Дело о пропаже недостающего звена

Сидя напротив меня в маленьком коттедже в Суссексе, где мы жили вот уже несколько лет, Холмс спросил:

– Что вы знаете о сэре Уильяме Ослере?

Я намеренно не делал никаких попыток взять в руки телеграмму, которую увидел за несколько мгновений до этого вопроса: Холмс сам даст ее мне, когда захочет, чтобы я ее прочитал.

– Это американский врач и учитель, – ответил я. – Ему чуть за шестьдесят; кажется, он немногим старше меня. Приехал в Англию шесть или семь лет назад, чтобы читать лекции в Оксфорде. До этого он несколько лет преподавал медицину в Соединенных Штатах и был главным поборником идеи отправлять студентов-медиков в больницы в качестве младшего врачебного персонала, чтобы учиться на практике, так сказать.

– Довольно исчерпывающая характеристика, – кивнул Холмс. – Однако некоторые из приведенных вами фактов, – и он показал на одну из своих записных книжек, раскрытых на столе возле меня, – не верны. Например, он канадец по рождению, а не американец. Сегодня у меня была возможность просмотреть мои вырезки, когда я получил эту телеграмму.

Я взглянул на ряды альбомов для вырезок, которые тщательным образом хранились годами, сколько я себя помню. Даже сейчас, в 1912-м, когда Холмс б́ольшую часть своего времени проводил, колеся по Штатам под видом американца ирландского происхождения с криминальными наклонностями, он пытался пополнять свои данные, если ему удавалось вернуться домой и недолго побыть самим собой.

Если за последние годы я сумел создать у моих читателей впечатление, будто сразу после преждевременного выхода на покой мистер Шерлок Холмс растворился в сельском покое, то это означает, что мне удалось выполнить задуманное. Именно к этому я и стремился. В 1903 году, в возрасте всего сорока девяти лет, прославленный детектив неожиданно объявил о своем плане покинуть Лондон и уехать в Суссекс, чтобы разводить там пчел. Когда первое удивление прошло, я понял, чт́о побудило его к такому решению. Передо мной была поставлена цель известить общественность о намерениях моего друга с помощью рассказа, который надлежало опубликовать на страницах журнала «Стрэнд». Там же я должен был дать понять, что Холмс снимает прежний свой запрет на вынос своих расследований на суд общественного мнения. Майкрофт Холмс помог распространить весть о том, что Шерлок отошел от дел, по всей Англии и за ее пределы.

Нужно ли говорить, что гений дедукции не собирался тихо уходить со сцены, он лишь хотел, чтобы все остальные так думали. За последние несколько лет на сломе веков его деятельность по заданиям Майкрофта Холмса все больше и больше затрагивала вопросы национальной безопасности. С каждым раскрытым делом Майкрофт все сильнее давил на брата, чтобы тот бросил свои частные консультации и все свое внимание уделял поручениям, в исполнении которых так нуждался Майкрофт.

Наконец в октябре 1903 года события, которые мы тут не станем упоминать, подтолкнули Холмса к выводу о том, что столь тщательно избегаемые им перемены теперь стали жизненной необходимостью. К моему великому удивлению, через несколько недель он действительно переехал в долины Суссекса, в маленький коттедж на берегу моря, и даже убедил миссис Хадсон присоединиться к нему, на что она согласилась с превеликим удовольствием, поскольку б́ольшую часть своей жизни провела, дыша ядовитым лондонским смогом.

Однако, вопреки всеобщему мнению, Холмс не отказался от комнат на Бейкер-стрит. Миссис Хадсон не стала расторгать с ним договор об аренде, а знаменитый сыщик продолжал платить за гостиную, свою спальню на первом и мою спальню и кладовую на втором этаже этого почти девяностолетнего здания. У меня нет ни малейших сомнений в том, что за ту сумму, которую он выплатил миссис Хадсон за аренду, Холмс легко мог приобрести весь этот дом. Но заключенный когда-то договор устраивал обе стороны, и они решили его не менять. Миссис Хадсон получила источник дополнительного дохода, а мой друг – базу для проведения расследований, когда он был вынужден бывать в Лондоне.

К тому времени я уже снова женился и остался в городе с женой и растущей практикой на Куин-Энн-стрит. Однако я не потерял связь с Холмсом из-за его переезда, как считали многие. Видимость, что после выхода сыщика на покой мы стали мало видеться, являлась частью глобального замысла с целью заставить всех поверить, что он полностью оставил свою прошлую жизнь и ведет уединенное существование, скрашенное лишь заботой о пчелах.

Разумеется, некоторые аспекты деятельности, которой в то время был занят Холмс, и сейчас не подлежат огласке. Даже я знаю далеко не обо всех его расследованиях, а те, что мне известны, настолько тесно переплетены с государственными интересами, что я не имею права выносить их на суд широкого читателя. Были и дела, связанные с частной жизнью Холмса и с печальными событиями октября 1903 года, и он сам просил меня о них не распространяться.

Шли годы, и я продолжал публикации в «Стрэнде» о некоторых расследованиях прославленного детектива. Время от времени читатели сетовали, будто Холмс уже не тот, что прежде, и задавались вопросом, насколько правдивы эти истории, или же они суть байки о вымышленном персонаже, авторство которого приписывали Артуру Конан Дойлу. Я могу заверить читателей в том, что события, описанные во всех моих рассказах и повестях, действительно реальны, и если Холмс показался вам не вполне таким, каким он был в самых первых изданных мною рассказах, которые вышли в конце 1880-х – начале 1890-х годов, то я буду склонен с этим согласиться. Я лишь спрошу у господ недовольных читателей: уверены ли они, что сами не изменились за прошедшие пятнадцать лет? Мы все, даже я и Шерлок Холмс, с годами становимся другими. Знаменитый сыщик уж точно не существует в каком-то неизменном вымышленном мире, где все время царит 1895 год. В более поздних рассказах гений дедукции отличается от себя прежнего потому, что он изменился, как за долгие годы нашей дружбы изменилось и мое восприятие старого друга.

Мой друг Конан Дойл, нынешний сэр Артур, однажды рассказал, что к нему подошли весьма солидные джентльмены и с удовольствием пустились в воспоминания о том, как им нравилось читать истории о Холмсе, когда они были еще детьми, и были крайне удивлены, когда он не обрадовался этому комплименту. Как сказал сэр Артур, эти люди не понимают, что их неловкие комплименты и похвалы поступкам, совершенным в юности, способны вызвать смешанные чувства у человека, не готового так поверхностно судить о прожитом времени.

Сейчас, наблюдая за тем, как Холмс задумчиво попыхивает трубкой, я устроился поудобнее в кресле. Было слышно, как в кухне, расположенной у другого конца темного холла, миссис Хадсон завершает хозяйственные хлопоты, начисто вытирая столы и плиту, чтобы на следующее утро снова приступить к своим обязанностям. Я перевел взгляд на потрескивающий в камине огонь и попытался справиться с дремотой, вернувшись к размышлениям о карьере прославленного детектива в последние несколько месяцев.

В первые годы нового столетия Холмс продолжал привлекать меня к расследованию тех дел, которые позволяли мое участие и не имели отношения к вопросам национальной безопасности. В те годы мы много путешествовали по Англии и по континенту, ездили в США, Канаду, даже в Индию, Африку и Японию.

В конце 1911 года Холмс занялся одним из самых значимых дел в своей карьере, приняв на себя роль, которую ему пришлось играть более двух с половиной лет. Разумеется, я говорю о том, как он проник в распространившуюся по всему миру немецкую организацию, вредившую многим странам, в то время как немецкое правительство готовилось к развязыванию войны. Холмс очень долго бился над тем, чтобы избежать кровавого варианта развития событий. Ему пришлось превратиться в крайне агрессивно настроенного и склонного к экстремизму американца ирландского происхождения по имени Олтемонт и постепенно располагать к себе немецкое руководство упомянутой организации.

Под этой личиной Холмс путешествовал по всей Америке и Европе с конца 1911 года до августа 1914 года, став известной личностью во многих преступных группировках и всячески стараясь попасться на глаза бдительным германским агентам. Разумеется, его усилия оказались более чем успешными, и в конечном итоге в августе 1914 года привели к аресту одного из крупнейших немецких шпионов, фон Борка. Холмсу удалось заслужить такое доверие немцев, что еще в течение нескольких лет он мог передавать им ложную информацию. Благодаря тому, что немецким командованием эта информация воспринималась как правдивая, многие военно-стратегические решения, особенно в самом начале войны, были сделаны категорически неверно, что позволило Великобритании подготовиться к достойному отпору.

Сначала знаменитый детектив совершенно не желал браться за такое непростое и длительное предприятие, и только благодаря непрестанным уговорам самого премьер-министра он все-таки согласился. К счастью, все то время, которое предшествовало перевоплощению в новую роль, мой друг посвятил тому, чтобы убедить всех окружающих в том, что он – эксцентричный затворник, не желающий лишний раз выходить из дома и страдающий эпизодическими, но очень болезненными приступами ревматизма. Я не утверждаю, что все эти два с половиной года он провел под личиной Олтемонта. Он довольно часто наведывался в Лондон в образе Шерлока Холмса, однако ни у кого не возникло и малейшего подозрения, что Холмс и Олтемонт – это одно лицо. Во время его приездов мы встречались, и я получал различные задания, чтобы помочь другу в выполнении его миссии.

Один из его приездов пришелся на май 1912 года. К тому моменту он путешествовал под именем Олтемонта около пяти или шести месяцев, и то не подряд. Он налаживал связи и организовывал тайные укрытия по всей Европе и в Америке, осознавая, что его перевоплощение – долгосрочное дело, поэтому позволял Олтемонту появиться лишь на короткое время и в самые ключевые для его задачи моменты, чтобы потом самым таинственным образом исчезнуть.

За эти месяцы я видел своего друга несколько раз, последний – как раз в том мае, вскоре после его очередного возвращения. Перед тем как поехать в Лондон, где Холмс остановился на несколько дней на Бейкер-стрит, он появился в Суссексе. Там у него была спартанская обстановка, потому что он использовал это жилье только как перевалочную базу, равно как и другие свои тайные убежища, разбросанные по всему Лондону. Они нужны были сыщику, когда он хотел просто исчезнуть или сменить внешний вид. Пару раз до его возвращения в деревню я заходил к нему на Бейкер-стрит и сидел в нашей старой гостиной.

Вскоре мы встретились снова. В середине июня я на несколько дней отправился в Суссекс, чтобы побыть с великим детективом и миссис Хадсон, пока моя жена ухаживала за кем-то из больных родственников. С Холмсом скучать не приходится, и часть проведенного вместе времени мы потратили на то, что он рассказывал мне о последних событиях в его жизни, а остальную – на несколько коротких расследований, подробности которых я записал в других дневниках.

В тот день я докучал знаменитому сыщику, расспрашивая его о предыдущих делах, которые он расследовал без моего участия. Б́ольшую часть послеобеденного времени он посвятил рассказам о том, чем занимался в Париже поздней весной 1891 года, после своей предполагаемой смерти на дне Рейхенбахского водопада, но еще до длительного путешествия по Тибету и дальше. Именно вечером того дня мы сидели у огня в необременительном молчании, которое прервал сам Холмс: он поднялся, взял со стола рядом с собой телеграмму и спросил меня о сэре Уильяме Ослере.

Мой друг поерзал в кресле, стряхнув с себя задумчивость.

– Кажется, я уже говорил вам, Уотсон, – сказал он, – что вы обладаете удивительным даром хранить молчание.

Он наклонился вперед и протянул мне напечатанную на тонкой бумаге телеграмму, которую до этого несколько минут держал на своей костлявой коленке. Я увидел, что ее отправителем был сам Ослер, а пришла она из Оксфорда. Там говорилось: «Срочно. Репутация в опасности в связи с кражей артефакта. Требуется Ваша помощь как можно скорее. Телеграфируйте время прибытия, по возможности завтра утром».

– Это все, что вам известно? – спросил я, приподняв брови.

– Да, – сказал Холмс. – Но, основываясь на том, что я читал об этом человеке, мне хочется отнестись к его просьбе с должным уважением и приехать.

– Он просит приехать только вас, – заметил я вслух. – Тут ничего не сказано о том, что он хочет видеть и меня тоже.

– Мой дорогой Уотсон, – ответил Холмс, – стоит ли мне спрашивать вас после стольких лет нашего знакомства, желаете ли вы помочь мне в расследовании этого дела?

– Разумеется, я помогу, – согласился я. – Но, возможно, Ослер хотел держать свою проблему в секрете. Может быть, сам он желает только вашего присутствия в Оксфорде.

– Тем не менее мы с вами едем вместе. Мне нужно увидеться с ним, чтобы решить, что он за человек. К тому же, если он и пожелает исключить вас из расследования, это я буду решать, браться мне за его дело или нет. – И после этих слов Холмс снова замолчал, сосредоточенно попыхивая уже погасшей трубкой.

Я повернулся и взял со стола альбом для вырезок, чтобы при тусклом свете всмотреться в собранные там статьи об Ослере.

Он родился в 1849 году, на три года раньше меня, в Онтарио, в семье служителя англиканской церкви. Собирался последовать по стопам отца, но, поступив в колледж, обнаружил интерес к медицине. Получив научную степень по медицине в 1872 году, он несколько лет проучился в Европе, а потом вернулся в Монреаль, где и стал профессором университета Макгилла.

Уже тогда он начал работу над методом обучения, который вскоре совершил настоящую революцию в подготовке молодых врачей. Вместо того чтобы заставлять студентов годами прослушивать бесполезные лекции, Ослер старался как можно раньше привлекать их к работе с настоящими пациентами, позволяя им вести историю болезни, брать анализы и проводить исследования образцов. Студенты, обучаемые таким образом, становились гораздо более успешными докторами и делали это быстрее, чем позволял старый способ обучения, так что метод Ослера быстро прижился. В 1884 году наш клиент переехал в США, став главой кафедры клинической медицины в Пенсильванском университете в Филадельфии. В 1889 году он перебрался в Балтимор, чтобы занять место главы по персоналу в госпитале Джона Хопкинса. Пока Ослер там трудился, больница, благодаря его влиянию, значительно выросла в размерах и производительности. К тому же, живя в Балтиморе, доктор еще и преподавал в Медицинской школе. В 1905 году он приехал в Оксфорд, где его назначили королевским профессором медицины, в качестве которого он трудился и поныне. В Оксфорде переняли его способы обучения, и, насколько я мог судить, доктора очень уважают и всячески это уважение выказывают. В прошлом году Ослера возвели в рыцарское звание в знак благодарности за его вклад в медицину. Я просмотрел остальные вырезки Холмса, но не увидел ничего, что касалось бы нашего дела.

Увидев, что я закончил, мой друг поднялся с места и постучал трубкой о каминную решетку:

– Нужно выйти завтра с утра пораньше, Уотсон, если мы хотим успеть на первый пригородный поезд. Я теперь не засиживаюсь допоздна, как в старые добрые времена. Здесь все рано ложатся и рано встают. Увидимся утром. Доброй ночи, старина!

– Доброй ночи, Холмс, – ответил я, но детектив уже ушел, и я даже не был уверен, слышал ли он меня.

На следующее утро мы проснулись рано. Мне едва хватило времени быстро проглотить скромный, но вкусный завтрак, который подала миссис Хадсон, как Холмс поторопил меня к выходу. Он сам выпил только кофе, да и то не полную чашку. Миссис Хадсон проворчала что-то по привычке, но Холмс пропустил ее реплику мимо ушей, как поступал уже более тридцати лет.

Поезд довез нас до Лондона без происшествий. Я смотрел на столицу, залитую с востока светом восходящего солнца, и думал о том, сколько раз мы с Холмсом возвращались сюда после поездок, связанных с расследованием того или иного дела. Издали город в неярком свете казался местом вне времени, словно бы он застыл где-то в пограничном состоянии между реальностью и фантазией. Однако иллюзия рассыпалась, словно карточный домик, стоило нам въехать в столицу, где в мечту грубо проникали неблаговидные детали жизни местных обитателей. Я очнулся от своих мечтаний и присоединился к Холмсу, который собирал вещи, поскольку сейчас нам предстояло пересесть на поезд до Оксфорда.

Выехав из Лондона, мы с другом принялись обсуждать недавние путешествия Холмса под личиной Олтемонта. Я не удивился, узнав, что отчасти план базируется на прошлом опыте нашего давнего знакомого Джона Дугласа, известного также под именем Берди Эдвардс, который внедрился в известную криминальную шайку, державшую в страхе всю Пенсильванскую долину.

– Когда-нибудь, – пообещал я Холмсу, – через год или чуть позже, когда с Олтемонтом будет покончено, я опубликую рассказ о расследовании убийства в Берлстоуне в восемьдесят восьмом году.

– Как вам будет угодно, – ответил сыщик. – Будет любопытно взглянуть, как вы сумеете сжато описать события на нескольких страницах, ведь одной только истории жизни Джона Дугласа в Америке хватило бы на целую книгу.

– Возможно, Дойл что-то опубликует по моим записям. Последний рассказ вышел в «Стрэнде» аж на прошлое Рождество, когда представили на суд читателей дело о спасении леди Френсис Карфэкс. Наверное, я мог бы изложить ту часть повествования, где описывается расследование в Суссексе, а Дойл облек бы в форму романа историю Дугласа, как мы уже делали при создании «Этюда в багровых тонах», когда он сочинил ту часть, в которой говорилось о мормонах, а я поведал о нашем участии в деле.

Холмс проворчал что-то вроде «романтическая дребедень», но больше ничего не добавил, поэтому я предпочел проигнорировать его замечание.

Вскоре впереди замаячили шпили Оксфорда. Поезд начал замедлять ход, а еще через несколько минут мы уже стояли на платформе. К нам подскочил невысокий парень с вопросом:

– Мистер Холмс? Доктор Уотсон? Я извозчик сэра Уильяма, Берд. Сюда, пожалуйста.

Он проводил нас от здания вокзала к элегантной одноконной карете. Лошадь терпеливо ждала, хотя мимо с рычанием и грохотом пронеслась пара автомобилей; счастливые обладатели железных коней поправляли кашне и защитные очки, служившие непременной частью экипировки.

– Здесь недалеко, – сказал Берд, убедившись, что мы устроились, прежде чем трогаться.

Прошло несколько лет с тех пор, как я в последний раз был в Оксфорде, этом центре образования и мысли, и теперь город показался мне еще более оживленным, чем раньше, хотя архитектура и общая атмосфера не изменились. Я посмотрел на Холмса и увидел, что он тоже с жадностью смотрит по сторонам. Я помнил, что здесь прошли его университетские годы, – он учился в колледже Крайст-Черч в начале семидесятых. Интересно, какие воспоминания пробудили в нем городские виды? Отец моего друга настаивал, чтобы тот пошел в Оксфорд изучать инженерное дело. Холмс, как я знал, провел здесь как минимум два года, прежде чем решил добиваться уникальной цели – стать первым и единственным (на тот момент) частным детективом в мире. Однако я не сомневаюсь, что мой друг, учитывая его характер, находил приключения и в студенческие времена, когда еще не знал, куда приведет его жизненный путь. Я жалел лишь о том, что никогда не слышал подробностей тех давнишних событий.

Лошадь бежала проворно, Берду почти не приходилось понукать ее, и вскоре мы остановились рядом с нарядным зданием, небольшим, но в отличном состоянии и снабженным всем необходимым для жизни.

– У сэра Уильяма сегодня утром нет занятий? – спросил Холмс.

– Нет, сэр. Он встретится с вами здесь, – ответил Берд.

Он подъехал по дорожке прямо к крыльцу, остановился, подождал, пока мы выйдем, а потом сказал, что мы, вне всякого сомнения, увидимся позже, когда мы соберемся уезжать, и пожелал нам доброго утра. Мы ответили ему тем же и пошли вверх по лестнице. Но не успели мы добраться до крыльца, как дверь распахнулась. За ней стоял сэр Уильям Ослер собственной персоной.

Ему было чуть за шестьдесят, и я тут же почувствовал ум и энергию этого человека, причем энергию настолько кипучую, что он едва сдерживал ее, буквально подпрыгивая на месте, когда по очереди поприветствовал нас с Холмсом. Ослер сделал шаг назад и жестом пригласил нас войти, затем помог снять пальто и проводил в заднюю часть дома, в уютный и солидный кабинет.

– Джентльмены, – начал Ослер, когда мы ответили отказом на предложение принести нам что-то из напитков, – благодарю, что вы откликнулись на мою просьбу, хотя должен признаться, что сегодня утром у меня появились некоторые опасения. Оглядываясь назад, могу сказать, что не стоило мне заставлять вас ехать в такую даль. Примите мои извинения.

Я испытал облегчение, что Ослер не стал возражать против моего присутствия, явно приняв его как данность, безо всяких вопросов. Холмс же уточнил:

– О каких опасениях вы говорите, сэр Уильям?

Ослер покачал головой и усмехнулся.

– Все еще никак не могу привыкнуть к этому обращению «сэр Уильям», – признался он, а потом снова посерьезнел и выпрямился: – После того как я отправил вам вчера телеграмму, мистер Холмс, произошло кое-что еще. Я начал расставлять все по полочкам и понял, что не нужно привлекать вас. Меня заверили, что предмет, который я считал пропавшим, лежит в безопасности в сейфе, и утром я решил, что нужно остановить вас, но, увы, было слишком поздно: вы уже отправились в путь.

Холмс положил одну свою худую ногу на другую и поудобнее уселся в кресле. Он явно не намерен был уезжать так скоро.

– Вы рассказываете историю задом наперед, сэр Уильям, и должны понимать, что лишь распаляете наше любопытство. Определенно вам лучше рассказать нам о случившемся – вдруг мы каким-то образом сможем помочь, даже если вы считаете, что проблема решена.

Ослер подумал минуту, а потом произнес:

– Думаю, вы правы. Никакой загадки вам разгадывать не нужно, но, пожалуй, ничего страшного не произойдет, если я расскажу вам свою версию случившегося, хотя дальнейшие события и показали мою неправоту. В любом случае я вам обоим очень признателен за то, что проделали такой долгий путь по моей просьбе…

Холмс жестом велел Ослеру продолжать, а сам закрыл глаза, приготовившись полностью сосредоточиться на рассказе сэра Уильяма.

– Вы наверняка слышали о том, что недавно в Пилтдауне обнаружили окаменелые останки человека, – начал врач.

Холмс открыл глаза с озадаченным видом:

– Боюсь, я не в курсе. Я несколько… выпал из жизни последние пару-тройку месяцев. Уотсон?

– Я знаю лишь то, что весьма туманно сообщалось в прессе в начале года. Якобы в Суссексе археологи работали в гравийных карьерах и нашли останки древнего человека. Насколько я помню, об этом упомянули лишь вскользь. Я лишь по счастливой случайности не пропустил ту заметку в местной суссекской газете, и мне кажется, с тех пор никаких упоминаний не было. Больше добавить мне нечего.

– Оно и понятно, – кивнул Ослер. – На находку практически не обратили внимания нигде, кроме как в узком научном сообществе. Это не случайно, я полагаю: больше ничего не стали бы публиковать, пока ведущие специалисты в области археологии не представили бы открытие должным образом. В научных же кругах находка вызвала ажиотаж. Некоторые эксперты сочли, что это то самое недостающее звено в эволюционной цепочке между обезьяной и человеком, о котором столько твердили.

Холмс взглянул на меня и сказал:

– Если бы нечто подобное действительно обнаружили, то открытие имело бы огромную научную ценность. Рассказывайте дальше, сэр Уильям.

– Разумеется, – продолжил Ослер, – когда я говорю об обнаружении останков, речь не идет про целый скелет. На самом деле археологи, которые занимались раскопками в гравийном карьере в Пилтдауне, небольшом городке в Восточном Суссексе неподалеку от Акфилда, обнаружили лишь несколько фрагментов костей, причем, если сложить некоторые из них, словно мозаику, получался почти целый череп. Ажиотаж возник именно из-за него, поскольку он очень напоминал череп современного человека по своей форме. Однако размер мозга был куда меньше; кроме того, затылочная область кардинально отличалась от теперешней формы, а нижняя челюсть была по строению схожа с челюстью человекоподобной обезьяны. В итоге появилась почва для версии, что в процессе эволюции сначала вырос размер мозга, а потом уже видоизменились и другие части скелета, например челюсть.

– А зачем вообще археологи исследовали гравийный карьер в Пилтдауне? – спросил Холмс.

– Я не совсем уверен, – ответил Ослер, – но мне кажется, что Чарльз Доусон, обнаруживший останки, услышал, что какие-то кости находили на этом участке еще в тысяча девятьсот восьмом году. Не знаю, это ли побудило его начать там раскопки, но зато мне точно известно, что Доусон вел раскопки несколько лет, прежде чем в минувшем феврале были найдены первые фрагменты черепа. Доусон отнес находку Артуру Смиту Вудворду, хранителю геологического отдела Британского музея. Они с Доусоном впоследствии отыскали еще несколько фрагментов, включая часть нижней челюсти и пару зубов, после чего сложили из них череп доисторического человека, который мы и обсуждаем. Мы с Вудвордом знакомы несколько лет; он попросил меня изучить и оценить плоды их усилий с прицелом на то, что я, возможно, захочу написать статью на эту тему. Коробку с черепом доставили позавчера, курьер принес ее ближе к вечеру, и я смог лишь бегло осмотреть содержимое, скажем так, ненаучным образом. Вчера утром я зашел в кабинет, где мы сейчас находимся, и обнаружил, что череп и коробка исчезли. Можете себе представить, какая паника меня охватила, ведь исчез важный артефакт, который мне отдали на хранение. Я тут же допросил прислугу, но никто толком не мог дать никаких объяснений. В ходе осмотра я не обнаружил следов взлома; правда, я и не предпринимал попыток спрятать череп, поскольку внешне он не казался предметом, представляющим хоть какую-то ценность. Больше ничего не пропало. Я очень расстроился, но не хотел привлекать к делу полицию, чтобы не разгорелся скандал. После нескольких часов сомнений я выслал телеграмму вам, мистер Холмс, и попросил о помощи. И вас, разумеется, тоже, доктор Уотсон, – любезно добавил он.

– В какой момент вам сообщили, что череп на самом деле никто не похищал, а его просто забрал тот, кто вправе это сделать? – уточнил Холмс.

– Сегодня рано утром, – ответил Ослер. – Разумеется, вы не ошиблись в своих суждениях относительно случившегося, мистер Холмс. Вчера я несколько часов не мог решиться, но потом все-таки выслал Вудворду телеграмму, в которой сообщил об исчезновении черепа. А утром меня навестил… боюсь, я не могу называть его имя. Этот человек объяснил, что череп унесли из моего дома, поскольку он не мог находиться здесь на законных основаниях, и более волноваться о судьбе артефакта не следует. Посетитель намекнул, что мне вообще не имели права высылать артефакт, и извинился, что меня не проинформировали в тот момент, когда череп покинул пределы кабинета. Видимо, возникло какое-то недопонимание, и агент, которого отправили забрать посылку, решил, что действовать нужно тайно.

– Вы проинформировали таинственного посетителя, что обратились к нам за помощью? – спросил знаменитый сыщик.

– Конечно же, мистер Холмс.

– И как он отреагировал?

– Ну, вообще-то никак. По крайней мере, сначала. Прошло около часа; я как раз пытался решить, есть ли возможность развернуть вас в пути, чтобы вы не мотались в такую даль из-за пустяка, и тут тот же господин, что говорил со мной утром, нанес мне второй визит и велел направить вас в Пилтдаун, чтобы вы пообщались с Чарльзом Доусоном. Понятия не имею, зачем вам туда ехать, но, может быть, сам Доусон предоставит вам какую-нибудь дополнительную информацию.

– Как я понимаю, вы действительно никак не можете открыть нам личность вашего гостя?

– Боюсь, что нет. Мне было велено держать все детали его визита, включая даже описание его внешности, в тайне. Все, что мне разрешили передать вам, я уже изложил.

– Я так и думал. – Холмс постучал пальцем по подбородку.

Мне было ясно, что он отчаянно хотел бы зажечь сейчас трубку и поразмыслить над случившимся. Мой друг между тем продолжал:

– Вам не кажется странным, сэр Уильям, что череп потребовалось вывезти, да еще и не просто так, а приложив заметные усилия. Не оскорбило ли вас, что ваш дом фактически ловко ограбили, чтобы получить назад находку?

– Нет, вовсе нет, мистер Холмс, – ответил Ослер. – Как только мне объяснили суть дела, я не стал возражать. И, – добавил он, – мне дали понять, что если вы поедете в Пилтдаун, то и на ваши вопросы тоже ответят.

Холмс, казалось, о чем-то на мгновение задумался, после чего поднялся со словами:

– Что ж, Уотсон, похоже, наша следующая остановка – Акфилд. Вернемся в Суссекс, мой добрый друг!

Ослер проводил нас до двери, где пожал обоим руки, без конца извиняясь за бесцельно потраченное время и за то, что не может открыть нам детали.

– Надеюсь, что мистер Доусон что-то вам объяснит, – сказал он напоследок.

Холмс застыл в дверях:

– Сэр Уильям, вы сказали, что смогли лишь бегло осмотреть череп. Каковы были ваши первые впечатления?

Ослер подумал немного, а потом ответил:

– Ну, здесь, думаю, секрета нет. Как мне показалось, кости, которые собрали таким образом, что получился череп нашего древнего предка, на самом деле можно сложить и по-другому, и тогда получатся совсем иные характеристики. Фрагменты черепной коробки вполне соединялись в некое подобие черепа современного человека, а вот челюсть и зубы напоминали останки шимпанзе. Впрочем, мое наблюдение не обязательно ставит под вопрос истинность теорий Доусона, поскольку считается, что шимпанзе – по крайней мере, в эволюционной цепочке – наш самый близкий родственник.

– Ваш утренний гость предупредил, что вы не должны делиться с нами своими выводами?

– Нет, – ответил Ослер. – Вообще-то он даже и не спрашивал, сделал ли я какие-то выводы. Я только сообщил ему, что смог лишь мельком заглянуть в коробку и рассмотреть фрагменты костей, а о деталях он меня не спросил.

– Благодарю, – сказал Холмс. – Надеюсь, мы еще когда-нибудь встретимся и я поделюсь с вами дополнительной информацией касательно этого черепа и вашего краткого осмотра.

Я пожал Ослеру руку и вслед за Холмсом сел в ожидавший нас экипаж, который под ловким руководством Берда быстро привез нас обратно на станцию. Мы изучили расписание и сели в нужный нам поезд до Лондона, чтобы оттуда уже отправиться в Суссекс. По дороге я спросил Холмса, что же все это значило.

– Нами манипулируют, Уотсон, – усмехнулся детектив. – Думаю, цели достаточно безобидны, но, тем не менее, налицо манипуляция в чистом виде. Если у вас нет других планов, я бы с радостью пригласил вас принять участие в этом глупом фарсе.

Я с готовностью согласился. Мы добрались до Лондона, где наспех перекусили прямо на вокзале, а потом поехали в Акфилд. Там мы наняли экипаж, который довез нас до Пилтдауна, оказавшегося даже не городом, а деревенькой. Для меня холмы Суссекса с их милыми фермами и таинственными рощицами, раскиданными по холмам и низинам, воплощали душу Южной Англии. В прошедшие годы я неоднократно спрашивал Холмса, чем обусловлено его решение переселиться в глубинку, поскольку знал о его горячей любви к лондонским туманам и уединенным уголкам города. Однако сейчас он сидел рядом, с жадностью осматривался, вдыхал аромат свежей весенней травы, и я понял, что он все больше и больше становится деревенским жителем. Возможно, в этот самый момент я по-настоящему осознал, на какие жертвы идет Холмс всякий раз, когда вынужден покидать эти спокойные места, чтобы вновь окунуться в темный и неспокойный мир Олтемонта.

Мы в последний раз поднялись на холм перед поворотом на Пилтдаун, а затем на развилке свернули в сторону раскопок, как нас инструктировали в Акфилде. Здесь, в гравийных карьерах, тянущихся вдоль длинного ряда деревьев, ползали, словно сонные мухи, трое мужчин, то и дело наклоняясь и изучая землю под жаркими солнечными лучами.

Холмс остановил экипаж неподалеку от раскопок, и мы спрыгнули на землю. Один из мужчин, невысокий, но крепкий, пошел в нашу сторону, пружиня шаг. Он загорел, часами работая на солнцепеке, и весь был покрыт пылью, особенно колени. Рукава пиджака он закатал, но, как ни странно, и он, и двое его напарников зачем-то носили жилеты, отчего им, наверное, было еще жарче.

– Мистер Доусон? – спросил Холмс, когда молодой человек подошел поближе.

Тот в ответ протянул руку. Ладонь его была широкой, как лопата, грязной и загрубевшей от работы.

– Да, – ответил он. – А вы, наверное, Шерлок Холмс. – Потом он бросил взгляд в мою сторону и добавил: – И, разумеется, доктор Уотсон. Рад встрече.

Холмс, казалось, не удивился, когда нас обоих назвали по фамилиям.

– Вы нас ждали? – уточнил он.

– Да, мне сообщили, что вы можете приехать, – сказал археолог. – Вы как раз вовремя. У меня для вас сообщение. Но сначала, раз уж вы тут, может быть, потратите пару минут и я покажу вам участок?

Мы подтвердили свое желание взглянуть на гравийный карьер, где обнаружились спорные останки, и Доусон жестом пригласил нас пройти за ним. Когда мы подошли, то два других парня, одетых точь-в-точь как Доусон, отвлеклись от того, что искали в земле, переворачивая гравий совками, и выпрямились.

– Дайте нам пару минут, джентльмены, – попросил Доусон.

Его помощники закивали и пошли в сторону дороги. Один принялся гладить нашу лошадь, а второй прислонился к экипажу и свернул себе самокрутку. Оба парня напряженно наблюдали за нами и казались странным образом похожими друг на друга: оба с темным загаром и усиками военного вида.

Гравийные карьеры проглядывали сквозь траву в нескольких местах, причем весь участок занимал чуть ли не акр. Казалось, грунт вынимали без особой системы. Я читал о других археологических раскопках, да и мы с Холмсом были в паре мест в ходе расследований, но здесь не чувствовалось ни порядка, ни методики, которые я наблюдал раньше. Вместо четко размеченных участков мы видели лишь зоны перелопаченного гравия в окружении девственной травы.

Доусон шел от одной ямы к другой, показывая те точки, где были найдены фрагменты черепа.

– Не далее как на прошлой неделе, – сказал он, останавливаясь рядом с ямой поглубже, – на этом самом месте мы откопали несколько зубов и часть челюстной кости.

Холмс кивнул, но, казалось, он осматривается вокруг с довольно рассеянным видом, не обращая внимания, куда конкретно показывает Доусон. Сыщик спросил:

– Скажите, а вы тот самый Чарльз Доусон, который нашел несколько лет назад римские чугунные фигурки?

– Да, он самый. – Археолога явно удивила резкая перемена темы. – В девяносто пятом. Так вы обо мне слышали?

– Да, – коротко ответил Холмс. – Как я понимаю, вы не знали, что Вудворд собирается попросить сэра Уильяма Ослера изучить фрагменты черепа, который вы собрали. Если бы вас спросили, то вы, разумеется, не позволили бы ему вмешиваться. В конце концов, Ослер прославленный специалист по анатомии.

Доусон со значением посмотрел в сторону на двух парней, околачивавшихся у нашего экипажа. Тот, что общался с лошадью, заметил его взгляд и пошел в нашем направлении, по дороге выкинув окурок в кусты.

– Думаю, что на подобные вопросы я отвечать не буду, джентльмены, – отрезал археолог.

К нам присоединился его помощник, который зачем-то полез в карман жилета. Мне пришло в голову, что мы один на один с тремя крепкими парнями на пустой дороге посреди поля. Я почувствовал, как атмосфера внезапно накалилась, и приготовился дать отпор, если молодчик вытащит оружие, однако, когда он вынул руку из кармана, в ней был маленький конверт, который парень передал Холмсу.

Холмс взял конверт и вытащил оттуда сложенный лист почтовой бумаги кремового цвета. Развернув письмо, он прочел его про себя. Сначала сыщик нахмурился, а потом его лицо прояснилось. С громким «ха!» мой друг опустил руку с письмом и повернулся к археологу:

– Спасибо за гостеприимство, мистер Доусон. – В его голосе послышались нотки иронии, а затем Холмс бросил взгляд на неряшливые раскопки: – Мы вас оставим, занимайтесь своими делами!

Он направился к экипажу, а я кивнул на прощанье Доусону и его помощнику и двинулся следом. Второй парень все еще ошивался около повозки, он даже любезно подержал лошадь за уздцы, пока мы усаживались, а потом, еле заметно взмахнув рукой, пошел прочь, в сторону своих компаньонов. Холмс подстегнул лошадь, и мы поехали по узкой дорожке. Через плечо я бросил взгляд на трех молодых людей, которые на расстоянии вообще выглядели похожими, как близнецы, в своей замызганной одежде и одинаковых жилетах. Троица провожала нас глазами.

– Куда теперь, Холмс? – спросил я.

Сыщик протянул мне сложенную записку:

– Нас пригласили в гости к старому другу.

Я развернул листок и с удивлением увидел подпись. В записке говорилось: «Дорогие Холмс и Уотсон! Я был бы польщен, если бы вы заехали ко мне на чай. Думаю, дорогу вы знаете. Буду с нетерпением ждать новой встречи». Подпись была сделана уверенной рукой человека, с которым я познакомился почти тридцать лет назад: «Конан Дойл».

– Что это значит? – События сегодняшнего дня совершенно сбили меня с толку.

– Должен признаться, я и сам пока не все понимаю, – сказал Холмс. – Думаю, что мы стали частью шуточного плана и должны сыграть свою роль до конца. Очевидно, первоначальный замысел не подразумевал участия Ослера или его просьбы приехать в Оксфорд.

– Это я уже понял. Вы считаете, что сэру Уильяму грозит какая-то опасность?

– Нет, эта игра не опасна. Просто все пошло наперекосяк, когда Вудворд самовольно решил попросить Ослера осмотреть фрагменты черепа. До того момента все, что происходило с останками, обсуждалось лишь в узком кругу, а Вудворд выпустил фрагменты из рук, отправив их Ослеру. Когда это случилось, кто-то явился, чтобы вернуть череп, причем человек этот владел весьма специфическими навыками, раз сумел проникнуть в дом Ослера так, что не осталось никаких следов взлома.

– Я обратил внимание, что вы даже не попытались осмотреть замки, ковры и территорию у дома на предмет улик, – сообщил я.

– Бесполезное занятие, – отмахнулся Холмс. – Человек, которого отправили за черепом, настоящий профессионал, он постарался провернуть операцию незаметно. Кроме того, кто бы это ни был, объяснение случившегося, прозвучавшее впоследствии, убедило Ослера, что факта кражи не существует. Забавно, что у сэра Уильяма не возникло никаких вопросов касательно способа, к которому прибегли для возврата костей, и он охотно поверил в предложенную байку. Думаю, изначально череп украли, чтобы сбить беднягу Ослера с толку, а затем удивить появлением таинственного господина, который убедит его держать язык за зубами. Правда, Ослер сообщил о своих действиях, и тогда агент – назовем его так – узнал о нашем появлении на сцене и понял, что стройный замысел выходит из-под контроля.

– Но как в этом участвует Дойл? Признаюсь, меня немного беспокоит, что он, кажется, как-то связан с делом, от которого начинает дурно пахнуть.

– Как ни странно, но именно записка Дойла убедила меня, что этот маленький спектакль не таит никаких опасностей.

– Кстати об опасностях: мне почудилась угроза, когда мы говорили с Доусоном, – признался я.

– Вы про двух его помощников? Ну, мне сразу стало ясно их прошлое. Они действительно опасные ребята, но не для нас.

– Я не заметил в них ничего эдакого, кроме того, что они кучу времени торчат на солнцепеке и оба носят усики на армейский манер.

– Вот именно, – ответил Холмс, но дальнейшего объяснения не последовало, и я понял, что должен сам догадаться, почему эти молодые люди опасны.

– Вы говорили о предыдущей находке Доусона, – припомнил я. – Значит, вы раньше слышали о нем.

– Так и есть. У меня есть кое-какие записи среди моих вырезок, правда, не могу вспомнить, о чем там говорится. Однако я точно знаю, что Доусон утверждал, будто впервые в Британии нашел бронзовую римскую фигурку, и случилось это больше пятнадцати лет назад.

– Вы сказали «будто»? Есть сомнения в подлинности артефакта?

– Некоторые сомнения действительно есть, – сообщил детектив, – но трудно отыскать достаточное количество экспертов, которые сделали бы официальное заявление и полностью опровергли выводы коллеги, сколько бы они ни выражали сомнений в кулуарах. С именем Доусона связано еще несколько незначительных открытий, но всегда очень спорных. Вот почему одно лишь упоминание его имени в связи с фрагментами черепа из Пилтдауна тут же ставит подлинность находки под вопрос.

– Так вы думаете, что артефакт – подделка?

– Я не знаю, – ответил Холмс. – Я его не видел, да и не могу делать выводы наравне с настоящими экспертами, хоть и обладаю некоторыми познаниями в области анатомии. Однако тот факт, что находка принадлежит Доусону и фрагменты нельзя было давать в руки Ослеру, который даже при поверхностном осмотре заметил некоторые сомнительные характеристики, наталкивают на мысль, что кости не столь уж подлинные, как хотелось бы.

Пока мы беседовали, наш экипаж, петляя по проселочным дорогам, добрался до Акфилда, а оттуда мы направились на северо-восток, в сторону Кроуборо. По мере того как мы приближались к дому Дойла, пейзажи становились все более знакомыми: я бывал здесь несколько раз после того, как сэр Артур перебрался в эти места года три-четыре назад. Когда мы вырулили на дорожку к дому, то увидели самого Дойла, изучавшего цветущие кусты и наблюдавшего за нашим приближением в окружении нескольких собак, которые носились по лужайке. Когда мы остановились, Дойл крикнул слугу, чтобы тот отогнал наш экипаж, а сам поспешил помочь нам выйти.

– Уотсон! Холмс! – воскликнул он. – Я так рад, что вы приехали. Я ждал вас. Вам нужно освежиться с дороги? Мы ждем вас на чай.

– А ваша супруга тоже присоединится к нам и моему брату? – спросил Холмс.

Дойл уставился на сыщика, а потом весело рассмеялся:

– Вы не перестаете меня удивлять. Майкрофт предупреждал, что вы его уже раскусили. Я даже больше не спрашиваю, как вам это удается. Пойдемте. – Он двинулся в сторону дома и продолжал говорить через плечо: – Кстати, касательно вашего вопроса. Боюсь, что Джин к нам сегодня не присоединится.

Мы обогнули дом и увидели брата Холмса, Майкрофта, который явно не слишком уютно чувствовал себя в тесноватом кресле, которое поставили в тени высокого куста под большим зонтом. Майкрофт поднял свою огромную руку, похожую на ласту, приветствуя нас, и протянул с кислой миной:

– Вы чуть не опоздали. Где пропадали?

– Ну-ну, – ответил мой друг, – тебе ли брюзжать? Уж тогда просто попросил бы Ослера прислать нас сюда, а не отправлять в бессмысленную поездку в Пилтдаун, вот и не пришлось бы ждать чаепития. – Холмс сел на стул рядом с Майкрофтом. – А еще лучше – передал бы нам записку в поезде, чтобы мы вообще никуда не ехали. Не могу сказать за Уотсона, но я предпочел бы провести весь сегодняшний день в Суссексе.

Я подал было голос, пролепетав, что с радостью прокатился до Оксфорда и обратно, но Майкрофт перебил меня:

– Ну, вас уже все равно вызвали, спасибо телеграмме Ослера, будь она неладна. Это от нас как-то ускользнуло. Если бы в поезд тебе принесли сообщение, в котором потребовали бы не ехать к Ослеру, уверен, зная твой настырный характер, что ты бы так просто не успокоился. Все равно начал бы разнюхивать, а это никому не нужно. Вот мы и решили позволить тебе приехать в Оксфорд. Лучше уж видеть твои перемещения.

Великий сыщик пристально посмотрел на брата:

– Понятно. Тебе хотелось держать Шерлока Холмса под колпаком, пока он расследует новое дело.

– Ну да, – ответил Майкрофт. – Можешь быть уверен, мы постараемся пустить слух, что ты занят чем-то очень важным. Если кто-то и узнает, что расследование связано с останками из Пилтдауна, тем лучше – пока ты не предпринимаешь никаких шагов, чтобы развенчать открытие.

Дойл между тем внимательно наблюдал за мной. Должно быть, что-то в моем лице – невозмутимом, но несколько озадаченном – вызвало у него сочувствие, поскольку он сказал:

– Наверное, нужно рассказать, в чем дело, чтобы не мучить более бедного Уотсона.

– Да, – буркнул Майкрофт, – но давайте сначала поедим.

– Конечно, – кивнул Дойл, поднялся и пошел в дом.

Через минуту его слуги накрыли прекрасный стол для летнего чаепития. Я пытался не переборщить с едой, поскольку не хотел, чтобы накатила сонливость, ведь нужно еще вникнуть в тонкости того, что мне будут рассказывать. Наконец, когда недоеденную еду и грязную посуду убрали со стола, мы снова уселись и приготовились к беседе. Холмс зажег трубку и посмотрел на брата, ожидая, когда тот начнет.

– Итак, что тебе известно? – спросил Майкрофт. – Вернее, что, по-твоему, тебе известно?

– Я знаю, что Доусон по твоему наущению собрал якобы неолитический череп, используя фрагменты человеческих черепов и, возможно, обезьяньих. Не уверен, сам ли он все это придумал, или же ты разработал план, а потом нанял Доусона для его воплощения. В любом случае сейчас процесс разворачивается под твоим контролем. Доусон продолжает копаться в гравийных карьерах в Пилтдауне под неустанным оком двух твоих суровых агентов.

Тут я понял: а ведь Холмс прав насчет тех двоих парней! Их опасный вид, загорелые лица и усики указывали на истинный характер их занятий. Без сомнения, мой друг увидел в их внешности еще с дюжину других мелочей, которые подтверждали его заявление.

– Я не знаю, – продолжил сыщик, – осведомлен ли Вудворд, работающий в Британском музее, об истинном происхождении пилтдаунского черепа, привлек ли его к делу ты, или же он участвует в нем вопреки твоей воле.

– Я его привлек, – перебил Майкрофт. – И Дойла, разумеется. Продолжай.

– В любом случае Вудворд перешел границы должностных инструкций, когда отправил череп Ослеру, чтобы тот его осмотрел. Возможно, Вудворд считал, что фальшивка собрана лучше, чем на самом деле, и собирался обдурить Ослера. Если бы Ослер написал монографию касательно черепа, разрекламировав его подлинность, то документ позднее использовался бы для воплощения твоего замысла. Судя по моим записям, с которыми Уотсон, без сомнения, вчера ознакомился, у Ослера репутация искусного шутника. – Я молчал, поскольку действительно просмотрел вчера вырезки, но не заметил ничего, что подкрепляло бы заявление Холмса. – Я бы решил, что его участие в деле, включая и мое приглашение в Оксфорд, является частью какой-то тщательно продуманной шутки, в которой Ослер играет свою роль. Однако от меня не укрылось, что он искренне озадачен и встревожен случившимся. Возможно, Ослер, учитывая его репутацию любителя розыгрышей, с радостью согласился бы провернуть аферу с черепом, но в итоге Вудворд привлек его без твоего разрешения, Майкрофт, поэтому его нужно было быстро и умело вывести из игры.

Череп, который Вудворд отправил позавчера Ослеру, ночью тихонько вынес из дома один из твоих профессиональных агентов, не оставив никаких следов взлома. План состоял в том, чтобы дать доктору денек поволноваться, после чего он получил бы совет от чиновника ее величества забыть об этой истории. Сотрудник правительства назвался бы и объяснил, как была похищена посылка, придавая случившемуся налет таинственности, что в итоге и было мастерски исполнено. Однако ты не знал, что Ослер повел себя иначе, чем ожидалось. Он взял да и отправил мне телеграмму с просьбой о помощи. Когда твой агент явился утром, чтобы в театральной манере пригрозить Ослеру пальчиком и велеть забыть обо всем, то в ужасе узнал, что меня уже пригласили в Оксфорд и я прибуду через пару часов. Агент ушел и связался с тобой, чтобы получить дальнейшие инструкции. Ты решил, что мое участие может вам даже пригодиться, а потому позволил мне добраться до Оксфорда, а твой агент вернулся и велел Ослеру не говорить ничего о деле, а направить меня обратно в Суссекс повидаться с Доусоном на месте раскопок. Тем временем ты связался с археологом и велел передать записку от Дойла, а сам совершил невероятный подвиг – лично приехал сюда, чтобы насладиться прекрасной трапезой. Остается только один вопрос, – заключил Холмс. – Зачем тебе вообще понадобился этот безумный план – собрать воедино куски разных черепов – и чего ты надеялся таким образом добиться?

Майкрофт поерзал и скрестил пальцы на животе:

– Ответ, мой мальчик, в силу необходимости останется весьма расплывчатым, да у меня пока и не было какой-то одной определенной цели.

Холмс молча курил трубку, а я переводил взгляд с него на его брата и обратно. Оба они молча взвешивали какие-то свои мысли, а Дойл терпеливо ждал с веселой улыбкой на лице. Наконец прославленный сыщик заговорил:

– То есть вся эта затея с воссозданием якобы недостающего звена эволюции – всего лишь своего рода задел на будущее, возможный план, пусть пока и не понятно, будет ли он воплощен?

– Именно! – ответил Майкрофт. – В моем отделе лежат в прямом смысле слова дюжины подобных планов на разной стадии готовности. По первому же требованию их могут снять с полки и довести до ума, если возникнет необходимость. Например, мы держим корабль на причале в Портсмуте. У него довольно дурная репутация, капитан со скверным характером и команда из всяких прощелыг. Мы специально то и дело сами запускаем разные нехорошие слушки про судно и периодически отправляем его в плавание, чтобы оно вернулось с еще более опасной репутацией. Но простой обыватель не знает, что и капитан, и команда работают на мой отдел… Корабль, название которого в данную секунду совершенно не важно…

– Это одномачтовое судно «Алисия», – перебил Холмс, к неудовольствию Майкрофта, – мне уже доводилось с ним встречаться.

– Как я уже говорил, корабль всегда готов появиться в любой части империи, чтобы отвлечь внимание от какого-нибудь события или же в чем-то напрямую поучаствовать, скажем спасти какого-нибудь дружественного лидера, которому угрожают соотечественники.

– Ты утверждаешь, что в вашем ведомстве разработаны в теории десятки планов для чрезвычайных ситуаций и они просто ждут своего часа?

– Да, – кивнул Майкрофт. – Некоторые планы, например, как с этим кораблем, поддерживаются на плаву, простите за каламбур, и в них участвуют наши агенты; другие же задумки представляют собой лишь схемы, которые при необходимости можно воплотить в жизнь. Как вы знаете, в Европе грядет война. Счет пошел на годы, а не на десятилетия, несмотря на все наши попытки предотвратить кровопролитие. Никому из вас не нужно объяснять, во что выльется эта война, поскольку все мы, здесь присутствующие, потратили немало сил в последние годы, пытаясь остановить ее маховик. Чтобы подготовиться к грядущей угрозе, мой отдел трудился в режиме мозгового штурма, пытаясь разработать как можно больше операций и быть во всеоружии, когда придет время. В процесс вовлечены лучшие умы страны, люди с богатой фантазией, которые могут придумать нечто необычное и уникальное, которое способны увидеть потенциал в существующих событиях и на их основании создать план с заделом на будущее. Один из таких людей перед вами: я говорю о Дойле. – Майкрофт вяло махнул своей ручищей в сторону сэра Артура, тот улыбнулся и ответил легким поклоном. – Именно он разглядел интересные перспективы в пилтдаунском артефакте. Изначально Чарльз Доусон сам предложил фрагменты черепа. Это не первая его сомнительная находка, хотя вы наверняка уже знаете.

Холмс кивнул, и Майкрофт продолжил:

– Поскольку Дойл живет поблизости от Пилтдауна, он обратил на раскопки свое внимание еще в начале года, когда Доусон впервые объявил об открытии. Дойл работает на меня несколько лет, и он тут же увидел возможности использования этого поддельного черепа.

– О каких возможностях может идти речь? – спросил я. – Очевидно, что вся теория рассыплется, стоит эксперту пусть даже бегло осмотреть череп. Ослер заподозрил неладное, всего лишь единожды заглянув в коробку. Чего вы надеялись добиться?

– Пока еще очень рано говорить, – сказал Майкрофт. – Возможно, череп однажды куда-нибудь отправят, а вместе с ним пошлют контрабандой нечто очень важное, а череп послужит лишь приманкой. Может, его используют с целью дискредитировать ученых, которые выскажутся в пользу открытия или против него, тогда как мы сможем представить доказательства противоположного характера. Можно даже представить, что перед лицом грядущей войны находку можно использовать как повод для национальной гордости: дескать, один из первых разумных предков человека обитал здесь, в Англии. Могу заверить вас, кайзер был бы очень недоволен, если бы ему в лицо бросили подобное заявление.

– Но как же научная репутация? Вудворд в курсе плана или же его одурачили? – спросил я.

– Он с готовностью участвует, – ответил Майкрофт. – Мы пока не уверены, в каком направлении дальше развивать эту схему, но нам помогает ряд видных деятелей науки. Вудворд по собственной инициативе привлек Ослера, что было ошибкой, поскольку, по нашему мнению, тот не захотел бы участвовать в надувательстве. В любом случае Доусон продолжает раскопки, теперь уже на правительственные деньги, и он вместе с агентами, которые за ним надзирают, вскоре найдет и другие фрагменты костей, которые нам необходимы.

– А как же наша поездка в Оксфорд? – спросил Холмс. – Так ли она была необходима? Я и без того работаю под твоим непосредственным руководством последние несколько месяцев. Если бы ты вышел на связь и предупредить меня в поезде, что все отменяется, уверяю тебя, я бы подчинился.

– Я решил, что твое участие не повредит, – сказал Майкрофт. – Мы всегда планировали, что ты будешь делить свое время между реальной жизнью и существованием под личиной Олтемонта.

Холмс бросил взгляд на Дойла, и Майкрофт продолжил:

– Не волнуйся. Дойл в курсе событий.

– Я то и дело работаю на вашего брата с начала девяностых, – вмешался в разговор сэр Артур. – Без сомнения, вы уже в курсе, что Майкрофт попросил Уотсона написать несколько коротких рассказов о ваших расследованиях для публикации в журнале «Стрэнд». Майкрофт время от времени использовал опубликованные версии рассказов для того, чтобы передавать сообщения своим агентам. Временами неточности в датах или названиях, которые встречаются в рассказах, даны специально, поскольку это закодированные послания. Когда мы с Уотсоном публиковали тексты, пока вы считались умершим, в голову Майкрофту пришла интересная идея: если публика станет считать вас вымышленным персонажем, это может помочь вам в миссии на Дальнем Востоке. Разумеется, я не знал его намерений, поскольку мне еще не сообщили, что вы на самом деле живы и здоровы. Однако я успешно сыграл свою роль, создав впечатление, будто я – бывший врач, переквалифицировавшийся в писателя, который публикует в журнале «Стрэнд» байки о придуманном им герое.

Дойл взглянул в мою сторону, я прочел его мысли. Мы повздорили на этой почве пару лет назад, поскольку я решил, что он хочет присвоить себе лавры создателя Шерлока Холмса. Мне-то казалось, что он пытается погреться в лучах славы великого сыщика, а на самом деле Дойл даже расстраивался, что истории про Холмса затмевают другие его сочинения.

Теперь я вспомнил, что именно Дойл настоял на публикации «Последнего дела Шерлока Холмса», в котором излагались детали мнимой гибели моего друга и которое ставило точку в популярной серии публикаций в журнале «Стрэнд». В тот момент я собирался продолжить издавать рассказы о приключениях гения дедукции самостоятельно, но Дойл отказался от участия в этой затее. Позднее я узнал правду и оценил роль Майкрофта в этой истории. Мы с Дойлом снова сошлись в конце 1890-х и даже издали новый цикл рассказов, начиная с «Собаки Баскервилей» в 1901–1902 годах.

– В любом случае, – завершил свою мысль Дойл, – я знаю о вашей работе на правительство и желаю вам удачи.

– Спасибо, – сказал мой друг, а потом обратился к брату: – Ты просто хотел, чтобы меня видели в обличье Шерлока Холмса, отошедшего от дел частного сыщика, ведущего затворническую жизнь?

– Именно, – кивнул Майкрофт.

Холмс многозначительно взглянул на меня, напоминая, что сегодня уже озвучивал похожую версию, и заключил:

– То есть сегодня мы с Уотсоном, по примеру «Алисии», образно говоря, вышли из Портсмута, чтобы публике, которая интересуется подобными вещами, было о чем поговорить пару дней? – Он оглядел всю компанию, а потом выбил трубку о каблук. – Что ж, – сказал он, – я особо не возражаю. Погода для путешествий приятная, я познакомился с новыми интересными людьми и могу провести вечер со старыми друзьями. Как человек, который недавно вернулся с чужих далеких берегов, могу заверить, что в жизни мало что может сравниться с этим.

– Вот и отлично! – воскликнул Дойл, поднимаясь с места и всем видом показывая, что собирается пойти в дом и распорядиться принести чего-нибудь.

Мой друг устроился в кресле и принялся вновь набивать трубку.

– Я бы хотел послушать о других планах действий в чрезвычайных ситуациях, – сказал он брату.

– Ты имеешь право знать, – согласился Майкрофт. – Внутренние махинации, которые временами проворачивает правительство с целью обвести вокруг пальца врагов, вещь действительно интересная и поучительная. К несчастью, время близится к вечеру, так что просто некогда рассказывать вам обо всем, что происходит. Однако, когда Дойл вернется, я поведаю кое-что интересное, что мы придумали в отношении Стоунхенджа и тамошних «синих камней». Или же расскажу об идее сфальсифицировать фотографии детей и фей. Может, мне даже удастся убедить Дойла, что здесь необходимо его участие. Я пока не уверен, какая именно разведывательная операция потребует использования этих фотографий или при каких обстоятельствах они могут пущены в ход, но заверяю вас, когда настанет их черед, цели будут избраны самые благие. Речь о красоте нашего мира. Он хранит в себе бесчисленные возможности и поводы для удивления. – Тут Майкрофт прервал свою речь: – А вот и Дойл с напитками. Вы не могли бы плеснуть мне виски с содовой, доктор? А то от всех этих разговоров в горле пересохло.

Мы говорили до темноты, и мне хочется думать, что такие моменты будут согревать душу великого сыщика, когда спустя пару недель он снова отправится в путь, чтобы вернуться в иной мир, где царят интриги и предательства, где он в одиночку сражается в обличье Олтемонта на благо своей страны.