Глава четвертая
– Прямо глаза разбегаются, – сказал Майкрофт Холмс.
Он изучал лежавшие перед ним бумаги.
– Вы о записях сэра Мармиона? – спросил я, продолжая заниматься своим обычным делом – переписывать его вчерашние заметки.
Мы вернулись в кабинет; он сидел за большим письменным столом, я же устроился за старинным секретером с откидной крышкой.
– Просто уйма бумаг. – Холмс положил ладонь на папку и покачал головой. – Я потрясен его основательным подходом, особенно в том, что касается душевнобольных. Признаюсь, мне не всегда понятны его выводы в отношении этих несчастных, но я верю, что найду ответ.
Он отодвинулся от стола и вытянул ноги.
– Господи! Уже час дня! Как быстро летит время.
– Совершенно верно, сэр, – согласился я, чувствуя, что тело мое немного одеревенело. – Вы помните, что у вас в половине третьего назначена встреча?
– С немцами. – Холмс склонил голову, словно смиряясь перед неизбежностью. – Это будет непросто. Если бы ее величество и кайзер не состояли в столь близком родстве…
– Ничего не попишешь, – усмехнулся я, будто лишь Майкрофту Холмсу было под силу изменить подобное положение вещей.
– Вероятно, – нехотя согласился Холмс, – однако это ставит нас в довольно затруднительное положение.
Он встал и начал расхаживать по комнате.
– Боюсь, Саттону придется прогуляться в клуб вместо меня. Немцы так скоро нас не отпустят. – Холмс опустил голову. – Еще шесть спектаклей, – добавил он, имея в виду «Макбета».
– Один сегодня вечером, два – завтра, затем три пустых дня и, наконец, еще три представления, – сказал я, заметив, что подцепил от Саттона театральное словечко – «пустой день» (так называют дни, когда нет спектаклей).
– В каком-то смысле жаль, но, видимо, так надо.
Холмс прошелся по кабинету и остановился перед камином, чтобы погреться: за окном был унылый ноябрьский день.
– Он получил отличные отзывы. Меня опять тревожит, что по моей милости он многое упускает.
– Вы ведь с ним это обсуждали, не так ли? – сказал я, мечтая, чтобы Тьерс подал свежезаваренного чаю. Тот, что мы с Холмсом пили утром, давно остыл.
– Конечно, – ответил Холмс, – и Эдмунд заверил меня, что вполне доволен ролью моего двойника и костюмера, но когда я думаю о его способностях, то спрашиваю себя: понимает ли он, сколь велик его дар?
– Раз он доволен, то почему вы сомневаетесь в его решении? – спросил я, тоже вставая и разминая затекшие мускулы. – Ваши заметки почти готовы.
– Хорошо.
Холмс подошел к секретеру и взглянул на стопку сложенных мною листков.
– Отличная работа, как всегда, дорогой Гатри.
– Я должен был закончить ее три часа назад, – заметил я.
– Утром нам немного помешали, – напомнил Холмс. – Надеюсь, что юный курьер выживет. Он не должен поплатиться жизнью.
– Если за этим стоит Братство, то чужая жизнь для них – разменная монета.
– Мы с вами это знаем, Гатри. А курьер не знал. Он явился сюда, не подозревая об опасности. Возможно, это моя вина.
Холмс подошел к дверям, чтобы позвать Тьерса.
– Вы разбудите Саттона, – предупредил я Холмса.
Актер спал на кушетке в гостиной. Шторы там были задернуты – не только от солнца, но и для того, чтобы скрыть Саттона от посторонних глаз, если за квартирой все еще наблюдают.
– Надеюсь, что нет, – сказал Холмс, закрывая дверь. – Немцы. Что вы приготовили для встречи?
– Копии всех недавних договоров и соглашений между нашими правительствами, – ответил я, указывая на папку, лежавшую на второй полке секретера, – а также всю корреспонденцию, относящуюся к этому визиту, за исключением конфиденциальной переписки, разумеется.
– Разумеется, – подтвердил Холмс, сдвигая широкие брови.
Больше всего его беспокоило, что кайзер и королева могли иметь об этих делах собственное представление, о котором он ничего не знал.
– Что ж, соберите все документы, Гатри. И наденьте фрак. Кажется, он висит в шкафу рядом с парадной дверью.
Я часто оставлял свой фрак здесь, чтобы лишний раз не ходить за ним на Керзон-стрит.
– Да. А манжеты и воротничок только что из стирки, – улыбнулся я. – Скоро буду готов.
– Хорошо. Перекусим, а потом вызовем Гастингса.
Холмс убрал бумаги сэра Мармиона в папку и отдал ее мне.
– Перед уходом обязательно убедитесь, что они надежно заперты.
– Сию минуту, – ответил я, поместив папку над немецкими документами. – Сделано.
– Очень хорошо.
Он снова позвал Тьерса, на этот раз не так громко:
– Принесите чай, холодное мясо и горчичный соус.
– Сейчас, сэр, – ответил Тьерс.
– Ах да, Тьерс, вы поедете в лечебницу справляться о курьере?
– Поеду, сэр.
– Вам надо вымыть руки, – сказал Холмс, обращаясь ко мне. – Идите же, будьте умницей. Я буду переодеваться.
Я понимал разницу между советом и приказом и сделал, как мне велели.
Вернувшись в кабинет с чистыми руками, я увидел, что Тьерс уже поставил на стол поднос и принес чайник со свежезаваренным чаем. Я сел и хотел налить себе чаю, но тут раздался стук в дверь. В следующее мгновение в комнату вошел Эдмунд Саттон. Его светлые волосы были растрепаны, как у мальчишки, долговязая фигура облачена в пестрый халат.
– Добрый день, – сонно пробормотал он.
– Чаю хотите? – спросил я и, не дожидаясь ответа, стал наливать ему чашку. – Только что заваренный.
– Замечательно. А я бы и не заметил. Как там курьер?
– Его увезли в лечебницу вскоре после того, как вы пошли спать.
Я протянул ему чашку и указал на сливочник.
Он добавил в чай сахар и молоко, уселся на стул, стоявший у секретера, и вперил в стену пустой, невидящий взгляд.
– Он был жив?
– Да. Тьерс ушел справляться о его состоянии, – сообщил я и сделал глоток; чай оказался очень горячим и приятно согревал. – Мы тоже скоро пойдем.
Саттон кивнул:
– А я в обычное время совершу традиционную вылазку в клуб и быстро вернусь обратно. Мне нужно, чтобы Гастингс отвез меня в театр. Не хочу опоздать к началу представления.
– Разумеется. Не представляю, чтобы Холмс отказал в такой просьбе. – Я вздохнул и сделал еще один глоток. – Какой длинный предстоит день!
– Немцы, да?
Саттон уже успел проснуться. Его голубые глаза теперь смотрели осмысленней, а голос звучал громче:
– После спектакля я вернусь сюда, на тот случай, если у мистера Холмса есть для меня работа.
– Отлично, – ответил я, надеясь, что к тому времени окажусь в своей квартире на Керзон-стрит и быстро засну.
Я уже был готов забыть о хороших манерах и стянуть ломтик холодного мяса, но тут в комнату вошел Майкрофт Холмс в полном дипломатическом облачении. Я встал.
– Добрый день, сэр.
– О, сидите, Гатри, сидите, – ответил он. – Церемоний сегодня у нас будет предостаточно.
– Да уж, сэр, – сказал я, снова садясь.
– Добрый день, Саттон, – продолжал Холмс, похлопав своего двойника по плечу. – Боюсь, у вас нынче плотное расписание.
Он подошел к столу и налил себе чаю.
– Немцы, конечно, подадут шнапс, который ударит им в голову. Сэру Камерону такое пришлось бы по душе. Безусловно, они друг друга стоят. – Немного помолчав, он добавил: – Я в отвратительном расположении духа. Прошу прощения у вас обоих за этот приступ злости. Не выношу, когда за мной следят, особенно когда не понимаю, кто именно.
– Ну, когда-нибудь они совершат промах и вы все поймете, – сказал я, надеясь немного подбодрить его, но это не сработало.
– Ума не приложу, как вывести их на чистую воду, – продолжал Холмс. – Это могут быть и люди из Братства, и турки, и немцы, и даже кто-нибудь, о ком я понятия не имею. То, что я оказался у них на прицеле, унизительно само по себе, но они обнаглели до того, что ранили курьера, – это вообще переходит всякие границы!
Он допил чай и налил себе еще; я порадовался тому, что Тьерс взял самый большой чайник.
– Саттон, вам следует быть крайне осторожным. Смотрите в оба и не рискуйте понапрасну.
Саттон обворожительно улыбнулся:
– Не буду. У меня вечером спектакль. – Он подошел к Холмсу и сказал: – Не тревожьтесь за меня. Я буду осторожен, как монашка.
– Только не говорите, что наденете тот костюм, в котором явились сюда, – проворчал Холмс, окончательно успокаиваясь.
– Может, и надену, когда поеду в театр. Если будет время.
Саттон снова налил себе чаю.
– Подумайте хорошенько. Раз на вас охотятся, то после клуба я должен буду избавиться от всякого сходства с вами.
– Вы имеете на это право, – признал Холмс. – Что ж, мне жаль, что я не увижу вас в… в орденах, однако я должен одобрить вашу стратегию.
– Это куда лучше, чем провести вечер с немцами, – сказал Саттон.
– Верно, – опять помрачнев, согласился Холмс и взглянул на меня: – Когда вы будете готовы выходить?
– Через десять минут, если мне разрешат доесть. Через две – если не разрешат, – ответил я, пожирая взглядом тарелку с нарезанным мясом.
– Гатри, мальчик мой, ешьте. Кто знает, когда вам опять представится такая возможность? Ведь с немцами придется держать ухо востро. Среди членов Братства много представителей этой нации. Не стоит быть слишком беспечным, когда обедаешь с ними.
Он взял ломтик мяса, скатал его в трубочку и откусил.
– А пока ешьте сколько душе угодно, – посоветовал он с набитым ртом.
– Так и сделаю, – ответил я и потянулся за горчичным соусом, чтобы намазать его на следующий кусок мяса.
Еще какой-нибудь час назад мне совсем не хотелось есть, однако аппетит приходит во время еды. Я успел выпить еще одну чашку чая и съесть четыре ломтика мяса, сдобренных соусом, прежде чем взял салфетку и вытер пальцы.
– Я к вашим услугам, сэр.
– Выходим через пять минут. Соберите вещи и захватите плащ. На улице моросит. Уверен, не пройдет и часа, как начнется дождь. – Он жестом поманил меня за собой, затем обратился к Саттону: – Будьте внимательны, когда станете переходить улицу. Не задерживайтесь на крыльце. Если что-то вызовет подозрения – сразу сообщайте Тьерсу. И постарайтесь вечером играть столь же блестяще, как и вчера.
Я отправился в гостиную, собрал свою одежду и запихнул ее в саквояж, который хранил в квартире Холмса для таких случаев. Саквояж я оставлю в кэбе у Сида Гастингса, но плащ и портфель возьму с собой.
– Думаю, после всего, что мы сегодня пережили, надо радоваться, что нам предстоит встреча с немцами, а не с готтентотами, китайцами или индейцами, – проворчал Холмс, когда мы встретились в коридоре. В этот момент он, перебросив плащ через руку, натягивал перчатки. – Выйдем с черного хода и пройдем переулком. Готовьтесь к пробежке.
– Не искушаем ли мы судьбу, решив появиться там, где стреляли в курьера? – спросил я, не в силах безропотно подчиниться его решению.
– Возможно, – ответил Холмс, – но если стрельба начнется на Пэлл-Мэлл, возникнет паника, которой никак нельзя допустить. Рискнем сунуться в переулок.
– Тогда нам надо вооружиться.
– Немцы обидятся, – сказал Холмс, мельком взглянув на меня. – Если нам грозит опасность, лучше всего иметь под боком кэб, чтобы успеть скрыться, и держаться подальше от людных мест во избежание переполоха.
Это было совсем не похоже на патрона, но сегодня он производил более чем странное впечатление.
– Неужто они решатся на такую глупость? Напасть на нас посреди запруженной людьми улицы? – спросил я, не желая верить, что такое возможно.
– Глупость уже не кажется таковой, если позволяет добиться успеха, – заметил Холмс. – Идем.
И он с решимостью, которой мне самому явно недоставало, зашагал на кухню. Я поспешил за ним, спрашивая себя, не надо ли было на всякий случай положить в карман револьвер.
– Саттон останется у вас?
– Да, пока ему не придет время отправляться в клуб вместо меня.
Выйдя на улицу и убедившись, что дверь заперта, Майкрофт Холмс быстрым взглядом окинул переулок.
– Думаю, мешкать не стоит.
Спускаясь по ступеням, я чувствовал себя немного глупо. Когда один лестничный марш остался позади, я вдруг услышал щелчок затвора винтовки. В следующий миг деревянный поручень перил был расщеплен надвое. Я колебался всего секунду, а затем бросился вперед, заслонив портфелем голову. За мной устремился Холмс. Он двигался с проворством, которое могло удивить меня разве что на первом году службы, а теперь казалось его неотъемлемым свойством. При всей своей тучности он был на редкость подвижен. Я припустил еще быстрее, рискуя свалиться и размозжить себе голову о булыжную мостовую, и уже почти добрался до конца лестницы, но тут грянул второй выстрел, и я услышал проклятия Холмса.
Достигнув мостовой, я задержался и довольно долго высматривал, откуда стреляли. Затем я обернулся и увидел, что Холмс вытирает со лба кровь.
– Сэр! – воскликнул я. – Вы ранены.
– И мне не хотелось бы схлопотать еще одну пулю, Гатри, – ответил он лаконично, тем самым успокоив меня. – Не останавливайтесь. Гастингс будет ждать на углу.
Он бежал, не отставая от меня и лишь слегка задыхаясь.
– Быстрее!
Я подчинился и помчался настолько быстро, насколько позволяла скользкая, неровная брусчатка. Завернув за угол, я заметил ожидавший нас кэб. Из последних сил я рванул к нему, сзади бежал Холмс.
– Гатри! – внезапно заорал он, останавливаясь в двух шагах от меня. – Стойте! Это не Гастингс!
Я притормозил и недоуменно оглянулся.
– Не Гастингс? – воскликнул я.
– Взгляните на лошадь! – крикнул он, с замечательной ловкостью развернулся и побежал в другую сторону. – Это не Ланс!
Действительно, лошадь в оглоблях на поверку оказалась мышастым мерином, а не новым гнедым Сида Гастингса. Я вслед за Холмсом бросился назад, к переулку, и неожиданно понял, что нас заманили в ловушку, потому что услыхал, как кэб тронулся и поехал за нами. На бегу я выронил плащ и хотел было поднять его, но кэб неумолимо приближался. Это подстегнуло меня; вновь завернув за угол, я чуть не споткнулся об Холмсову ногу: он спрятался у края подвальной лестницы дома, находившегося напротив его собственного.
– За мусорные баки, Гатри! – скомандовал он.
Ему не пришлось повторять дважды. Я юркнул под первый попавшийся навес и прислонился к стене. Цоканье лошадиных копыт становилось все громче. Я сжался в комок, чтобы стать как можно незаметнее, и, в душе проклиная себя за то, что не взял револьвер, вцепился в свой портфель и саквояж, будто они могли спасти меня.
Последовал обмен выстрелами, один раздался с той стороны переулка, где прятался Холмс, два прозвучали с крыши. Я услышал, что где-то надо мной открылось окно, но не мог видеть, кто это сделал. Я уповал на то, что этому человеку не придется пожалеть о своем поступке. Затем грянул четвертый выстрел, очень громкий; за ним – пятый. Кэб остановился, возница покачнулся на козлах и накренился вперед.
Холмс выскочил из своего убежища и остановил испуганного коня, прежде чем тот успел убежать; животное и экипаж служили ему некоторой защитой.
– Гатри! На козлы!
Я понимал, что, возможно, веду себя безрассудно, но тем не менее сразу откликнулся на его призыв, мигом преодолев небольшое расстояние, отделявшее меня от кэба. Метнув портфель и саквояж на сиденье, я прыгнул на задок экипажа и забрался на козлы. Кэбмен осел, наклонившись вперед, на его коричневой форменной куртке расплылось огромное алое пятно. Преодолев внезапное отвращение, я вытащил вожжи из рук возницы и натянул их, чтобы усмирить лошадь.
– Сделано, сэр!
Я почувствовал, что Холмс забрался внутрь кэба, и тут же услыхал, как он стучит по стенке:
– Поехали. Они не станут стрелять в лошадь. Слишком много шума.
Подражая кучерам, я свистнул, чтобы заставить лошадь сдать назад, и стал уговаривать мышастого мерина убираться из переулка. Это было непросто: конь нервничал, перебирал ногами и беспокойно мотал головой. Наконец мы выбрались из переулка, и я вклинился в уличное движение, озираясь в поисках Сида Гастингса.
– Правьте к «Упитанному тельцу», – велел Холмс. Голос его звучал теперь куда спокойней.
– Сэр, тут у меня на козлах покойник, – воскликнул я, оглядываясь вокруг, чтобы понять, не приметил ли кто этого неприятного обстоятельства.
– Тем более правьте к «Упитанному тельцу». Там собираются извозчики. Ежели кто спросит, скажете, что ему нужна помощь.
– Помощь? – недоверчиво переспросил я. – Он мертв, сэр. Ему уже не помочь.
Я снова огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не слышит.
– Да, но этого никто не поймет, если со стороны будет казаться, что вы ухаживаете за раненым. По вашей одежде, хоть она и испачкана, сразу видно, что вы отнюдь не кэбмен. А если вы будете вести себя так, словно ему внезапно стало плохо, это не вызовет подозрений. Возьмите полость и укройте его, будто для того, чтобы согреть.
Я сделал, как он велел, подавив неуместный приступ смеха. Кое-кто из прохожих посматривал на нас с любопытством, но ни один не пытался остановить. Я воспринял это как хороший знак, однако поразился тому, что людям на улице все равно, чем я занят. Кроме того, я начал гадать, кому понадобилось стрелять в возницу.
Паб «Упитанный телец» располагался на Тоттенхем-Корт-роуд. Это было старинное здание с почерневшим фасадом и большим задним двором, где извозчики, приехавшие сюда выпить и закусить, оставляли свои экипажи. Я отыскал на стоянке свободное местечко.
Майкрофт Холмс сразу же вылез из кэба и отряхнулся. Я тоже начал спускаться с козел, держа в руке портфель и саквояж.
– Оставьте все как есть, мой мальчик. Его скоро обнаружат. Готов спорить на месячное жалованье: непременно выяснится, что этот человек никакой не кэбмен. Верно, ни один лондонский извозчик его никогда в глаза не видел.
Он дождался, пока я спрыгнул на мостовую, и стал отряхивать мой фрак.
– Он очень грязный. Надо будет как-то объяснить немцам ваш неряшливый вид. А вечером, когда вернемся, отдайте фрак Тьерсу, он приведет его в порядок.
Я посмотрел на саквояж.
– У меня с собой пиджак, мистер Холмс, – напомнил я. – Разумеется, он не подходит для такого случая, зато чистый.
Холмс задумался. Я заметил, что царапина у него на лице подсохла, и ощутил немалое облегчение оттого, что рана не серьезная.
– Это меньшее из двух зол, – наконец согласился он. – Хорошо. Наденьте пиджак. Только побыстрее. Не нужно, чтобы нас здесь видели.
Он наклонился, открыл саквояж и вынул оттуда пиджак. Затем выпрямился, забрал у меня фрак, положил в саквояж и закрыл его. Я тем временем надел пиджак.
– Идемте. Постарайтесь шагать поживее, но не бегите.
Я последовал приказу. Сырой ветер пронизывал меня насквозь, и мне очень не хватало плаща.
– А как же Сид Гастингс? – спросил я на ходу.
– Надеюсь, с ним ничего не случилось, – ответил Холмс.
Мы добрались до входа в пивную и перешли на другую сторону улицы. Тут было людно, но все же не настолько, чтобы мы не могли двигаться довольно бодро.
– Немного позже остановим кэб. Не нужно, чтобы нас запомнили и связали с погибшим.
Я вспомнил о мертвеце, и в животе у меня екнуло.
– Что же с ним станется? – спросил я с гораздо большим напором, чем собирался.
– О чем это вы, Гатри? – сказал Холмс, прибавляя шагу. – Немцы куда выше оценят наше желание встретиться с ними, – неудачно пошутил он. – Хотя мы с вами все равно ничего им не расскажем.
– Да уж конечно, – согласился я, однако упрямо возвратился к прежней теме: – Вы знаете, кто застрелил того человека в кэбе?
– Разумеется, знаю, мой мальчик, – ответил Холмс, будто это было совершенно очевидно. – И вы тоже должны знать.
Я сдвинул брови.
– Тьерс отсутствовал, – проговорил я, размышляя вслух, и вдруг потрясенно уставился на патрона: – Боже милосердный! Вы намекаете, что стрелял Саттон? Саттон?!
Холмс кивнул, ловко пробираясь сквозь стайку уличных мальчишек, чьи звонкие юные голоса вырывались из общего гула толпы.
– А кто же еще? – усмехнулся он, приметив мой испуг. – Он не такой рохля, как вам кажется.
– Нет, – сказал я, тоже ускоряя шаг, чтобы не отставать от Холмса. – Видимо, нет.
Из дневника Филипа Тьерса
Врачи говорят, что курьер в тяжелом состоянии и причиной тому не только большая потеря крови, но и пережитое им потрясение. Рану обработают в надежде предотвратить заражение крови. Они утверждают, что все станет ясно в течение сорока восьми часов. Уотсон сказал, что смотрит на вещи не столь оптимистично. За годы военной службы он повидал много подобных ранений; его тревожит не столько сама рана, сколько озноб, на который жалуется курьер. Я внимательно выслушал его, поскольку безгранично доверяю мудрости армейских врачей.
Кроме того, я заглянул к старшему инспектору Александеру, который занимается правонарушениями на таможне, и рассказал ему о заявлениях м-ра Керема. Инспектор Александер пообещал тщательнейшим образом изучить этот вопрос. У него в уголовном мире есть полезные знакомые, которые готовы без зазрения совести предать своих товарищей, если это сулит им выгоду. Я попросил его держать нас в курсе событий и сообщать любые новости, даже если окажется, что подозрения м-ра Керема безосновательны.
Теперь собираюсь налить Саттону чего-нибудь успокоительного; он очень страдает оттого, что ему пришлось застрелить человека. Он спас М. Х. жизнь и не жалеет об этом, но это не избавляет его от мыслей о том, что кто-то другой пал от его руки. Он намерен ненадолго выбраться в клуб М. Х. и затем ехать на представление «Макбета», а для этого требуется держать себя в руках. Наверное, не следует удивляться, что этот поступок выбил его из колеи, ведь убивать человека всегда нелегко, особенно в первый раз. На сцене он сотни раз убивал и, если на то пошло, умирал сам, однако в реальной жизни все по-иному.
М. Х. и Г. сейчас, по-видимому, уже встречаются с немцами. Если все пройдет хорошо, я увижу их еще до восьми.
