Глава двенадцатая,
в которой допросу подвергаюсь я
Принц довез нас до отеля «Паначев» и простился, попросив:
– Доктор Уотсон, когда станете описывать наши приключения, не забудьте уделить несколько строк моей персоне, хоть я и понимаю, что лучшие страницы должны быть посвящены вашему другу. Надеюсь, я вам не наскучил.
С этими словами он удалился под недовольное кукареканье рогатого петушка, который все это время маялся на багажнике.
«Паначев» представлял собой ветхое желтое четырехэтажное здание посреди живописных садов в самом конце длинного бульвара. Жарким днем в комнатах сохранялась прохлада благодаря плотно закрытым ставням. Глубокие трещины на фундаменте напоминали о нередких землетрясениях. Хотя эта гостиница считалась лучшей среди немногочисленных отелей Софии, при строительстве ее использовали недостаточно хорошо выдержанное дерево, и здесь кишели неприятные насекомые, мешавшие нам спать.
Мы решили задержаться в Софии на день-два, чтобы мой друг мог поучаствовать в первом конкурсе Шерлоков Холмсов. Кроме того, мы были приглашены британским послом в театр «Альгамбра» на спектакль королевской труппы.
Несмотря на неожиданное возвращение евангелия, принц настоял на том, чтобы мы оставили себе солидный гонорар. Кроме того, наш щедрый клиент подарил мне фотокамеру фирмы «Сандерсон», красного дерева, с мехами, которая путешествовала с нами в пещеры, но так и не покинула пыленепроницаемый футляр, оставшись на крыше фургона.
Я решил воспользоваться ею на обратном пути, дабы запечатлеть для потомства альпийские пейзажи, на фоне которых Холмс одержал великую победу над злом, иначе говоря – окрестности Рейхенбахского водопада, ставшего могилой профессора Джеймса Мориарти.
Переодевшись к обеду, я нашел Холмса сидящим у окна. Он глядел на улицу с самым суровым видом. Посреди стола лежала раскрытая газета на английском языке. Сыщик указал на нее:
– Уотсон, это нам оставил сэр Пендерел. Он отметил кусок на второй странице.
Мой взгляд упал на набранный жирным шрифтом заголовок:
Еще одно покушение на жизнь князя. Жестокое противостояние
Далее говорилось следующее:
Два дня назад, когда принц-регент показывал почетным иностранным гостям нашу чудесную страну, произошло возмутительное и жестокое покушение на жизнь Его Королевского Высочества, сопровождавшееся мощным взрывом динамита. К несчастью для нападавших и их нанимателей, принц не проявил и тени страха. Как сообщает очевидец нападения, королевский водитель, Его Королевское Высочество выпрыгнул из автомобиля и ринулся на врага. Испугавшись такого напора со стороны нашего любимого правителя, террористы, засевшие за огромным валуном, бежали от него как черт от ладана в сторону леса. Осыпав их словами презрения, принц-регент сделал несколько выстрелов, убив нападавших и ранив еще двух злоумышленников.
Статью сопровождала нелепая фотография: к невысокой иве были прислонены два трупа в русских армейских мундирах.
Все знали, что во дворце держат про запас трупы схваченных террористов, которые хранят в морозильных камерах, чтобы при необходимости выставить перед фотокамерой, переодев сообразно случаю. Особенно часто публике предъявляли труп русского агента капитана Нелидова, казненного несколькими месяцами ранее за шпионаж. Это позволяло больно уколоть Санкт-Петербург.
Я отложил газету в полном недоумении:
– Холмс, но ведь за рулем сидел сам принц. Никакого другого водителя у нас не было. И я не видел, чтобы он в кого-нибудь попал из своего крошечного пистолета. Что касается фотографии…
Холмс пристально смотрел в окно, настолько поглощенный своими мыслями, что едва отреагировал на мои замечания.
– Это явно было написано до того, как мы покинули Софию, – ответил он рассеянно.
Сыщик встал, отошел от окна и принялся расхаживать по комнате, опустив голову на грудь и сомкнув за спиной руки. Наконец он переключился на меня:
– Уотсон, попробуйте вспомнить: когда мы с принцем отправились в путь, какое место назначения он назвал?
– Монастырское подворье в Иванове, в долине реки Русенски-Лом.
– Да, именно. А какое это направление?
– Он сказал – северо-восток.
– Но мы съехали с основной дороги и направились строго на восток, к Восточным Родопам. Зачем?
– Чтобы сбить с толку злоумышленников? – предположил я. – И все равно нам это не удалось, если вспомнить случившееся возле Каменной Свадьбы.
Мой друг застыл в задумчивости.
– Возможно, – промолвил он, а спустя некоторое время продолжил: – А что вы скажете о нашей прогулке по пещерам?
– Это было незабываемо, Холмс.
– Да, незабываемо. А еще?
– Принц был очень общителен.
– Да, очень. А кроме этого, мой дорогой Босуэлл?
– Это было очень познавательно! Я узнал так много интересного о вулканах. Фреатические извержения, вулканические бомбы, эти крошечные выбросы-лапилли! Что касается бабочек…
– Ну конечно, бабочки, – процедил сквозь зубы Холмс. – Мне понадобится не одна неделя, чтобы выбросить из головы голубянку малинную и чернушку эфиопку.
– Так вот, бабочка, которую принц открыл в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году, голубянка блеклая…
– И голубянку блеклую тоже, – скривился Холмс. – А эти его рассказы о ботанических экспедициях в поисках золотисто-желтого очного цвета?
– А жуки, Холмс? А его преданность зоологии? Помните, как, рассказывая нам об этой науке, он признался, что более всего увлечен изучением насекомых, а среди них лучше всего разбирается в жуках? А его кумир Христо Ботев? С каким чувством принц читал его стихотворение «Моей матери».
– Добавьте почтовые марки! – буркнул Холмс, давая понять, что я совершенно забыл, о чем он спрашивал. – Удастся ли нам когда-нибудь забыть те несколько часов на привале, проведенных за просмотром его коллекции марок?
– Ну, раз уж вы сами об этом заговорили, – откликнулся я с восторгом, – коллекция у него просто чудесная. Чего стоит одна «Базельская голубка» тысяча восемьсот сорок пятого года выпуска! А ведь там была еще бермудская марка почтмейстера Перо выпуска тысяча восемьсот сорок восьмого года! Что за удовольствие! Вы же не станете отрицать, что никто не сравнится с принцем в гостеприимстве и радушии?
– Никто, Уотсон. Это вы правильно заметили. Надо ли понимать так, что вы сверх того собираетесь снабдить читателей подробными сведениями о тех часах, на протяжении которых принц потчевал нас обстоятельствами своего рождения?
– Надо это учесть, Холмс, – ответил я удивленно, зная, какое презрение мой друг питает к такого рода вещам.
– На случай, если вы не сделали записей, напоминаю: «Я родился в Вене и принадлежу к герцогскому семейству Саксен-Кобур-Гота, к его венгерской ветви Кохари. Род Кохари восходит к богатейшим и благороднейшим венгерским фамилиям, владевшим землями в словацких Чабраде и Ситно и многих других местах».
– Браво, Холмс! Не беспокойтесь, я буду держать в уме все ваши подсказки и советы, когда стану описывать эти события.
– «В день моего рождения, двадцать шестого февраля тысяча восемьсот шестьдесят первого года, – издевательски продолжал Холмс, – меня нарекли Фердинандом Максимилианом Карлом Леопольдом Марией Саксен-Кобург-Готским».
– Постойте! Как бы мне чего-нибудь не упустить, – всполошился я, потянувшись за своей записной книжкой.
Услышав это, мой друг разразился пронзительным хохотом:
– Перестаньте, Уотсон! Когда я попросил вас описать наше путешествие в пещеры, то имел в виду не предмет наших, а точнее, его разговоров.
– А что тогда? – растерялся я.
– Средства нашего передвижения.
– Мы путешествовали на автомобиле «Лифу» с паровым двигателем.
– Это транспортное средство способно перемещаться со скоростью тридцать пять миль в час, не так ли?
– И даже больше.
– Тогда я спрошу иначе. Как бы вы охарактеризовали нашу езду, манеру вождения принца? Была ли она чертовски бесшабашной?
– Нет, Холмс, – ответил я. – Не была.
– Головокружительной?
– Совсем нет, – ответил я, наморщив лоб.
– Возможно, безрассудной?
– Конечно нет.
– Может, чересчур быстрой?
Я снова нахмурился. К чему он клонит?
– Ничуть, Холмс. Мы ехали спокойно, никуда не торопясь.
– Значит, в своем очерке вы назовете наше путешествие неспешным, неторопливым?
– Скорее всего, – сердито признал я. – Спасибо за подсказку.
– Когда будете описывать остановку у озера Сребырна, где мы заправлялись водой, непременно вспомните его лекцию о тридцати девяти видах млекопитающих, рептилиях, амфибиях, а также рыбах, которые там встречаются. Не забудьте о кудрявом пеликане, сером гусе, беркуте, стервятнике, курганнике и красной утке.
– Не забуду, Холмс, но постараюсь обойтись без лишних подробностей.
– А запечатлелись ли в вашей памяти те счастливые часы в крестьянском доме, в обществе кур и двух свиней, когда принц излагал нам свою родословную на болгарском языке?
– Я отлично помню, Холмс, и кур, и свиней, – ответил я, начиная терять терпение.
– А еще там нас осведомили, сделав несколько блистательных отступлений, что отец принца Август является братом Фердинанда Второго, короля Португалии, а также двоюродным братом королевы Виктории и ее супруга принца-консорта Альберта.
– Холмс! – возопил я, уже не пытаясь сдерживать раздражение. – Ну все, сдаюсь. Да, вы правы, на пути к пещерам принц никуда не торопился и совсем не гнал автомобиль. Но мы гости его страны. Ради всего святого, к чему вы клоните?
Мой друг неожиданно помрачнел:
– Дело вот в чем, Уотсон. Как вы помните, заявившись к нам на Бейкер-стрит рано утром, в начале шестого, принц сообщил, что глаз не сомкнул после исчезновения Зографского евангелия.
– Да.
– От него мы узнали, что судьба его страны и миллионы жизней зависят от скорейшего возвращения древней рукописи, так?
– Да, слово в слово.
– Более того, царь в Петербурге давно вынашивает планы нападения, которое станет неизбежным, если просочатся слухи о пропаже евангелия. И только возвращение древнего манускрипта способно остановить массированное наступление со стороны Дуная.
– Да, именно об этом принц и предупреждал.
– А еще он намекал на какую-то церемонию, имеющую отношение к его сыну?
– Да, Холмс. Он делал особый упор на этом.
– Вам не показалось, что все это выдумки?
– Вовсе нет! – выкрикнул я. – И ваш брат Майкрофт, и сэр Пендерел убеждали нас в том, что опасность свержения Фердинанда более чем реальна.
– Если угроза трону и династии столь велика и близка, почему же мы не отправились прямиком в пещеры? Почему? Почему было столько отклонений от маршрута? Разве главная цель принца заключалась в том, чтобы познакомить нас с флорой и фауной Болгарии, историей ее монастырей, почтовыми марками «Черный пенни» тысяча восемьсот восемьдесят пятого года выпуска и «Желтый трехскиллинговик», который был вовсе и не желтым, с родословной Кобургов по Евангелию от Луки, курганником и красной уткой? Разве не о спасении трона и династии он должен был думать? Свернув к Каменной Свадьбе, мы отклонились от курса самое меньшее градусов на сорок. А озеро Сребырна отняло у нас полдня пути. К чему была вся эта чехарда по пути следования к месту преступления? Вы в состоянии мне это объяснить?
Холмс отвернулся. Было ясно, что он хочет остаться наедине со своими мыслями. Я уже намеревался отложить в сторону газету, которую все это время держал в руке, как взгляд мой упал на заметку, где упоминалось имя моего друга. Это была перепечатка из «Чикаго сан», сообщавшая о кончине Элмера М. Андерсона, самого известного детектива Пинкертоновского агентства, который за двадцать три года своей деятельности разоблачил преступников без счета. В некрологе описывались его последние часы:
Умирающему читали вслух захватывающий детективный рассказ «Рейгетские сквайры», опубликованный в журнале «Стрэнд». Он лежал совершенно спокойно, очевидно пребывая в забытьи, пока речь не зашла о всемирно известном детективе Шерлоке Холмсе и его дедуктивном методе. Тут умирающий словно пришел в неистовство. «Ну что, получили! – вскричал он с восторгом. – Клянусь Небом, Холмс снова их сделал!» С этими словами на устах Андерсон почил. Он ушел со счастливой улыбкой на лице. Его кумир снова стяжал заслуженные лавры.