Побег
8 июля 1918 года
Через несколько секунд после полуночи оба часовых уже лежали мертвыми на своих постах перед отелем «Америка». Двое людей Стравицкого сняли с них форму, облачились в нее и заняли их места, а четверо остальных незамеченными вошли в здание.
Еще двое остались у лестницы, а когда сам Стравицкий начал спускаться по ступеням, то услышал сонный голос:
– Прекратите шуметь. Я сплю.
Это были последние слова, которые было суждено произнести тому часовому.
Стравицкий и Цуков осторожно шли по коридору, пока не добрались до угла. Там коридор заворачивал направо. Стравицкий быстро выглянул и заметил одного спящего охранника; его винтовка была прислонена к стене. Охранник устроился перед дверью, за которой, как надеялся Стравицкий, находились Рейли и Оболов. Цуков действовал тихо и умело, как индийский разбойник. Он бесшумно скользнул к охраннику и перерезал ему горло, а затем достал ключи из кармана его кителя. Тут уже подоспел Стравицкий.
Повернув ключ в замке, он медленно открыл дверь и увидел, что Рейли и Оболов лежат на простых шконках, уставившись в потолок. Когда оба подняли головы, Стравицкий бросился к Оболову и закрыл ему рот рукой, чтобы тот не закричал. Бедняга решил, что ему снится кошмарный сон и перед ним явился призрак.
Понимаешь, мой потомок, Рейли за всеми хлопотами просто забыл предупредить своего товарища, что Стравицкий не умер. Или, возможно, он считал, что Оболову об этом знать необязательно: если им самим предстоит умереть, то какое это имеет значение? А если бы они выжили, то у Рейли нашлось бы объяснение для Оболова, когда тот увидел живого Стравицкого. Однако случившееся оказалось эмоциональной травмой, которую Оболов не простил.
Быстро оценив ситуацию, Рейли улыбнулся, и Цуков сразу же вручил ему пистолет. Полковник приказал Цукову следить за дверью, а Стравицкий по-прежнему зажимал Оболову рот, пока объяснял, почему он не умер. Рейли подошел к Стравицкому и похлопал его по спине. Оболов молчал.
Стравицкий сказал, что позднее объяснит все подробно, а сейчас им нужно быстро уходить. Но Рейли заявил, что его документы у Юровского в кабинете. Им придется подняться на второй этаж, чтобы их забрать: документы еще пригодятся. Стравицкий объяснил Рейли, что Юровский нужен Холмсу живым. Затем он велел Цукову вывести Оболова на улицу, пока он сам с Рейли пойдет наверх. Двое мужчин, которые караулили на лестнице, последовали за своими товарищами на второй этаж.
Охранники у подножия возвышенности, где ждал Габлинев, напивались все сильнее. Это было одновременно и хорошо, и плохо, потому что один из охранников только что громогласно объявил, что ему нужно помочиться и он собирается сделать это на своих товарищей с вершины горки.
Расстегивая на ходу ширинку, охранник стал подниматься по склону вверх.
Холмс уже полностью взял себя в руки и с самым серьезным видом приступил к молитве. Он обратил внимание, что царевич сразу заметил, что перед ними не отец Сторожев. Алексей сидел рядом с царем, и когда мальчик попытался привлечь внимание отца, Холмс обошел стол, жестами показал, что собравшимся следует продолжать молитву, а сам вручил Николаю записку от священника.
Холмс рассказал, как царь прочитал записку, посмотрел на сыщика, потом снова на записку и опять, на этот раз очень внимательно, на сыщика. Царь ничего не сказал, но улыбнулся Холмсу с пониманием, радостью и благодарностью. А что было еще важнее, он шепотом велел членам своей семьи делать все, что скажет священник. Похоже, царица и великие княжны не понимали, что происходит, но Алексей тотчас все понял и широко улыбнулся Холмсу. Мой друг признался, что никогда не видел такой светлой улыбки.
Когда Холмс двинулся к доскам, закрывавшим вход в туннель, молебен шел своим чередом. Было шестнадцать минут первого.
Сквозь закрытые двери в штабе ЧК можно было услышать храп. Рейли знал, где находится комната Юровского, потому что ранее в тот день слышал, как комиссар давал указания одному из новых подчиненных что-то оттуда принести. На этом этаже не оказалось ни одного охранника. Здесь размещались комнаты офицеров. Охранники спали на первом этаже, в той части здания, что выходила на задний двор, и в подвальных помещениях. Остальные чекисты размещались на Верх-Исетском заводе, и большинство из них в настоящее время охраняло поезд.
Рейли велел одному из людей Стравицкого отправиться в дальний конец коридора и следить за тем, что происходит за углом. Другие остались на лестничной площадке.
Рейли осторожно открыл дверь и увидел, что Юровский сидит за столом, склонившись над какими-то документами. Рейли направил на него пистолет, и комиссар без слов поднял руки вверх.
Стравицкий вошел в комнату, и Рейли приказал ему связать Юровского и вставить кляп ему в рот.
– Вы совершили ошибку, препятствуя мне, товарищ комиссар, – сказал Рейли. – Я получил приказ в штабе ЧК в Москве. Если я не выполню порученную мне задачу, то мне не сносить головы. А если провал произойдет по вине екатеринбургской ЧК, то мне отрежут яйца. Уверен, вы понимаете, в каком затруднительном положении я оказался. Однако вы были любезны со мной, и я, как видите, отвечаю вам тем же: вас не застрелят, а только свяжут.
Юровский кивнул в знак благодарности.
Стравицкий выполнил приказ, и Юровский был привязан к стулу.
– Не могу обещать, что в следующий раз буду столь же мягок, – продолжал Рейли. – Поэтому не делайте глупостей и оставайтесь здесь. В конце концов сюда кто-то заглянет и освободит вас – точно так же, как меня вызволили мои люди.
Юровский снова кивнул.
Тон Рейли вдруг стал стал суровым:
– Но помните, комиссар: Романовы теперь мои, и я доставлю их в Москву на суд независимо от того, выживете вы или нет.
Стравицкий вышел из комнаты, и Райли, собираясь последовать его примеру и снова излучая добродушие, напоследок сказал Юровскому:
– Думайте обо мне как о человеке, который оказал вам любезность. Я беру на себя ответственность за Романовых и этим снимаю ее с вас. Простите, что не желаю вам удачи.
Рейли шагнул в коридор. Человек, стоявший на верхней площадке, стал спускаться вниз, Стравицкий последовал сразу за ним. Затем Стравицкий услышал шаги у себя за спиной, но подумал, что это их второй товарищ. Это стало для него фатальной ошибкой.
Рейли внезапно услышал, как Стравицкий судорожно выдохнул. Полковник резко развернулся и увидел, что офицер ЧК воткнул нож в спину Стравицкого. Не теряя времени, Рейли вместе со вторым помощником сделали то же самое с офицером. Оставленный дежурить в коридоре человек был в ужасе оттого, что допустил такую оплошность, но у него достало ума подхватить тело офицера, когда оно обмякло, и затем осторожно уложить его на пол, чтобы избежать лишнего шума. Полковник сделал то же самое со Стравицким.
Пока Рейли держал голову Стравицкого, тот улыбнулся и сказал ему:
– На этот раз Оболов вам не поверит.
С этими словами он умер.
Холмс продолжал молебен – ту часть, когда молитвы произносятся вслух. В это время люди в туннеле сняли болты и медленно и осторожно приподняли доски. Когда приоткрылась потайная дверь из досок, которая, казалось, вела прямо в ад, царица тихо вскрикнула, а великие княжны потеряли дар речи. Но, увидев, что царь абсолютно спокоен и продолжает молитву, они поняли, что настал час их спасения, и выполняли отданное шепотом указание царя – беспрекословно слушаться Холмса и делать все так, как он скажет.
Сыщик попросил их проследовать в туннель и жестами показал царю, чтобы тот первым делом спустил вниз наследника, передав его тем, кто там ждет. По выражению лица царевича было отчетливо видно, что он наслаждается великолепным приключением, как делал бы любой четырнадцатилетний мальчишка на его месте.
Когда Алексея передали в сильные благодарные руки, Холмс пригласил монахинь и одного мужчину подняться в подвальное помещение. Монахини должны были начать тихо молиться, как только великие княжны спустятся в туннель.
Наконец в подвале из царской семьи остался один Николай. Он уже сделал шаг вниз, но вдруг резко поднял голову к Холмсу, который ему помогал, и с благодарностью улыбнулся ему, а затем последовал за своей семьей.
Как только царь исчез в туннеле, Холмс знаками показал монахиням, что им пора снова спускаться. Затем подвал покинули сыщик и последний мужчина. Холмс подождал, пока мужчина закрутит болты на дверце с внутренней стороны туннеля, а затем бросился к церкви. Часы показывали половину первого.
Когда пьяный охранник добрался до вершины горки, один из людей Габлинева схватил его сзади, а другой вонзил нож прямо в сердце. Габлинев, пытаясь подражать голосу мертвеца, закричал, обращаясь к оставшимся внизу, что ему требуется помощь. Еще два чекиста направились вверх по склону, чтобы никогда больше не спуститься вниз. Последний караульный все еще прихлебывал из бутылки, поглядывая в сторону станции, когда люди Габлинева зарезали и его.
Подобравшись достаточно близко к охранникам на станции, Габлинев с подчиненными открыл огонь. Другая его группа, которая ждала у озера, сделала то же самое.
Как мы и надеялись, сотрудники Рейли, запертые в вагоне, посчитали, что их атакуют, схватили оружие и стали стрелять по людям Юровского. Габлинев со своими товарищами закричал подчиненным Рейли, что они пришли их освободить. Через несколько минут оставшиеся в живых охранники из ЧК сдались. Габлинев приказал перерезать им горло.
Два небольших подразделения обменялись рукопожатиями, и Габлинев объяснил, что им предстоит теперь делать, а также передал приказ Холмса готовить локомотив к отъезду со станции. Лейтенант Зимин подчинился, и все стали ждать царскую семью и группу их спасителей.
Когда Холмс добрался до основания лестницы, ведущей в церковь, монахини уже сидели на стульях в туннеле. У них имелись зажженные свечи, которыми беглецы освещали путь, а также молитвенники. Двое из людей Габлинева должны были остаться с монахинями до следующей ночи и проследить, чтобы они благополучно покинули туннель.
Холмс поблагодарил всех участников операции, монахини благословили его, и он поднялся по лестнице.
Оказавшись в кабинете отца Сторожева, Холмс увидел, как я держу царевича – из туннеля Алексея передали мне в руки. Я не мог не думать о своем сыне Джоне, который был ровесником этого несчастного, беспомощного и слабого мальчика.
Священник объяснял царской семье наш план. Холмс не успел снять накладную бороду, когда в кабинет ворвался Рейли. Сопровождавшие его люди остались снаружи, охраняя церковь.
При виде полковника ЧК царица вскрикнула, но отец Сторожев ее успокоил и пояснил ей, что это и есть тот человек, про которого он им только что рассказывал. Царица успокоилась. При виде великой княжны Татьяны Рейли замер на мгновение, впившись в нее взглядом, затем заметил Холмса в рясе священника и с улыбкой покачал головой, жестом показав сыщику, что следует поторопиться. Рейли еще раз взглянул на Татьяну, а она на него, и полковник выбежал на улицу.
Пока Холмс переодевался, один из людей Габлинева связывал настоящего отца Сторожева. Царица и великие княжны начали плакать при виде такой несправедливости и пытались остановить мужчину, когда он наносил священнику удары по лицу. Но это было необходимо, чтобы убедить в невиновности Сторожева большевиков, когда те его найдут.
Священника осторожно уложили на пол; болты на двери, ведущей в туннель, закрутили накрепко и прикрыли ковром. Царская семья уже выходили из кабинета, Алексея передали на руки одному из самых молодых и сильных мужчин. Царица плакала, как и великие княжны. Они постоянно оборачивались, чтобы в последний раз увидеть святого отца.
Холмс покинул кабинет последним и в дальнейшем сказал мне, что перед уходом благословил священника, будто на самом деле поменявшись с ним ролями. Холмс добавил, что у него на шее тогда все еще висел крест, который он потом снял и аккуратно положил на письменный стол отца Сторожева поверх бумаг.
Покидая церковь, сыщик слышал, как священник тихо молится.
Когда мы проезжали мимо британского консульства, то увидели Престона и Томаса. Они махали нам руками и желали удачи. Я помахал в ответ. Но в тот же момент у меня мелькнула мысль, что все складывается слишком хорошо. Практически сразу же мои опасения подтвердились. Когда наши автомобили приблизились к баракам, примыкающим к Верх-Исетскому заводу, оказалось, что солдаты устроили там засаду и ждут нас.
Первую машину, в которой ехал Цуков с товарищами, обстреляли из пулемета. Полагаю, Цуков умер мгновенно. За его машиной ехал автомобиль с Рейли и Оболовым, и он сразу же остановился. Следующему автомобилю, в котором везли царскую семью, тоже пришлось затормозить. Мы с Холмсом находились в последней машине вместе с несколькими людьми Габлинева.
Рейли, Оболов и все наши помощники выскочили наружу и открыли ответный огонь, но пулеметов у нас не было. Полковник повел за собой нескольких человек, чтобы взять красных с правого фланга. Прошло несколько минут, в течение которых мы все находились в невероятном напряжении, но наконец стрельба прекратилась.
Я увидел, как Рейли бежит к царской семье. Он что-то сказал, потом вернулся к своему автомобилю, и наш кортеж снова тронулся в путь.
Через несколько минут мы оказались на вокзале. Локомотив был готов. При виде царя Габлинев и его соратники упали на колени. Рейли и Оболов помогли членам императорской семьи занять купе, в которых раньше размещались мы.
Мы с Холмсом принялись благодарить Габлинева за неоценимую помощь, но едва мы успели пожать ему руку, Рейли крикнул, что пора заканчивать с любезностями и садиться в поезд, так что нам пришлось быстро подчиниться.
И вот поезд отошел от станции и направился на запад, в Пермь. Холмс махал Габлиневу и его подчиненным, пока мог различить их фигуры на ночном перроне, но в конце концов они исчезли в непроглядной темноте.
И только много позже я узнал о судьбе отца Сторожева, монахинь, Габлинева и его подчиненных.
