ГЛАВА 7
— Значит, вы купили новую рубашку, — утвердительным тоном заметил мой сосед по купе, когда поезд, направлявшийся в Дувр, тронулся с места. Это был худощавый человек профессорского вида: лет сорока, с серым лицом кабинетного затворника, одетый в поношенный твидовый костюм. Его лицо украшали очки и коротко подстриженная бородка.
— Две! — отрезал я, с подозрением уставившись на попутчика. Слава богу, подозрение не пришлось изображать: оно было совершенно естественным.
— Прекрасно. Если ваши воротнички и манжеты как следует отстирать и накрахмалить, вы будете выглядеть почти прилично. И ваша миссия может оказаться не полностью проваленной. — Он откинулся на диване и принялся демонстративно разглядывать меня. — Вас нельзя назвать привлекательным человеком.
Я радовался только тому, что не вынул из рукавов второй рубашки записки, чтобы прочесть их в купе, как я рассчитывал сначала. Теперь об этом не могло быть и речи. Если мой попутчик узнает, что я получаю корреспонденцию таким необычным путём, то всё закончится весьма плачевно.
— Я делаю всё, что могу, и буду признателен вам, если вы оставите свои намёки. Я уже сказал, что возьмусь за эту работу, и, как вы можете заметить, взялся. — Моя обида была гораздо более естественной, чем мне того хотелось.
— Какая гордыня, — ответил сосед таким тоном, словно выслушал моё замечание о плывущих по небу облаках. — Когда вы попадёте в Германию, вам придётся обуздать её, не то за ошибки придётся расплачиваться в аду. — Он захихикал, но выражение лица не изменил. С того самого момента, как сосед вошёл в купе, его лицо пребывало в неподвижности, словно у каменной статуи.
— Ещё я буду вам благодарен, если вы оставите свои мысли при себе, сэр, — проворчал я, вздёрнув плечи, чтобы оказаться хоть на дюйм дальше от моего спутника. С этими словами я подвинул поближе потрёпанный саквояж — ещё один из неоценимых даров Эдмунда Саттона, — стоявший на сиденье между нами, как будто опасался, что попутчик залезет в него или просто схватит мои вещи и убежит.
— С превеликим удовольствием, — ответил попутчик, сознательно игнорируя мою грубость. — Но всё дело в том, что они потребуются вам прежде, чем мы окажемся во Франции.
— Вы что-то путаете, сэр, — рявкнул я, надеясь, что не выдал своей тревоги. — Я направляюсь в Амстердам.
— А вот и нет, мистер Джеффрис. Ваш маршрут изменился. Вы приплывёте в Кале, доедете до Парижа, а уже оттуда поедете на восток в Германию через Люксембург. Из Люксембурга вы поедете в Мангейм, а оттуда в Ульм. Получается большой крюк, но с этим вам придётся смириться. В Аугсбурге вас встретит герр Дотмундер. Вам не нужно ничего знать о нём — он сам найдёт вас по описанию. Он назовёт вам пароль: спросит, нет ли у вас английских монет, которые вы желали бы обменять на немецкие. От него получите дальнейшие инструкции. — С этими словами с моего незваного компаньона как ветром сдуло всю мимолётную доброжелательность. Мне же не оставалось ничего, кроме как усомниться в его намерениях.
Я повернулся к попутчику с самым угрюмым видом, на какой был способен, уставился в узел галстука и пробормотал:
— С какой стати я должен верить вам?
— Потому что у меня поручение от мистера Викерса и записка, в которой он подтверждает мои полномочия. К тому же у меня билеты для вас, а те, что вы купили, я заберу. Не вздумайте сказать, что у вас их нет: я знаю каждый ваш шаг, в том числе какие билеты вы купили и когда. Они у вас во внутреннем кармане пальто; по крайней мере, так мне сказали. — Губы человека скривились в довольной гримасе. — Ну конечно. Мне приказано также сделать так, чтобы любой, кто попытается проследить за вами, имел для этого подходящую цель. Мы не хотим, чтобы они метались по всему свету, разыскивая вас. — При этих словах он снял очки, вынул из кармана повязку и надел её на левый глаз. — Вне всякого сомнения, они будут следить прежде всего за этой приметой. — Он принялся возиться с очками, безуспешно пытаясь нацепить их поверх повязки.
— Мистер Викерс толковый малый, — заявил я, взяв большой конверт, который он протянул мне. В нём лежала ещё одна пачка банкнот, причём далеко не все они были британскими, и горстка французских и австрийских монет. Кроме того, там было несколько железнодорожных билетов и пачка расписаний. Я взглянул на одно из них.
— Обратите внимание: некоторые поезда отмечены. Именно ими вы и поедете. Правда, опоздания случаются часто, и даже вы от них не застрахованы. Если вы вдруг опоздаете на последний из указанных в расписании поездов, отправьте телеграмму на ту станцию, где у вас следующая пересадка, на имя отца дель Франко, и сообщите о том, что опаздываете. В случае, если связь с вами прервётся, — он наклонился ко мне, чтобы подчеркнуть значимость своих слов, — и вы не пришлёте нужную телеграмму, Братство будет считать, что вы пытаетесь вести нечестную игру. Тогда мы будем вынуждены открыть на вас охоту, чтобы жестоко покарать за предательство.
При других обстоятельствах я, скорее всего, счёл бы подобное мелодраматическое заявление пустым хвастовством, но сейчас, учитывая обе цели моей поездки — истинную и маскировочную, я уловил в этих словах то, что в них действительно содержалось: недвусмысленную смертельную угрозу.
— Я был бы последним валетом, если бы завёлся играть с такими козырями, как вы, — ответил я, поняв, что моему попутчику хорошо знаком жаргон преступников и уличных хулиганов. — Я сделаю то, что вы от меня хотите. Я уже сказал, что не собираюсь вас оплести, и не оплету.
— Для вас же будет лучше, если вы говорите правду. С теми, кто нам бесполезен, мы расстаёмся, а тех, кто пытается бросить нам вызов, безжалостно уничтожаем, — сказал попутчик таким же холодным тоном, как и те представители Братства, с которыми мне уже приходилось иметь дело.
— Ну-ну, — буркнул я себе под нос, продолжая изучать содержимое конверта.
— Если у вас есть какие-то вопросы, задавайте их, пока мы не доехали до побережья, — наставительно сказал мой сосед и откинулся на спинку дивана с таким видом, будто я смертельно надоел ему. Очки не держались у него на носу, и он придерживал их одной рукой.
— Здесь сказано, что я должен переночевать в Кале, в «Красном льве», — заметил я, продолжая читать инструкцию. — Но я мог бы прекрасно выспаться в поезде по пути в Париж.
— Вполне возможно, — ответил сосед, не скрывая презрения ко мне. — Но у мистера Викерса множество агентов в самых разных местах, и он требует, чтобы вы были там, где он считает нужным, на тот случай, если он решит вновь пересмотреть план ваших действий. И будьте готовы: если он сочтёт нужным что-то изменить, то так и сделает. Значит, «Красный лев». Для вас приготовлена комната.
Всем своим видом он показал, что не желает продолжать разговор, и я вернулся к содержимому конверта. Меня беспокоил один вопрос: как я буду обмениваться депешами с Майкрофтом Холмсом, не подвергая опасности свою жизнь и порученное мне дело. Вспомнив распоряжения относительно телеграмм, я подумал, что, пожалуй, попаду во Францию не слишком рано.
— Ну, что ещё случилось? — спросил попутчик, заметив мои колебания.
— Я уехал, не закончив дела с солиситором, — нахмурился я. — Думаю, вам известно, о чём идёт речь. Из расписания видно, что до отправления пакетбота остаётся совсем немного времени. Видимо, мне придётся отправить ему телеграмму из Франции, а это уже совсем другие затраты, — гневно закончил я.
Человек вздохнул.
— Я отправлю её за вас, — сказал он снисходительнокислым тоном. — Напишите телеграмму, и я пошлю её из Амстердама, как только попаду туда.
Я пожал плечами, хотя меня всё сильнее охватывало беспокойство.
— Что ж, — сказал я, вынув маленькую записную книжку и шаря по карманам в поисках карандаша. Облизывая грифель, я лихорадочно соображал, как лучше построить депешу, чтобы не вызвать подозрений у этого дотошного попутчика и у самого Викерса.
Пайерсону Джеймсу, солиситору,
контора Стина, Лондон, Англия
Джеймс, свяжитесь с Эдвардом Монтджоем. Действуйте немедленно, в противном случае не успеете до конца года. Телеграфирую завтра.
А. Джеффрис.
Попутчик прочёл записку и сдвинул брови.
— Зачем вам ещё раз связываться с ним?
— Потому что он чёртов адвокат, вот почему, — грубо бросил я в надежде, что мрачный вид позволит скрыть охвативший меня испуг. — Если я не буду подгонять его, дело никогда не будет улажено, а мой сводный брат может оказаться где-нибудь в Австралии, прежде чем Джеймс доберётся до него. — Вы отправите телеграмму? — спросил я, в свою очередь сдвинув брови.
— Я же сказал, что пошлю. — Он задумчиво поджал губы. — Я полагаю, что от того, что, находясь в Европе, вы будете посылать телеграммы своему адвокату, ничего плохого не случится. Если солиситор ждёт ваших указаний…
— А он их ждёт, — настаивал я. — Не исключено, что, не получая от меня известий, он начнёт задавать вопросы и разыскивать меня. Тогда вам придётся беспокоиться ещё и о том, как сбить его со следа, если, конечно, у вас это получится: адвокаты дотошны. Лучше отправьте телеграмму и избавьте нас обоих от волнений.
Я совсем не был уверен в необходимости последней импровизации, но полагал, что она поможет убедить моего попутчика. Тот сложил записку и спрятал её в карман.
— Ладно. Немного помогу вам, если, конечно, я не получу от мистера Викерса противоположного указания. — Он потряс головой. — Законники хуже чертей, в этом вы правы.
— В том-то и дело, — согласился я, как и подобает доброму парню, который радуется тому, что наконец-то нашёл общий язык с товарищем.
Поезд прибыл в Дувр с десятиминутным опозданием, и суматоха на причале была куда больше, чем я ожидал.
— Я отправлю вашу телеграмму из Амстердама, — сказал мой попутчик, доставая чемодан из-под сиденья. — Желаю хорошей погоды, мистер Джеффрис. И помните: пока вы работаете на мистера Викерса, за вами всё время будут наблюдать.
Я рассматривал билеты, и тут в моей памяти всплыло предупреждение Майкрофта Холмса: не принимать от этих людей никаких подарков или услуг.
Пожелание моего недавнего попутчика не сбылось. Всё время, пока мы плыли от Дувра до Кале, море было неспокойным. Поэтому, сойдя на берег, я был совсем измучен. Еле держась на ногах, я отправился на поиски «Красного льва». Правда, я обнаружил его всего через десять минут, но к этому времени у меня в голове звенели колокола, а живот мучительно болел.
«Красный лев» оказался одной из тех гостиниц для проезжающих, чей расцвет пришёлся на шестнадцатый век. Там когда-то были номера с уединёнными гостиными для знатных путешественников и множеством комнат, в которых размещались их слуги. Теперь все гостиные разгородили на две части, а в комнатах для прислуги размещали постояльцев. Эта своеобразная попытка сохранить элегантность безошибочно говорила о возрасте гостиницы и плохом состоянии дел её хозяина; мне пришло в голову, что гостиница похожа на разорившуюся графиню, смиренно пытающуюся в нищете оставаться верной своему аристократическому достоинству.
Владелец хмуро поглядел на меня и, судя по лицу, собрался отказать мне в комнате, и мне пришлось (должен сознаться, что я сделал это скрепя сердце) сказать, что комнату для меня заказал мистер Викерс и я путешествую по его поручению. Когда я назвал это имя, на лице хозяина гостиницы появилось трагическое выражение отчаяния, и я решил, что Викерс, вероятно, имеет какую-то ужасную власть над беднягой. Объяснить по-другому столь разительную перемену в нём я не мог.
— Ах да, мистер Джеффрис! Я ожидал вас. — Он прекрасно для француза говорил по-английски. — Комната для вас готова. Поднимитесь по лестнице, дверь слева от первой площадки. Если вы хотите сразу лечь отдыхать, я пришлю горничную, чтобы она согрела вам постель.
Вероятно, у меня ужасный вид, подумал я.
— Нет, — рявкнул я, как мог грубо. — Сначала я приму ванну. Найдётся у вас кто-нибудь, кому можно доверить почистить одежду?
— Конечно, — ответил хозяин и с поклоном указал мне на книгу, в которой мне следовало расписаться.
Я нацарапал: Август Джеффрис, Норфолк и Лондон, Англия, а свой род занятий обозначил как личный представитель. Это выглядело достаточно неопределённо и вполне годилось для такого человека, как Джеффрис.
— Прекрасно, мистер Джеффрис, — сказал хозяин и, неодобрительно взглянув на мой багаж, поманил пальцем одного из своих слуг. Тот взялся за ручку саквояжа.
— Не утруждайтесь, — бросил я, забрав саквояж, и кивнул в сторону лестницы, — я сам отнесу. А вы лучше распорядитесь, чтобы мне приготовили горячую ванну. И пусть коридорный приведёт моё пальто в приличный вид. — С этими словами я взял ключ и поднялся по крутой лестнице.
Номер оказался лучше, чем я ожидал; по сравнению с моей каморкой в «Бильбоке» это были просто королевские покои. У одной стены просторной комнаты возвышался огромный старинный гардероб, между высокими окнами стоял комод. Из-за гардероба выступала кровать такой величины, что на ней без труда мог бы выступать оперный дуэт. У третьей стены стоял письменный стол со стулом, рядом размещался умывальник с полным кувшином воды. Я бросил саквояж на кровать и отстегнул мягкий воротничок и манжеты, чтобы служащие гостиницы прогладили и накрахмалили их, пока будут чистить мой костюм.
Я едва успел достать свои расчёски и бритвенные принадлежности, как послышался робкий стук в дверь и негромкий голос сообщил по-французски, что ванна готова.
Будь я самим собой, я дал бы мальчишке двухпенсовик за труды, но Джеффрис был сделан из более грубого материала. Поэтому я просто крикнул через дверь, что через минуту приду мыться. Я понимал, что меня торопят, но подумал, что хозяин желает засвидетельствовать своё почтение гонцу грозного Викерса. Поэтому я вынул смену белья из саквояжа, сунул пистолет под подушку, нож в карман и направился в дальний конец обширного коридора к двери, на которой по-французски было написано «BAIN».
Ванная комната была полна пара. В ней было полутемно, так как солнце уже клонилось к закату. Возможно, здесь были лампы, но их ещё не зажигали. Я решил было вернуться в свой номер за коробкой спичек, но передумал, так как не собирался мыться так долго, чтобы на обратном пути спотыкаться в темноте. Кроме того, мне доставлял удовольствие нежный исчезающий сумеречный свет; по крайней мере, так мне казалось. Рядом с ванной стоял флакон с ароматической солью, и я без колебаний подсыпал её в воду. Убедившись, что мыло находится под рукой, я повесил костюм на медную вешалку, с удовольствием сбросил бельё и неторопливо погрузился в старомодную бадью. Мои пятки упёрлись в затычку В иных обстоятельствах я снял бы с глаза повязку, но сейчас, помня о своей миссии, решил не рисковать. Вскоре я почувствовал странный аромат и решил, что это запах мыла или соли, но через несколько мгновений задремал.
Из дневника Филипа Тьерса
М. X. считает, что если мы ничего не пропустили, проверяя квартиру после обыска, то из этого следует вывод: налётчик забрал что-то из вновь доставленного и успокоился на этом. В доказательство он указал на то, что разбросали только содержимое секретера и письменного стола, письма в коробках перебрали по листочку, в то время как ко многим очень ценным предметам даже не притронулись. Но вместе с тем М. X. заметил, что преступник переворошил только печатные и рукописные материалы: книги, дневники и папки.
Вчера не оказалось обычного пакета из Адмиралтейства, и он послал туда записку, чтобы узнать, посылали ли ему что-нибудь и если да, то когда.
Если вор украл что-либо из документов Адмиралтейства, будет просто ужасно. Поэтому М. X. сказал, что отложит свой отъезд на континент до тех пор, пока этот вопрос не выяснится. Он послал записку и Эдмунду Саттону, чтобы тот не приходил сюда по меньшей мере до вечера, но был готов явиться по первому требованию, как только всё станет ясно. «Запомните мои слова, Тьерс, — сказал он, — Гатри направляется навстречу куда более серьёзной опасности, чем я думал в пору его отъезда. И чем дольше мне придётся задержаться здесь, тем больше возрастает опасность».
Матери всё хуже и хуже. Она не в состоянии ничего есть, а то небольшое количество воды, которое удаётся влить ей в рот, не сможет долго поддерживать её существование.
