Дело о втором шансе

– Боюсь, Уотсон, мне нужно уехать, – сказал как-то утром Шерлок Холмс.

Я оторвался от завтрака и поднял брови, а потом, проглотив кусочек яйца, смог спросить:

– Уехать? Но куда?

– В Дартмур. В Кингс-Пайленд.

В итоге тем же утром я уже сопровождал Холмса на вокзал. Мы пересекали платформу в Паддингтоне, направляясь к нашему поезду, который, к моему удивлению, опоздал на несколько минут. Эта задержка, пусть и необычная, была не менее странной, чем тот факт, что мы с Холмсом прибыли заранее. У моего друга есть пренеприятная привычка приезжать на вокзал в последнюю минуту – правда, зато он никогда и не опаздывает.

Холмс остановился, чтобы купить стопку свежих газет. Я понимал, что он захочет прочитать об исчезновении Серебряного и смерти известного тренера скаковых лошадей Джона Стрэкера. Когда мой друг догнал меня, я взглянул на часы.

– По-видимому, у нас есть пара минут, – сказал он. – Прослежу за скоростью поезда в пути. Интересно, сможет ли машинист нагнать расписание к следующей станции.

По пути к вагону нас перехватил какой-то мужчина и тихонько позвал Холмса по имени. Мы притормозили, но незнакомец краешком рта прошептал: «Не останавливайтесь».

Холмс как ни в чем не бывало пошел в прежнем темпе. Увы, я не такой ловкий, но даже мне удалось, как я надеялся, не привлечь внимания к нашей небольшой заминке.

Незнакомец проводил нас к краю платформы, туда, где стоял багажный вагон, груженый выше наших голов сундуками и чемоданами. Когда мы скрылись от чужих взглядов, мужчина обратился к нам:

– Вы знаете, кто я такой, мистер Холмс?

Великий детектив поправил свою любимую шапку-двухкозырку, слегка сдвинув ее назад, чтобы в глаза попадало больше света.

– Вы мистер Том Морган, – сказал он. Наш собеседник кивнул и еле заметно улыбнулся, но улыбка сползла с его лица, когда Холмс, обращаясь ко мне, продолжил: – Том Морган, Уотсон, из тех, кого обычно называют курьерами, а работает он на печально известного профессора Мориарти. Том куда приличнее многих ставленников профессора, особенно тех, кого тот завербовал в Ист-Энде, Воппинге и Лаймхаусе. Морган живет здесь где-то поблизости, не так ли, Том? Вместе с семьей, как я полагаю. Благодаря этому Том выглядит более респектабельно, чем некоторые из приспешников профессора, так что может проникать в разные слои общества.

Наш новый знакомый все сильнее раздражался, пока Холмс пересказывал мне его историю. Однако он прилагал усилия, чтобы взять себя в руки, и к тому времени, как детектив умолк, лицо Тома Моргана приобрело то же бесстрастное выражение, как в тот момент, когда он впервые с нами заговорил.

– Вы правы, мистер Холмс, я работаю на профессора. – В конце фразы он понизил голос, произнося звание Мориарти почти шепотом, полным благоговения. – Ни для кого не секрет, что вы нас давно уже раскусили. Нам велено не спускать глаз с вас и доктора. Правда, речь не идет о том, чтобы угрожать вам, господа. Просто нужно следить, чтобы наши дорожки не пересекались, если вы понимаете, о чем я. – Он огляделся, чтобы удостовериться, что за нами не наблюдают. – Однако сегодня утром, когда я увидел вас, мне пришло в голову, что стоит поговорить, раз мне выпал такой шанс. Хотя, возможно, стоило вступить в беседу у всех на глазах, тогда я мог бы при случае сказать, что это вы захотели пообщаться со мной. Даже если мне пришлось бы провести пару неприятных минут, объясняясь с профессором или с его подручными, можно было бы притвориться невинным агнцем. – Он снова огляделся. – Тайную беседу за багажным отсеком, если меня застукают за этим занятием, объяснить куда сложнее… Ну да ладно, что поделаешь. Во всяком случае, давайте хотя бы потом разойдемся в разные стороны. – Мы с другом кивнули, а Морган продолжил: – Мне… мне нужен ваш совет, мистер Холмс.

Наш поезд пока не подавал никаких сигналов, свидетельствующих о скором отправлении.

– Продолжайте, – велел знаменитый сыщик.

Я понимал, что он надеется выведать какую-нибудь информацию касательно Мориарти, благодаря которой получит преимущество над профессором и его организацией.

– Речь о моем сыне, – сказал Морган. – Юном Джеймсе, или Джейми, как мы его называем. Я не хочу для него такой жизни. Ведь мне известно, сколько крови пролито за каждый шиллинг, который я заработал. Мне приходится дрожать от любого стука в дверь или при виде констебля, идущего в мою сторону по улице.

– И чем я могу помочь? – спросил Холмс.

– Джейми сейчас шестнадцать, – произнес Морган. – Он достаточно взрослый, чтобы начать задумываться, что ему делать со своей жизнью. Подручные профессора уже предлагали привлечь Джейми к нашим делам: будто бы пришло его время стать частью клана. Для начала они хотели поручить ему самые простые задания, например, передать деньги и документы или постоять на стреме. Но я не желаю такой участи для него. Он слишком талантлив. Мне хочется, чтобы он избрал другой путь. Если сын найдет себя, то я его отпущу и позволю не идти по моим стопам.

– Талантлив, говорите? А о каком таланте идет речь?

Морган вытащил из-под полы пальто пачку сложенных листов:

– Вот, сэр.

Он развернул листы, и оказалось, что это рисунки, выполненные чернилами. Холмс просмотрел их, передавая мне один за другим. Наброски, конечно, были любительскими, но явно демонстрировали мастерство художника. Картинки изображали обыденные сценки уличной жизни: лошадь с повозкой, разносчик газет, зеленщик, продающий свой товар. А рисунок руки, держащей цветок, получился не хуже, чем у Дюрера. Листы были сильно помяты по краям, поскольку их много раз передавали из рук в руки и рассматривали. Морган пояснил:

– Это только те, которые я ношу с собой. У Джейми полно набросков, он их рисует в два счета. Словно бы рука сама двигается. Причем он может работать как карандашом, так и углем и красками. Дома у нас есть по-настоящему красивые картины.

Холмс сложил листы стопкой и протянул обратно Моргану, который сунул их во внутренний карман пальто.

– Если это, по вашему мнению, заурядные работы, а дома вы храните «по-настоящему красивые», тогда у вашего сына и впрямь исключительный талант. Но при чем тут я?

Морган подошел еще ближе и заговорил взволнованным голосом:

– Я не знаю никого, кто мог бы помочь Джейми. Даже попросить некого. Вы правы насчет моей работы. Профессор отправляет меня разбираться с лавочниками и с теми, кто не хочет связываться с ребятами с Ист-Энда. Я понятия не имею, где мой сын сможет получить достойное образование и обратить на себя то внимание, которого он заслуживает. На меня начинают давить, постоянно требуют привлечь Джейми к делам профессора. Но он способен на большее, я знаю. Помню, как начинал я сам, – с тех же поручений, что сейчас хотят дать Джейми. Оглянуться не успеешь, как уже катишься по наклонной, а потом уже и сам начинаешь верить, что ты от природы дурной человек и обратной дороги нет. Не знаю, как я закончу свои дни, но понимаю, что ничего хорошего впереди нет. Я уже опоздал. Если мне повезет, то просто буду мотать срок, хотя, вполне возможно, меня заставят совершить нечто такое, за что светит виселица. Но только не Джейми! Я не позволю!

Мы услышали, как изменился гул толпы по ту сторону багажного вагона. Двери поезда начали открываться и закрываться, что говорило о скором отправлении. Холмс порылся в карманах жилета и достал свою карточку. На обороте он написал имя и адрес и протянул ее Моргану:

– Вот как связаться с сэром Уильямом де Виллем. Если будете передавать ему записку, то упомяните мою фамилию и покажите что-нибудь из работ Джейми. Уверен, сэр Уильям очень заинтересуется. Он уже взял под свое крыло несколько молодых художников, причем из разных социальных слоев, поскольку его интересует лишь развитие искусства. Я оказал ему небольшую услугу, когда вернул украденные картины, так что он у меня в долгу.

Холмс зашагал прочь, но Морган остановил его, схватил за руку и крепко сжал со словами:

– Спасибо, сэр! Большое спасибо!

Затем он отпустил руку Холмса и крепко пожал мою.

Мой друг взглянул на визитку, которую Морган по-прежнему держал в пальцах:

– На вашем месте я бы ее спрятал. Запомните имя и адрес и уничтожьте карточку. Вам придется несладко, если ее найдет Мориарти или кто-то из его помощников.

– Да, сэр. Я так и сделаю.

– Нам с Уотсоном пора, а не то нас подстерегает опасность в виде опоздания на поезд, – сказал Холмс. – Удачи, Морган. Кстати, и для вас не все потеряно, если вы действительно хотите порвать с Мориарти. Приходите как-нибудь – поговорим.

Мы оставили Моргана в тени вагона, а сами успели занять свое купе буквально за несколько секунд до того, как поезд пришел в движение.

– Вот это по-нашему, – улыбнулся я. – Конечно, полагается заходить в вагон заранее, а потом не торопясь снимать пальто и шляпу и несколько минут устраиваться поудобнее. Но если путешествуешь с Шерлоком Холмсом, вагон начинает двигаться в тот момент, когда коснешься сиденья, и лишь доля секунды отделяет тебя от падения.

Холмс, уже развернувший первую из множества газет, поднял глаза, которые закрывал козырек шляпы, и хмыкнул, после чего вернулся к чтению.

Это произошло утром двадцать пятого сентября 1890 года. Я уже описывал в другом своем рассказе, как мы с Холмсом поехали в Дартмур в тот день, чтобы расследовать странную смерть Джона Стрэкера, которого за несколько дней до этого нашли с размозженной головой. Холмс раскрыл это убийство, а заодно нашел потерянного жеребца по кличке Серебряный, и это лишь одно из многих удачных расследований за годы его работы.

Следующей весной усилия знаменитого сыщика разрушить до основания организацию профессора Мориарти достигли апогея. Почти все подручные Мориарти были арестованы, удалось бежать лишь нескольким из особо приближенных и самому профессору.

Мы с Холмсом отправились на континент, чтобы выманить Мориарти из Англии для финальной схватки с Холмсом. Именно после их встречи на Рейхенбахском водопаде в Швейцарии я наряду с остальным миром поверил, что мой дорогой друг погиб вместе с Мориарти. Три длинных года до весны 1894 года Холмса считали умершим.

После возвращения в Лондон я следил за криминальными сводками; время от времени меня приглашали на процессы над подручными Мориарти, ставшие итогом разрушения преступной сети. И однажды я прочел, что Том Морган, член банды Мориарти, умер в тюрьме, не дождавшись суда. Я припомнил, как Холмс предложил Моргану еще раз встретиться и поговорить, но, насколько я знаю, бедняга так и не воспользовался любезностью моего друга. Я подумал о сыне Моргана Джейми. Интересно, прислушался ли тогда Том к совету Холмса и связался ли с богатым покровителем искусств, который мог помочь юному дарованию выбиться в люди? Однако в тот момент меня занимали собственные проблемы: моя жена Мэри страдала от целого букета заболеваний, которые в итоге свели ее в могилу, после чего у меня не было ни сил, ни желания интересоваться успехами Джейми Моргана.

Много лет я не вспоминал о Морганах, пока не настала весна 1901 года, когда с утренней почтой Холмсу доставили письмо. Прежде чем открыть конверт, он произнес:

– Тюрьма Пентонвиль.

– Что? – я оторвался от газеты.

– Письмо из тюрьмы Пентонвиль.

– Вы сделали такой вывод, исходя из высокого содержания целлюлозы в бумаге, из которой сделан конверт, без сомнения.

– Ну конечно, – ответил Холмс, – именно поэтому. К тому же обратный адрес на конверте практически не оставил мне выбора.

Он вскрыл письмо небольшим итальянским кинжалом, который сохранил на память о расследовании убийства, когда одного развратного графа этим самым кинжалом заколола, не выдержав унижений, собственная супруга. Холмс прошел по комнате, чтобы занять свое кресло у камина, изучил конверт снаружи и внутри, как и одинарный лист письма, и только после этого прочел короткое послание.

– Вы помните, – спросил он через минуту, – нашу встречу с Томом Морганом на платформе в Паддингтоне несколько лет назад?

Я задумался, перебирая несколько аналогичных эпизодов и пытаясь понять, о каком из них идет речь. Наконец перед моим мысленным взором возник образ человека, который заводит нас за багажный вагон.

– Да, теперь припоминаю, – сообщил я. – Но уверен, что письмо не от него. Я слышал, что Том умер в тюрьме в начале девяностых, пока вас не было.

– А оно и не от Тома, а от его сына, Джейми. Или, как он теперь подписывается, Джима.

– И что ему нужно? – спросил я, а потом до меня дошло, и я расстроился: – О, нет! Парень пишет из Пентонвиля. Надежды отца не оправдались? Он попал в тюрьму?

– Хуже того: он приговорен к смерти и будет повешен через пару дней. – Детектив передал мне письмо. – Просит о встрече.

День выдался ясный и приятный, явно обещавший обновление природы, которое всегда сопровождает наступление весны. Однако по мере того как мы шли от экипажа к зданию тюрьмы Пентонвиль, серые здания, казалось, высасывали всю весеннюю прелесть из воздуха. Чем ближе мы подходили, тем внушительнее вырисовывалось впереди мрачное строение. Даже деревья, которым не повезло вырасти в тени этого здания, словно бы не заметили весну и все еще склоняли с отчаянием голые ветви. Нам с Холмсом несколько раз доводилось бывать в Пентонвиле, а через пару лет мы, как потом окажется, снова прибудем сюда, чтоб стать свидетелями смертной казни. Мне всегда казалось, что места могут впитывать боль и муки. Даже когда здесь не будет людей, тюрьма останется юдолью страдания.

Нас ожидали. Начальник тюрьмы встретил нас у входа, поприветствовал с кислой миной и сообщил, что казнь Джима Моргана состоится на следующий день на восходе солнца. Потом он предложил нам обращаться к нему, если что-то понадобится, и передал нас на попечение охранника, а сам вернулся в свой кабинет.

Мы пошли за нашим провожатым по лабиринту коридоров. В какой-то момент наша небольшая процессия миновала открытую дверь, за которой виднелся тюремный двор. Я лишь мельком глянул на него, но успел заметить, что в центре площадки соорудили виселицу. Какие-то люди ползали по деревянному каркасу, словно муравьи, опробовали механизм, чтобы на следующий день все прошло без заминок. Наконец – всего-то через несколько минут, хотя мне показалось, что прогулка тянулась куда дольше, – мы подошли к запертой камере, у которой дежурил охранник. Наш провожатый тихонько пояснил:

– Мы выставляем охрану рядом с камерами смертников, а то вдруг арестант начнет бузить или нанесет себе увечья, ну, вы понимаете.

Мы кивнули, а мне пришло в голову, что нелепо следить за здоровьем приговоренного к смерти. Я уже жалел, что согласился сопровождать Холмса в этом походе.

Охранник посмотрел в маленький глазок, а потом достал связку ключей из кармана униформы и открыл тугой замок. Раздался щелчок, дверь отворилась. Охранник вошел первым и жестом пригласил нас внутрь:

– Можете пробыть здесь, сколько захотите.

В первый момент мы будто оказались в кромешной тьме, и лишь через пару мгновений мои глаза привыкли к тусклому свету, проникавшему в камеру через крошечное окошко в дальней стене. В помещении стоял стол, на котором слабо горела свеча; рядом с ним размещался стул, а под окном – койка. Когда мы сделали шаг вперед, с койки поднялся человек и вышел к свету. Он был высок и худ, намного выше своего отца, которого я толком и не рассмотрел в единственную нашу встречу. Видимо, Джейми пошел в мать. Тюремная роба местами висела на нем мешком, а кое-где была явно коротка. Узник попытался заговорить, но из горла вырвался лишь хрип. Он откашлялся и попытался снова:

– Мистер Холмс? Доктор Уотсон? Спасибо, что пришли.

Он махнул в сторону койки и спросил, не хотим ли мы присесть. Холмс отказался, но велел молодому человеку самому опуститься на стул. Джейми сел на самый краешек, поджав ноги под сиденьем так, словно приготовился к прыжку.

– Спасибо, что пришли, – повторил он. – Я очень ценю ваше участие.

– Что мы можем для вас сделать? – спросил Холмс. – Ваше письмо весьма расплывчато. В нем вы сообщили, что находитесь здесь, и напомнили о моем разговоре с вашим отцом на вокзале. Мне кажется, он упоминал, что тогда вам было шестнадцать.

– Наверное, – кивнул Джейми. – Я не знаю точно, когда конкретно вы с ним встречались, но примерно в то время я и встал на тропу, которая в итоге привела меня в эту камеру. Я знаю, что вы пытались тогда помочь моему отцу, но, как видите, жизнь моя повернулась вовсе не так, как мечтал мой отец. Вы уже знаете, что он умер в тюрьме, и я, похоже, повторю его судьбу. Но нужно положить конец ужасной традиции, мистер Холмс. У меня тоже есть сын, и он не должен пойти по этой дорожке. Во имя той помощи, которую вы некогда оказали моему отцу, я обязан просить вас о том же.

– Я предполагал, – заметил Холмс, – что вы намерены убедить меня помочь в пересмотре смертного приговора. Я знаю лишь то, что прочел в газетах, но готов выслушать вас. Не могу отказать человеку за несколько часов до казни.

– Нет-нет, мистер Холмс, я действительно совершил то, в чем меня обвиняют. Я нахожусь тут по заслугам. Но нужно положить конец… проклятью, которое нависло над нашей семьей. Мой сын не должен закончить так, как мы с отцом! Наши жизни отравлены замыслами Мориарти, даже спустя годы после его смерти. Обещайте, что поможете, прошу вас!

Холмс обошел стол и присел на край койки. Джейми поерзал на стуле, повернувшись за движением моего друга. Усевшись, знаменитый детектив подался вперед и велел:

– Расскажите мне все.

Несколько мгновений Джейми Морган сидел молча, разглядывая свои руки. Когда он наклонился вперед, я увидел тыльную часть его тонкой шеи под спутанными волосами: в свете свечи она казалась желтой и нездоровой; тени плясали на изгибах позвоночника. Я развернулся так, чтобы видеть лицо Джейми, и мое движение, видимо, вернуло парня обратно на грешную землю, и он заговорил:

– Мой рассказ не займет долгое время, но объяснит, что именно я прошу вас сделать для моего сына. Отец рассказал мне, о чем он говорил с вами в тот день на платформе, мистер Холмс. И вы тогда уделили ему время и подсказали, к кому обратиться, хотя отец работал на вашего заклятого врага. Он пересказал мне вашу беседу несколько лет спустя; я тогда уже вовсю работал на профессора. Я знаю, что вы видели мои рисунки и дали отцу имя человека, который взял бы меня под свое покровительство и дал бы мне образование, чтобы я попробовал изменить жизнь к лучшему. Увы, ничего не получилось. После того разговора отец сохранил вашу карточку с написанным на ней именем. Он помнил, что вы велели сразу избавиться от нее, и даже хотел это сделать, но не смог. Карточка осталась у него всего на день, но этого хватило. Ее нашла мать, начала расспрашивать. Отец не мог признаться, что просил вас о помощи, поэтому придумал историю, якобы вы откуда-то услышали о моих рисунках и хотели, чтобы я получил образование. Дескать, вы сами подошли к нему на вокзале и сунули карточку. Мать рассердилась и начала ворчать, что нам не нужна помощь от богатеев, тем более ваших знакомых. Она сказала, что отцу нельзя было разговаривать с вами: вдруг кто-то видел? О нашей семье заботился профессор. Разумеется, я все это слышал. Мы всегда теснились в крошечных квартирках, так что возможности поговорить с глазу на глаз просто не было. Вот почему какое-то время я верил в то, что сказал отец, и считал, что это ваша идея, мистер Холмс. Я встал на сторону матери и заявил, что вы не должны вмешиваться в нашу жизнь, хотя сама идея получить специальное образование меня и заинтриговала. К этому моменту отец окончательно запутался в собственной лжи. Мать боялась, что вас с ним кто-то видел и о случившемся донесут профессору. В таком случае его жестоко накажут, чтобы другим была наука. Именно поэтому мать решила сама рассказать подручным Мориарти о карточке в надежде, что, если мы признаемся, наказание будет не таким страшным. Отец попытался отговорить ее, но не то чтобы активно: он всегда был слабым, особенно в семье. Матушка взяла карточку и умудрилась добиться аудиенции у профессора. Вот как он узнал о моих способностях к рисованию. Результат был вовсе не тот, какого матушка ожидала или на который надеялась. Меня забрали из дому и сказали, что отныне я состою на службе у Мориарти. Однако сначала мне предстояло пройти профессиональную подготовку, соответствующую моим талантам. Меня увезли из Лондона, разлучив с родителями, и отправили в старый дом в Рединге, где я несколько месяцев жил с одним стариком и несколькими людьми Мориарти. Старика вы, наверное, знаете, мистер Холмс: мистер Пенрод, мастер по подделкам.

Детектив кивнул и добавил:

– Полагаю, он уже мертв.

Джейми Морган ответил:

– Да, скончался несколько лет тому назад, тоже в тюрьме. В девяносто первом его арестовали вместе с большинством прочих подручных Мориарти. Он умер от какой-то болезни крови и считал, что, возможно, заболевание развилось из-за работы с вредными красителями и металлами, которыми он пользовался много лет. Кто знает… В любом случае я жил с ним довольно долго, и он быстро оценил мои способности и начал учить меня всему, что умел сам. Это заняло недолгое время, признаюсь честно, поскольку он сказал, что у меня выдающийся талант. В итоге очень скоро ученик превзошел учителя. Я изучил чернила и красители, а еще специальные инструменты, которые известны только тем, кто занимается подделками. Старик рассказал мне о разновидностях бумаги и пергамента, об использовании палимпсеста. Кроме технической стороны вопроса, я изучил величайшие подделки прошлого и деятельность знаменитых фальсификаторов. Я узнал, что создать антураж, в котором якобы найден документ, столь же важно, как и соблюсти «исторический» вид подделки. К весне девяносто первого года я перенял у Пенрода все практические знания, какими он мог со мной поделиться. Впереди были годы работы и практики, мне предстояло отточить свое мастерство. Я вернулся в Лондон, понимая, что теперь буду создавать подделки для профессора. Я гордился своим талантом и готов был применить его в жизни, пусть и в незаконных целях. Приехав в Лондон, я снова увиделся с отцом в штаб-квартире Мориарти, где папа получал какое-то письмо, которое нужно было доставить. Он, разумеется, обрадовался, увидев меня. Только тогда я узнал, что мама умерла прошлой зимой. Профессор распорядился, чтобы новости до меня не доходили, дабы не отвлекать меня от занятий. Мне показалось, что отец сильно изменился, стал старше, замкнулся. Он, видимо, уже поставил крест на своей жизни, вернее на том, что от нее осталось. Думаю, на него давило и то, что случилось со мной, поскольку он тогда отвел меня в сторонку и рассказал правду о встрече с вами. Я думаю, он надеялся, что если я узнаю правду, то воспользуюсь возможностью и выберусь из этого болота, пока не поздно. Однако я понимал, что, раз уж я состою в организации профессора, сбежать невозможно, да мне особо этого и не хотелось. Несмотря на злость из-за того, что мне не сказали про смерть мамы, я гордился своими способностями и тем, что превзошел Пенрода, своего учителя. Через несколько недель после возвращения я устроился в Бирмингеме, довольно далеко от Лондона, и начал работать над подделкой целой серии акционерных сертификатов. Я закончил их и послал профессору, и уже через пару дней получил новое задание. Я не задумывался над тем, правильно ли поступаю, просто радовался своим талантам и тому, что мог создавать. Из ничего, имея просто пустой лист бумаги или пергамент, я умел сделать шедевр, который не отличить от настоящего… Несколько месяцев спустя я все еще жил в Бирмингеме, выполняя разные заказы, и тут до меня дошло известие о том, что организация Мориарти уничтожена и все ее лондонские участники, включая отца, арестованы. Через несколько дней мы узнали о том, что профессор погиб на водопаде в Швейцарии, прихватив с собой вас, мистер Холмс.

Великий детектив усмехнулся – его непревзойденный трюк убедил тогда всех, даже меня самого. Пока я предавался воспоминаниям о тех днях, молодой человек продолжил свой рассказ.

По словам Джейми, тогда он запаниковал и много дней, а то и недель жил в ожидании, что в любую минуту явятся констебли, выбьют дверь и упекут его в тюрьму. Но шли месяцы, никто не приходил, и он начал понимать, что каким-то образом ниточки от лондонских делишек Мориарти не привели к нему в Бирмингем. Чудесным образом Джейми удалось спастись. К тому времени у него кончились деньги. Парню ничего не оставалось, кроме как продолжить создавать подделки. В этот раз он нарисовал пятифунтовые банкноты, чтобы купить поесть. Фальшивки получились на загляденье, и он расплачивался ими подальше от того места, где жил. Дальше все было и так понятно. Шло время, а юного Моргана никто не заподозрил. Он начал подделывать акционерные сертификаты и осторожно расспрашивать людей, пока не нашелся человек, который мог сбыть их. Джейми всегда действовал аккуратно, не злоупотреблял своими умениями и не повторял один и тот же фокус многократно. В итоге его занятия превратились в постоянный источник дохода, а для прикрытия он открыл печатный цех. Его типография вскоре стала пользоваться хорошей репутацией благодаря качественной работе, и Джейми, к собственному удивлению, превратился в преуспевающего дельца.

Прошло несколько лет, и он достиг той точки, когда уже мог позволить себе не заниматься подделками. Дела в типографии шли отлично, Морган обзавелся женой, и вскоре у них родился сын, которого наш собеседник назвал Томасом, в честь отца. Сейчас мальчику было около шести, и он уже проявляет признаки такого же таланта, каким обладал сам Джейми, а то и больше. Все в жизни молодого человека складывалось как нельзя превосходно, и каждый вечер он благодарил Господа за свое счастье. Однако судьба, похоже, ждет именно таких моментов, чтобы вмешаться и напомнить, насколько несправедливой она может быть.

К тому моменту Джейми уже несколько лет не совершал ничего незаконного, сосредоточившись на семье и развивающейся компании. А потом, около года назад, в типографию пришел человек, которого он надеялся больше никогда не видеть. Джейми работал в кабинете, и тут к нему постучался один из помощников и сообщил, что пришел посетитель. Морган решил, что это кто-то из торговцев, с которыми он регулярно сотрудничал, и велел пропустить его в кабинет, не спросив даже имени.

– Ах, если бы я знал, то, наверное, сбежал бы через черный вход и не оказался бы в итоге на нарах! – воскликнул тут несчастный узник. – Но, думаю, судьба давно вела меня к тюрьме. Даже сбеги я тогда, моя дорога в камеру заняла бы лишь на пару часов больше.

Итак, в кабинет Джейми вошел человек по имени Альберт Гиддри – это имя встречалось нам с Холмсом в стенограмме суда, которую мы успели просмотреть по пути в Пентонвиль. Морган знал его с тех времен, когда только-только развивал свое дело, используя средства от незаконной деятельности. Гиддри тогда играл роль курьера, доставляя готовый продукт скупщику, услугами которого Джейми в тот момент пользовался. Время от времени, когда сроки поджимали, молодой человек привлекал подельника к процессу печати.

Молодой Морган никогда не беспокоился, что его сдадут бывшие подельники, поскольку в основном они не общались с ним напрямую, а встречались с посредниками вроде Гиддри. Другим же, чтобы сдать Джейми, пришлось бы засветиться самим. Все они были мелкие сошки, зарабатывали только на жизнь, и когда поток подделок иссяк, никто не жаловался. Однако стоило Гиддри войти в кабинет, Морган понял, что тот представляет опасность, поскольку все о нем знает и при этом ему нечего терять. Джейми знал, что Гиддри скажет, еще до того, как гость открыл рот.

Понятно было, что он явился шантажировать хозяина типографии. Облаченный в потрепанную, ветхую одежду, Гиддри обвел взглядом просторный кабинет, большой стол и удобную мебель и заявил, что обстановка разительно изменилась с тех времен, когда они с Джейми водили знакомство, и что парень неплохо устроился. Морган спросил, чего хочет незваный гость, хотя знал, что цель у него всего одна.

Он еще раз осмотрелся, а потом подошел к столу и сказал:

– Не всем так везло в последние годы. Я успел посидеть в тюрьме. Мог бы заключить с ними сделку и выйти пораньше, но ничего им не сказал. А ведь я знаю кое-что интересненькое. Мне кажется, ты у меня в долгу.

Морган возмутился:

– У тебя нет доказательств!

На это Гиддри ответил:

– Ты уверен? Можешь позволить себе рискнуть? Держу пари, что у тебя остались все клише для сертификатов и банкнот. Готов поспорить, ты их просто где-то спрятал, а не избавился от них. Найдут их у тебя, и этого достаточно, чтобы тебя обвинить!

Джейми закричал, что тот сбрендил и у него нет никаких улик. Гиддри ухмыльнулся:

– А что если я пришел сюда как-то вечером на прошлой неделе, сразу как меня выпустили, и уже нашел клише и перепрятал их? Я укажу полиции точное место, а потом скажу, что это твой тайник. – Гиддри сделал шаг назад и заглянул в цех: – Может, я спрятал их здесь, а может, где-то в твоем симпатичном доме.

Джейми вышел из-за стола и прошипел:

– Что тебе известно о моем доме? Не смей приближаться к нему!

Гиддри осклабился и наизусть назвал адрес дома Морганов и описал, как он выглядит. Поняв, сколько злодей знает о нем, Джейми почувствовал себя полностью в его власти. Не дав Гиддри договорить, он бросился на него и попытался сомкнуть руки на его горле, но тот вырвался и с силой захлопнул дверь в кабинет, а потом откашлялся и потер шею со словами:

– Джим, ты же не хочешь втягивать своих сотрудников?

Он залез в карман пальто и вытащил какой-то тяжелый предмет, который Джейми тут же узнал. Это была цинковая пластина, с помощью которой он печатал пятифунтовые банкноты. Гиддри продолжил:

– Как видишь, я нашел твой тайничок. Сколько там всего! Я-то знал только о фальшивых облигациях, которые доставлял по твоей просьбе, а ты, оказывается, еще массу всего подделывал в те времена. Деньги печатал. А это серьезное преступление, не так ли? Ай-ай-ай, Джим.

Молодому человеку пришлось думать очень быстро. Он понял, что подельник, должно быть, побывал в типографии ночью, когда никого не было, и тщательно обыскал ее, раз уж нашел клише. Морган их надежно спрятал – по крайней мере, он думал, что надежно, – чтобы никто из сотрудников случайно не наткнулся, и какое-то время не проверял тайник, считая, что клише в полной безопасности. Должно быть, Гиддри обшарил всю типографию, причем не оставил никаких следов обыска. В итоге Джейми спросил, чего он хочет. Требования оказались просты. Гиддри желал, чтобы Морган ежемесячно платит мзду и обеспечил ему комфортный уровень жизни, а еще потребовал себе важную должность, но чтобы ничего не делать, и добавил:

– А потом посмотрим, что мне еще понадобится.

Разумеется, пришлось Моргану объявить сотрудникам, что мистер Гиддри будет работать консультантом. Все, мягко говоря, удивились, но больше всех – управляющий типографией Нейт Джонс, которого Джейми пришлось вызвать в кабинет, чтобы найти место для Гиддри. Вскоре Джонс уволился.

Через пару недель Гиддри выдвинул новые финансовые требования. Морган надеялся восполнить эти траты, если сам он будет как можно более экономным, а типография начнет работать с утроенной силой. Гиддри, который заполучил теплое местечко, приходил исключительно для того, чтобы забрать недельное жалованье. Джейми понимал, что сотрудники перешептываются, обсуждая обязанности Гиддри и его власть над хозяином, хотя их это не касалось. И все бы ничего, если бы ситуация не развивалась дальше.

Мало-помалу Гиддри начал заявляться на работу чаще. Он сидел у себя в кабинете и без конца чего-то требовал, надоедая всем вокруг. Он начал шататься по цеху, задавая вопросы и делая смехотворные предложения о том, как лучше вести дела, причем в форме приказов. Морган пытался поставить его на место, но мошенник отпускал туманные комментарии и бросал на молодого человека многозначительные взгляды, так что тот пасовал, из-за чего его авторитет в глазах сотрудников значительно пошатнулся. Примерно в это время не выдержал и уволился Нейт, и Джейми никого не стал нанимать на его место, выполняя обязанности управляющего самостоятельно, чтобы сэкономить денег. Однако Гиддри продолжил сеять раздор среди работников, как змей-искуситель в Эдеме, распространяя сплетни и становясь постоянным источником проблем. Ушли еще несколько преданных работников, в итоге Моргану стало тяжело управляться с типографией. Он начал терять заказы, поскольку не мог выполнить их в срок и с должным качеством. В итоге это напоминало рост сорняков: одна неприятность подпитывала другую. Тем временем Гиддри продолжал отравлять существование Джейми и требовать очередных выплат.

Дальнейшее было лишь вопросом времени. Гиддри явился к своей жертве и заявил:

– Дела в типографии идут не очень, и единственный способ восполнить потери – вынуть спрятанные клише и снова ими воспользоваться.

Разумеется, Морган бесчисленные часы провел дома и в типографии, ища новый тайник, куда Гиддри спрятал клише, но безуспешно. В первый же день молодой человек проверил то место, где они были изначально, чтобы убедиться, что Гиддри действительно их нашел. Тайник, как он и ожидал, оказался пуст.

Несколько месяцев Джейми находился во власти бывшего подельника, боясь потерять все, что создал с таким трудом. Наконец его жена заметила, что он расстроен, но он сделал вид, будто просто беспокоится из-за работы. Однако шло время, напряжение нарастало, в итоге в отношениях супругов наметилось охлаждение, чего раньше не бывало. Это лишь усиливало отчаяние бедолаги и его страдания. И все-таки Гиддри пришлось умасливать Моргана несколько недель, прежде чем тот наконец сдался. Как-то вечером, когда все разошлись, они с Гиддри остались в типографии, и Джейми закрепил клише в прессе, чтобы начать печатать пятифунтовые банкноты.

– Я пытался наставить Гиддри, что действовать надо с умом, – с горечью вспоминал теперь Джейми. – Сбывать фальшивки нужно далеко от дома, не оставляя следов, которые привели бы ко мне или в типографию. Если он все сделает правильно, то схема будет работать к нашей обоюдной выгоде. Я попытался припомнить то, чему научился на примере системы профессора Мориарти, пока она еще работала, и поделиться своими знаниями с Гиддри. Однако он не воспользовался отточенным планом и сорил фальшивками направо и налево.

Впрочем, несмотря на всю беспечность партнера Джейми, схема работала без сбоев. В какой-то момент Гиддри притащил клише для сертификатов на акции, и Морган, сдавшись, напечатал и их тоже. Гиддри утверждал, что знает кого-то в Сити, кто готов ими торговать. Продажи пошли хорошо, партнеры зарабатывали кучу денег, которые шли на типографию и нужды Джейми, а также в карманы Гиддри и его тайного партнера. Очевидно, торговля привлекла внимание каких-то преступников, и они тоже захотели урвать кусок пирога. Представитель этой теневой организации посетил типографию Моргана и сообщил, что теперь фальшивки будут распространяться через них. Он обрисовал, какого оборота ожидает, – даже работая с Гиддри вдвоем по ночам, Морган не справился бы. Кроме того, новый партнер перечислил, сколько еще разных клише Джейми должен создать в ближайшие месяцы, видимо ошибочно полагая, что они делаются за считаные дни. Разумеется, Морган с Гиддри пытались протестовать, но им не оставили выбора: возможности отказаться попросту не было.

Как полагал Джейми, в тот момент уже и сам Гиддри боялся организации, куда втянул своего подельника. Они стали винтиками огромного преступного механизма. Моргану было что терять – семью, свое дело, – но, по крайней мере, он обладал некоторой ценностью в глазах преступного синдиката как создатель клише. Гиддри же не был более нужен: как только он познакомил главарей с фальсификатором клише, дальнейшей необходимости в нем не было, и он понимал, что Джейми не станет его ни защищать, ни спасать.

– В итоге, – заключил молодой человек, – попав внезапно в невольное рабство, мне пришлось вечерами рисовать все больше и больше документов для моих новых хозяев. Разумеется, мистер Холмс, я знал, кто они такие. К этому времени я уже успел с ними встретиться, чтобы понять, чего от меня ожидают и как будут оплачены мои услуги. Однако я не открою вам их имен, как не назвал их полиции и в суде. Это часть сделки. Если я их не выдам, моих жену и сына оставят в покое. А если расскажу то, что знаю, платой станут жизни моих родных.

Холмс, который пристально наблюдал за Джейми Морганом на протяжении всего рассказа, перебил:

– Разумеется, вы говорите о новой организации, основанной братьями покойного Мориарти: полковником и бывшим смотрителем. Они не теряли времени зря и воссоздали ту преступную сеть, которая перестала существовать после гибели профессора. Я уже давно слежу за ними, так что и их песенка будет спета, мистер Морган, уверяю вас.

Молодой человек немного помолчал, а потом ответил:

– Я не буду говорить ни «да», ни «нет», мистер Холмс, но надеюсь, ради моей семьи, что никто не заинтересуется, зачем я захотел поговорить с вами, и что эта преступная организация будет разрушена как можно быстрее.

Сыщик кивнул. Джейми поерзал на стуле и продолжил рассказ:

– Гиддри надеялся все-таки поторговаться за свою жизнь, а единственное, что он мог мне предложить, – рассказать, где хранятся клише, которые он украл из тайника. Он явно залег на дно и не появлялся в типографии несколько дней, а потом вышел на связь и назначил встречу, сказав, что придет в цех и продаст мне старые клише. На вырученные деньги он планировал сбежать из страны и начать новую жизнь где-нибудь в Штатах или в Канаде.

Ночью он пришел, притащив в холщовом мешке тяжеленные металлические формы. Они звенели, соударяясь друг с другом, а мастер внутри меня морщился при мысли о том, как Гиддри дурно обращается с моими творениями. Даже тогда я волновался, что они пострадали из-за неправильной упаковки и хранения, – горько усмехнулся Джейми.

Итак, Гиддри поставил мешок на пол, и Морган уже собирался заплатить ту сумму, которую требовал подельник, но тот остановил его, сказав, что планы изменились, и теперь ему нужно куда больше денег, чтобы с комфортом устроиться на новом месте. Джейми возразил, что это невозможно.

– Здесь все деньги, какие у меня есть, – сказал он. – Кроме того, это в принципе любезность с моей стороны, ведь мы оба знаем, что если тебя найдут, тебе конец, поскольку ты представляешь слишком большой риск для деятельности преступного синдиката.

Гиддри разозлился:

– Позволь мне судить о риске, Джим, поскольку, случись что со мной, рискуешь ты. Я знаю, что ты вступил с ними в сговор!

Разумеется, ни о каком сговоре и речи не было: Джейми с радостью не виделся бы больше с преступниками, но выбора не было. Во всяком случае, он уж точно не стал бы сообща с ними замышлять убийство Гиддри. Морган попытался увещевать партнера, но тот отказался верить ему, поскольку находился во власти растущей паранойи. В результате он произнес слова, которые в конечном итоге стоили ему жизни:

– Лучше бы со мной ничего не случилось, Джим, поскольку я все записал, все твои грязные делишки. Стоит мне пропасть – и письмо отправится прямиком в полицию, и тогда ты потеряешь все: деньги, контору, прекрасный дом вместе с женой и сыном…

Пока он говорил, глаза Моргана будто застилал красный туман. Он знал, что шансов спастись у Гиддри мало. Та преступная сеть, что поработила их, уже ищет его, а они отлично умеют находить людей и устранять угрозу. Джейми понимал, что скорее всего Гиддри убьют, и тогда полиция получит документ, изобличающий самого Моргана. Его душила обида на несправедливость партнера: ведь Джейми, пусть и нехотя, но помогал ему с той самой ночи, как тот впервые заявился в его типографию, и до нынешнего дня, когда собирался выкупить собственные клише, вместо того чтобы сдать подельника организации, которая попросту пришила бы его и забрала клише бесплатно.

Голос Джейми срывался от сдерживаемого страдания:

– Он говорил и говорил, но слова утратили для меня смысл. Комната словно бы потемнела, я теперь видел только Гиддри, который с гордостью делился планами разрушить мою жизнь и раздавить меня как муху. В какой-то момент что-то щелкнуло у меня в мозгу. Все эти годы скрытности, шантажа, безнадеги… Я метнулся и схватил одно из тяжелых клише, лежавших рядом на прессе. Гиддри так удивился, что застыл на месте, а я обрушил удар ему на голову.

Нет, я не убил его одним ударом. Гиддри закричал, словно раненый зверь, отпрыгнул и побежал к двери, но я гнался за ним с окровавленным клише в руках и видел, как красный ручеек стекает по его черепу, заливаясь за воротник. Гиддри все еще визжал и кричал. Все случилось очень быстро. Я левой рукой схватил его за воротник и оттащил от двери. Он потерял равновесие и завалился назад. Я сделал шаг в сторону, увернувшись. Гиддри упал на спину, голова оказалась около моих ног. Он брыкался, пытаясь лягнуть меня по голове, когда я склонился над ним.

Я резко увернулся и взглянул ему в лицо. Гиддри пытался уползти в сторону, пнуть меня, но, увы, не мог достать. Я снова поднял клише и ударил его по голове. Он успел закрыться руками, но я, должно быть, ушиб ему пару пальцев, а то и вовсе раздробил, поскольку он заорал и отдернул руки, прижав их к груди. Теперь голову ничто не загораживало, и я начал наносить удары один за другим, а острый край металлической пластины превращал его череп в кровавое месиво. Вскоре Гиддри затих.

Мы с Холмсом молча слушали страшный рассказ.

– Не знаю, сколько я простоял так, – продолжал Джейми, – склонившись над ним и тяжело дыша, забыв распрямиться. Даже когда кто-то выхватил клише у меня из рук и оттащил, я не сводил глаз с распростертого на полу тела. Чей-то голос воскликнул: «Боже, да вы его убили!»

Оказывается, крики Гиддри услышал проходивший мимо констебль. Он умудрился прийти как раз тогда, когда Джейми осыпал своего врага градом ударов. Видимо, молодой человек надолго выключился. Сейчас он лишь помнил, как его привели в его же кабинет и заставили довольно долго сидеть на стуле для посетителей под суровым взглядом еще одного констебля. Позднее, все в том же кабинете, его допрашивал какой-то инспектор и целая толпа людей, чьи лица он почти не различал. Морган в общих чертах рассказал им, как его обучил профессор Мориарти, как потом он самостоятельно стал подделывать документы и деньги, но в итоге превратился в успешного дельца, и как потом явился Гиддри и шантажом принудил его снова встать на путь преступления. Он ни словом не обмолвился о той организации, что с недавних пор контролировала его: даже в минуту отчаяния инстинкт самосохранения сработал, и молодой человек делал все возможное для защиты родных…

– И вот я тут, – сказал он, впервые за время этой любопытнейшей истории взглянув на нас. – Адвокаты считают, что мне стоило подать прошение о пересмотре вердикта под предлогом того, что первоначальное признание было сделано под давлением, поскольку сразу после убийства я впал в прострацию. Однако никуда не денешься. Я убил человека. Я знаю, каково это, когда бешенство овладевает твоим существом. Я хотел совершить убийство, причем так было суждено, чтобы в ту самую минуту мимо проходил констебль и застал меня. Весь мой путь шел к этой самой минуте, и ничего нельзя было сделать…

– Но при чем тут ваш сын? – спросил Холмс. – Какое это имеет отношение к мальчику?

– Проклятие, – ответил Морган. – Надо снять с нас проклятие. Сначала отец, теперь я. Мой отец под конец тоже убил кого-то, как и я. Но я не хочу такой судьбы для своего сына. Не хочу, чтобы его глаза застилала ярость. Не хочу, чтобы он закончил свои дни в тюрьме в ожидании конца, пытаясь представить, каким будет путь на эшафот. Он заслуживает нормальной жизни.

Жена навестила меня один раз, перед судом, – добавил Джейми. – Она мне не сочувствовала, да я особо и не ждал. Лишь бы она воспитала Томаса таким, чтобы он даже помыслить не мог о подобной жизни. Чтобы этого просто не могло быть. Вы когда-то пытались помочь моему отцу, мистер Холмс. Можете сделать то же самое для меня? Это последняя просьба приговоренного к смерти человека.

Холмс несколько минут смотрел на него, пока Морган наконец не потупил взор.

– То есть вы просите меня найти способ пристроить вашего сына, чтобы он получил образование, которого вы тогда были лишены?

Морган кивнул.

– А он так же талантлив, как и вы? – уточнил мой друг.

– Да, мистер Холмс, – с жаром заверил Морган.

Сыщик помолчал, о чем-то размышляя, а потом сказал:

– Сэр Уильям все еще принимает активное участие в судьбе молодых дарований. – Он умолк, а потом добавил чуть тише: – И он по-прежнему мой должник. Я сделаю все возможное.

Морган схватил его руку и сжал, и этот жест жутким образом напомнил мне тот давний день на платформе, когда его отец пожимал руку моего друга по той же причине.

– Спасибо! Спасибо, мистер Холмс! Это все, что мне нужно знать.

– Но как это осуществить? – спросил Холмс. – Я должен сам явиться к вашей жене? Она будет заинтересована в подобном развитии событий? Даст добро?

– Думаю, да. Когда она приходила после ареста навестить меня, я поведал о своих заключениях, в том числе рассказал и про упущенный шанс, который вы дали моему отцу, когда я был маленьким. Мы с ней оба знаем, что у ребенка исключительный талант, и всегда сходились во мнении, что его способности нужно развивать и поощрять. Она к вам прислушается. Ваше участие убедит ее, что здесь не замешаны подозрительные личности из моего прошлого.

Джейми рассказал нам, где живут жена и сын. Холмс встал и пообещал съездить к ним как можно быстрее. Казалось, в глазах Моргана светится какое-то новое умиротворение.

Когда мы собрались уходить, я поймал себя на мысли, что хочу побыстрее покинуть эту крошечную камеру, обитатель которой отсчитывал последние часы. Каковы бы ни были его преступления, меня грела мысль, что мы сможем помочь ему, облегчив его уход из жизни.

– И еще одна просьба, мистер Холмс, – сказал Морган, остановив нас, прежде чем мы успели постучать в дверь, оповестив дежурного о намерении уйти.

– Да? – повернулся к нему мой друг.

– Возможно, когда-нибудь… – начал Джейми, потом умолк, сглотнул и снова продолжил: – Когда-нибудь вы сможете проверить, как поживает мой сын, и, если получится, расскажете ему, сколько он значит для меня…

Холмс не успел ответить, а Морган продолжил:

– Не могли бы вы… поведать ему о нашей сегодняшней встрече, чтобы он считал, будто вы приходили расследовать обстоятельства дела? Не могли бы вы создать впечатление, что в моей вине все же были сомнения? Нет, не лгите ему, просто сделайте так, чтобы в душе у сына была хоть капелька веры в то, что его отец был хорошим человеком. Чтобы он пронес немного любви ко мне через годы…

Холмс ничего не ответил. Он постоял, глядя на умоляющую позу узника, который подался всем телом вперед в свете от свечи, и лишь потом тихо произнес:

– Хорошо, я смогу это сделать.

Я тоже кивнул. Морган слегка поклонился мне в ответ, и на его лице зажглась улыбка.

Мы с Холмсом вышли из камеры. На следующее утро Моргана казнили.

– Жизнь немилосердна, мой дорогой Уотсон, – заметил мой друг по дороге домой.

Вскоре мы должны были оказаться на Бейкер-стрит, в тепле и безопасности, с иллюзией того, что все зло этого мира осталось за дверью. Но я знал: мне потребуется много времени, пока ощущения от сегодняшнего визита и воспоминания о тюремной обстановке перестанут терзать мой разум.

– Вся жизнь качается на тоненькой нити, – продолжил Холмс. – Чуть подует ветер, и вот ее уже несет в какую-то сторону. Ветер сменит направление, и жизнь тоже меняет курс, и никогда не знаешь, когда она запутается окончательно, когда непоправимо оборвется, будучи связанной с непредвиденной судьбой.

Я не мог привести в ответ никаких доводов, поэтому просто молчал.

– А что если бы тогда Том Морган уничтожил карточку, как я ему велел? – задумчиво произнес мой друг. – Если бы жена не рассказала все людям Мориарти? Ведь жизнь Джейми Моргана могла сложиться совсем иначе! Скольких страданий можно было бы избежать.

После некоторой паузы я сказал:

– Я верю в то, что нужно активно искать положительные стороны. Да, ветра судьбы могут занести куда угодно, но нужно делать верный выбор в жизни, чтобы противостоять им. Джейми Моргану шанс поступить правильно выпадал несколько раз. К несчастью, он каждый раз ошибался. Однако в самом конце все же выбрал верный ход: обратился за помощью к вам, как когда-то его отец. Вы тоже сегодня сделали выбор, Холмс, – продолжил я. – Вы решили откликнуться на просьбу этого человека о помощи. Причем готовы не просто воспользоваться своим влиянием на сэра Уильяма, но и в некоторой степени перебороть ту злобу, которую мальчик мог бы питать к отцу, если бы не узнал о его чувствах. Я уверен, что это и есть тот выбор, который потихоньку меняет мир в лучшую сторону.

Мы несколько минут ехали в молчании, а потом Холмс наконец сказал:

– Возможно, Уотсон, возможно.

Остаток пути до дома мы не разговаривали.