Глава двадцать пятая
– Берите ключи! – крикнул мне Холмс, бросившись вверх по ступеням. – Надо поторапливаться!
– Разве мы не задержимся?.. – воскликнул я, подбегая к смертельно раненному человеку и срывая с его пояса связку ключей.
Надзиратель тяжело дышал, его лицо в тусклом свете газовых ламп казалось белым. Плачевное состояние несчастного подчеркивалось нестройным хором выкриков и стонов, доносившихся из палат второго этажа, обитатели которых почуяли недоброе.
– Ни ради него, ни ради убийцы. О нем позаботится Бери. Идемте же!
Он добежал до галереи и посмотрел вниз. Крики, проклятия, жалобы, смех, умолкнувшие было после выстрела, раздались с новой силой.
Я взял огромную связку ключей и, перепрыгивая через две ступеньки, помчался к Холмсу.
– Вот они, – сказал я.
Мисс Хелспай, стоявшая у подножия лестницы, крикнула:
– Я останусь здесь. Кто-то должен стоять на страже. А вы бегите, господа!
Я разрывался между стремлением одобрить предусмотрительность мисс Хелспай и желанием оградить ее от новых испытаний. Наконец я ответил:
– Присматривайте не только за входной дверью, но и за внутренними.
– Я ведь не новичок, Гатри, – напомнила она и жестом велела мне заниматься своим делом.
– Возьмите на себя северное крыло, Гатри, – распорядился Холмс. – И поперечные проходы. Загляните в каждую комнату. Если найдете Саттона – сразу кликните меня, а я в случае чего кликну вас. Револьвер держите наготове.
И он побежал в направлении южного крыла с револьвером в одной руке и связкой ключей в другой.
– Сделаю, как велите, – ответил я и, очутившись в центральном проходе, покрепче обхватил рукоять револьвера.
Я спрашивал себя, куда подевался весь персонал, потому что до сих пор не увидел ни одного человека. Первую палату, в которую я заглянул, занимал истощенный мужчина, одетый лишь в старую рубаху. Он стоял в углу и издавал ухающие звуки, не обращая внимания на поднос с едой, оставленный на полу возле его кровати. Как только я взглянул на него, он присел и стал испражняться, словно желая таким образом выразить свое отвращение ко всему, что его окружало. Я решил, что это один из тех пациентов, которым сэр Мармион ничем не сумел помочь, и быстро направился к следующей палате, где какой-то юноша старательно выкладывал на полу из спичечных коробков узор собственного сочинения; время от времени он поднимал голову и издавал вопль, полный смертельного ужаса, а потом возвращался к своему занятию.
Я достиг конца коридора и, следуя его изгибу, повернул. За углом находилась комната, битком набитая самым современным оборудованием, включая гальванометр и неглубокую цинковую ванну, в которой, судя по обилию опутывавших ее проводов, и производилось лечение. В другое время мне захотелось бы подробнее осмотреть это хитроумное устройство, однако задерживаться было нельзя. За процедурной находилась душевая, сперва я хотел пройти мимо, но все же решил, что разумнее будет проверить и это помещение.
Холодная вода, капавшая из эмалированных трубок над головой, и тусклое освещение поначалу помешали мне разглядеть скрючившееся в дальнем углу тело, а когда я увидел его, то вначале принял за стопку простыней. Но человек застонал, и я бросился к нему, стараясь не поскользнуться на мокрых плитках; револьвер я сунул в карман, чтобы избежать случайного выстрела.
– Держись, парень! – сказал я, ощутив под рукой влажную кожу. – Я вытащу тебя отсюда!
Я прислушался, пытаясь различить звук его голоса среди гама и бормотаний, доносившихся из соседних палат.
Лицо бедняги с одной стороны распухло, покраснело, словно кусок мяса, и было покрыто синяками. Один глаз заплыл, другим он недоверчиво уставился на меня.
– Гат… ри? – проговорил он раздувшимися губами.
– Боже милосердный! – воскликнул я. – Саттон. Саттон! Что они с вами сделали?
Я попытался поднять его, но он оказался слишком тяжел для меня.
– Дай… те… мор… фия… – с трудом произнес он.
– Ничего, мы уже здесь, Саттон. Мы в два счета вытащим вас отсюда.
Я опять попытался подставить ему плечо и поднять его на ноги, чтобы он сумел хотя бы выйти из душевой.
– Я немедленно позову Холмса, вот только стащу с вас мокрую одежду и заверну в полотенце.
Я почувствовал, что он начинает дрожать от холода. Возясь с Саттоном и в то же время стараясь не поскользнуться, я совершенно забыл про дверь. Услышав позади чьи-то шаги, я даже не обернулся, решив, что явился Холмс и что наши приключения близятся к завершению.
– Вы пришли вовремя!
– Хотел бы я то же сказать и о вас, – промолвил Якоб Браатен, дулом револьвера показывая, чтобы я поднялся.
Он похудел с тех пор, как я видел его последний раз, и на лице его еще заметнее обозначились черты, свидетельствовавшие о беспутном образе жизни, однако он по-прежнему был полон мощной, жестокой и для многих притягательной энергии. Поверх костюма он набросил серовато-коричневый рабочий халат, отмечавший его принадлежность к персоналу лечебницы.
Чтобы выпрямиться, мне пришлось отпустить Саттона. «Позже извинюсь, если представится случай», – подумал я.
– Мне следовало догадаться, что вы здесь, – сказал я, понимая, что от меня этого ожидали и что, пока я буду заговаривать ему зубы, он не выстрелит. – Сумасшедший дом – самое место для вас.
– Я бы обиделся, не будь у меня в руке револьвера, – холодно, словно банкир, высчитывающий проценты, промолвил Браатен. – Бравада вам не идет, Гатри.
– Простите, что разочаровал вас, – сказал я, надеясь, что нервы меня не подведут. – Вы, без сомнения, взыщите с меня за мой провал.
– И за то, что из-за вас я повредил себе ногу. – Он уставился на меня в такой ярости, словно тот взрыв случился только что. – Мы с Викерсом так славно устроились. Благодаря сэру Мармиону нас пускали сюда на ночь. Повара и надзиратели уходили в половине десятого, предоставляя нам до семи утра заниматься тут своими делами. Все шло как по маслу. И надо же было Холмсу сунуть сюда свой нос!
Я понял: он до сих пор не подозревает, что на полу перед ним лежит Саттон. У меня появилась надежда, что это сыграет мне на руку.
– Сэр Мармион сам приходил к мистеру Холмсу, – напомнил я ему. – Вы тут ни при чем.
– Ха! Он приходил по моей просьбе, чтобы заманить сюда Холмса, разжечь его любопытство, заинтриговать и осторожно прощупать почву, – сердито ответил Браатен. – Надо было выведать, что́ Холмс собирается предпринять относительно леди Макмиллан. Мы знали, что ее визит отсрочен из-за Холмса, это нас взбесило. Если бы только у него развязался язык… – Свободной рукой он закрыл себе рот. – Не стоило вам обо всем рассказывать. Надо было просто вас пристрелить. Викерс так бы и поступил.
– А где сам Викерс? – спросил я, будто меня это действительно интересовало. От одного его имени во рту появился тошнотворный привкус. – Я думал, он должен быть с вами.
– Как только вы тут появились, он ушел, – с пренебрежением ответил Браатен. – Он честолюбив и глуп. Скажу лишь, что он теперь в другом месте. – Он издал вздох, полный деланного сочувствия, и шагнул к нам. – В месте, которого вам никогда не сыскать, потому что вы – и мистер Холмс – умрете.
Я не осмелился заговорить, боясь, что голос меня подведет, лишь презрительно скривил губы. Интересно, успею ли я вытащить револьвер и выстрелить, прежде чем он убьет меня? Навряд ли. Мне с трудом верилось, что жить осталось считанные минуты.
Саттон, лежавший у моих ног, застонал и перевалился на бок.
– Завтра он должен был сполна испытать на себе лечение гальваническим шоком, – сообщил Браатен. – Сегодня состоялось лишь предварительное испытание, с морфием, который уменьшил силу воздействия. Завтра, да, завтра к концу дня он раскалился бы добела, и безо всякого морфия. – Он прицелился в Саттона. – Жаль, что нет времени извлечь содержимое этой замечательной головы. Если бы вы не пришли, он прожил бы немного дольше – однако меньше, чем ему хотелось.
Я почувствовал, что Саттон шевельнулся и взмахнул рукой, и мне стало страшно, что он приблизит роковое мгновение. Актер затрясся, а затем обмяк.
Браатен сделал еще один шаг вперед.
– Я хочу видеть, как жизнь уходит из вашего…
Не докончив этой страшной фразы, он охнул, так как в этот момент ступил в лужу неразбавленного жидкого мыла, которое Саттон ухитрился вылить ему под ноги. Револьвер Браатена выстрелил в лейку душа, и на нас сверху хлынула вода. Я сунул руку в карман, вытащил револьвер, прицелился, выстрелил и с радостью увидел, как Браатен упал на колени, схватившись рукой за грудь и уронив револьвер на плитку. Череп его облепили мокрые волосы, окаченные холодной водой.
Звук выстрела со всех сторон был встречен завываниями и хохотом. Я ощутил внутреннее родство с несчастными, ибо радость моя быстро увяла, как только я увидел мучения Браатена. Я не знал, смогу ли спокойно дождаться его конца, не поддавшись жалости. Изо всех сил стараясь не терять присутствия духа, я безразлично наблюдал за ним, хотя мужество уже покидало меня. Возможно, я даже попытался бы оказать Браатену совершенно бесполезную помощь, однако менее чем через три минуты сквозь какофонию до меня донесся голос Майкрофта Холмса, выкликавший мое имя.
– Идите в конец коридора! – крикнул я в ответ, стараясь перекрыть всеобщий гвалт. – В душевую.
– С вами все в порядке? – Его голос послышался ближе, я уже различал звук стремительных шагов. – Гатри! Ответьте мне!
– Немного потрясен, зато цел и невредим, – откликнулся я. – Саттон со мной. И Якоб Браатен тоже. – Вымолвив последнее имя, я прицелился в него. – Не двигайтесь!
Браатен упал на неповрежденный бок и весь съежился. Из того места, куда вошла пуля, сочилась кровавая пена. Он хотел что-то сказать, но закашлялся и пустил красную от крови слюну.
Вошел Холмс с револьвером в руке, на лице его была написана свирепая решимость. Он застыл в дверях – всего на миг, чтобы оценить обстановку. Завидев Саттона, патрон бросился к нему.
– Осторожнее, мыло! – предупредил я.
Однако он все же поскользнулся на плитках и стал хватать руками воздух, но каким-то непостижимым образом устоял на ногах и сумел вернуть равновесие. Холмс опустился на колени перед Саттоном. Сверху на нас продолжала литься вода.
– Что с вами, мой мальчик? – спросил Холмс, кладя руку на плечо Саттону. – Говорите же! Господи, Саттон, что с вами сделали?
Он стал поднимать своего двойника, не в силах скрыть охвативший его ужас, сыпал проклятиями и пытался поставить Саттона на ноги.
– Я… помо… юсь… – пробормотал Саттон, пытаясь помочь Холмсу, но теряя равновесие, – запач… кался…
– Неудивительно, – проговорил я, все еще целясь в Браатена. – Уведите его, Холмс. Я посторожу Браатена…
Холмс уставился на раненого.
– Это Браатен? Боже мой, вы правы! – Он покачал головой. – Годы его не пощадили. С первого взгляда я бы его не узнал. Теперь я вижу, что он серьезно ранен. – Он замолчал, внимательно рассматривая лежащего перед ним человека. – Кажется, вы пробили ему легкое, Гатри.
– Думаю, да, – ответил я, ощущая легкий укол совести, хотя стрелял я не в кого-нибудь, а в Браатена. – Думаю, он долго не протянет.
– Скорее всего. Однако надо наверняка убедиться в этом, – сказал Холмс, выводя или, скорее, вытаскивая Саттона из душевой. – Попробую выключить воду.
– Буду признателен, – ответил я.
– Я подготовлю Саттона к тому, чтобы вывести его отсюда, – продолжал он, словно его действия нуждались в разъяснениях.
– Вам понадобится сухая одежда, – заметил я.
– Вам тоже, Гатри, – отозвался Холмс, окончательно покидая душевую. – Вам тоже.
Надо сказать, это была сущая правда. Вымокший до нитки, я остался один на один со своим врагом. В руке у меня был револьвер. Меня так и подмывало выстрелить еще раз. Но сейчас Якоб Браатен был абсолютно беспомощен, и я, презирая его как безжалостного убийцу, не хотел уподобляться ему, несмотря на огромное искушение. Пока я боролся со своей совестью, струйка воды становилась тоньше и тоньше, а затем и вовсе иссякла. Наконец в слив утекли последние рыжие капли.
По телу Якоба Браатена пробежала судорога, потом вторая, третья, и наконец он обмяк и испустил дух; из раны перестала сочиться кровь, полуоткрытые глаза неподвижно уставились в пространство. Я вышел из душевой на поиски простыни, чтобы прикрыть труп. Покончив с этим, я взял полотенце и стал вытираться. У меня в саквояже лежал свитер, но саквояж остался в коляске мисс Хелспай. Я спустился к ней на первый этаж. Тело надзирателя оттащили в сторону, но все кругом по-прежнему было забрызгано кровью.
– Ну и видок у вас, – заметила Пенелопа, оглядев меня с ног до головы, но затем посерьезнела: – Что там с Браатеном?
– Он мертв. Все это время я ждал, чтобы убедиться наверняка, – пояснил я, бросая прихваченное с собой полотенце на ступеньки. – Мне надо ликовать, что я его прикончил, но я не могу.
– Бедный Гатри, – с неподдельным сочувствием промолвила мисс Хелспай. – Убивать всегда нелегко.
– Мне и не хочется, чтоб это было легко, – возразил я, отчего-то радуясь, что руки мои не дрожат. – А Холмс?..
– Он повел Саттона к кэбу. Прихватил с собой несколько одеял, чтобы согреть беднягу. Мы должны выйти по его сигналу. – Она снова взглянула на меня. – Вам тоже надо завернуться в пару одеял.
– У меня в саквояже есть все необходимое, если вы позволите мне сменить пиджак и сорочку.
Напрасно я упомянул при ней о таких интимных вещах.
– Вы сможете переодеться на обратном пути. Обещаю не подсматривать, – добавила она, так как я во все глаза уставился на нее. – Надо как можно скорее уходить отсюда. Меня тревожит возможное бегство Викерса.
– Так вы думаете, это он стрелял в надзирателя? – спросил я, кивком указав на труп. – Холмс что-то говорил по этому поводу?
– Подобный вывод напрашивается сам собой, – сказала мисс Хелспай. – Возможно, Викерс до сих пор прячется где-то поблизости.
– Или подстраивает для нас ловушку, – с тревогой предположил я. – Он не из тех, кто сразу примиряется с поражением и норовит побыстрее смыться.
– Я оставлю здесь Бери, чтобы он приглядел за Викерсом, – буднично произнесла мисс Хелспай, словно речь шла о том, чтобы послать слугу в лавку за беконом.
– Вы можете подвергнуть его опасности, – заметил я, думая о том, что мне самому пришлось совершить не более четверти часа назад.
– А разве охранять вас – безопасное занятие? – скептически парировала она. – Он член Золотой Ложи и…
– Ест на завтрак медведей гризли, как говорят американцы, – перебил ее я, надеясь, что Холмс позовет нас и мне больше не придется выслушивать отповеди Пенелопы Хелспай.
В темноте мелькнул свет фонаря, и я, вздохнув с облегчением, направился к двери, следуя в нескольких шагах от мисс Хелспай.
– Гатри! – крикнул Холмс, когда мы показались на пороге. – Что вы делаете?
Я не успел ответить: снова вспыхнули огни фонарей, вслед за этим раздалась пальба, сопровождаемая ревом автомобиля, который вырулил из-за дома и через лужайку на хорошей скорости помчался к воротам. Это был четырехместный «даймлер-визави». Передние места были заняты двумя чемоданами, на заднем сидел Викерс, одной рукой крутивший руль, а другой отстреливавшийся из длинноствольного револьвера.
Гастингс соскочил с козел. Поначалу я испугался, что он ранен, но тотчас понял, что возница хочет успокоить лошадь. С правой стороны кэба стоял Холмс, заслонивший своим телом Саттона, чтобы защитить его от шальной пули. Бери пытался удержать кобылу мисс Хелспай, чтобы она не понесла, а потому не мог броситься в погоню за Викерсом.
Внезапно стрельба стихла. Я предположил, что Викерс израсходовал весь боезапас и должен перезарядить револьвер; однако он уже добрался до ворот, спрыгнул на землю, широко распахнул створки, затем снова забрался в «даймлер» и вырулил на аллею. Свет автомобильных фар стал быстро удаляться от нас.
– Гатри, скорее! – крикнул Холмс. – Вы с мисс Хелспай отправляйтесь в погоню. Бе́ри, вы останетесь здесь на случай, если он опять вернется. А я отвезу Саттона в безопасное место.
Гастингс успокоил Ланса, а затем промолвил:
– Не знаю, способен ли он быстро бежать, мистер Холмс. Ланс притомился.
– Я понимаю, Гастингс, но надо постараться.
Он снова принялся запихивать Саттона в кэб.
– Вы двое! Мигом в погоню! Бе́ри, будьте начеку. Если к десяти часам ничего не произойдет, возвращайтесь на Пэлл-Мэлл.
Мисс Хелспай на миг замешкалась, словно хотела оспорить эти приказы, однако, подумав, согласилась с ними:
– Быстрее, Гатри! Викерс ускользает.
Она поднялась в коляску, жестом указав на место рядом с нею. Я поторопился исполнить ее распоряжение и вскочил на боковую подножку. Она стегнула лошадь вожжами, и мы помчались в погоню за «даймлером», который был уже в конце аллеи. Примостившись на узком сиденье, я взглянул на нее:
– Это ужасно неприлично, но мне придется снять несколько промокших вещей. Если я поставлю между нами саквояж, то не слишком оскорблю вашу нравственность.
– Ах, Гатри, – раздраженно проговорила мисс Хелспай. – Не тяните. Я слежу за дорогой. Вы не поразите меня, если снимете с себя и пиджак, и жилет, и сорочку, и даже фуфайку.
Я не сумел придумать, чем сгладить ее нескромность.
– Я постараюсь побыстрее, – только и сказал я.
– Хорошо. Мне понадобится ваша помощь.
Лошадь по-прежнему шла тихой рысью – быстрее не позволяли темнота и скользкая дорога.
– Я не вижу на дороге других автомобилей, – заметил я, пытаясь стащить с себя пиджак.
Это было все равно что счищать тонкую кожуру с тропического фрукта, но наконец я ухитрился избавиться от пиджака и бросил его себе под ноги. В этот момент коляска покачнулась, сворачивая на Аксбридж-роуд. Я невольно схватился за саквояж, стараясь не потерять равновесия, и, дождавшись, когда мы окажемся на ровной дороге, снял воротничок, галстук и манжеты.
– Он свернул направо, – сообщила мисс Хелспай и подалась вперед, словно желая подстегнуть лошадь. – Может, направляется в Брентфорд или Кью.
– Или на Большую Западную дорогу, – заметил я, подумав, что это наиболее вероятно. – Вполне возможно, что он хочет вообще убраться из Лондона.
Я принялся за сорочку, намереваясь высвободиться из ее липких объятий.
– Я тоже так думаю, Гатри, – ответила мисс Хелспай. – Боюсь только, нам его не догнать.
Между нами и «даймлером» успели вклиниться три кареты и велосипед; преодолеть разрыв уже не представлялось возможным – кобыла устала и начала замедлять бег. Я увидел, что автомобиль снова повернул на запад и быстро исчез из виду. На следующем углу мисс Хелспай свернула налево и пустила лошадь обычным шагом. Мы возвращались в дождливую сутолоку лондонских предместий.
Я вытащил из саквояжа свитер и чистую фуфайку и быстро надел их.
– У нас не было шансов, – заметил я, когда мы проехали пару миль.
– Да, – согласилась мисс Хелспай. – Хотя в такой дождь всегда существует вероятность, что машина перевернется или попадет в аварию.
– Какая досада, что этого не случилось, – посетовал я, снова убирая саквояж под сиденье. – Я с удовольствием вытащил бы Викерса из-под обломков его автомобиля.
– Что ж, по крайней мере, Браатена больше нет, – отозвалась мисс Хелспай. – Теперь надо только надеяться, что с Саттоном все будет в порядке.
– Вид у него был ужасный, – осторожно заметил я. – Его лицо напоминало… один сплошной кровоподтек. – С ним много всего произошло, но это бросалось в глаза в первую очередь. – Ему давали морфий, и теперь он… не в себе.
– Саттону станет лучше, – утешила мисс Хелспай. – Он находился там совсем недолго и не успел привыкнуть. – Она внимательно смотрела на дорогу: мы снова подъезжали к Аксбридж-роуд. – Вероятно, нам надо возвращаться на Пэлл-Мэлл.
– Да, – согласился я. – Однако вы не возражаете, если мы заедем на Керзон-стрит? Мне надо переодеться и оставить там эти вещи.
– Конечно, если желаете. Только зачем? – Мисс Хелспай попыталась подавить зевок, прикрыв рот тыльной стороной кисти. – Хотите, можете остаться дома, а я заеду за вами утром.
– О нет, – проговорил я, немного оживляясь. – Я загляну на Пэлл-Мэлл, чтобы узнать, как дела у Саттона, а потом планирую отправиться в театр.
Она изумленно уставилась на меня:
– Это еще зачем?
Я расхохотался.
– Вы забыли? Сегодня в Театре герцога Йоркского Майкрофт Холмс будет исполнять роль Макбета, и я ни за какие коврижки этого не пропущу, – громко воскликнул я и с радостью заметил, что Пенелопа тоже оживилась. – Не угодно ли вам присоединиться ко мне, мисс Хелспай?
Она кокетливо вскинула голову:
– С удовольствием, мистер Гатри.
Из дневника Филипа Тьерса
М. Х. вернулся домой в шесть сорок. Он привез с собой Саттона, которого водворили в спальне М. Х., где бедняга останется до тех пор, пока не придет в себя. Ухаживать за Саттоном в отсутствие М. Х. поручено мне. Саттон очень плох, на его лице заметны следы истязаний, голова в нескольких местах обрита, но для чего – он объяснить не в силах. Я готовлю наваристый бульон, которым буду понемногу отпаивать его, пока он не оправится. Саттон до сих пор находится под воздействием морфия, который ему давали несколько часов назад; должно пройти какое-то время, чтобы организм мог полностью избавиться от наркотика. Сейчас он плохо понимает, что́ происходит вокруг, очень вял и не способен связно мыслить. Кроме того, его надолго оставили в холодной мокрой одежде, отчего он крайне изнурен и при малейшем сквозняке начинает дрожать. Я разжег камин в спальне М. Х. и принес еще одно одеяло, чтобы помочь ему побыстрее согреться.
Г., в вечернем костюме, приехал не больше десяти минут назад. Он жадно расспрашивал меня о состоянии Саттона и был рад услышать, что М. Х., перед тем как отправиться на Сент-Мартинс-лейн, послал за Уотсоном, которого мы ожидаем к девяти. К счастью, славный доктор – воплощенное благоразумие. Г. также спрашивал, не было ли новостей, пока они с М. Х. разыскивали Саттона. Я сообщил ему (как несколько ранее уведомил М. Х.), что около половины пятого доставили курьерский пакет и что в нем, по-видимому, содержатся новые сведения относительно смерти герра Криде. Судя по всему, за этим событием кроется куда больше, чем казалось вначале. М. Х. намерен заняться всем этим с утра, когда покончит с сегодняшними делами.
Я очень сожалею, что не смогу побывать на спектакле; М. Х. уехал из дому, закутавшись в кашне и плащ с капюшоном и низко надвинув на глаза кучерскую шляпу, так чтобы никто не сумел как следует разглядеть его, до того как он наденет сценический костюм и нанесет грим. Я с нетерпением предвкушаю возвращение Г. и его рассказ о том, как прошел спектакль…
