Дело о вероломном чаепитии
Я понял, что уснул, лишь когда меня разбудил какой-то стук на лестнице. Меня разморило из-за жара от камина, который растопили даже слишком сильно для столь прекрасной весенней погоды и столь плотного обеда, так что я задремал и бесцельно потратил полдня. Теперь я резко выпрямился в кресле; больную ногу пронзил спазм, я дернулся, и в этот момент дверь на площадку распахнулась.
Я услышал сердитые протесты миссис Хадсон, но они уже не могли отвлечь меня от стоящего на пороге мужчины, похожего на медведя. Войдя в комнату, посетитель нараспашку открыл дверь. От удара дверной ручки, скорее всего, потрескалась бы и без того хлипкая штукатурка на прилежащей стене, если бы правая рука великана не метнулась с невероятной скоростью, пресекая движение двери.
– Где Холмс? – требовательным тоном спросил здоровяк.
Миссис Хадсон маячила за его спиной и ворчала, но он не обращал на нее внимания, будто наша домоправительница была лающей шавкой, путающейся в ногах у быка.
– Сэр, – сказал я, поднимаясь с кресла. Всю сонливость словно рукой сняло. – Нельзя же просто так врываться…
– Нет времени! – воскликнул он. – Меня преследуют. Будут тут в любую секунду. Мне нужен Холмс. Я должен сказать ему…
Я услышал, как входная дверь снова хлопнула, и снова ее не пощадили. На лестнице раздался топот бегущих ног, и тут же нашу квартиру заполонили констебли, которые скрутили непрошеного гостя. Миссис Хадсон потерялась среди скопления людей в униформе. Я быстро пересек гостиную, отыскал нашу экономку и в последний момент выдернул ее из толпы.
Здоровяка в мгновение ока повязали, заломив ему руки за спину и надев наручники. Поняв, что сопротивление бесполезно, мужчина тут же обмяк. К счастью, гостиная и миссис Хадсон не пострадали.
Когда незнакомца уводили, он оглянулся через плечо и посмотрел мне прямо в глаза:
– Эриксон. Билли Эриксон. Скажите Холмсу, что я этого не делал. Пусть он мне поможет… Передайте ему!
Вся компания проследовала вниз по лестнице. Хорошо еще, что, минуя лестничный пролет, они не опрокинули ни столик, ни вазу, стоявшую на нем.
Внезапная тишина после их ухода показалась оглушительной. Сердце бешено колотилось, отчасти от волнения, отчасти от того, что меня слишком резко вырвали из сна.
– Ну и дела, – произнес я.
Миссис Хадсон посмотрела в мою сторону.
– Да уж, – согласилась она.
Затем я услышал, как кто-то снова поднимается в гостиную, минуя семнадцать ступенек. В этот раз шаги были тише, чем топот констеблей и громилы-арестанта. Когда фигура замаячила на лестнице, я понял, что к нам пожаловал инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда.
В последние годы я с гордостью называю Лестрейда другом. Зачастую ему кажется, что они с Холмсом участвуют в некоем соревновании, но инспектор упорный и честный человек, который всегда хочет доискаться до правды. Мы столько всего пережили с Лестрейдом, в том числе вместе прятались жутковатой ночью на мрачных болотах Дартмура, ожидая, когда свершится зловещее покушение на сэра Генри Баскервиля.
Но в тот момент, о котором пойдет речь, я еще не знал Лестрейда настолько хорошо, как теперь. Это было весной 1882 года, через год с небольшим после того, как меня представили инспектору, и сначала он не вызвал у меня той симпатии, которая появилась в процессе дальнейшего общения. Мне казалось, что он попросту использует таланты моего друга, но при этом не отдает ему должное. Холмс же был настроен куда благодушнее и называл Лестрейда и его коллегу Грегсона «лучшими из этой не самой блестящей компании».
– Простите за налет, – сказал Лестрейд, слегка запыхавшись после подъема по лестнице. – Парень чуть не сбежал от нас.
– Он сказал, что его зовут Билли Эриксон. А что он натворил?
Миссис Хадсон направилась к двери и обошла Лестрейда, который сделал несколько шагов вперед, но после моего вопроса замерла, ожидая услышать ответ инспектора.
– Отравил человека. Подсыпал что-то в чай коллеге, представляете себе?
Миссис Хадсон покачала головой и пошла к выходу, возмущенно фыркнув, как умеют только шотландки, – этот звук мы часто слышали, если Холмс излишне досаждал ей.
Когда дверь за ней закрылась, я жестом пригласил Лестрейда занять плетеное кресло и поинтересовался, не хочет ли он выпить.
– Еще слишком рано, доктор. Если только совсем чуть-чуть. Прийти в себя после погони, ну, вы понимаете. – Он взял у меня бокал и осушил его в два глотка, а потом отставил в сторону.
Я предложил:
– Еще?
Инспектор в ответ покачал головой, и тогда я наконец перешел к сути дела:
– А где работал этот Эриксон?
– В компании «Гилдер и сыновья». Это строительная контора, расположенная неподалеку от станции «Паддингтон». Меньше мили отсюда. – Он откинулся в кресле. – Там работает жена владельца, она говорит, что покойный несколько часов назад поссорился с Эриксоном. Это она обвинила Эриксона. Он слышал ее слова и, разумеется, все отрицал. Сидел себе тихонько, когда мы его задержали, ждал, пока мы закончим осмотр и отвезем его в участок. А на улице вдруг вырвался и бросился наутек. Повезло, что мы не потеряли его из виду, хотя нашим парням – стыд и позор, ведь пришлось гнаться за преступником целую милю.
– Особенно учитывая его габариты, – заметил я. – Удивительно, что он обогнал целую толпу офицеров.
– А он всегда был быстрым, – хмыкнул Лестрейд. Я поднял брови в немом вопросе, и инспектор пояснил: – Работал в полиции. В начале этого года был освобожден от своих обязанностей. Помните наши затруднения?
Я кивнул. Ряд инспекторов уволили после того как выяснилось, что они вовлечены в различные преступные схемы, подразумевающие взятки от известных преступников. С поличным поймали во время проверок и нескольких констеблей.
– Он был простым полицейским? – уточнил я.
Лестрейд покачал головой:
– Инспектором. Разумеется, клялся и божился, что невиновен и ничего незаконного не совершал. Я был склонен ему верить. Похоже, Эриксон просто оказался не в том месте и не в то время. Однако он выкрутился. Потом сменил еще несколько работ, но всегда служил в респектабельных местах. На этого строителя успел потрудиться два или три месяца – это самый долгий срок после того, как Эриксон покинул наши ряды, – и якобы изучал там строительное дело.
– А что произошло сегодня утром? – спросил я.
Лестрейд заикнулся было о конфиденциальности, но я предупредил:
– Холмс так или иначе примет участие в расследовании. Эриксон, когда его уводили, попросил нас о помощи. Можете все мне рассказать. Тогда вам, возможно, не придется еще раз передавать информацию Холмсу, хотя в любом случае он наверняка захочет услышать факты из первых рук.
Лестрейд вздохнул и сдался:
– В конторе, где произошло убийство, работают восемь или девять сотрудников, которые задействованы в разных отраслях строительства. Всеми делами заправляют владельцы, Чарльз Гилдер и его супруга. Хотя в названии компании фигурируют некие «сыновья», я их не видел. Эриксон учился там профессии. По-видимому, он вполне ладил со всеми, кроме убитого. Жертву зовут Челтнем, Эрнст Челтнем. Они оба были стажерами в конторе. Челтнем чуть помладше Эриксона, но проработал на Гилдера дольше. Якобы Челтнем начал задаваться на этой почве и попытался руководить Эриксоном, хотя на самом деле не имел полномочий. В итоге Эриксон, по-видимому, какое-то время мирился с существующим положением вещей, хотя окружающие видели, что его все это немного утомляет. Жена владельца, которая заправляет всем в конторе, утверждала, что в последнее время Челтнем приносил планы, над которыми работал Эриксон, и указывал на ошибки. Наш подозреваемый возражал, утверждая, что с его расчетами все нормально, а Челтнем не вправе вносить коррективы.
Сегодня утром они крепко поссорились. Эриксон в итоге вышел проветриться, а потом вернулся и заварил чашку чаю. В конторе все пьют чай из простых белых кружек, довольно крепкий. Это важно, доктор. Когда Эриксон вернулся к столу, к нему подошел Челтнем. С точно такой же кружкой. Они пили чай и вроде как даже помирились и общались вполне по-дружески. Как бы то ни было, Челтнем подсел за стол Эриксона. Коллеги слышали, как он извинялся и якобы даже признался, что сам довел Эриксона. Тот, как всем показалось, принял извинения. Они тихонько болтали несколько минут, вроде как о пустяках. Эриксон сказал, что речь шла о погоде и прочей ерунде: они лишь пытались найти какую-нибудь общую тему. В этот момент в дальнем кабинете раздался звонок. Туда доставили тяжелую мебель. Челтнем встал и пошел помочь, а вскоре за ним последовал и Эриксон. Свидетели единодушно утверждают, что Эриксон задержался всего на минуту. После того как мебель внесли в помещение, оба вернулись к столу Эриксона, Челтнем взял свою кружку и ушел на свое рабочее место. Где-то полчаса все спокойно трудились, а Челтнем попивал чай. Вдруг он захрипел, взмахнул руками, сполз со стула и рухнул на пол. Свидетели позднее вспомнили, что за пару минут до приступа он, казалось, плохо себя чувствовал, сильно потел и ерзал на стуле. Оно и понятно, яд уже начал действовать. Коллеги окружили бедолагу, пытались привести в чувство, напоить водой. Кто-то додумался послать за доктором, но вместо этого им встретился констебль. Увы, когда тот добрался до места, Челтнем был уже мертв.
Случилось это незадолго до моего приезда. Сомнений не оставалось: его отравили. Остальное вы знаете. В результате допроса мы выявили разногласия между Челтнемом и Эриксоном. Жена владельца рассказала про чай. Она предположила, что Эриксон отравил напиток: возможно, подсыпал что-то в чашку Челтнема, пока тот пошел помочь выгрузить мебель, или же добавил яд в свою чашку, а потом поменял их местами. Это легко сделать, поскольку посуда совершенно одинаковая. Кроме того, миссис Гилдер знала, что Эриксон раньше служил в полиции, а потому, по ее мнению, имел доступ к ядам. В любом случае все очевидно, хоть я и ненавижу расследовать отравления. Думаю, Эриксон хотел найти Холмса, чтобы тот запутал нас своими версиями. Но между нами, доктор, тут все ясно как божий день.
Я понял, что больше Лестрейду добавить нечего, и не стал расспрашивать. Мы по-товарищески посидели перед камином еще несколько минут. Инспектор вновь отверг мое предложение налить ему еще бокал и встал:
– Что ж, доктор, мне пора идти в участок. Нужно написать отчет и опросить свидетелей. Строить теории – хорошее дело, но ничто не заменит работу по старинке.
Я не стал комментировать его замечание, а вместо этого сказал:
– Уверен, Холмс скоро свяжется с вами.
Лестрейд кивнул, а потом, пожелав мне доброго дня, откланялся. Я же снова устроился у огня, пытаясь сообразить, когда придет Холмс. Он ушел накануне вечером, намереваясь всю ночь наблюдать за одним питейным заведением в Ист-Энде. Тогда я еще не сопровождал прославленного детектива почти повсюду, как делаю это в последние годы, и все еще прихрамывал после ранений, полученных в Афганистане, а Холмс, зная о моем недуге, лишь изредка просил составить ему компанию.
Вскоре я услышал, как хлопнула входная дверь, а затем раздались знакомые звуки – это Холмс снимал пальто и свою охотничью шапку-двухкозырку, которую в прохладную погоду упорно носил даже в городе. В мгновение ока мой друг преодолел семнадцать ступенек, перепрыгивая с одной на другую, словно кошка, и оказался в гостиной.
– Ага, Уотсон, – сказал он, входя в комнату и вешая на крючок пальто и шапку. – Я рад, что вы здесь. Мне нужна ваша профессиональная помощь. – Он протянул правую руку, на которой красовалась окровавленная повязка вокруг суставов пальцев.
Я достал свой чемоданчик.
– Это становится привычным занятием, – буркнул я, приглашая сыщика сесть на стул около обеденного стола, где сводчатое окно обеспечивало наилучшее освещение. – Однако должен заметить, я рад, что вы хотя бы просите обработать ваши раны, а не игнорируете их, как раньше.
– Уверяю вас, друг мой, что вы мой любимый врач. А кроме того, – добавил Холмс, морщась, пока я обрабатывал спиртом ссадины на опухших фалангах, – вы один из немногих знакомых мне докторов, которых мне не приходилось сдавать полиции за какое-нибудь преступление.
Я перевязал руку заново и напомнил, что после прекращения кровотечения надо снять бинт, чтобы раны обветрились и подсохли.
– Могу ли я поинтересоваться, откуда вы вернулись с такими кровавыми трофеями? – спросил я, закончив работу.
– Это, Уотсон, одна из тех неприятных историй, которые случаются, если собрать на небольшом клочке земли пару миллионов человек. Причем самые отъявленные негодяи у нас скопились на участке в несколько квадратных миль, известном как Ист-Энд. Вы ведь знаете, что я уже какое-то время наблюдаю за таверной «У Бо» – местные переиначили название в «Убогую», поскольку это редкое сосредоточение убожества и порока. Там никто не веселится, не поет и не братается. Женщины обходят это местечко стороной, поскольку знают, что мужчины посещают его с одной лишь целью: напиться. Напиться и забыться. Хотя завсегдатаи этого заведения – никому не нужные отбросы общества, сюда захаживают и те, у кого еще есть близкие люди. Один из таких посетителей недавно исчез, а его дочь, пытающуюся разыскать отца, направил ко мне дружественный инспектор из Скотленд-Ярда. Я бы не вмешивался, но почти в то же время один мой знакомый в правительстве проинформировал меня еще об одном случае, который стал ему недавно известен. Простите, пока я не могу сообщить вам имя моего информатора, Уотсон, он желает сохранить анонимность из-за характера своей деятельности.
В тот момент я не догадывался, но позднее понял, что Холмс говорил о своем брате Майкрофте, личность которого он открыл мне лишь осенью 1888 года. До того момента я считал, что у великого детектива в Англии так же мало родственников, как и у меня.
– Сейчас я не могу открыть вам детали, Уотсон, поскольку обещал держать все в тайне, чтобы не началась паника. Достаточно сказать, что источник в правительстве проинформировал меня, что в трущобах Лондона похищают и убивают людей, а тела продают в самые известные больницы для препарирования студентами-медиками. Словно бы вернулись Берк и Хейр, ведь преступники не выкапывают тела с местных кладбищ, а сами множат трупы. Разумеется, общественность вряд ли сильно озаботят систематические убийства богом забытых нищих с Ист-Энда. Но может получиться и наоборот: начнется паника, которой правительство не хотело бы допускать. Отсюда и заинтересованность моего информатора. И определенно общественности очень не понравится, что в преступных схемах участвуют респектабельные медицинские учреждения. В любом случае убийствам нужно положить конец.
Я установил связь между пропавшим отцом девушки и тем случаем, о котором рассказал мне мой источник в правительстве. Опуская подробности, – Холмс помахал забинтованной рукой, – я пришел к выводу, что этого человека похитили убийцы из таверны «У Бо». Поскольку там собираются одинокие отщепенцы, их вряд ли кто-нибудь хватился бы. Дальнейшие расспросы подтвердили, что оттуда и раньше пропадали люди, однако у них не оказалось любящих дочерей, пожелавших отыскать их. Я отправился дежурить подле таверны при поддержке моей «нерегулярной армии».
– Но разумно ли втягивать в это дело детей? – спросил я.
«Нерегулярной армией с Бейкер-стрит» Холмс называл ватагу мальчишек-беспризорников, которые могли проникнуть куда угодно, оставаясь при этом никем не замеченными. Они были бесконечно преданы великому детективу, поскольку он им доверял и ценил их, в отличие от остальных.
Мой друг помрачнел:
– Возможно, вы правы. В таверне орудуют настоящие злодеи, Уотсон, не испытывающие никакого уважения к чужой жизни, пусть даже речь о жизни никчемной и жалкой. Однако мальчики лишь дежурят на прилежащих улицах, вдали от логова злоумышленников. Мои помощники просто должны запоминать экипажи, которые курсируют по улице, где расположена таверна «У Бо».
Достаточно сказать, что в итоге мы поймали убийц с поличным. К несчастью, тот человек, которого я изначально искал, оказался одной из жертв, и мы не смогли предотвратить его убийство. Однако мой информатор в правительстве заверил меня, что всех участников преступлений, включая и самого Бо, – похитителей и убийц, а также врачей, которые покупали тела, – накажут по всей строгости закона. И здесь, Уотсон, речь не о том законе судейских мантий и напудренных париков, где ловкий адвокат может найти лазейку для богатого клиента, а о негласном, но эффективном законе, который использует правительство, когда справедливость должна восторжествовать, но без шума.
Я задумался о неумолимой справедливости, о которой говорил Холмс. Кажется, я всегда подозревал, что правительство при необходимости применяет жесткие меры, но в подробности особенно не углублялся. Понятное дело, расспрашивать Холмса о деталях дела было бесполезно. Его слово нерушимо, и если прославленный детектив пообещал не раскрывать подробностей, то так оно и будет. Однако я не мог отделаться от тревожной мысли: а что, если больница Святого Варфоломея, где я проходил практику, прежде чем в 1881 году познакомился с Холмсом, была одним из медицинских учреждений, замешанных в преступлениях?
Студентом я особо не задумывался, откуда берутся трупы, на которых мы учимся. Мы быстро перестали проводить ассоциации между живыми дышащими существами и остывшими сломанными механизмами, которые лежали на столах перед нами. Но если люди – включая докторов, которых, возможно, я знаю и уважаю, – замешаны в подобном преступлении, то они настолько ожесточились, что утратили всякое сочувствие и к живым, и к мертвым.
В прошлом я уже помогал великому сыщику в паре расследований, в ходе которых осознал, что секретное правосудие, о котором говорит Холмс, действительно существует. Меня терзало подозрение, что в ближайшем будущем несколько видных врачей уйдут в отставку, а то и внезапно умрут или попросту исчезнут. И мне никогда не узнать, с кем это случилось по естественным причинам, а кто наказал сам себя.
Помолчав немного, я сказал:
– Кстати, к нам сегодня заходил посетитель. Мужчина по имени Билли Эриксон. Но его почти сразу арестовали.
– Эриксон, – повторил Холмс. – Хороший парень, только невезучий. Лично я пришел к выводу, что к громкому скандалу в Скотленд-Ярде он никоим образом не причастен. Однако моих заверений не хватило, чтобы сохранить ему работу. Как я понял, он вполне неплохо устроился стажером в какую-то контору. – Он взглянул на дверь и улыбнулся: – По возвращении я заметил, что у нашей двери возятся какие-то парни, но не присматривался, решив, что это вы праздновали что-то со своими друзьями. – Я нахмурился, а мой друг продолжил: – Так чего хотел Билли?
Я описал сцену театрального появления Эриксона и его последующего ареста, а потом пересказал короткий отчет Лестрейда о событиях, приведших к преследованию и поимке подозреваемого. В середине рассказа миссис Хадсон принесла горячий чай. К ее чести, она даже не попыталась остаться и подслушать нашу беседу, хотя, разумеется, ей не терпелось узнать подробности сегодняшнего инцидента.
Холмс поднялся, отставив недопитую чашку, и подошел к книжным полкам, где лежали его записи. Я слышал, как он пару минут шуршал страницами и что-то тихонько бормотал, а потом поставил папку на место и сел обратно.
– Нет ничего о компании «Гилдер и сыновья», – проворчал он. – Мои записи подтверждают то, что я говорил о Билли Эриксоне. Честный парень, но невезучий. – Он снова поднялся и многозначительно взглянул на чашку, которую я в тот момент подносил к губам. – Если вы закончили, Уотсон, то стоит отправиться в участок, чтобы поговорить с клиентом.
Меньше чем через полчаса мы сидели в кабинете, ожидая, когда приведут арестованного. Когда появился Эриксон, все еще в наручниках, Лестрейд предупредил, что у нас есть лишь ограниченное время.
– Констебль останется дежурить у дверей на тот случай, если он вам понадобится, джентльмены, – подчеркнул инспектор.
В комнате стоял полумрак; освещалась она лишь газовым фонарем, закрепленным на стене, да светом, падавшим из зарешеченного окна, расположенного высоко над уровнем пола. Холмс и Эриксон с минуту пристально разглядывали друг друга, а потом сыщик наконец спросил:
– Билли, как вы угодили в эту передрягу?
– Я и сам не понимаю, мистер Холмс. Все, что я знаю, – Челтнем умер прямо у меня на глазах. Я решил, что у него удар. Даже когда вызвали полицию, я счел, что это обычное дело. Я же служил в полиции, мистер Холмс. Если бы я заподозрил неладное, то определенно обратил бы больше внимания на происходящее. И тут я слышу, что миссис Гилдер обвиняет меня в преступлении, причем я даже не заметил, как оно произошло. Внезапно меня окружили констебли и заявили, что я арестован по подозрению в убийстве. В тот момент мне показалось, будто свет вокруг померк, словно я оказался в туннеле. Кровь шумела в ушах, я поверить не мог в такую невезучесть. А потом подумал о вас. Я еще служил в полиции, когда вы раскрыли запутанное убийство в Норвуде. Помните, там одного парня нашли мертвым в кабинете, а на голове у него было надето пять свадебных венков?
Холмс кивнул, однако я ничего не знал о том деле. Эриксон продолжил:
– Я никогда не забуду, мистер Холмс, вашу лекцию о том, как важны мелочи. Вот я и решил, что нужно позвать вас на помощь. Я даже сам не успел понять, что делаю, как вырвался из рук полицейских и помчался по Прайд-стрит по направлению к вашему дому. Разумеется, констебли бросились за мной, но я о них не думал, просто машинально огибал экипажи и пешеходов, пока не увидел вашу дверь. Ваша экономка стояла на пороге – наверное, проверяла почту, – и я проскочил мимо нее внутрь. Затем я поднялся по лестнице и успел поговорить с этим джентльменом, – он кивнул в мою сторону, – а потом Лестрейд и его парни скрутили меня.
– Хорошо, Билли, – сказал Холмс. – Что же случилось в то утро в конторе Гилдера, перед тем как Челтнем умер?
Эриксон обрисовал ход событий, и его рассказ удивительным образом совпал с тем, что Лестрейд поведал мне чуть раньше.
– Я не знаю, как его отравили, мистер Холмс, – сказал в заключение Эриксон. – Знаю только, что яд мог предназначаться мне.
– Мне тоже пришла на ум такая версия, – ответил Холмс. Он встал. – Хорошо, Билли. Мне нужно кое-кого опросить и понять, сможем ли мы докопаться до сути. Мы вернемся, если потребуются детали.
Эриксон протянул сыщику руку, все еще в наручниках:
– Спасибо, мистер Холмс. Я знаю, что не совершал этого, а вы выясните правду, и меня скоро освободят, я уверен.
Он пожал руку и мне, а потом повернулся к выходу. Дверь тут же распахнулась, и мы увидели констебля, который ждал арестанта, чтобы отвести его в камеру. После того как они удалились по коридору, в комнату проскользнул Лестрейд:
– Ну, мистер Холмс? Вы согласны, что мы взяли того, кого нужно?
Мой друг пару мгновений не отвечал, а потом произнес:
– Посмотрим, Лестрейд, посмотрим, – и вышел без дальнейших объяснений.
Я встретился взглядом с удивленными глазами Лестрейда, пожал ему руку, пробормотав слова благодарности, и поспешил за Холмсом.
На улице детектив подозвал экипаж.
– Вот так история, Уотсон, – сказал он. – А вдруг в один прекрасный день окажется, что Лестрейд прав? – Холмс выдал свою обычную язвительную усмешку. – До конторы Гилдера совсем близко, но я заметил, что у вас болит нога. Хотя день определенно очень приятный, воздержимся от пешей прогулки и наймем кэб.
Наш экипаж с грохотом поехал на запад, преодолев короткое расстояние по нескольким оживленным улицам и миновав ряд не столь людных переулков. Когда мы повернули на Прайд-стрит, я не обратил внимания на дом с номером «7», не зная в тот момент, что через шесть лет он станет моим пристанищем, где я поселюсь со второй женой Мэри и приобрету небольшую, но постоянно растущую медицинскую практику. Спустя долгие годы здесь же обоснуется один родственник Холмса. Но все это дело будущее: в день убийства Челтнема я понятия не имел, что буду жить на Прайд-стрит неподалеку от Паддингтона.
Компания «Гилдер и сыновья» располагалась в старом невысоком здании – всего два этажа и подвал. Первый этаж изначально занимала какая-то лавка, но в последнее время тут поставили перегородки, чтобы создать небольшую зону для приема посетителей. Остальную часть помещения занимали чертежные столы и переговорные. Большая дверь вела на склад. Я видел раздвижные ворота, которые выходили на погрузочную площадку за домом. Второй этаж был перегорожен и разделен на кабинеты, а подвал также отдан под склад. Здание недавно покрасили, внутри явно шел ремонт, доказательством чему служили декоративная лепка и отделка.
Когда мы вошли, в приемной оказалось пусто, хотя над дверью и прозвонил маленький колокольчик. Мы немного подождали, но никто не вышел нас поприветствовать. Внутри пахло плесенью, хотя кругом царили чистота и порядок. Мы услышали через дверь приглушенные голоса и, не сговариваясь, прошли дальше.
В разных углах большой комнаты собрались небольшими группами сотрудники. Чертежные столы пустовали, забытые планы лежали в беспорядке. По мере того как работники замечали незваных гостей, все постепенно смолкали. Самой последней замолчала грузная женщина, стоявшая к нам спиной. Почувствовав неладное, она обернулась и увидела меня и Холмса.
Пока дама шла через комнату, у меня была возможность рассмотреть ее: чуть за сорок и, судя по неуклюжей походке, страдает плоскостопием; платье шилось на фигуру килограммов на пять постройнее, а густые белокурые волосы выбились из строгого пучка и торчали, словно пружинки. Дама явно нарумянилась, но при этом не предприняла ничего, чтобы скрыть неровность кожи и несколько оспин. Яркость румян контрастировала с природным сероватым цветом ее лица и светлыми волосами, отчего казалось, что на скулах у нее синяки. Глаза были блестящие и светлые, но необычно близко посаженные, и в них не читалось никаких признаков скорби.
– Что вам надо? Вы из полиции? Репортеры? – спросила она.
– Не то и не другое, – ответил мой друг.
Он не успел продолжить, поскольку женщина перебила:
– Тогда уходите. Нам нужно работать. – Затем, словно бы поняв, что нужно как-то утвердить свою власть, дама добавила: – Я миссис Гилдер.
– Добрый день, – поздоровался детектив. – Я Шерлок Холмс, а это мой помощник доктор Джон Уотсон.
Миссис Гилдер не удостоила меня и взглядом. Ее глаза были прикованы к лицу сыщика; они сузились от раздражения.
– Я знаю, кто вы, мистер Холмс, – бросила она, подойдя к нам почти вплотную, – достаточно близко, чтобы заглянуть моему другу прямо в глаза. – Я о вас слышала. Уверена, вы здесь из-за сегодняшнего ужасного происшествия. Но вам тут расследовать нечего, не так ли? Дело раскрыто, полиция поймала убийцу.
– Я бы хотел задать вам пару вопросов, – заявил Холмс. – И мистеру Гилдеру по возможности.
– Он болен. Неудивительно после событий последних месяцев. – Миссис Гилдер отвернулась, ища кого-то взглядом. – Роббинс, – сказала она, обращаясь к тощему седому мужчине, стоявшему за одним из чертежных столов, – проводи наших гостей на выход.
С этими словами хозяйка конторы демонстративно вышла из комнаты. С нами определенно никто здесь не хотел общаться. Роббинс, странно ссутулившись, подошел к нам и тихо произнес, указывая на дверь, ведущую в приемную:
– Сюда, господа.
Нам ничего не оставалось делать, кроме как последовать за ним. Я кожей ощутил молчание, которое повисло в комнате, пока остальные работники наблюдали, как мы уходим. Стоило нам удалиться, за закрытой дверью снова возобновилась беседа. Роббинс проводил нас через приемную на улицу.
– Простите миссис Гилдер за резкость, господа. Обычно она более любезна, но сегодняшние события… – Он осекся, вспомнив о том, что случилось утром.
– Мы понимаем, – заверил его Холмс. – А что произошло с мистером Гилдером? Мой друг доктор. Возможно, он сможет помочь.
– У мистера Гилдера свой врач, доктор Россман. Хороший старикан. Он лечит все семейство еще с момента рождения мистера Гилдера. Уверен, у него все будет хорошо, сэр. Он сильный человек. Я о мистере Гилдере. Просто нужно оправиться от событий последних месяцев.
– Да, – кивнул Холмс, – миссис Гилдер упоминала об этом. А разве до сегодняшнего убийства произошло что-то еще?
– Ну, ничего такого, как нынешним утром, сэр. Слава богу. Не хотелось бы снова увидеть нечто подобное. Нет, просто пару месяцев назад оба сына мистера Гилдера умерли от отравления едой, а за пару месяцев до этого скончалась и первая жена мистера Гилдера. Она какое-то время уже болела, так что ее смерть не стала ни для кого из нас сюрпризом.
– Первая жена? То есть нынешняя миссис Гилдер появилась недавно?
– Да, сэр. Она работала экономкой у Гилдеров несколько месяцев до смерти первой супруги. Мне кажется, с прошлой осени. А потом помогла хозяину справиться с горем. Достаточно быстро она начала участвовать и в делах фирмы, предлагала различные идеи по улучшению работы. Мы и глазом моргнуть не успели, как они поженились.
Я видел, что Холмс готов задать очередной вопрос, но внезапно Роббинс понял, что, похоже, заболтался с нами дольше положенного, извинился и сказал, что нужно вернуться к работе. Холмс спросил, нельзя ли встретиться с Роббинсом попозже и поговорить о произошедшем, но тот не дал прямого ответа, просто простился и скрылся в здании.
Мы медленно пошли на восток по Прайд-стрит. Холмс погрузился в размышления, а через пару минут опомнился и спросил, не хочу ли я нанять кэб. Однако нога не доставляла мне неудобств, а потому я сказал, что стоит прогуляться.
Я позволил другу вести меня и не удивился, когда через пару минут мы вновь оказались около полицейского участка. Холмс попросил пригласить Лестрейда, и вскоре тот вышел из дальнего кабинета.
– Отчет о вскрытии? – переспросил он, когда Холмс задал первый вопрос. – Я как раз читал его, когда вы пришли. Отравление стрихнином. Неудивительно, учитывая симптомы и скоротечность. Остатки стрихнина обнаружились в чашке Челтнема и в его крови. – Он заглянул в пачку листов в руке. – Strychnine nux vomica. Почти половина семечка. Вы же понимаете, мистер Холмс, что и меньшей дозы хватило бы для летального исхода.
Он протянул бумаги моему другу, который быстро просмотрел записи.
– Нам не придется идти в морг, Уотсон, – сказал сыщик. – Стрихнин очень горький, Лестрейд. Челтнем никак не прокомментировал, что почувствовал его в чае?
– Видимо, нет. Просто взял и выпил. Несколько человек сообщили, что Челтнем любил очень крепкий чай. Заваривал его почти как кофе, никакого сахара, никаких сливок. Это знали все в офисе. Эриксон подтвердил. Он признался, что и сам любит крепкий чай. Наверное, это единственное, что объединяло их с Челтнемом.
– Эриксон еще здесь? Его не перевезли? – спросил Холмс. – Я бы хотел переговорить с ним.
– Да, он тут, мистер Холмс. Следуйте за мной, джентльмены.
Лестрейд провел нас по узкому коридору мимо дверей, ведущих в камеры. Возле четвертой справа инспектор остановился, посмотрел в глазок и жестом велел констеблю, дежурившему поблизости, отпереть дверь.
– Дайте знать, когда захотите выйти, – велел Лестрейд на прощанье.
Эриксон лежал на нарах, но не спал. Когда мы вошли, он повернулся и сел, причем не выглядел ни обеспокоенным, ни расстроенным.
– Как успехи, джентльмены? – поинтересовался он.
Я понял, что бедняга действительно безоговорочно верит в талант великого сыщика.
– Пока никак, – признался Холмс, – но я хочу задать еще пару вопросов. Мы побывали в конторе у Гилдера, но нас там приняли не слишком приветливо.
– Неудивительно, – сказал Эриксон, приглашая нас присесть на край койки. Мы оба отказались. – Я проработал там пару месяцев, но успел заметить нездоровую атмосферу. Вроде как неписаное правило: не лезь в чужие дела, просто делай свою работу. Я связывал такую настороженность с недавними смертями в семье Гилдера.
– Да, мы слышали об этом от одного из сотрудников по имени Роббинс. Что вам о нем известно?
– Ах, Роббинс. Он начинал как стажер, лет двадцать назад. Знает все что только можно о строительстве, но так и не смог подняться по карьерной лестнице. Мне кажется, это даже на руку Гилдерам. Другой на месте Роббинса захотел бы стать партнером или перешел бы в другое место на лучшую должность. Роббинс же просто работал дальше. Он – настоящая опора этой организации.
– Насколько я понял, первая миссис Гилдер умерла накануне Рождества, а сыновья чуть позже. Вы в тот момент уже работали в конторе?
– Нет, сэр. Я получил место через пару недель после смерти сыновей. Они отошли в мир иной в середине марта, а я заступил в начале апреля.
– Смерть прямо-таки преследует мистера Гилдера, – заметил Холмс. – Как так вышло, что он потерял всех родных за столь короткое время?
– Я не знаю подробностей, – признался Эриксон. – У первой миссис Гилдер вроде было больное сердце. Она слегла, а однажды, когда ее муж и сыновья были на работе, прислуга обнаружила ее мертвой.
– А что произошло с сыновьями? – спросил Холмс. – Несчастный случай?
– Нет, не совсем. Не в том смысле, который вы вкладываете, мистер Холмс. В компании было массовое пищевое отравление. Многие сотрудники тогда пострадали: мучились животом, как я понял. Пришлось даже закрывать контору на пару дней. Б́ольшая часть работников выздоровела, сыновья вроде тоже пошли на поправку, но потом им вдруг стало хуже, и они оба внезапно умерли. Поговаривали даже о холере или вроде того. Власти не хотели паники, а потому проверили воду на предмет заражения, но все оказалось нормально. В итоге пришли к выводу, что дело в пищевом отравлении. Незадолго до случившегося в компании проводили общее собрание – возможно, все тогда что-то не то съели.
Холмс задумался на минуту, потирая пальцем нижнюю губу, а потом уточнил:
– А нынешняя миссис Гилдер помогала своему мужу в офисе, когда вы пришли на работу?
– Да, сэр. Мистер Гилдер тогда был убит горем, работал из рук вон плохо – ну, вы понимаете, ему казалось, что жить теперь незачем, осталась только компания. Миссис Гилдер, которая тогда еще была мисс Уикетт, стала его посредником, передавая распоряжения Роббинсу и остальным сотрудникам, пока сам хозяин сидел, запершись в кабинете. Всего через пару недель после этого они объявили о желании сочетаться браком. Гилдер объяснил, что понимает: после смертей родных прошло слишком мало времени, однако мисс Уикетт нужна ему, и он не хочет ждать. Некоторые, конечно, перешептывались, но я тогда был новичком, едва знал их, а потому не обращал внимания на сплетни. – Эриксон потер нос. – В последнее время мистер Гилдер все время проводит дома, а его новая жена взяла на себя руководство конторой.
– У вас были хорошие отношения с коллегами? Как вы ладили с Челтнемом?
– Нормальные, мистер Холмс. Что бы там ни говорили, но я уже достаточно взрослый, чтобы уметь уживаться с людьми, а Челтнем никогда не делал ничего такого, за что его стоило убивать. Он действовал мне на нервы, поскольку постоянно пытался найти ошибки в моих расчетах, хотя я на самом деле хорошо справлялся, просто мой стиль работы отличается от его. Два разных пути прийти к одному ответу, если вы понимаете, о чем я.
– А остальные? – спросил Холмс. – Если вы не убивали Челтнема, то это сделал кто-то другой. Стрихнин не валяется на каждом углу и не может оказаться в чашке случайно. Если не вы, то кто-то другой убил Челтнема, – повторил сыщик, – или же по какой-то причине пытался отравить вас.
– Я думал в эту сторону, сэр, но ни к чему не пришел, – вздохнул Эриксон. – У меня нормальные отношения со всеми. У Роббинса я многому научился, да и другие всегда вели себя дружелюбно. За пределами конторы мы никогда не встречались, разве что миссис Гилдер я видел разок.
– Да? – оживился Холмс. – При каких обстоятельствах?
– Дайте подумать. Где-то в районе прошлого Рождества. Я тогда работал в полиции и опрашивал жителей того района, где живет мистер Гилдер, не видели ли они чего подозрительного. В нескольких домах по соседству произошли кражи со взломом. В том числе я заходил и в дом Гилдеров. Дверь открыла его теперешняя жена, она тогда работала экономкой и носила девичью фамилию Уикетт. Должно быть, первая миссис Гилдер только-только скончалась, поскольку на двери висел черный венок. Разумеется, я ее запомнил. Вы видели эту даму? У нее довольно необычная внешность, как вы заметили: эти светлые кудри врезаются в память. Я пришел тогда, объяснил, в чем дело, и спросил, нельзя ли поговорить с хозяевами, на что получил отказ. Я спросил, кто умер, и мисс Уикетт ответила, что хозяйка. Я выразил соболезнования и откланялся.
– Больше вы с ней не встречались вне офиса?
– Ни разу. Вскоре я ушел из полиции, успел поработать в нескольких странных конторах, а потом нашел место у Гилдера. На самом деле, та встреча в декабре не произвела на нее впечатление. Всего пару недель назад мы с ней говорили, и я упомянул о том, как любезно она со мной пообщалась, когда я заглянул под Рождество. Миссис Гилдер напрочь забыла о том случае, пока я не напомнил. Она, казалось, удивилась, что я служил в полиции, а теперь работаю на ее мужа. Мы еще пошутили, что мир очень тесен.
Холмс немного помолчал, потом поднял голову:
– Думаю, на сегодня все, Билли. – Он повернулся к двери. – Надеюсь, вскоре будут добрые вести. – Сыщик постучал, чтобы нас с ним выпустили.
Эриксон спросил:
– Я могу надеяться, мистер Холмс?
– Появилась зацепка, – ответил мой друг на прощанье, выходя из камеры. – Маленькая зацепка, но я раскручу эту ниточку, и посмотрим, куда она приведет.
Вернувшись на Бейкер-стрит, Холмс задержался в прихожей, чтобы снять пальто, а потом подошел к полке у камина, где хранились его записи. Очевидно, он не нашел того, что искал, поскольку снова вернулся на лестницу, поднялся на чердак и даже не спустился, когда миссис Хадсон подала чай. Я поднялся взглянуть, как он там, и обнаружил знаменитого сыщика сидящим на полу по-турецки. Он просматривал кипы газет, которые хранил все эти годы, разложив в соответствии со своей особой, весьма эксцентричной системой.
Через час Холмс спустился, весь в пыли, но воодушевленный. Он вызвал посыльного и отправил несколько телеграмм. За ужином детектив в основном молчал, ковыряя еду в тарелке с отсутствующим видом, а потом пересел в кресло и зажег трубку.
Я же почти весь вечер читал, но книга мне так наскучила, что в конце концов я собрался спать. Холмс поднял голову.
– Остается только ждать ответа на мои телеграммы, больше пока Эриксону ничем не помочь. А пока что я завтра поищу концы в деле о событиях в таверне «У Бо».
Я встал и потянулся. Похоже, Холмс собрался просидеть в кресле всю ночь, куря и размышляя: он имел обыкновение рассматривать проблему под разными углами, пока наконец не находил разгадку.
– А что вы хотите прочесть в ответах на свои телеграммы? – поинтересовался я.
– Разрешение эксгумировать останки родных Гилдера.
На этой жутковатой ноте я поднялся в свою спальню и отправился в постель.
На следующий день я почти не виделся с Холмсом. У меня самого нашлись дела утром, а мой друг ушел до вечера и вернулся перед самым ужином, причем не удивился, когда я сказал, что на вчерашние телеграммы ответа не поступило.
– Как я и думал, – прокомментировал он. – У меня выдалась пара свободных минут, так что я позвонил в пару мест, а еще коротко переговорил с доктором Россманом, семейным врачом Гилдеров. Он лечил еще его матушку, а самого Гилдера знает с рождения. Если учесть, что мистеру Гилдеру за шестьдесят, можете себе представить, что Россман уже весьма почтенный старец. Увы, добрый доктор не смог добавить ничего к тому, что мы уже узнали. Он осматривал миссис Гилдер накануне смерти, а потом лечил и сыновей через пару месяцев, и убежден, что женщина скончалась из-за слабого сердца, а юноши не смогли оправиться от пищевого отравления, источником которого стала контора Гилдера. Он считает, что обоим молодым людям в наследство от матушки досталось слабое здоровье, что и послужило причиной столь тяжелой реакции. Как ни странно, обоим сыновьям Гилдеров, Стюарту и Генри, было чуть за двадцать. Видимо, сначала у супругов не получалось завести детей, а потом, когда они уже не надеялись, миссис Гилдер забеременела и родила мальчиков-погодков. Россман считает, что эти незапланированные беременности дополнительно износили ее и без того нездоровое сердце.
Потом мне удалось передать записку Роббинсу и попросить его выйти на пять минут и пообщаться со мной. Он задержался, и я вообще уже решил, что он не появится. Однако Роббинс пришел, и мы проговорили почти четверть часа. Он ничего особо не добавил к имеющимся у нас сведениям, разве что пару деталей о личности второй миссис Гилдер, в девичестве Уикетт.
Роббинс поведал, что она приступила к обязанностям экономки осенью прошлого года. Однако вскоре стала проводить слишком много времени в компании. Началось с того, что она приносила в контору корзинки с обедом для мистера Гилдера и сыновей, частенько подолгу задерживалась и явно интересовалась делами предприятия. К весне она уже стала там постоянной гостьей, и, кстати сказать, на праздновании дня рождения мистера Гилдера, после которого и произошло массовое отравление, именно мисс Уикетт готовила б́ольшую часть угощения, которым потчевали работников.
Я попытался навестить хозяина дома, но его нынешняя экономка сказала, что доктор запретил ему подниматься с постели, а потому он не принимает посетителей. Экономка добавила, что все вопросы касательно компании можно обсудить с миссис Гилдер в конторе, но я решил не возвращаться туда. Зато я зашел к вдове Челтнема. Она не смогла дать никаких зацепок относительно того, кто мог желать смерти ее мужу, и утверждала, что за пределами работы он ни с кем из коллег не общался. А еще я встретился с Лестрейдом, изложил ему свою версию и даже умудрился убедить его в том, что она как минимум имеет право на существование, а потому процесс эксгумации пройдет без нашего участия. Правда, я надеюсь, что Лестрейд привлечет нас в самом конце, если мои подозрения оправдаются.
Я попросил великого сыщика поделиться его версией, но Холмс в ответ лишь улыбнулся:
– Интересно, сможете ли вы сами догадаться, старина. Я видел, как в какой-то момент, когда я рассказывал о событиях сегодняшнего дня, на вашем лице блеснуло понимание.
Я не обиделся на скрытность Холмса, поскольку уже знал отличительную черту его характера – хранить свои догадки втайне, а потом весьма театральным образом раскрывать их. Я встал и подошел к своему столу, стоявшему между окнами. Холмс проводил меня взглядом, а потом и сам поднялся. Написав на листке бумаги два слова, я запечатал его в конверт, который положил на каминную полку:
– Вот мое решение, дружище. Увидим, прав ли я.
Холмс улыбнулся:
– Увидим.
Я спросил, есть ли какие-то новости по делу о таверне «У Бо». Детектив ответил коротко:
– Я работаю. Простите, но больше пока я ничего не могу вам сказать, Уотсон. Это действительно необычное дело.
Я промолчал, понимая, что больше из него ничего не выудишь.
На следующее утро, когда мы завтракали, Холмс получил телеграмму. В нетерпении развернув ее, он прочел текст, усмехнулся с довольным видом и бросил листок мне, а сам пошел в спальню, по пути снимая халат. В телеграмме говорилось: «Стрихнин присутствует. Встречаемся у Гилдера как можно быстрее, будем брать. Лестрейд».
Мы почти сразу же нашли свободный экипаж и за считаные минуты оказались перед зданием компании «Гилдер и сыновья». Полиция уже прибыла, и, когда мы поднимались, два констебля выводили сломленную и подавленную миссис Гилдер на улицу. За ней шел Лестрейд. За спиной инспектора маячил Роббинс: заламывая руки, он через плечо что-то объяснял группе сотрудников, которые оставались в тени.
Увидев Холмса, миссис Гилдер встрепенулась и начала осыпать его такими ругательствами, которые вряд ли ожидаешь услышать из уст дамы, тем более ее статуса. Однако манеры женщины после первой нашей встречи кардинально изменились: она вела себя как базарная торговка и не переставала изрыгать проклятия, даже когда ее сажали в тюремную карету, чтобы перевезти в полицейский участок.
Лестрейд стоял за нашими спинами, пока мы наблюдали, как карета удаляется по Прайд-стрит.
– Мистер Холмс, доктор Уотсон, – произнес инспектор, – стрихнин оказался там, где вы и говорили. Должен признаться, что я действительно рискнул, мистер Холмс. Но, как говорится, все проверяется на практике. Мне пора, но жду вас сегодня в участке. – Он повернулся на каблуках и последовал обратно в офис Гилдеров.
– Очередной триумф инспектора Лестрейда, – пробормотал Холмс себе под нос.
– Полагаю, вы мне все объясните, – отозвался я.
– Разумеется, мой дорогой Уотсон, – ответил прославленный детектив. – Но давайте вернемся на Бейкер-стрит. Незачем обсуждать дела на улице, когда можно прекрасно поговорить перед камином.
Уже через несколько минут мы оказались в нашей уютной гостиной и устроились у огня, попивая кофе, который даже не успел остыть после завтрака. Холмс жестом попросил меня подойти к каминной полке.
– Могу я увидеть, что вы написали? – поинтересовался он.
Я встал и протянул ему конверт, не сумев скрыть улыбки. Холмс разорвал конверт и вытащил листок бумаги.
– «Миссис Гилдер», – прочел он. – Очень хорошо, Уотсон. Вы молодец. Скажите, как вы пришли к этому выводу?
– Да ничего сложного. Эту даму просто окружала смерть.
– Но то же самое можно сказать и о мистере Гилдере, – напомнил Холмс.
– Что правда, то правда, – кивнул я. – Вы об этом уже говорили. Однако я не видел здесь его личной выгоды. Он мог бы прикончить свою супругу, чтобы жениться на экономке, мисс Уикетт, но зачем убивать собственных детей? Я не видел повода и для отравления Челтнема или Эриксона, кто бы из них ни предполагался жертвой. Вообще-то поначалу я не находил причин и для миссис Гилдер убивать Челтнема или Эриксона, если только она не решила, что один из них обнаружил ее связь с предыдущими смертями. Кроме того, я подозревал, что в деле может быть замешан Роббинс или кто-то из сотрудников, с кем мы не встречались, но опять-таки не мог придумать, как и почему они это сделали. И хотя того же Роббинса, несомненно, волнует развитие компании, ему явно недостает амбиций, чтобы совершить убийство. В итоге мой окончательный выбор пал на миссис Гилдер. Определенно, она лицо заинтересованное. Ведь теперь она жена владельца компании. К тому же вы говорили мне, что яд – любимое оружие женщины.
– Зачастую это правда, Уотсон, хотя не всегда. Я тоже почти сразу заподозрил миссис Гилдер по тем же причинам, что и вы. Услышав печальную историю семьи, я понял, что она наиболее вероятный подозреваемый: именно она выиграла бы после смерти первой супруги Гилдера. Мисс Уикетт довольно быстро заняла место покойной и женила на себе вдовца. Гибель сыновей лишь упростила дело. Да и мистер Гилдер после смерти своих родных совсем сдал. Все это указывало на нее как на убийцу или как минимум основного подозреваемого, на которого стоит обратить особое внимание. Разумеется, смерти могли быть вызваны естественными причинами – проблемы с сердцем у женщины средних лет и пищевое отравление, от которого пострадал весь коллектив; сыновья же умерли лишь по случайности, поскольку отличались слабым здоровьем. А кончина Челтнема могла вообще не иметь никакого отношения к этим трагедиям: причиной убийства могли стать какие-то факты, связанные с его личной жизнью, а не с работой; его даже могли отравить по ошибке вместо Билли Эриксона.
После нашего возвращения на Бейкер-стрит сегодня утром я порылся в старых газетах на чердаке – хотел найти статьи о смертях в семье Гилдеров. Увы, никаких деталей, кроме того, что мы уже и так знали, выяснить не удалось. Остаток вечера я провел, строя разные теории и отвергая их. Раз за разом я создавал хитроумные цепочки, которые могли бы связать предыдущие смерти с убийством Челтнема, но постоянно отметал очередные версии, пока не появилась одна, которая показалась мне лучше других. Моя идея заключалась в том, что первую миссис Гилдер все-таки каким-то образом убила мисс Уикетт, которая жила с ней под одной крышей. Смерть от сердечного приступа вполне сгодилась бы, либо же кончину можно было спровоцировать иначе, но в любом случае полиция вряд ли стала бы расследовать этот инцидент, поскольку миссис Гилдер уже какое-то время болела.
Я не сомневался, что экономка положила глаз на своего хозяина. Помогла ли она его первой жене покинуть бренный мир или смерть оказалась случайностью, для моей версии не столь важно, поскольку я чувствовал, что последующую гибель двоих сыновей нужно изучать в свете убийства Челтнема. Как вы знаете, Уотсон, некоторые симптомы употребления стрихнина сходны с признаками пищевого отравления. Предположим, что экономке удалось испортить еду, которую она сама и привезла на собрание сотрудников, чтобы вызвать массовое отравление и скрыть свой изначальный замысел. Вы же понимаете, есть способ провернуть подобное, если человек, замысливший преступление, дьявольски умен.
Я кивнул:
– Она могла просто использовать какой-то несвежий ингредиент при приготовлении еды. Скорее всего, протухшую рыбу…
– Именно, – согласился Холмс. – Пищевое отравление вызвало бы серьезные симптомы. Без сомнения, злодейка выбрала блюдо, которое любили и сыновья. Возможно, она даже отравила еду, которую подавала им дома, чтобы еще сильнее подорвать их здоровье. Если положить яд в блюдо, предназначенное для общей трапезы на празднике в конторе, то пострадают все, кто его попробовал. И даже если кто-нибудь из работников вдруг умер бы, все последующие события лишь получили бы дальнейшее обоснование. Таким образом, все сотрудники отравились, скрыв в итоге зловещий план экономки. Юноши боролись с недугом, при этом они восстанавливали силы дома, а там их поджидала мисс Уикетт, которая, разумеется, заботливо поила их бульонами или чем-то еще для подкрепления сил, куда по мере необходимости добавляла яд, вызывая рецидивы и ослабляя организмы молодых людей. В конце концов ей удалось подсунуть им стрихнин, который, возможно, она дала и их матери несколько месяцев назад. Оба сына скончались, но возникли ли у кого-то подозрения? Уж точно не у древнего доктора Россмана, который не усомнился в том, что причиной стало пищевое отравление. Итак, молодые люди якобы просто стали трагическими жертвами той самой эпидемии, которая недавно охватила всю контору.
– А экономка смогла преспокойно женить на себе мистера Гилдера, – добавил я. – Но почему умер Челтнем? Или же яд предназначался Эриксону?
– Да, жертвой с самого начала был намечен Эриксон, – ответил Холмс. – Разумеется, Лестрейду придется подтвердить мою гипотезу, но я пришел к выводу, что миссис Гилдер решила, будто Эриксон ее заподозрил, и вознамерилась его убить. Она подсыпала Билли стрихнин в чашку, пока они с Челтнемом разгружали новую мебель. Все знали о размолвке этих двоих, так что в смерти коллеги должны были обвинить Челтнема. Одинаковые кружки каким-то образом перепутали, Челтнем выпил отравленный чай и в итоге умер.
Через пару часов к нам зашел Лестрейд в компании благодарного Билли Эриксона. Они уселись подле камина, и Лестрейд подтвердил основные детали версии Холмса:
– Когда преступница заговорила, мне показалось, будто она даже гордится собой. Она подтвердила, что давала первой жене убойные дозы отвара наперстянки, что нарушало сердечный ритм. В итоге бедная женщина слегла. Через пару недель экономка ускорила процесс, прижав подушку к лицу несчастной.
Разумеется, она закрутила роман с хозяином за несколько месяцев до этого, почти сразу как начала работать в их доме. После смерти жены Гилдер испытывал очень сильное чувство вины, которое мисс Уикетт умело использовала, манипулируя любовником. Нам она не переставала повторять, как легко его было одурачить. По ее заявлению, она сначала не собиралась убивать сыновей, планировала лишь выйти замуж за Гилдера, однако со временем поняла, что не хочет делить состояние. В прошлом она работала некоторое время медсестрой и знала кое-что о действии ядов. Она отравила еду во время празднования дня рождения, как мы и думали, мистер Холмс, – повернулся Лестрейд к моему другу, а тот лишь улыбнулся, услышав это «мы». – Короче, когда все узнали, что юноши тоже стали жертвами пищевого отравления, она добила обоих стрихнином.
Вскоре после этого интриганка вышла замуж за Гилдера и считала, что все прошло идеально, но потом наш друг Билли, – инспектор кивнул в сторону Эриксона, – устроился к ним на работу. Примерно неделю назад в разговоре он упомянул о своем визите в дом Гилдеров в прошлом году. Отравительница припомнила, что они действительно беседовали в районе прошлого Рождества, и забеспокоилась, что Эриксон на самом деле по-прежнему служит в полиции, а тут работает под прикрытием, исключительно чтобы собрать улики против нее. Она волновалась все сильнее, и в итоге у нее родился план: убить Билли, но так, чтобы подозрения пали на Челтнема. Хорошо, что мы ее поймали. Она пыталась разобраться в делах компании не из праздного интереса. Как только она научилась бы управлять предприятием самостоятельно, то избавилась бы и от мистера Гилдера. Когда мы доставили ее в участок, она не верила, что Эриксон вовсе не работает под прикрытием, и пыталась заставить своего адвоката выдвинуть версию, что ее вынудили убить Челтнема: якобы всему виной то давление, которое оказывал на нее своим присутствием Эриксон, и ее беспокойство по этому поводу. Адвокату едва удалось ее утихомирить. Не удивлюсь, если он попытается разжалобить судью ходатайством о признании миссис Гилдер невменяемой.
– Мне дали ее увидеть перед тем, как мы отправились к вам, – сказал Эриксон. – Сначала она сдерживалась и даже гордилась содеянным, но когда не смогла вынудить меня признаться, будто я все еще работаю в полиции, то пришла в такую дикую ярость, что ее даже пришлось удерживать силой.
– Все всплыло из-за ошибки, – заключил я. – Если бы после смерти сыновей Гилдера она не совершила новых убийств, то и остальные никто не стал бы расследовать.
– Именно, – кивнул Лестрейд. – Должен признаться, когда я передал запрос мистера Холмса на проведение эксгумации своему начальству, то всерьез опасался, что скоро придется искать себе новую работу, как когда-то Эриксону. К счастью, ко мне прислушались. Летальные дозы стрихнина обнаружились в останках обоих сыновей Гилдера. В теле первой жены, разумеется, нет ничего подозрительного, но после сегодняшнего признания это и не важно.
Чуть позже я расспросил Холмса поподробнее:
– Мне кажется, вы построили свою теорию в значительной степени на догадках.
Знаменитый детектив пару минут помолчал, а потом поднялся, выбил остатки табака о решетку и положил трубку на каминную полку.
– Вероятно, вы правы, Уотсон, – признался он. – Цепочка событий, которые стали основой моей гипотезы, не была подкреплена доказательствами. Однако все, что я могу утверждать, – сама цепочка держалась куда крепче, чем остальные мои версии, а этого, учитывая предыдущий опыт, мне показалось достаточно, чтобы предпринять дополнительные меры. Я решил, что нужно действовать смело, с уверенностью в собственной правоте, чтобы избежать ненужных шагов. Я осознавал, что если бы Лестрейд, организовав по моей просьбе эксгумацию трупов, в итоге не нашел бы следов отравления, мой авторитет серьезно пострадал бы. Однако игра стоила свеч. Я поставил все на кон и выиграл. Миссис Гилдер сделала то же самое и проиграла. В жизни нужно рисковать. На этом, Уотсон, позвольте пожелать вам доброй ночи.
Так закончилась эта история. Миссис Гилдер приговорили к смерти, но впоследствии смягчили наказание. Думаю, остаток дней она проведет в лечебнице для душевнобольных. Эриксону предложили должность в полиции, но он предпочел стать стажером в другой компании. Роббинс выкупил фирму Гилдера, оставив старое название из-за давней репутации. Однако вскоре компания развалилась, поскольку, несмотря на великолепные таланты строителя, Роббинс не смог как следует управлять конторой и в итоге свернул деятельность. Мистер Гилдер перебрался на север страны; больше я о нем не слышал.
И кстати, вскоре после описанных событий таверна «У Бо» в Ист-Энде сгорела дотла при загадочных обстоятельствах, и примерно в это же время несколько известных врачей, которые работали в лондонских клиниках, где проходили обучение студенты-медики, оставили практику; или вышли на пенсию, или, как это случилось с двумя видными хирургами, покончили с собой.
