова целиком и полностью подтвердила и предложила директору «сходить посмотреть наше место», а Ромка предъявил их с Настей читательские билеты из местной библиотечки с длинным перечнем того, что они брали и всегда сдавали в срок. Директору пришлось отстать, тем более что за «своих ребят» неожиданно вступился КВН, от которого никто такого героизма не ждал.

Читали они и в самом деле много – а как иначе узнаешь местную специфику? Правда, и Ромку, и Настю еще в четвертом классе обучил скорочтению Ри, поэтому на книгу небольшого объема у каждого из них уходило по часу-полтора, а на журнал – полчаса. Библиотека была скудная, интересного в ней было всего ничего, но выбирать не приходилось.

После первого разговора прошел месяц, и какая-то добрая душа снова донесла, что «Торгачев с Давыдовой шляются».

Снова вызвали.

Только в этот раз ни Ромка, ни Настя этого вызова уже не испугались. Местные порядки они изучили более чем хорошо и поняли, что оснований бояться директора у них нет.

По крайней мере, пока.

За то, что уходили, им влетело, но не особенно сильно – видно было, что мысли директора заняты чем-то другим.

– Читать, значит, ходите, – пробормотал он. – И много читаете?

– Ну… да, – подтвердил Ромка. – А чего еще делать?

К моменту второго разговора с директором они уже осилили всю серию «Московских историй» Тщатнева, все четыре тома «Энциклопедии геополитики» Авдеева, два тома «Исторической детской энциклопедии», составителем которой был большой коллектив авторов, и пятнадцать номеров журнала «Наука и жизнь» – больше «науки» в библиотеке не имелось.

– Мы бы еще что-нибудь почитали, – сообщил Ромка слегка остолбеневшему от перечня книг директору. – А то скучно.

– Оценки какие у них? – спросил директор преподавателя, который по совместительству был еще и завучем. – Математика?

– Пятерки у них, – сообщил завуч замогильным тоном. – Да, математика тоже.

– Ладно, – директор задумался. – Вот чего. Вы у меня тогда поедете на математическую олимпиаду в Сухой Лог, а я вам за это, так и быть, еще книжек привезу. Но чтобы выиграли!

– Мы постараемся, – Ромка вежливо улыбнулся.

– Угу. А теперь кыш отсюда.

Поездка – это разведка.

Первая серьезная разведка за три месяца.

– Может, рванем? – предложила деловая Настя, когда они вышли из кабинета директора и направились к кабинету НВП по длинному обшарпанному коридору, мимо закрытых сейчас классных комнат.

– Сдурела? – Ромка покрутил пальцем у виска. – Денег же нет.

– Ох… ну да. А если украсть?

– У кого ты их украдешь? Тут у всех очень мало, а до Москвы доехать стоит ого сколько.

В ценах они уже сориентировались.

До Свердловска билеты стоили по четыре рубля на каждого.

А вот до Москвы – по сто сорок два рубля, самые дешевые, в общем отсеке автопоезда.

Зарплаты у педагогов и директора были по пятьдесят рублей с какими-то надбавками, и давали их в два приема: аванс и получка. Для того чтобы раздобыть нужную сумму, пришлось бы грабить кассира, а как можно ограбить бронированный «Лиаз», на котором тот ездил, ни Ромка, ни Настя себе не представляли совершенно.

– Не будем мы никого грабить. – Ромка вдруг остановился посреди коридора. – Воровать нехорошо, Насть.

– Сама знаю, что нехорошо. А как тогда… чтобы честно?

– Не знаю.

В кабинет они пришли первыми, сели за свою парту неподалеку от настежь открытого окна. За окном во дворе старшие гоняли в футбол – слышались тяжелые удары по мячу, чей-то смех. Под окном росли здоровенные репейники, которые никто и не думал косить. Настя перегнулась через подоконник, сорвала пушистый колкий репейный шарик и прицепила к воротнику Ромкиной потасканной рубашки.

– Ну и зачем? – спросил он.

– А просто так, чтобы было.

– Делать тебе нечего, – проворчал Ромка. Отцепил цветок от воротника, сжал в пальцах. – Черт, колючий…

– Как ты, – поддела его Настя. – Что-то ты совсем хмурый стал.

– День рождения послезавтра. – Ромка опустил голову. – Просто вспомнил… как дома было. А тут ничего не будет. Сама знаешь.

– Это у кого это день рождения и ничего не будет? – В кабинет вошел КВН и плотно прикрыл за собой дверь. – Давайте, рассказывайте.

– У меня не будет. Потому что дома мы всегда… ну, всей семьей, – Ромка запнулся. – А тут…

– А тут иначе, да, – согласился КВН. Вытащил из кармана ключ от кабинета и зачем-то запер дверь. – Торт не обещаю, а вот подарочек для тебя найду, пожалуй.

– Не надо, – попросил Ромка. – Я ж вам никто.

– Ну, это как сказать, – туманно заметил КВН. – Мальчик ты способный. И ты, Настенька, девочка способная. Вот только момент один, дети. Ну-ка сядьте ко мне поближе и послушайте. Это важно.

Взяли стулья, пересели к учительскому столу, за который полуминутой раньше сел КВН.

– Так, – КВН говорил сейчас гулким шепотом. – На площадку эту вашу пока что не суйтесь. Были там… не надо туда. Пусть думают, что не ваша.

– Директор был? – удивилась Настя.

– Кабы директор, – вздохнул КВН. – Хуже. То, что вы ноги сделать намылились, даже ежу понятно.

– Валерий Николаевич… – начал было Ромка, но тот остановил его взмахом руки – не перебивай, мол.

– Придется вам делать ноги, – продолжил он. – Но только не сейчас и не так, как вы задумали. Через месяц где-то, может, пораньше. Но не сейчас.

– Почему? – Настя почувствовала, что ей становится страшно.

– Потому что официалка хочет сделать что-то с вами, но не решила пока, что именно. Хреновые дела у вас, ребятки, честно сказать.

– Почему вы нам помогаете? – вдруг сообразил Ромка. Впился пристальным взглядом в учителя. – Валерий Николаевич, правда, почему?

– Потому что очень много лет назад один хороший ученый очень сильно помог моей матери. Да, деньгами. И участием. Она работала лаборанткой в одном институте в Москве, и когда она серьезно заболела и от неё отвернулись все, этот ученый прознал про то, что с ней случилось, и помог ей, совсем молодой девчонке, вылечиться. И даже оплатил серьезное геронто через знакомых в Официальной, продлив ей жизнь лет на сто пятьдесят… она до сих пор жива и здравствует. Ученого этого звали Ри Нар ки Торк. Потом его жена погибла, и, насколько я знаю, в Москву он больше не приезжал, поселился окончательно в Питере, а потом… не знаю я, что было потом, но как я мог не узнать сына человека, портрет которого до сих пор висит у мамы на стене и на которого она по сей день чуть ли не молится, как на икону? Вы с ним очень похожи, Роман, почти что одно лицо.

– Спасибо, – прошептал Ромка. – Валерий Николаевич, а мама тогда не погибла. Ну, то есть погибла, но потом… папа её вернул. Это называется воссоздание.

– Слыхал, – кивнул КВН. – Так я про что, ребятки. Официальной я не верю, вы, я думаю, тоже.

Настя и Ромка синхронно кивнули.

– Вот. Придется вам делать ноги…

– Куда? – тут же спросила Настя.

– Ну уж точно не в Москву, – ухмыльнулся КВН. – Свердловск слишком близко… Я бы посоветовал вам уйти в лес, но для того, чтобы уйти в лес так, чтобы нашли не сразу, придется поучиться.

«Самоубийство, – подумал вдруг Ромка. – Это самоубийство, мы же не сможем!»

– Валерий Николаевич, мы не сможем, – покачал он головой. – Мы никогда в лесу не жили.

– Ну, всё бывает в первый раз, – пожал плечами тот. – И потом, может быть, что и не совсем в лесу… ладно. Насчет подарка послезавтра не забудьте.

Подарок, о котором говорил КВН, оказался не просто хорошим, нет.

Знатный это был подарок, такой, о котором мечтал любой мальчишка, но вот только у одного на сто тысяч эта мечта сбывается.

При других обстоятельствах Ромка, наверное, этому подарку обрадовался бы, как сумасшедший, но сейчас… сейчас он ощущал, как противно тянет под ложечкой и как потеют ладони – ведь подарком этим, увы и ах, ему сейчас предлагают, по всей видимости, в ближайшее время воспользоваться.

И вовсе не для «охоты на консервные банки».

Вот только… царапало сейчас какое-то воспоминание, давнее, старое; почему-то виделся угол стола, покрытого бордовой скатертью, и рассеянный свет торшера, который купил папа; и был какой-то семейный праздник, который уже подходил к концу, и в углу говорили о чем-то взрослые, а ему было девять, и он уже хотел спать, но…

Точно.

Всё так и было.

Так вот это откуда…

– Валерий Николаевич, я не могу это взять, – он решительно отодвинул «Терьер» от себя. – Простите.

– Почему? – с интересом спросил военрук.

– Потому что родители не позволяли мне даже скутер, а вы предлагаете боевое оружие, – спасибо, папа, за урок. И тебе, Фэб, спасибо. И тебе, Скрипач. И тебе, Ит, тоже спасибо – за воспоминание об этом самом вечере.

Настя смотрела на него непонимающим взглядом. Ромка встал, улыбнулся военруку. Настя тоже встала.

– Нам завтра, как обычно, приходить, да? – невинным голосом спросил Ромка.

– Ну… да, конечно. – КВН убрал «Терьер» в ящик стола. – Зря ты так, парень. Я же по старой дружбе.

– Понимаю. – Ромка совсем по-отцовски прищурился. – А я по старой дружбе не возьму. Вдруг малявки найдут случайно, а? Боюсь я что-то. Ладно, пойдем мы, Валерий Николаевич. До завтра.

На улице Настя силком оттащила его к воротам, заставила сесть на бордюр, схватила за плечи и требовательно спросила:

– Ромка, ты почему не взял?! Пистолет же уйму денег стоит! Можно было бы продать, обменять… защититься, в конце концов!.. Ну, ты даешь, Ром… Ну ты и дурак…

– Нет, я не дурак, – возразил Ромка. – Знаешь, что он сейчас разыграл?

– Что? – растерялась Настя.

– Ит и Скрипач рассказывали. Им тут, на Терре-ноль, когда-то сильно помог врач один, Сергей Волков, кажется. Так вот, Настюха. История, которую нам сейчас тиснул КВН, очень похожа на ту, которую рассказывали они. Понимаешь?

– Нет…

– Такая же история! Ну или почти такая же. Тот врач им помог, прикрыл, избавил от неприятностей – из-за того, что в молодости дружил с Фобом. А этот выдает примерно то же самое, только его мама в молодости якобы дружила с папой! Понимаешь?!

– И чего?

– А того, что возьми мы этот пистолет, у нас бы были неприятности. И большие.

– Какие?

– Понятия не имею!..

– Ты думаешь, что КВН решил нам нагадить вот так? – поразилась Настя.

– Не думаю, что это КВН. Это, наверное, официалка, – Ромка задумался. – Не знаю только, зачем мы ей понадобились, но… Думаю, папа бы сказал, что я правильно поступил. И мама тоже.

Настя покачала головой.

– Ну и дела, – протянула она. – Расскажешь потом эту историю?

– Расскажу, конечно, – Ромка улыбнулся. – У нас этих историй в семье – пруд пруди.

– Ну и ладно. – Настя легко вскочила на ноги. – Раз тот сюрприз не удался, то пойдем за моим.

– За каким твоим? – не понял Ромка. Тоже встал, потянулся.

– А вот за таким. Я на кухне с бабой Галей договорилась. Пошли, пошли. Не торт, ясное дело, но тоже ничего.

…Припасенный для них бабой Галей белый хлеб с маслом, посыпанный от души сахарным песком, показался им в тот вечер лучше и слаще любых самых вкусных пирожных. Правда, есть его пришлось таясь, в коридоре, под лестницей, но это, право, такая ерунда! День рождения всё-таки. Раз в году бывает…

Настя потом несколько дней удивлялась Ромкиной прозорливости – возьми он у КВНа тот пистолет, беды они бы не избежали. Причем большой беды. Она до сих пор всё никак не могла понять, осознать – во что они попали и что от них могут хотеть, но то, что произошло во время поездки в Сухой Лог, показало, что на них двоих, по всей видимости, действительно есть какие-то виды… у кого-то.

Но ни Ромка, ни она сама так и не поняли, у кого именно.

…Утром, в день олимпиады, за детьми пришел автобус – старый, пошарпанный, воняющий бензином. Ехали от детского дома шестеро: Настя, Ромка, Стасик, Эльдар, Славка и Галька Белоглазова, одна из «любимиц» КВНа. Когда сели в автобус, Настя заметила, что глаза у Гальки почему-то на мокром месте, а нос подозрительно покраснел. Настя пересела к ней (в автобусе, кроме них, пока что никого не было) и тихонько спросила:

– Галька, чего ревешь?

– Николаич спятил, – хлюпнула носом Галька. – Насть, совсем спятил.

– Как это? – удивилась Настя.

– Ну, как… не знаю, как… чокнулся он… Захожу к нему вечером вчера…

– Зачем? – удивилась Настя.

– Так за ключом, надо было класс помыть… захожу, а он сидит за столом и говорит… одно и то же…

– Чего говорит-то?

– Смотрит на что-то и говорит «откуда у меня это, откуда у меня это, откуда у меня это». – Галька попыталась изобразить то, как именно КВН говорил, и у неё получилось: глухой, монотонный, лишенный выражения голос. – Подошла – а у него пистолет. И он пистолету говорит…

Настя замерла.

– Как – пистолет? – шепотом спросила она.

– Ну, пистолет. Настоящий… Насть, а вдруг он стрельнется? – Галька подняла заплаканные глаза и умоляюще посмотрела на Настю. – Нас же всех с говном сожрут, кто к нему ходил…

– Почему?

– А потому что он самых… ну, этих, берет… Ну, которые…

– Которые сами себя защитить не могут? – подсказала Настя. Галька кивнула.

– Ага… мы вроде как… ну, он нас защищает. А если его не будет, то чего мы… делать будем…

– Не реви, – строго сказала Настя. Вытащила платок, принялась вытирать Гальке мокрые глаза. – Чего ты как маленькая. Не стрельнется он. Может, напился и откуда-то этот пистолет притащил…

– Он не пьет…

– Ну, значит, старшие подбросили. Побормочет да и денет его куда-нибудь.

– Правда?

– Правда, – заверила Настя. Она сама не особенно верила, что – правда, но для Гальки сейчас постаралась, чтобы та поверила. – Всё, кончай рыдать.

…На въезде в город их автобус остановил патруль милиции. Сначала двое молодых сержантов о чем-то говорили на улице с водителем и сопровождавшим детей старшим воспитателем, дети в это время сидели в салоне.

Ромка украдкой оглядывался. Место это, пригород Сухого Лога, было застроено старыми покосившимися деревянными домами и больше напоминало не город, а деревню, лишь поодаль виднелся новый микрорайон – блочные четырех– и пятиэтажные строения унылого серого цвета. От главной улицы, на которой сейчас стоял автобус, вел в левую сторону узенький (машина едва сможет проехать, наверное) переулок – потемневшие деревянные заборы, яблони, шиферные крыши домов; а под заборами – полынь да лопухи…

Воспитатель и двое сержантов поднялись в автобус минут через пять. Ромка поймал на себе цепкий и пристальный взгляд того сержанта, который стоял поближе, и от этого взгляда ему стало неуютно.

– А ну-ка все быстро открыли портфели и показали, чего у вас там, – приказал второй сержант. – Давайте, давайте.

– А зачем? – рискнула спросить Галька.

– А затем, деточка, что уже был случай, когда из вашего же детдома оглоед один протащил в город самострел. А ну, живо, все открыли портфели!..

В портфелях у всех было одно и то же: синие, в клеточку, тетради, справочники и по карандашу и ручке, которые директор выдал всем едва ли не под расписку и с возвратом.

Все покорно расстегнули портфели. Сержант подошел к детям ближе и принялся просматривать.

– Так, так… – бормотал он. – Ладненько… Пошире открой, чего ты там прячешь? – Это Славику, который тут же растерялся и от волнения выронил портфель, содержимое которого тут же оказалось на полу. Сержант с досадой покачал головой и пошел дальше.

Подошла Ромкина очередь. Он протянул сержанту портфель, и сержантская рука тут же оказалась внутри.

«Что он там хочет нащупать? – недоуменно подумал Ромка. – Там же не может быть… Господи!..»

Не обнаружив в портфеле ничего криминального, сержант, кажется, немного удивился, но вида не подал.

– А ну, встань, – приказал он Ромке. Тот покорно встал, и сержант принялся быстро и профессионально обыскивать его – прощупал и куртку, и брюки; опешивший от такой напористой наглости Ромка даже возразить ничего не успел.

– Хм… – сержант, казалось, растерялся еще больше. – Ладно… теперь ты, девочка.

Настя, к чести её сказать, не растерялась – отдернулась и, кажется, попыталась шлепнуть сержанта по руке.

– Ну чего? – поинтересовался воспитатель. – Нету у них?

– Нету, – кивнул сержант. Нахмурился, посмотрел на Ромку, осуждающе покачал головой. – Ну, нету так нету. Езжайте.

Оба сержанта вышли из автобуса, один махнул рукой, и автобус тронулся. Мимо всё тех же домов, палисадников, яблонь и переулков.

– Ром, ты понял, чего он искал? – испуганным шепотом спросила Настя.

Ромка кивнул. Потеребил застежку на портфеле, нахмурился – совсем по-отцовски это сейчас вышло, он поймал своё отражение в стекле и удивился сходству.

– Понял, – ответил он тоже шепотом.

– И…

– Надо бежать. Потом поговорим…