Уже многие годы школьников в Европе и Америке учат тому, что подъем в развитии Запада начался в Англии XVII–XVIII вв. Тогда, как считалось, в Англии произошла аграрная революция, поднявшая сельскохозяйственную производительность на небывалый уровень. Этот рост производительности сельского хозяйства, как затем объяснялось, позволил прокормить огромное количество рабочих, занятых на новых заводах, использующих гидроэнергию. Прядя тюк за тюком дешевый хлопок, они подрывали позиции конкурентов по всему миру и тем самым осуществляли промышленную революцию.

Теперь мы знаем, что эта история — не более чем миф. Безусловно, в английском сельском хозяйстве произошли изменения, и они действительно привели к большей производительности. Но едва ли это можно назвать революцией, если понимать под ней выход производительности на исторически новый уровень. Уже в эпоху Средневековья фермеры в графстве Норфолк, вблизи процветавшего торгового города Норвич, собирали по 25 бушелей пшеницы с акра земли, сажая клевер и другие кормовые культуры для овец и используя овечий навоз как высококачественное удобрение для увеличения урожая ячменя и пшеницы. Этот уровень производительности, достигнутый в Норфолке в 1300 г., не был превзойден последующие 500 лет. «Норфолкский севооборот» является, таким образом, историей стародавнего успеха. Целые поколения фламандских фермеров во Фландрии и северной Франции также применяли нечто подобное.

В XVI–XVII вв. сначала голландцы, а затем англичане начали экспериментировать в области посевной технологии с большим разнообразием семян и кормовых культур, а также выращивать большее число пород сельскохозяйственных животных для расширения новых продуктивных агротехнических методов, охватывая все больше регионов. Задействуя значительные объемы навоза в качестве удобрений и различные комбинации зерновых и кормовых культур, а также учась лучше использовать те или иные виды почвы и климатические зоны для конкретных видов земледелия, английские фермеры в середине XVIII в. были способны не только прокормить население, которое по своей численности не слишком отличалось от населения середины XVII в. (и даже экспортировать излишки зерна за границу), но и достичь этого с помощью меньшего, примерно на треть, числа сельскохозяйственных рабочих.

Куда же делись эти рабочие? Одни пропали в ужасающей нищете в сельской местности. Другие были согнаны в работные дома властями или перебрались в городские трущобы. Третьи после 1770 г. стали работать на новых заводах по производству хлопчатобумажной и шерстяной нити. Но эти фабрики, на которых использовались новые станки, изобретенные в 1760-х гг., давали работу лишь небольшому проценту населения Англии к 1800 г. — и близко не доходя до одной трети населения, от которого более не требовалось быть занятым в аграрном секторе для обеспечения продовольствием. Эти миллионы ушли в основном в традиционные городские и сельские ремесла или были заняты неквалифицированным трудом. Многие работали на производстве тканей и одежды, становясь ткачами- ремесленниками, устанавливавшими небольшие ткацкие станки в своих коттеджах для ткачества или вышивки, вязания кружев либо пошива одежды. Другие работали в богатых домах прислугой или трудились на стройках или пивоваренных заводах. Остальные занимались традиционными ремеслами в области обработки дерева, кожи и металла или трудились в лавках, тавернах и на рынках.

Эти рабочие демонстрировали новые качества — им больше не нужно было ждать, когда они унаследуют хозяйство, чтобы завести семью; им просто нужно было найти работу или самим купить станок, чтобы получать доход от ткачества. Таким образом, они стали жениться раньше, способствуя тем самым демографическому взрыву в Англии. Что, однако, создавало другую проблему: усовершенствования в области сельского хозяйства не привели к росту производства, которого было бы достаточно для того, чтобы не отстать от следующего демографического всплеска.

Примерно с 1660 по 1760 г. численность населения Англии оставалась практически неизменной, так что инновации в области сельского хозяйства позволили Англии прокормить себя и даже экспортировать излишки зерна, задействуя при этом гораздо меньшее количество рабочих. Но после 1760 г., когда рост народонаселения возобновился, ситуация изменилась. Численность населения росла, в то время как производительность сельского хозяйства практически не менялась. К началу XIX в. производство продовольственных товаров уже явно не поспевало за ростом населения, заработная плата упала, а Англии пришлось импортировать зерно из Ирландии, Нидерландов и Германии, чтобы прокормить население.

Проще говоря, обнаруживается еще один цикл, а не революция. Существенный рост в производительности сельского хозяйства действительно имел место между 1600 и 1760 гг. вследствие улучшения и распространения передовых методов ведения сельского хозяйства. Но прорыва к принципиально новым агротехническим методам или беспрецедентному уровню урожайности не произошло. Подавляющее большинство тех, кто оставил земледелие, пошли не в новые отрасли промышленности, а в традиционные ремесла и промыслы. А с 1760 по 1800 г. английское сельское хозяйство снова не могло обеспечить производство достаточного количества продовольствия для пропитания своего населения.

В то же время в китайском сельском хозяйстве появилось множество улучшений. Население Китая в основном выращивало и употребляло в пищу рис, а не пшеницу и рожь, как европейцы. Одно из преимуществ риса состоит в том, что его можно выращивать в низинах, на влажной почве и в грязи. Это означало, что почва не так нуждалась во вспашке для разрыхления и аэрации, и для ведения сельского хозяйства нужно было гораздо меньше скота. А это, в свою очередь, означало, что больше земли могло быть засеяно для пропитания человека. Еще одним преимуществом было то, что рисовые растения производили гораздо больше съедобного зерна на растение, чем пшеница или рожь. Проблема для выращивающих рис земледельцев заключалась в том, что низинные рисовые поля слишком часто затоплялись или были крайне трудны в обработке, если погода была излишне засушливой. Сезонные муссоны — приносившие слишком сильные или, наоборот, недостаточно сильные дожди — делали рисоводство возможным, но при этом весьма ненадежным предприятием.

В XV–XVI вв. китайские земледельцы начали больше экспериментировать с разнообразными посевными культурами и сельскохозяйственными животными. Они обнаружили, что одна особая порода риса из вьетнамского региона, чампа, быстро растет и рано созревает. Эти показатели позволили выращивать и собирать урожай риса в короткий период, достаточный для того, чтобы крестьяне могли затем вырастить еще один урожай пшеницы и бобов на той же земле в тот же год. Возможность собирать урожай дважды на одной и той же земле резко увеличивала производительность. Вдобавок удалось вывести новые сорта риса, которые были более устойчивы к засушливости, затоплению или соленой воде, что позволяло расширить площадь засева. Культивация хлопка, кукурузы и соевых бобов также распространилась в областях, не вполне пригодных для выращивания риса.

За XVI–XVII вв. китайцы разработали целый ряд схем двойного и многопольного севооборота, адаптированного к различным территориям и посевным культурам. На севере, где для риса было слишком сухо, китайцы попеременно выращивали соевые бобы, сорго и хлопок; на юге — рис и пшеницу или рис и бобы; в некоторых горных районах — кукурузу и бобы; в других областях — чай. К XVIII в. китайцы начали производить такое количество разнообразных культур, что смогли вести масштабную торговлю — более масштабную, чем в Европе или Северной Америке, — хлопком, соевым жмыхом, рисом, пшеницей и другими продуктами. Рост урожайности был таков, что, в отличие от Европы, Китаю не нужно было импортировать зерно. Население Китая могло как минимум удвоиться с 1700 по 1800 г., без какого-либо падения уровня жизни. По сути, на 1800 г. среднестатистический китайский крестьянин, вероятно, питался лучше, чем среднестатистический английский сельскохозяйственный или городской рабочий.

Китайское и индийское производство хлопчатобумажной ткани в XVIII в. также превосходило по количеству и качеству производство Британии. Китайцы начали полномасштабное выращивание хлопка, с последующим прядением нити и сплетением ее в ткани начиная с конца XIV в. Веком ранее китайцы разработали действующее на гидроэнергии прядильное оборудование, чтобы прясть нити из рами, грубого растительного волокна. Но при прядении они предпочли использовать небольшие прялки в домохозяйствах. Однако, в отличие от большинства европейских прядильщиков, более искусные китайцы использовали многошпиндельный станок, работающий на ножном приводе, что позволяло задействовать одновременно несколько веретен. Лучшие китайские домашние прядильщики были в два-три раза продуктивнее своих европейских коллег и, таким образом, не выиграли бы от внедрения простого гидроэнергетического оборудования, введенного в Британии в 1760-х. Китайцы лидировали в производстве высококачественной пряжи и легкой ткани из нее, так что даже в начале XIX в. европейские торговцы все еще покупали рулоны китайского хлопка высокого качества для продажи в Европе.

В Индии хлопок производился на протяжении тысячи лет и экспортировался как предмет роскоши римлянам и персам. И хотя выращивание хлопка было распространено по всей Азии и Ближнему Востоку, Индия оставалась наиболее высококачественным производителем легкой красочной хлопчатобумажной ткани. В XVII–XVIII вв. Бенгалия была мировым центром экспорта, откуда хлопок поступал в Англию, Центральную Азию и на Ближний Восток.

По сути, в конце XVIII в., хотя британцы и производили качественную хлопковую нить на гидроэнергетических фабриках, она была слишком грубой с точки зрения многих азиатов, предпочитавших свою собственную тонкую пряжу. Среди прядильных и красильных фабрик индийский миткаль и китайский ситец оставались качественнее, чем все, что могли произвести европейские ремесленники. Китай и Индия продолжали доминировать в мировой торговле хлопчатобумажных тканей до XIX в.

Начальный этап британской промышленной революции — до XIX в. — заключался главным образом в существенном расширении производства хлопчатобумажной ткани гидроэнергетическими прядильными фабриками, росте добычи и использования угля, развитии гончарной промышленности, способной производить качественный фарфор, а также производстве большого спектра железных и металлических изделий из средних по величине кузниц. Для Британии это было большим шагом вперед, но во многом подобные прорывы, по сути, служили лишь одной цели: не отстать от цивилизаций Азии, уже в огромных количествах производивших высококачественные хлопчатобумажные ткани, фарфор и чугун.

В большинстве регионов Азии в течение XVII–XVIII вв. шелковая, хлопковая и фарфоровая промышленность проходили этап огромной производственной экспансии, намного превосходившей все, что знала Европа. В эти века англичане, голландцы, португальцы и испанцы посылали тысячи судов с серебром в Азию, чтобы вернуться с грузом индийской и китайской хлопковой ткани и китайским шелком и фарфором. Даже в начале XIX в. британцы отчаянно старались найти товары, которые они могли бы обменять в Китае, поскольку китайцы были не высокого мнения о европейской продукции. Именно по этой причине британцы способствовали распространению опиумной зависимости в Индии и заставили китайцев смириться с торговлей опиумом, видя в этом средство стимулирования британской торговли. Отнюдь не осуществив, таким образом, революцию в производстве, Британия в XVIII в. просто достигла определенного паритета с более передовыми производственными процессами в Азии. Дни, когда британский и европейский экспорт промышленных товаров станет доминировать в мире, еще не настали.

В качестве обобщения можно сказать, что к XIX в. и Британия, и Китай испытали существенные изменения в своей экономике и значительный рост производительности как продовольственных товаров, так и хлопчатобумажных тканей. Однако обе страны не продемонстрировали подлинного прорыва к более высокому уровню жизни. Оба общества все еще действовали в рамках долгосрочных циклов уклада предшествующих столетий. Долгосрочные колебания климата, численности населения и доходов вызывали колебания и в уровне жизни. Подлинные прорывы, которым суждено было изменить мир, были еще впереди. Модель ускоренного экономического роста появится лишь после 1800 г., когда она начнет функционировать в Британии, а затем распространится в Западной Европе, Восточной Азии и остальном мире.

Таким образом, в общем и целом развитые аграрные цивилизации Европы и Азии в 1800 г. находились примерно на одном уровне. Что же объясняет их внезапное расхождение? Если дело было не в укладе жизни, тогда, возможно их образ мысли и убеждения и оказали решающее влияние на их развитие? Перейдем теперь к сравнительному рассмотрению мировых религий.

David Harkett Fischer, The great wave: price revolutions and the rhythm of history (Oxford: Oxford University Press, 1996).

John Hatcher, Plague, population and the English economy 1348-1530 (London: Macmillan, 1977).