– Сам смотри, что он пишет. «Я стрелял в демонов». – Ри сунул «лист» под нос Фэбу. – Понимаешь? В демонов он стрелял! И не один он, надо заметить. Был период, когда стрелков по демонам были сотни! Их кем только не объявляли! И сумасшедшими, и маньяками – впрочем, безумных среди них было немало. Но – каждый раз происходило примерно одно и то же. Человек с оружием оказывался в толпе, которая состояла преимущественно из подростков или молодежи. И принимался стрелять. Жертв – от одной до нескольких десятков. Оправдания, если стрелка брали живым, настолько идиотские, что слушать их никто не хотел.

– Казнили? – меланхолично предположил Ит, разглядывая рюкзак изнутри.

– И казнили, и отправляли на пожизненное, и сажали в дурдома, – покивал Ри. – Взрослых эти стрелки тоже убивали, но на один случай без подростков приходилось десять с подростками. Знаете, где это чаще всего происходило? В США – школы, институты, студенческие общежития. В России – городские площади, парки, стадионы.

– Взрывали? – не оборачиваясь, спросил Скрипач.

– В Азии. – Ри встряхнул «лист». – Взрывали и устраивали резню чаще всего в Азии. У нас по большей части стреляли. В Штатах тоже.

– Мило, – хмыкнул Скрипач. – Блин, горячая какая…

Он сейчас гнул над плиткой кусок пластика, который подобрал где-то на улице, скорее всего – рядом с помойкой. Куску следовало придать довольно сложную форму, а для этого пластик надо было хорошо разогреть.

– Полотенце возьми, – посоветовал Ит, выворачивая рюкзак наизнанку. – Руки обожжешь.

– Ничего, я так…

За двое суток, проведенных дома, выяснилось следующее обстоятельство – Тринадцатый хотел находиться рядом с Итом постоянно. Вообще постоянно. Ит, конечно, отказать ему не мог, но и сидеть все время «на приколе» рядом с Мотыльком он не мог тоже, а тот отпускал его с большой неохотой и на два часа максимум. Результатом стало то, что Ит согласился быть с Тринадцатым рядом и брать с собой, но тут же выяснилось, что в рюкзаке, даже на мягком свитере, уложенном на дно, Мотыльку неудобно. Ит и Скрипач почесали в затылках и приняли решение – рюкзак переоборудовать. Внутри сделать подобие кресла с фиксирующими ремнями (если заснет – не сползет), прорезать дополнительные клапаны, чтобы не было душно, и разместить рядом то, что Тринадцатому может понадобиться – небольшой флакончик с водой, какие-то лекарства…

Еще вчера Кир и Скрипач отправились в город, чтобы добыть то, что могло понадобиться, и убили на поиски целый день: достать в Москве подходящую ткань и что-то мягкое, например, оказалось непростой задачей. Кусок пластика, который потом планировали обшить, Скрипач нашел вообще случайно. Притащил, на балконе подогнал под размер, используя скальпель из хирургического набора Фэба, и сейчас сгибал над плиткой. Ит в это время прикидывал, как прикрепить «кресло» к рюкзаку, чтобы оно не ерзало и не заваливалось набок.

Ри, посмотрев на это дело, тоже решил, что примет участие, но его остановил Фэб – и правильно сделал. Фэб резонно предположил, что с рюкзаком «эти двое могут возиться и сами, а мы бы с тобой лучше посмотрели по теме».

Посмотрели…

– Ит, вот ты говорил про Макеева, да? – Ри положил «лист» на стол. – Но первые убийства, которые подходят под нашу схему, начались… ммм… через восемь лет после его смерти. И где он, если он во что-то перевоплотился, был эти восемь лет?

– Говорить-то я говорил, но совсем не факт, что я был прав, – пожал плечами Ит. – У меня четкое ощущение, что одно соотносится с другим. Интуиция, не более того.

– У меня тоже, – вставил Брид, который сейчас сидел на руках у Фэба. Точнее, Фэб держал обоих Мотыльков, но Тринадцатый крепко спал, а Брид подремывал урывками – но, по всей видимости, решил, что пора проснуться уже окончательно.

– А может быть, какая-то другая схема, которую мы упустили из вида? – Скрипач наконец счел, что форма куска пластика его устраивает, и сунул этот кусок в раковину, остывать. – До этого что-то было, гений? Что мы могли упустить?

Ри задумался. Снова взял «лист» и принялся меланхолично встряхивать. Потом вдруг остановился, нахмурился.

– Да, упустили, – признал он. – Восстание. Кровавый вторник. Сейчас… так, смены власти не произошло, а вот народу погибло очень много. И, кстати, вот вам и объяснение боязни экспансии. Экспансия была. По сути, тут столкнулись две религиозные концессии…

– Давай я угадаю, – преложил Фэб. – Ислам и христианство, так?

– Только тут не ислам, тут он называется датха, – поправил Ри. – Сейчас посмотрю… нет, не ислам, но похоже.

– Так всегда бывает, – хмыкнул Ит. – Я про это, кажется, писал. И неоднократно.

– Ну да, писал. – Фэб подтянул сползшего Тринадцатого повыше и принялся большим пальцем массировать ему спину. – Лежи, лежи, все нормально… сейчас спинку разотрем и будешь дальше спать… Ит, ты писал про это, да, но тут, как мне думается, все несколько иначе. Ри, что там было?

– Да ничего хорошего. Сначала сюда приехало довольно много народу – в большинстве своем это были чернорабочие, я не совсем понял, что они тут делали, но в городе, непосредственно в Москве, их буквально за пять лет стало очень много. Ага, нет. Ошибся. Не только в Москве, оказывается. По всей стране. И почти все были последователями датха и почитали пророка с замечательным именем Джатан, которое переводится как «изгоняющий нечестивых, приветствующий приход всемогущего»… Господи, как же они любят эту цветистость, сил нет никаких. В общем, они начали резать русских. Решили, что те обленились и стали безопасны, можно брать… ошибка вышла.

– Кто бы сомневался, – хихикнул Скрипач.

– Так, подожди ржать, сейчас посмотрю дальше… Я тут нашел хронологию, читаю. Да, нехилое было дело. В Питере с датха разобрались за день, в Москве – чуть дольше все шло, двое суток. По регионам… ууу… А, вот! Вот это уже интересно, ребята. У датха есть разные ветви, оказывается.

– Удивил, – пробормотал Ит, разрезая подкладку рюкзака. – Любая религия всегда неоднородна. Это норма.

– Другие последователи не разделяли стремлений той ветви, которая оказалась тут… в общем, во всем мире было большое бурление говн, а дело в результате кончилось тем, что в России датха попала под жесточайший контроль. Если неофициально – религия запрещена. Ну тут я с ними согласен, направление все-таки агрессивное, и я лично ничего хорошего в нем не вижу.

– Слушай, гений, ну ты же знаешь – любая религия проходит несколько стадий, и это тоже норма. Христианство в период становления тоже не сахарное, причем везде, где оно встречается, оно таким было – но ты пойми, это опять же нормально, потому что каждая относительно новая религия пытается отвоевать себе жизненное пространство. – Ит положил вырезанный кусок на стол и взял иголку с ниткой. – Датха, о которых ты говорил, через какое-то время тоже станут великими альтруистами и гуманистами. И их точно так же будет пытаться съесть какая-то новая религия, которую создаст местный демиург. Религия, как это ни парадоксально звучит, двигатель прогресса – одна часть населения ей потакает, другая противостоит, возражает. Это самое лучшее лекарство от стагнации.

– Типун тебе на язык, батюшка, – хмыкнул Ри.

– Я не батюшка, у нас в реставрационизме нет такого понятия, – спокойно возразил Ит. – Есть братство и помощь. Братская. Оберегающая. Реставрационизм – одна из самых мирных религий, толерантная ко всему, с очень мягким подходом к священству, к обрядовости. Скажем так, это религия для сугубо мирного времени и для очень развитого общества, в котором ряд грехов просто забыт за ненадобностью. Воровства не существует, убийств не существует, отцов и матерей почитают все, никому в голову не приходит этого не делать… и так далее. Кроме того, я давно уже не являюсь… ну, в общем, ты и сам знаешь, что от этого я отошел и обратно не пойду. Потому что мне там делать больше нечего.

– Не заводись, – попросил Ри. – Я же просто пошутил.

– Я понял, – кивнул Ит. – Знаешь, последний раз я по-настоящему молился, когда мы уходили с Сода. Молился не словами. В мыслях. А до этого – только когда погиб Кир.

– Так, хватит, – решительно приказал Фэб. – Кстати, о Кире. Где его носит до сих пор?

– Скорее всего, Ветка решила почитать ему стихи, – предположил Скрипач. – И у него сейчас поэтический полдень. Ри, так что ты сказал относительно восстания и маньяков, которые во всех стреляли?

– Пока что я ничего не сказал. Но думаю, что надо посмотреть на кого-то из них, если это возможно. Кто-то должен быть жив, так?

– Поищи, – попросил Фэб. – Вполне возможно, что в этом есть смысл.

Кандидатов «на посмотреть» искали целый день, параллельно занимаясь рюкзаком. В результате обнаружили двоих, но один, к сожалению, уже точно не смог бы оказаться полезным – ему было девяносто лет, он давно впал в маразм и содержался последние годы в одиночной палате. А вот второй был, по словам Скрипача, «очень даже ничего». С ним можно было попробовать пообщаться.

…Пятьдесят лет назад теплым весенним утром восемнадцатилетний студент-второкурсник открыл отцовский сейф, взял оттуда дробовик, две коробки патронов и отправился на другой конец города, к какой-то школе. Во дворе он вытащил оружие и принялся стрелять в детей, которые шли на занятия. Шестерых он успел убить, больше десятка – серьезно ранить. Потом патроны кончились и студента повязали. Оказывается, он почти не сопротивлялся и даже не пытался сбежать – забрел в какой-то кабинет и сел, как образцовый ученик, за первую парту перед учительским столом.

Позже выяснилось, что он и был образцовый ученик, мамина радость, отцовская гордость и вообще мальчик тихий, который мухи не обидит. Когда у отцовской гордости, маминой радости стали выпытывать причины кровавой бани, которую он устроил, он спокойно ответил, что ему открылась истина и что он убивал вовсе не детей, а дьяволов в человеческом обличии, которые поднялись из ада, чтобы разрушить мир.

«Демоны в человеческом обличии» оказались школьниками, причем учились эти школьники в заведении для одаренных детей – школа была математическая, в те времена в Москве еще существовали такие…

Студента признали невменяемым, и начались его мытарства по дурдомам самого разного толка и строгости. Первые двадцать лет держали в одной дурке, потом стали переводить – видимо, лечение дало какие-то результаты…

Фэб тут же сказал, что результаты эти, по всей видимости, следствия употребления огромного количества психотропных препаратов местного производства, и маловероятно, что от данной личности в данный момент можно добиться хотя бы пары связных слов. Но посмотреть в любом случае стоит, хотя бы потому, что клиника, в которой он содержится, находится всего в ста пятидесяти километрах от Москвы.

– Прокатимся, – заключил Кир. – Вот мы с рыжим и прокатимся. Возражения есть?

– Нет, – тут же отозвался Ри. – Тринадцатый, вылезай оттуда, Ит еще не пришил полностью.

– Ага… гений, помоги выбраться, ремень мешает…

– Сейчас переделаем. Устал?

– Немножко. Ничего, пока что нормально.

– Подожди, не выбирайся, – попросил Ит. – Попробуй рукой дотянуться вон туда, вниз. Достаешь?

– Вроде да. А что ты туда хочешь положить?

– Кислород. И тройник-разводку. И не делай большие глаза. Мало ли что, вдруг пригодится.

– Зачем?! Женя же сказала, что больше не нужно…

– Пусть будет. – Фэб строго посмотрел на Мотылька. – Мало ли что?

Женя приходила к ним почти каждый день, иногда одна, иногда с Володей. Подолгу разговаривала с Фэбом, обязательно смотрела Тринадцатого. Все уже поняли, что, во-первых, Тринадцатому эти осмотры нужны как рыбе зонтик, а во-вторых, что девушка явно набивается к Фэбу в ученицы. Фэб пока что думал. Ри сомневался. Кир присматривался. У Ита сомнений не оставалось.

– Это незабвенный Сергей Волков, только в юбке. Фэб, ну поучи ты ее, – уговаривал он.

– Ей запрещен выезд. Мы не в том положении, чтобы нарушать законы, даже идиотские, – выговаривал ему в ответ Фэб.

– Ну не знаю… Может, ты и прав, но мне это все надоело. В том числе и то, что надо соблюдать вот такие вот законы.

Кир и Скрипач подошли к идее поездки творчески. Кир решил, что ему следует поехать не в своем облике, а в личине. Скрипач согласился, что мысль верная, светиться в своем облике не следует – и решил отправиться в метаморфозе. Облик Файри он слегка переделал, девушка сейчас из него получалась немного иная, чем раньше: с более пышными формами, моложе, симпатичнее. Черты лица помягче, улыбка добрее, стервозности меньше.

– А неплохо, – одобрил Ри, рассматривая получившуюся парочку. – Народ, что скажете?

– Рыжий, она у тебя шалава все-таки, – покачал головой Ит. – Надо что-то… ммм… слушай, сможешь сделать ее слегка беременной?

– Чо? – у Скрипача глаза полезли на лоб. – И каким же образом ты предполагаешь это…

Оба Мотылька, лицезревшие сцену с кресла, уже катались по этому креслу со смеху.

– Ну, вообще-то я хотел предложить привязать подушку, – невозмутимо пожал плечами Ит. – А вы что подумали?

– …мммать… – выдохнул Ри. – С вами убиться можно… Ит, ты хоть фильтруй иногда, что говоришь.

– Я как раз фильтрую, – вздохнул тот. – Рядом с клиникой находится поселение, в котором есть храм. С чем-то чудодейственным, то ли с ларцом, то ли с венцом, который принадлежал какой-то местной святой. Кир, вот ты, несмотря на личину, в клинику явно не ходок, так?

Кир кивнул. Сейчас он выглядел как темноволосый, слегка дебелый парень баскетбольного роста.

– Вот, – наставительно поднял палец Ит. – Тебе придется ждать. Насколько я опять же понял, в эту церковь ездят беременные, чтобы помолиться у этого ларца за здоровье будущего ребенка. Храм женский. Доходит?

– Ааа… теперь понятно. – Скрипач посерьезнел. – Верно мыслишь, озаботимся. Что еще положено надевать?

– Шапочку с ушками, одежду с длинными рукавами… ты читать разучился, что ли? Ехать они собрались!.. Кир, читай, а ты – в магазин за правильными шмотками. Разведчики хреновы, оба.

– Ну ладно, ладно, – успокаивающе отозвался Кир. – Разошелся…

– Фэб, у меня такое ощущение, что после Сода когда свалился… так это отчасти из-за них, – сердито заметил Ит. – Представляешь, они вот так тупили вообще непрерывно! Оба!.. Думал, что с ума с ними сойду!

– Все нормально, – улыбнулся Фэб. – Вы просто отвыкли. Может быть, оно и к лучшему.

– К какому лучшему, им выезжать через восемь часов!!!

Леса не было. Вообще не было. Уже час как ехали, а дорога шла и шла между полей, бескрайних и пока что пустых. Ну не совсем – распашка шла везде, где только можно, где-то уже пускали оросители в пробном режиме. Воздух пах свежей землей, теплой влагой, весенним ветром.

– Неплохо дело поставлено, – констатировал Скрипач, когда они проезжали мимо очередного чуда местной сельскохозяйственной техники – гигантский трактор бороновал поле, оставляя за собой обработанную полоску шириной метров двадцать пять. – Они ведь реально обеспечивают вполне нормальной жратвой огромное количество людей. Но… что-то мне от этого всего слегка тоскливо. А тебе?

– Мне тоже, – покивал Кир. – Ну что это такое – поля и поля… ни леса, ни речки… и поселки эти тоже тоска та еще. Блин, я так скучаю по Боркам, – признался он. – Когда утром выходишь бегать, а вокруг сосны. И речка… Как я Истру любил. Вода холодная-холодная из-за донных ключей, ныряешь, и… – Он вздохнул. – А тут что? Все ровное, как стол, и все засажено.

– Ну, наверное, когда оно вырастает, это не так тоскливо выглядит. – Скрипач хмыкнул. – Но все равно. Это неестественно. Так же, как хоронить людей в мировой сети, не имея возможности прийти к ним на кладбище. Так же, как всю жизнь жрать из коробочек. Так же, как эти их «ценности». – Он скривился. – Придурошная мода: у кого «лист» круче. Причем меняется только дизайн, ты заметил?

– Ага. – Кир зевнул. – Начинка, за редкими исключениями, почти такая же, как двадцать лет назад. В головах начинка такая же, в технике… Я себя последние дни ловлю на том, что мне хочется что-то взорвать, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Ты поосторожнее с такими мыслями, – предостерег Скрипач. – Это как-то не особенно хорошо звучит, не находишь?

– Да я гипотетически. Хорошо, не взорвать. Громко пернуть в общественном месте. Или нарисовать на портрете Макеева в метро очки и рожки. Розовой краской.

– А розовой для чего?

– А чтобы задумались о чем-то, кроме кредитов и детей, хоть на секунду, – признался Кир. – Раздражает.

– Дети-то тебя чем раздражают?..

– Количеством прежде всего. Весь город – как одна большая детская площадка, и…

– Кир, стоп. – Скрипач покачал головой. – Вот про детей не надо, пожалуйста. Дети – это естественно и прекрасно, и это действительно счастье. Да, порой оно шумное, непослушное, чудное, но это счастье, Кир. И я это знаю. Ит тоже знает. И… мы, конечно, молчим оба, но мы очень сильно скучаем по Маден. Самое замечательное в детях то, что ты видишь, как из несмышленыша получается взрослый и умный человек, ты смотришь на мир его глазами, вместе с ним, и мир становится огромным и меняется… У нас детей уже больше не будет никогда, к сожалению, но, если честно, я очень жду, когда у Ри с Джессикой появится ребенок. Пусть я ему буду только дядей, причем неродным, я все-таки смогу быть рядом. – Скрипач улыбнулся, и Кир поразился этой улыбке, столько теплоты в ней было. – Так что не надо про детей, скъ’хара. Так, как ты говорил, не надо.

– Хорошо, не буду, – вздохнул Кир. – Может, я действительно чего-то не понимаю.

– У тебя скоро появится возможность это понять, – заверил Скрипач. – Да и насчет кредитов… Тут это, к сожалению, местная реальность вот такая. Что неправильно, согласен, да. Но что им остается делать?

– Да ничего, конечно. Ладно. Слушай, раз ты так насчет детей… может, возьмем приемного? Как думаешь, что Берта скажет?

– О-па. – Скрипач хмыкнул. – Не знаю. Как домой вернемся, поговорим с ней. Я лично «за», но, во-первых, где, а во-вторых, когда? Работа же.

– Работа? – удивился Кир.

– Ну да. Я так понял, что мы сейчас работаем.

– А потом?

Скрипач задумался. Пожал плечами.

– Не знаю, – повторил он. – Посмотрим.

Машин на дороге стало меньше, зато прибавилось техники на полях. Тут уже вовсю пахали и бороновали. На небольшой высоте над ними прошел самолет, за которым тянулся шлейф бледно-оранжевого цвета.

– Окно прикрой, – попросил Скрипач. – Надышимся еще этой гадостью.

Маленькая машинка двигалась все дальше и дальше, приближаясь к цели своего путешествия. Проехали один поселок, затем второй: трех– и четырехэтажные дома ярких расцветок, ухоженные скверы, детские площадки. Кир задумчиво смотрел по сторонам, он словно что-то прикидывал про себя.

– А тут жить не так уж и плохо, – констатировал он. – И еще… слушай, тут не чувствуется то, что чувствовалось в городе. Давления этого нет.

– Есть, – возразил Скрипач. – Но не так сильно, как там, это ты прав.

– Хуже всего было в Йорке, – вспомнил Кир. – Там вообще ощущение, что над головой висит наковальня. И вот-вот свалится прямо на темечко. – Он зябко поежился. – В Москве спокойнее. А еще, знаешь, у меня странное получается… Тут словно два начала. Одно – как на Терре-ноль. Истинность. И другое. Которое этой истинности противопоставлено.

– А ведь верно. – Скрипач вглядывался в дорогу. – Словно Апрею что-то мешает быть правильным. И это, что мешает… это то же самое, что убивает детей.

– Ты поворот не проедешь?

– Нет. Наш следующий.

Ждать Скрипача пришлось больше трех часов. Сначала Кир сидел в машине на какой-то улице, но через полчаса пришел отряд «зомби» и велел машину отсюда убирать – оказалось, что стоять тут запрещено. Кир от нечего делать прокатился по поселку, определив то, что он сейчас видел, как «мило и уныло». Потом доехал до площади, зашел в магазин – все те же бесчисленные коробки с готовой едой – купил перекусить. Снова отъехал в сторону, встал (оказывается, разрешенные стоянки тут обозначались красно-белой разметкой), не спеша поел и отправился кататься дальше. Забирать Скрипача надо было у местного храма, но пока что Скрипач где-то шлялся. Кир проехал мимо храма раза четыре, но рыжего все не было и не было.

Появился Скрипач, когда Кир уже начал немного волноваться. Сел в машину и тут же приказал:

– Поехали отсюда.

– Ну что там? – полюбопытствовал Кир.

– Ох… Там примерно то, о чем говорил Фэб, – сообщил рыжий. – Развалина. Практически без мозгов. Но эта развалина попыталась облобызать «лист», когда я ему показал портрет Макеева. Выдрал «лист» у меня из рук и обслюнявил так, что трогать противно. У нас платки есть?

– Где-то были. А он что-то говорил?

– Почти ничего. – Скрипач сунул руку в бардачок и принялся там рыться. – Ме-ме-ме и бе-бе-бе преимущественно. Ужасно, конечно. Я в дурдоме таких навидался, не приведи господи. Их ведь так и называют – овощи. Но тем не менее я вынужден признать, что конкретно у этого в голове что-то все-таки сохранилось. И что Макеева он узнал. А это значит, что наш Морок с Макеевым связан.

– То есть тот на него воздействовал?

– Видимо, да. Скорее всего, приказал убивать. Тот и убил. Знаешь, мне от этой истории, признаться, хочется оказаться максимально далеко. – Скрипач, наконец нашел платки, вытащил «лист» и принялся тщательно его вытирать. – От нее несет какой-то гадостью и гнилью. Если на Терре-ноль мы искали порталы, то тут мы ищем кучу дерьма. Точнее, предполагаемую кучу дерьма, потому что мы даже не знаем, как оно выглядит.

Кир покивал.

– Так, надо переодеться. – Скрипач влез в пакет с вещами. – Сейчас будет эквилибристика…

– Может, остановимся? – предложил Кир.

– Где?! Тут везде нельзя, видишь, какая разметка! Ладно, буду изображать змею.

– Только, пожалуйста, не ядовитую, – попросил Кир. – Когда мне снимать личину?

– Дома, конечно. Я из метаморфозы тоже дома… блин… выйду. На меня и так уже из соседней машины пялятся. – Скрипач потянул через голову платье. – Да-да, ну конечно… – Он погрозил в окно кулаком. – Сейчас я вам стриптиз тут буду устраивать. – Под платьем у Скрипача, разумеется, была майка. – И нечего сигналить! – строго добавил он. – Уже переодеться спокойно честной девушке нельзя…

– Жрать хочешь, честная девушка? – спросил Кир. – Если хочешь, то сзади, под стеклом, есть салат и овощное рагу. А еще я конфеты купил. Вкусные.

– Отлично, – обрадовался Скрипач. – А то мы точно в пробку встрянем, так я хоть не такой злой буду…

До «работы» он, конечно, не ел – это и понятно, ведь территорию клиники ему пришлось проходить в ускоренном режиме и прятаться.

– Тогда ешь. – Кир немного прибавил скорость. – Нет, ты посмотри, нахал какой, – пожаловался он на водителя машины, который двумя минутами раньше сигналил. – Не отстает.

– Гонки не устраивай, незачем светиться. – Скрипач поморщился. – А что нахал, это да. Визио ему мало с голыми девками?..

На подходах к квартире они оба поняли, что там явно находятся не только свои. Скрипач прислушался – действительно, посторонний голос. Ри с кем-то разговаривал, точнее – что-то спрашивал. Собеседник отвечал короткими рублеными фразами, а потом вдруг смолк, осекся. Фэб – теперь уже не Ри, а Фэб – что-то произнес, но они оба не поняли что – работала шумовая защита.

– Снимай личину, – приказал он Киру. – Секунду…

Файри сдала позиции без звука, и через полминуты к двери они оба подошли уже в обычном виде. Кир с тревогой глянул на Скрипача, тот успокаивающе поднял руку.

– Там… подожди. Нет, там никакого криминала, но у нас в гостях явно посторонний мужик, и говорят они уже долго. Интересно.

Кир кивнул.

Вошли.

– …что именно находится в вашей компетенции, а что нет, – донесся до них раздраженный голос Ри. – Ворон, вы понимаете, чем сейчас рискуете?

– Остаться заложником, – ответил незнакомец. – Но лучше стать заложником, чем спустить это все на тормозах.

– Вы не представляете, на что обрекаете себя. – Голос Ита был глух и бесстрастен. – Мы были заложниками. Поверьте, это не просто страшно. Это…

– Это значит – остаться здесь, и все. Я бы и так остался, я люблю этот мир и видеть не могу то, что тут в результате…

– Вы не понимаете! – взвился Ри. – Остаться?! Всего лишь остаться?! Да как же! Нет, дорогой мой, приготовьтесь к тому, что вас будут травить, как зверя, и убьют при первой возможности. Мы через это прошли, мы знаем, о чем говорим.

– Но они не справляются! И не справятся – раз начали сюда пускать чужие группы! Несколько месяцев назад сюда пришли рауф, четверо, и до сих пор где-то бродят. Потом пустили вас. Может быть, еще кого-то пустят.

– Кто эти рауф? – Жесткий, требовательный голос. Ри явно зол и этого не скрывает.

– Я не знаю! Это не в моей компетенции! Имейте совесть, я пришел сюда сам, добровольно, я могу открыться, чтобы вы проверили, а если не верите, так берите меня под воздействие! Делайте со мной все, что вам угодно!

– Зачем? – резонно поинтересовался Ит. – Что это даст?

– Я могу предоставить информацию. Дополнительную информацию, может быть, она вам поможет.

– Вы не поняли. – В голосе Ита звучал металл. – Что это даст лично вам? Для чего вы это сейчас делаете?

– Я… о боже… Я сумел заключить сюда долгосрочный контракт. На пятьдесят лет. Пять лет назад. И сейчас… ко мне должна приехать жена. И сын.

– Так.

– И я не хочу, чтобы он…

– Вот я тебе говорил, гений, что всегда и везде надо искать личные интересы. – Ит невесело усмехнулся. – В этом вся суть и есть – эгоизм, эгоизм, эгоизм и еще раз эгоизм. Мир он любит, послушайте его только. Что, Ворон, хороший контракт, да? Представляю, сколько вам накинули и Официалка, и Молот за участие в проекте… Что, так? Или не так? Будете продолжать заливать нам про патриотизм?

– Буду, потому что мир этот я действительно люблю. – Голос собеседника обрел твердость. – Он раньше был совсем другим. Я… первый раз я попал сюда еще во время службы в дипломатическом отделе, и меня действительно словно что-то ударило, когда я тут очутился. И потом… я хотел… я действительно очень хотел…

– Не врет, – констатировал Фэб. – Простите, можно задать вопрос?

– Слушаю.

– Ворон – это кличка?

– Нет, это моя фамилия. Илья Ворон, в данный момент – старший офицер отдела Слияния. Работаю в проекте «Лупа». Работал… до сегодняшнего дня.

– И продолжаете работать, – остановил его Ит. – Не надо, Илья. Если вы не хотите неприятностей, не надо. Лучше возвращайтесь в посольство и постарайтесь забыть про визит сюда…

– Вы не понимаете!!! Мой сын… Господи… Он очень одаренный мальчик, ему четыре! Это… оно повсюду! Я пытался… оно повсюду, и он… оно его… Гришка… оно же убьет Гришку в момент!.. Оно не терпит таких детей, как вы не понимаете!.. Я хотел… хотя бы до возраста согласия, до семи… если что случись… воссоздание… но они… Через месяц их привезут сюда… насильно… и жену, и сына… Да что же вы за… за люди!.. Как можно… такой бессердечной скотиной быть!.. Да помогите же…

– Успокойтесь, – попросил Фэб. – Дать вам воды?

– К черту воду… она что, поможет мне спасти сына?..

– Рыжий, Кир, не стойте там, заходите, – позвал Ит. – И воды ему принесите кто-нибудь действительно.

В комнате обнаружилась следующее: за столом сидели Фэб, Ри и незнакомый мужчина. Одет в форму Официальной, невысокий, коренастый, темноволосый. Кир подумал, что этот тип людей ему знаком и что они, по его наблюдениям, всегда более чем спокойные и выдержанные, вот только этот мужчина, видать, дошел уже до последней степени отчаяния. Сейчас он сидел, сцепив руки так, что костяшки пальцев побелели, и отрешенным взглядом смотрел на стакан с водой, который перед ним поставил Ри. Ит и оба Мотылька расположились в кресле, причем Ит сидел на краешке, а Мотыльки – у него за спиной.

– Часть разговора мы слышали, – Скрипач плюхнулся на второе кресло. – Простите, Илья, а почему вы так уверены в том, что сказали? Почему вы решили, что это… ммм… существо обязательно убьет вашего сына? Может быть, оно его не тронет?

– Потому что оно – тронет, – хмуро произнес тот в ответ. – Я отлично знаю, кого оно трогает, а кого нет.

– И кого же оно трогает? – поинтересовался невзначай Ри.

– Странных. – Ворон наконец взял стакан и отпил глоток. – Служба отслеживает этот процесс с самого начала. Так вот, оно убивает странных – причем именно тех, кто способен к организации и работе с массами. В любом виде – от политики до творчества.

– Это точно? – Ри прищурился.

– Да, это точно. Сейчас тут живет уже второе поколение, которое не способно вообще ни на что, потому что все общество на всей планете состоит только из тех, кого Аарн называют пашу. Вы знаете, что это такое?

– Да, знаем, – кивнул Фэб. – Люди, лишенные духовного созидательного начала. Которые способны максимум поддерживать чужие начинания, но создать свои априори не могут. Просто природой не заложено. Они не плохие…

– А я и не говорил, что они плохие, – скривился Ворон. – На них общество держится, и это правильно. Но… общество не имеет права состоять только из них. Вы вообще понимаете, что тут происходит?

– Честно говоря, не очень, – признал Ри.

– Объясню сейчас. О законе Ралье вы слышали?

– Конечно, – кивнул Фэб. – Чем больше становится социум, тем больше в нем появляется потомства. Существует ряд сходных прогрессий, которые…

– Ну да, ну да. Так и есть. А что наступает потом, согласно тому же Ралье?

– Регресс, разумеется, – Ри задумался. – Как раковая опухоль, верно? Сначала бурный рост, а потом опухоль настолько истощает ресурсы организма, что он погибает.

– В точку, – кивнул Ворон. – Никто не знает, почему после подключения данной линзы к Терре-ноль тут это началось. Предположений было много, но они себя не оправдали.

– Что это за существо? – Ит встал. – Что это вообще такое, вы можете объяснить толком?

– Нет, – покачал головой Ворон. – И никто не может. Оно… оно сродни демиургам, как мы понимаем, потому что оно всемогуще. Оно действительно повсюду, потому что, согласно нашей статистике, оно запросто может одновременно сломать шею одному ребенку в Азии, десятерым в России и семерым в Штатах… и сотне где-то еще. Это достоверные данные.

– Об источниках не спрашиваю, и так все ясно. – Ит прошелся по комнате, остановился у окна. – А почему – Морок?

– Потому что оно действительно связано с Макеевым. Есть предположение, что это и есть сам Макеев, но именно что предположение. Бездоказательно. Вы думаете, никто не интересовался? И вождя-академика эксгумировали, и всю родню его оставшуюся проверяли – нет, все чисто. Дом, в котором он жил, сейчас музей. Экскурсии ходят, детям про доброго дедушку Золотую Маковку рассказывают… – Он скривился. – Никакой мистики в его доме нет, спирит-хантеры там тоже бывали, подтвердили, что все прозрачно.

– Я так понимаю, что люди со способностями тут все-таки имеются, – заметил Кир. – Мы тут надысь познакомились с хорошей поэтессой, потом спирит-хантеры эти самые, да? То есть он что, не всех убил?

– Тех, кого надо было, он убил. Эти… эти ему не опасны. Нам так кажется, что не опасны. Они не лидеры, они не талантливы. То есть талантливы, но избирательно. Не для всех. Понимаете?

– Не очень, – хмыкнул Ит.

– Объясняю. Есть таланты, которые могут «поднять» разве что десяток людей за всю свою жизнь. Это типа вашей поэтессы, видимо. Есть – которые могут «поднять» сотню. Тысячу. Десять тысяч. Сто. Миллион. Понимаете?

Ри кивнул.

– Тех, которые мало поднимают, он просто калечил. И калечит. Он их щадит. А убивает он тех, кто… я думаю, что от сотни.

– Зачем? – резонно спросил Фэб. – Ворон, зачем он это делает?

– Не знаю. – Ворон опустил голову. – Я не знаю.

Ри задумался. Встал из-за стола, потянулся, хрустнув суставами, зевнул.

– Так… – произнес он в пространство. – Народ, есть предложение продолжить за ужином. Ворон, вы сможете рассказать о том, что еще знаете, а также о том, что конкретно предпринимала Служба для предотвращения ситуации?

– Что знаю, расскажу, – хмыкнул тот в ответ. – А Служба… ничего не предпринимала. По одной простой причине. Когда кто-то из сотрудников заикался про то, что надо что-то предпринять, его на следующее утро находили со сломанной шеей. Точно как тех детей.

– Собственно, у нас два варианта. – Скрипач вытащил из пакета булочку, понюхал, скривился – пахло какой-то химией. – Первый – плюнуть на это все, в том числе и на корабль, и немедленно уходить. Через транспортную. И второй – остаться и попробовать разобраться. Я прав?

– Прав, – подтвердил Ри. – Не буду скрывать, первый вариант мне импонирует гораздо больше.

Ворон молча смотрел на них. К еде он так и не притронулся, даже коробку не открыл – Ит подумал, что это, к сожалению, показатель. И еще какой. Не голодал ты, мужик. Никогда. И настоящую цену той же еде не знаешь. Эту бы коробку Скрипачу и ему, да во время двадцатилетней войны, да на авиационную базу… какой праздник бы получился. А то ведь как… На двоих, на сутки – полбуханки серого хлеба, черт-те из чего сделанного, волглого, влажного, и две банки самых поганых рыбных консервов. И это – летному составу, элите, считай. Персоналу не доставалось консервов, персоналу доставался хлеб, сахар и яичный порошок, который шел за лакомство. Обычной каше, овсяной, самой простецкой, тогда радовались, как манне небесной. И до сих пор это сохранилось. И Ри, и Джессика, и Берта, и Кир, и они оба к еде относились… можно сказать, что и трепетно. А выбрасывать еду – было вообще кощунство, подлость.

– Гений, может быть, мы все-таки поработаем? – предложил Ит. – Несколько вариантов уже имеются, и мне кажется, что попробовать можно.

– Ит, спустись с небес на землю, пожалуйста, – попросил Ри. – Как ты думаешь, Официальная эти варианты не рассматривала? В жизни не поверю. Ты, как понял, сейчас говоришь о спирит-хантерах и…

– Я больше чем уверен, что она проверила. Но я имел в виду несколько иную проверку. – Ит задумался. – У нас, скажем так, было несколько случайностей, которые выводят на что-то новое.

– Можно? – Тринадцатый поднял руку. До этого он сидел у Ита на коленях и ел приготовленную Скрипачом специально для него еду – сладкую разваренную пшенку с мелко порезанной курагой. – Ит сейчас совершенно прав. То, что со мной случилось, действительно уводит нас в сторону. Например, этот кабинет. Дальше – метро, которое проверяли Брид с Киром. И еще ряд направлений, которые Официалка не смотрела, просто потому, что не на что было смотреть.

– А что в метро? – поинтересовался Ворон.

– В метро есть так называемое направление движения, – пояснил Ри. – У вас, в отличие от Сода, нет точек-порталов; по сути, тут вся Москва является огромным порталом, но согласно нашим исследованиям внутри портала существует структура, которая состоит из статичных и движущихся элементов. Тут, на Апрее, элементы частично визуализированы, как у меня получается.

– Как? – не понял Ворон.

– Ну вот как есть. Высотки, на которые опирается система, башни в Центре, еще ряд зданий – это неподвижные части структуры. И направление движения – транспортные потоки, метро… – Ри пожал плечами. – Пока что это теория, я не считал толком, некогда было.

Ит с интересом повернулся к нему.

– Ты про это раньше не рассказывал, – заметил он. – Давно в голову пришло?

– С неделю. – Ри поморщился. – Знаешь, мне очень Берты не хватает. Ужасно не хватает. Она лучше, чем я, чувствует масштаб. Понимаешь? Так же, как на Соде… она ведь первая дала тогда подсказку.

– Ну извини, – развел руками Скрипач. – Жена тут будет только через мой труп.

– И мой, – вставил Ит.

– Значит, через два, – покивал Скрипач. – По трансиверу спросишь, но вызывать ее сюда…

– Я не собирался. Просто… – Ри потряс головой. – Пока что у меня сходится, но данных не хватает.

– Он ученый, – пояснил Кир, обращаясь к Ворону. – Это ужасные люди. Особенно вот этот наш. Так что ты, если башка совсем распухнет, скажи. Мы его того… заткнем. Ну, попробуем.

Ворон слабо улыбнулся.

– Я знаю, кто вы, – проговорил он тихо. – Я же читал досье.

– Слушай, а про другую группу хоть что-то знаешь? – Кир тоже понизил голос.

– Группа вроде бы из сопротивления, но это я не знаю точно. Анонимы. Четверо. Двое – гермо, двое, кажется, мужики… или тоже гермо? Понимаешь, я только двоих видел. Издали. Один раз. Досье на них нет, с Официалкой не связаны. Кто-то говорил, что их даже по генетике пробить не удалось.

– В смысле? – не понял Кир.

– В смысле, то ли защита такая хорошая, то ли их на самом деле нет в базах. Принадлежность не регистрируется нигде по кластеру. Только по ветви, и то частично.

– И какая же она, эта принадлежность? – Скрипач, который, конечно, давно слушал их разговор, с интересом глянул на Ворона.

– Клан Ти, от десятого до восемнадцатого излома.

– Тю… – свистнул Скрипач. – Это то же самое сказать, что Ри – из клана черноволосых. Не знаю, Ворон, в курсе ты или нет, но с Ти опосредованно связана половина кластера. Особенно та, которая от шестого излома и ниже. Это не значит вообще ничего, кроме того, что данный рауф относится к подвиду Эн, например. Или к подвиду Ди. Грубо говоря, на этом уровне данный генетический маркер – всего лишь вид. И не более.

– Знаю, – пожал плечами Ворон. – Поэтому и говорю, что данных по ним нет.

– Как они хоть выглядели? – хмыкнул Кир.

– Девушки две. Ну, плосковаты слегка, а так девушки и девушки. Юбки длинные, в пол, платки, накидки такие… как я понял, они из религиозных.

– Да? – Фэб удивился. – Платки, юбки и накидки? А не было… ммм… когда такая девушка поворачивается спиной, там такая нашивка должна быть – три перекрещенные ленты лилового цвета? Не было?

– Была. А что это значит?

– То, что эта группа сейчас молится, ради этого они и прибыли, – пояснил Фэб. – Религия Триединого Вседержителя – одна из самых старых у рауф в нашем кластере, во многом схожа с православием, но внутренние правила куда более жесткие. Если судить по вашему описанию, Илья, то эта группа сейчас в каком-нибудь мужском монастыре… у вас есть монастыри?

– Есть, – кивнул тот. – И большие.

– Ну вот, – развел руками Фэб. – Они там, причем оба мужчины, мужья, берут послушание для мужчин, а средние – по договоренности с настоятелем, я думаю – выполняют более легкие работы за его пределами, и молиться им разрешено ровно там же, где и женщинам-людям. То есть даже на территорию монастыря им вход заказан. Вы ошиблись, это не группа. Это паломники.

– Хм… – Ворон задумался. – Может, и правда. Знаете, давайте я посмотрю потихоньку потом, что про них вообще было, но сдается мне, что это действительно так.

– С этим ясно. – Ит повернулся к Ворону. – Илья, еще один вопрос. По спирит-хантерам. Вы можете пояснить, что они смотрели и что в итоге получилось?

– Власти с ними контактируют мало и неохотно, – принялся объяснять тот. – Смотрели… ну, что-то смотрели. Могилу Макеева, его квартиру. Хантеров считают псевдоучеными, им не особо верят.

– Но они сказали, что все чисто, да? – Ри нахмурился.

– Да, – подтвердил Ворон.

– Угу… – Ри встал, потянулся. – С ними, надеюсь, пообщаться получится. Так, поехали дальше.

– Сегодняшнее, – напомнил Кир.

– Ах да. Ворон, мы нашли несколько человек, которые убивали… весьма специфически и тоже явно избирательно.

– Слуги, – кивнул тот. – Мы называем их «слуги Морока». Сейчас, впрочем, их почти не осталось. То есть остались, но очень старые и выжившие из ума.

– Одного мы видели, – подтвердил Скрипач. – Ума там и в самом деле не много.

– Если я правильно понимаю, они просто стали не нужны, – подтвердил Ворон. – Он теперь убивает сам. Ну, преимущественно. Это раньше он действовал чужими руками, а сейчас…

– То есть наши предположения все-таки верны? – уточнил дотошный Ри. Ворон кивнул. – Понимаете, то, что он этого не делает, не означает, что он не будет делать этого впредь. Поэтому я не буду исключать возможность, что на нас, например, может напасть кто-то, кто тоже услышит некое «божественное откровение». Это так?

– Скорее всего, действительно так, – подтвердил Ворон. – Но у вас… я не знаю, как это объяснить, но вы словно под защитой. Понимаете?

– Нет, – честно признался Ри. – Судя по Тринадцатому, мы ни фига не под защитой.

– А он прав, – вдруг сказал Тринадцатый. – Мы под защитой. Ит, не морщись, я же говорил уже, и не один раз: наша защита – это ты.

– Я тоже говорил не один раз, что ты ошибаешься, – возразил Ит. – Скорее всего, было просто совпадение.

– Мне лучше знать, – отрезал Тринадцатый. А Брид, сидящий на столе рядом, добавил:

– Мы эмпаты, мы это все чувствуем. И видим – так, как вы все видеть не умеете.

– Оно Ита боится и подойти к нему не посмеет, – подтвердил Тринадцатый.

– Ну хорошо, хорошо, – сдался Ит. – Видимо, я настолько страшен, что оно и впрямь от меня шарахается…

– Особенно в гневе, – добавил Кир. – У тебя морда такая становится, что любое привидение тебя испугается.

– Вот спасибо, – скривился Ит. – На себя посмотри. Сам будто лучше.

– Конечно, я лучше, – гордо усмехнулся Кир. – Я вообще…

– Прекратите оба, – приказал Ри. Тон его не предвещал ничего хорошего. – Что у нас по итогам? Мы остаемся и работаем, так?

– Ну… да, – осторожно кивнул Фэб. – Конечно, я бы не рискнул назвать это работой. Это в большей степени исследование. Согласитесь, сделать что-то мы при всем желании не сможем. Скорее всего.

– Вот в этом ты прав, – подтвердил Ит. – Если эта тварь чем-то сродни демиургу, то она нас просто размажет. И не сильно при этом напряжется. Так что мы попробуем осторожно выяснить, что к чему, но, Ворон, очень просим вас заранее – не ждите от нас каких-то фантастических результатов. Мы попробуем.

Рыжий улыбнулся.

Ключевое слово – «попробуем» – было произнесено.

Попробуем. Это ведь не обещание, не дешевое геройство (которое никто из них не любил), не констатация факта. Оно почти ничего не значит, это слово, оно не давит, оно не обещает невозможного.

Мы – попробуем.

А остальное – в воле того, кто имеет на это право.