Кэб повез их в Лейт, проехав вначале по Принсес-стрит, а потом повернув на север, к порту. В доках, над которыми нависали облака ядовитого дыма, живо напоминавшие лондонский смог, как обычно, было многолюдно. Холмс был не любитель светских разговоров; Уотсон однажды заметил, что разговорить его не проще, чем выжать воду из камня. Однако сыщик симпатизировал Мортхаусу и искренне желал ему успехов по службе. Ему наконец посчастливилось встретить полицейского, который заинтересовался его методами и не испытывал к нему никакой профессиональной ревности. Конечно, оставался еще Лестрейд, но до Мортхауса ему было далеко, ибо он неизменно прибегал к помощи Холмса лишь в самом крайнем случае.

– Давно вы служите в полиции, Джеймс?

Заслышав вопрос, констебль, смотревший в окно, вздрогнул от неожиданности: хотя они ехали уже пятнадцать минут, за все это время знаменитый детектив не произнес ни слова.

– Всего три месяца, мистер Холмс. Я должен был работать в юридической фирме своего отца, но обстоятельства изменились, и я решил пойти другим путем.

– Вероятно, ссылаясь на изменившиеся обстоятельства, вы подразумеваете смерть отца?

Мортхаус хотел спросить, откуда Холмсу об этом известно, но затем догадался:

– Вы вспомнили, как я упоминал о вскрытии, которое выполнял доктор Уотсон?

Холмс молча кивнул.

– Да, – продолжал Джеймс, – мой брат принял на себя руководство фирмой, и, как я ни люблю Эндрю, я не сумел бы на него работать. Но главное, я не смог представить, что всю свою жизнь проведу за конторкой. У меня нет к этому призвания.

– Вы видите себя на передовой, так сказать? – спросил Холмс. – И как вам?

– Тяжело, намного тяжелее, чем я воображал. Я понимал, что будет много работы, но мне столь многому надо учиться. Я имею в виду не свои обязанности и не законодательство – тут я могу справиться. Речь о практических навыках, которые дает только служба в полиции. Мне понадобится куча времени, чтобы приобрести их.

– Вы правы, их не получишь за одну ночь, но из того, что вы мне рассказали, ясно, что вы, возможно, владеете настоящей золотой жилой, которую просто обязаны разработать!

– Что вы имеете в виду, сэр? – спросил Мортхаус.

– Ваш отец много лет занимался юридической деятельностью?

– Да, и его отец и дед тоже. Эта фирма принадлежит нашей семье вот уже несколько поколений.

– Значит, вам очень повезло!

Мортхаус никак не мог уяснить, на что намекает Холмс, и это слегка раздражало его собеседника.

– Позвольте сообщить вам, констебль, что я потратил много лет, изучая и совершенствуя свое мастерство, что позволяет мне называть себя первым в мире частным сыщиком-консультантом. Прежде чем вы научитесь придумывать собственные химические соединения и постигать структуру веществ, для начала надо изучить периодическую таблицу элементов. Я имею в виду, что в архиве вашего отца вы найдете целые тома доказательств, свидетельских показаний и приемов, которые демонстрируют, как совершаются, расследуются и наказываются преступления. Да, опыт, который вам предстоит приобрести, следует постоянно умножать, но если вы тщательно изучите дела из вашего семейного архива, то получите такие познания, о которых многие не смеют и мечтать: в ваших руках окажется бесценная картотека преступлений.

Мортхаус на минуту задумался, но не успел ничего сказать, так как Холмс крикнул:

– Извозчик! Остановите здесь, пожалуйста!

Они остались сидеть в кэбе. До Джеймса тем временем дошло, о чем толковал сыщик.

– Но, мистер Холмс, мне это как-то не приходило в голову. Я считал эти пыльные старые тома рухлядью, которую в конечном итоге отправят на свалку или сожгут. Вы думаете, мне было бы полезно проштудировать истории преступлений, хранящиеся в этих папках?

– Безусловно! Вы научитесь предугадывать действия своих противников, изучив приемы их предшественников. Не забывайте, что преступный промысел, как и ваша фирма, частенько представляет собой семейное дело, хотя и в несколько ином смысле. Как, по-вашему, выбирает линию защиты ваш брат, представляя дело в суде, если не изучает опыт прошлых лет?

Мортхаус опять задумался: судя по залежам папок с делами в конторе Эндрю, там хранились настоящие сокровища.

– Страшно подумать, какая работа меня ждет, не говоря уж о времени, которое она займет, но, если мне предстоит преодолеть расстояние в тысячу миль, надо начать с первого шага…

– Молодчина, так держать! А сейчас… – Холмс замолчал, внезапно устремив взгляд на подъезд большого доходного дома, рядом с который они оказались. – Смотрите…

Мортхаус повернулся в указанном направлении и заметил, что из подъезда вышла какая-то молодая женщина, которая теперь стояла на тротуаре и оглядывала улицу.

– Это и есть наша добыча, Мортхаус. Я узнал ее по характерной походке. Отправлюсь за ней – посмотрим, удастся ли мне что-нибудь выяснить.

Он начал выходить из кэба, Мортхаус хотел было последовать за ним, но Холмс жестом остановил его:

– Вы должны вернуться к своим обязанностям…

– Но я могу вам помочь, мистер Холмс, – возразил Мортхаус. – Вы не знаете этого района. Тут есть местечки, где не стоит появляться без крайней надобности.

– Может, и так, – ответил детектив, заметив, что женщина уже в сотне ярдов от них, – но, при всем уважении к вам, констебль, глупо идти в сопровождении полицейского в форме. И даже если вы переоденетесь, она может узнать вас в лицо. Вы больше поможете нам, если вернетесь к своей работе и передадите инспектору Фаулеру все, что узнали от меня, не упоминая при этом, что сегодня ночью в роли привидения подвизался я. Этого он не должен знать. А теперь мне надо идти…

Он закрыл за собой дверцу кэба, поднял воротник пальто и поспешил за девушкой. Мортхаус проводил его взглядом, заинтригованный только что данным ему советом, а главное, человеком, который встретился ему на пути. Что ж, а теперь к делу…

Краешком глаза Холмс заметил проехавший мимо кэб, однако не подал своему юному коллеге никакого знака. Теперь внимание сыщика было целиком сосредоточено на молодой женщине, которая быстро шагала по Коммершиэл-стрит, держа под мышкой маленький сверток и укутав голову шалью, чтобы защититься от холодного ветра, гуляющего в доках. Здесь, в этом районе, можно было повстречать таких личностей, которым были бы не слишком рады в респектабельном Новом городе, но Холмс был хорошо знаком с подобной публикой и не опасался ее. В Лондоне расследования часто приводили его в трущобы или грязные пивные – идя по следу, детектив без колебаний появлялся в самых темных и мрачных местах. Однако, завернув за угол, он начал невольно подумывать о том, что было бы неплохо, очутись сейчас рядом его друг и коллега Уотсон, в карман которого был бы предусмотрительно положен его армейский револьвер.

Молодая женщина, которую, как ему удалось выяснить утром у Тернеров, звали Энни Шьюри, ростом была не выше пяти футов и имела хрупкое сложение. Было заметно, что ей приходится зарабатывать на жизнь тяжким трудом, но, судя по ее внешности, нельзя было сказать, что она готова взяться за любую работу, а это о многом говорило Холмсу. Обычно у прислуги из богатого дома можно за небольшую плату добыть необходимые сведения, но, если подозрения сыщика были верны, эта служанка не просто торговала домашними сплетнями. Должно быть, речь шла о значительной сумме, поскольку девушка самовольно покинула работу и больше не могла претендовать на хорошее место, так как осталась без рекомендаций.

Она дошла до пивной под названием «Корабль и якорь», открыла дверь и без колебаний направилась внутрь. Холмс следовал всего в нескольких шагах от служанки и с радостью отметил, что даже теперь, днем, заведение отнюдь не пустует. Тут были и матросы с грузовых судов, и местные обитатели; между столиками в поисках клиентов прохаживалось несколько девиц легкого поведения. Холмс протолкался к барной стойке, заказал себе пинту эля и принялся разглядывать присутствующих. Сначала он не видел девушку, но, будто бы случайно передвинувшись вдоль стойки, он вдруг заметил ее как раз в тот момент, когда она передавала свой сверток какому-то мужчине, сидевшему за столиком в углу. Лицо мужчины было скрыто полями шляпы, но Холмсу удалось разглядеть шрам, рассекавший щеку до самой шеи, и курчавую темную бороду. Подобные рубцы частенько встречались на лицах завсегдатаев подобных пивных, и детектив не увидел в нем ничего примечательного. Разыскивать в подобном месте человека со шрамом на лице было все равно что разыскивать в Новом городе господина с прогулочной тросточкой. Холмс увидел, как мужчина засунул сверток под сиденье, а девушка отвернулась, собираясь уходить, но мужчина схватил ее за руку и притянул к себе. Холмс хотел было вмешаться, но мужчина лишь прошипел ей на ухо несколько слов и отпустил, позволив ей убираться восвояси. Девушка, казалось потрясенная услышанным, поспешила к выходу. Холмс поставил свою кружку на стойку и уже собирался последовать за ней, но в это мгновение из-за стола, находившегося прямо перед ним, выскочил какой-то человек и в приступе бешенства перевернул стол, стряхнув с него игральные карты и монеты. Столкновение было неизбежно. Мужчина подступил к Холмсу, глаза его налились кровью:

– Что это вы замышляете? Спорим, не просто так сюда заявились: вид у вас такой, будто чего-то вынюхиваете!

Холмс примирительно поднял руки:

– Милейший, я зашел сюда только затем, чтобы выпить, а теперь собираюсь отчаливать. Прошу прощения, если чем-то задел вас, я этого не хотел.

Он попытался обойти противника, но тот сделал шаг в сторону и опять очутился перед Холмсом:

– Умника из себя строим, сэр? С такими, как я, разговаривать не желаем?

Ругательства градом полились на знаменитого детектива. Тот снова попытался проскользнуть к выходу, но его грубо схватили за руку и развернули в обратном направлении.

– Милейший! – воскликнул Холмс. – Должен предупредить, что такое поведение не приведет ни к чему хорошему!

Мужчина расхохотался, и к нему присоединились его приятели.

– Ох, до чего ж страшно стало, прямо душа в пятки! – прорычал зачинщик ссоры. – Да кто ты такой, чтобы мне угрожать! Кожа да кости, дуну – закачаешься!

Он замахнулся кулаком и попытался ударить Холмса в лицо, но тот с присущим ему проворством уклонился и избежал удара. Он сознавал, что не только упустил женщину, но и привлек к себе излишнее внимание публики в присутствии человека, которому она передала сверток.

– У меня нет для ссор ни времени, ни желания! – отрезал сыщик.

Такая необходимость возникала нечасто, но Холмс в любой момент мог пустить в ход свои боксерские навыки. Предупредив таким образом соперника, он обрушился на него серией хорошо рассчитанных ударов, а затем нанес завершающий тычок в висок. Внезапно продемонстрировав недюжинное бойцовское мастерство, шустрый незнакомец совершенно ошеломил окружающих. Воспользовавшись их замешательством, Холмс быстро протиснулся к выходу и выскочил на улицу. Быстро осмотревшись, он понял, что Энни Шьюри уже и след простыл, и нещадно выбранил себя за то, что так замешкался. Его способность избегать подобных инцидентов нынче явно покинула его. Дверь позади него опять открылась, но Холмс, даже не оглянувшись, быстро выбежал на мостовую, запрыгнул в груженный бочками фургон, на его счастье проезжавший мимо, и был таков. Ему повезло лишь в том, что Энни успела выйти из пивной раньше, чем вспыхнула ссора, поэтому единственное, что он мог теперь предпринять, – это вернуться к жилищу девушки и дождаться ее возвращения.

Мортхаус откинулся на спинку сиденья и, проезжая мимо Шерлока Холмса по пути из Лейта, осторожно взглянул на сыщика. Констебль велел кэбмену отвезти его в полицейский участок в надежде, что он застанет там инспектора Фаулера и сможет передать ему полученные от Холмса сведения, чтобы хотя бы на время отвести от себя грозу. Мортхаус смотрел из окна на проплывающие мимо улицы и размышлял о человеке, с которым только что расстался. Холмс представлялся Джеймсу личностью холодной и расчетливой, но в то же время глубоко гуманной. Мортхаус никак не мог позабыть, о чем говорил ему прославленный детектив. Констеблю недоставало навыков, и с этим ничего нельзя было поделать, однако ничто не мешало ему изучить опыт прошлого и постараться использовать его в будущем. Его отец, прилежно штудируя юриспруденцию, сумел сделаться выдающимся адвокатом и учил сына, что книги должны стать постоянными спутниками его жизни. Учитывая его напутствие, было бы справедливо предположить, что, останься он в живых, Мортхаус обязательно завершил бы учебу и вошел в семейное дело. Однако этого не случилось. Джеймсу даже припомнилось, что отец говаривал: «Глупец тот, кто тратит жизнь на пустые сожаления о несбывшемся, вместо того чтобы стараться осуществить возможное». В конце концов Мортхаус выкинул эти мысли из головы, поскольку теперь было не время учиться – у него имелись и более насущные дела.

Входя в полицейский участок, Мортхаус собрался с духом, чтобы стойко встретить неизбежную брань, которая выливалась на любого проходившего через вестибюль констебля. Все пространство холла было заполнено отборнейшими ругательствами и нестерпимой вонью. Мортхаус почувствовал немалое облегчение, добравшись наконец до двери и выйдя в другое помещение. Какофония, царившая в вестибюле, немного стихла, хотя до Джеймса все еще доносился неясный гул голосов. Дверь кабинета Фаулера была распахнута, и Мортхаус успел мельком взглянуть на инспектора, прежде чем присутствие его самого было замечено. Фаулер, склонившись над столом с пером в руке, что-то ожесточенно писал в большой, напоминающей гроссбух, книге. При этом он беспрестанно бормотал про себя, и хотя различить отдельные слова было невозможно, в его тоне отчетливо слышалось раздражение. Мортхаус осторожно постучал по открытой двери, и Фаулер поднял голову.

– Чего надо? – прорычал он, не успел даже понять, кто стоит перед ним. – Мортхаус, я очень занят. Надеюсь, вы явились сюда с новостями и не станете тревожить меня попусту?

Это был не столько вопрос, сколько приказ. Мортхаус вошел в кабинет и остановился перед столом:

– Да, сэр, у меня есть новости. Утром, после вашего ухода, я занялся поисками, и мне, кажется, удалось выяснить кое-что насчет призраков.

Фаулер отложил перо и откинулся на спинку стула. Глаза его сузились.

– Ясно. Ну, и что же вам удалось выяснить?

– Осмотрев комнату Энни Шьюри, я заключил, что она покидала дом в спешке. Ее кровать так и не была расстелена. Все вещи она унесла с собой. Мне представляется очевидным, что именно она и производила так называемые потусторонние шумы, а после, опасаясь возможного разоблачения, в ужасе бежала. Я нашел на заднем дворе некое шумопроизводящее устройство, которое, судя по всему, принадлежало ей.

Фаулер кивнул:

– Весьма похвально, констебль. Недурно сработали. А нам известно, где эта Энни Шьюри сейчас?

– Известно, сэр. По-видимому, она обитает в одном из доходных домов в Лейте. Я видел ее там сегодня утром, но задержать не сумел.

– Весьма и весьма похвально. Однако я должен спросить, вас, констебль: вы уверены, что пришли ко всем этим заключениям самостоятельно?

Мортхаус почувствовал, что во рту у него пересохло, а сердце забилось чаще.

– Конечно, сэр, а как же иначе?

Фаулер хлопнул ладонями по столу, заставив перо подскочить в воздух на целых шесть футов, затем встал, отодвинув стул так резко, что тот ударился об стену. Инспектор обошел стол, и Мортхаус инстинктивно отступил, но начальник вплотную приблизился к нему. Джеймс снова отступил и оказался приперт к стене, а Фаулер навис прямо над ним, так что его лицо оказалось всего в футе от лица констебля.

– Думаете, я совсем идиот, Мортхаус? – завопил он. – Так получилось, что утром, вскоре после отъезда, я вернулся к дому Тернеров и видел, как вы пустили внутрь мистера Шерлока Холмса! Что вы на это скажете?

– Мистер Холмс явился туда по просьбе миссис Тернер, и мне ничего не оставалось, как впустить его, – пролепетал Джеймс.

– Может быть, может быть, но разве это миссис Тернер немного погодя уехала в кэбе с мистером Холмсом?

Мортхауса прошиб холодный пот: он понял, что на этот раз ему не выпутаться. Глупо было надеяться, что его контакты с Шерлоком Холмсом останутся незамеченными, особенно если учесть вражду, которую Фаулер, казалось, питает к ним обоим.

– Вы сознаете, что умышленно ослушались моего приказа не подпускать его к месту преступления? – продолжал вопить инспектор. – Мало того: судя по всему, вы с ним на пару следили за служанкой Тернеров, которая, возможно, станет подозреваемой в убийстве. Да я с вас шкуру за это спущу, Мортхаус!

Бешеная ярость стоявшего перед ним человека оказала на Мортхауса прямо-таки уничтожающее воздействие. Он был уверен, что именно этого инспектор и добивался. То была проверенная тактика гориллы, которая колотит себя в грудь, желая напугать жертву. И вдруг посреди всего этого кошмара у Мортхауса мелькнула спасительная идея.

– Вы правы, сэр, но я пошел на это сознательно. Я использовал сыщика в своих целях и позволил ему привести нас к дому Энни Шьюри. Мне подумалось: какой смысл, имея собаку, лаять самому?

Фаулер по-прежнему свирепо пялился на констебля:

– Это и есть ваше оправдание?

Мортхаус кивнул, изо всех сил стараясь не опустить взгляд.

– Что ж, ладно. – Фаулер отступил на шаг назад и пригладил на себе одежду.

Мортхаус почувствовал, как напряжение понемногу отпускает его.

– Вы отстранены от дела, констебль. Отныне им буду заниматься я, – заявил инспектор.

– Но, сэр, вы… – запротестовал было Мортхаус, однако под сердитым взглядом Фаулера тут же осекся.

– Я сказал, констебль: делом отныне занимаюсь я. – Инспектор снова взялся за перо и придвинул к себе книгу. – Надеюсь, вы вернетесь к своим обычным обязанностям и будете держаться подальше от мистера Шерлока Холмса, если хотите и впредь служить в полиции.

Мортхаус на миг заколебался, раздумывая, не стоит ли поспорить, но инстинктивно принял мудрое решение отказаться от дальнейших пререканий.

Джон Уотсон сидел в переполненной аудитории медицинского факультета и наблюдал за своим кузеном, читавшим лекцию. Патрик постоянно отступал от темы, заявленной как «Применение анестезии в хирургических операциях», ибо твердо намеревался продолжать обработку своего младшего родственника и коллеги с целью заставить его принять должность. Притихшие студенты, открыв рот, слушали, как Патрик потчует их рассказами о своем участии в Крымской кампании. Но сколь бы ни были занимательны эти байки, они давно уже начали отдавать нафталином, ибо Крымская война закончилась почти тридцать лет назад, когда большинства нынешних студентов еще не было на свете. Заметив это и принимая во внимание необходимость держать аудиторию в напряжении, Патрик повернулся к Уотсону и жестом пригласил его выйти на кафедру.

– Коллеги! – произнес Патрик. – Сегодня нам оказана честь принимать у себя человека, которого впредь вы, надеюсь, часто будете видеть на факультете во время обучения.

Он улыбнулся. Уотсон попытался возразить, но Патрик, не дав ему такой возможности, заговорил снова:

– Господа, прошу приветствовать моего кузена и бывшего военно-полевого хирурга, замечательного доктора Джона Уотсона!

Раздались вежливые аплодисменты. Уотсон вышел на середину возвышения и в знак признательности поклонился. Патрик отступил назад и жестом указал на него:

– Наш факультет предложил доктору Уотсону занять пост лектора по военно-полевой хирургии, и мы надеемся, что он станет для нас ценным приобретением. Джон, почему бы вам немного не рассказать о себе?

Уотсон улыбнулся, оглядев множество лиц, взиравших теперь на него, и пытаясь понять, хотел бы он отныне видеть их постоянно.

– Что ж, – начал он, – меня зовут доктор Джон Уотсон. Я доктор медицины, окончил Лондонский университет.

Последние его слова были встречены добродушными смешками, сумевшими растопить лед.

– Да, господа, вы правы, я понимаю, что в Эдинбурге этого не оценят! Закончив обучение, я проходил курс для военных хирургов в Нетли, а оттуда был назначен ассистентом хирурга в Пятый Нортумберлендский стрелковый полк. Я должен был присоединиться к своему полку в Индии, но… – Он запнулся, так как воспоминания прервали ход его мысли. – Простите… но этому не суждено было случиться, так как разразилась Вторая афганская война и меня перенаправили в Кандагар, в самое сердце страны.

Уотсон глянул на Патрика, но тот знаком просил его продолжать. Доктор снова повернулся к слушателям и почувствовал, что они начинают испытывать к стоящему перед ними незнакомцу неподдельный интерес. Тогда он продолжил:

– Там была страшная бойня. Я видел много ужасов и никому не пожелал бы такого. К сожалению, хотя тот конфликт остался в прошлом, у меня нет причин надеяться, что это последняя война, на которую были призваны молодые люди вроде вас. Вражеская артиллерия, поливавшая нас огнем, наносила моим товарищам чудовищные увечья; мы потеряли много хороших бойцов. Правда, должен сказать, что мы в долгу не остались и вывели из строя немало солдат противника. Именно таким способом, господа, и выигрываются войны, и именно он наглядно демонстрирует всю бессмысленность этого занятия. Было роздано множество почестей и орденов, но меня это вовсе не радовало. Если бы мы могли соревноваться с другими государствами лишь на мирном поприще! Но сейчас все обстоит по-другому! – Он остановился, чувствуя, что слишком взволнован, и решил сменить тему: – Вскоре я был переведен в Беркширский полк и принял участие в злосчастной битве при Майванде.

По аудитории пробежал ропот: всем был отлично известен печальный исход этого сражения, вызывавший у военных немалое раздражение. Британские войска, лучше обученные и оснащенные, значительно уступали в численности необузданным и кровожадным афганцам. Битва была долгой и кровавой. Было убито свыше девятисот британских солдат, и хотя противник потерял втрое больше убитыми и многократно более ранеными, англичане потерпели сокрушительное поражение. Одной из немаловажных причин краха стала излишняя убежденность в превосходстве над туземными племенами, с которыми предстояло сразиться британским войскам.

– Не сомневаюсь, все вы знаете историю этой битвы, ведь она явилась заметным событием в современной истории. Достаточно сказать, что и тут мои познания в военно-полевой хирургии были востребованы в полной мере и подверглись суровой проверке действительностью, а я получил новый опыт. Однако скоро этому пришел конец: ружейная пуля угодила мне в плечо и раздробила кость, хотя жизнь моя была вне опасности, так как пуля лишь задела подключичную артерию. Мне грозил плен, если бы не самоотверженный поступок моего ординарца… – Тут Уотсон поднял глаза и, посмотрев на слушателей, попытался развеять овладевшую ими печаль: – Но это совсем другая история, господа. Что ж, на сем позвольте закончить и вернуть вас под крылышко доктора Патрика Уотсона.

Студенты разразились стихийными аплодисментами и в знак уважения встали. Патрик вернулся на кафедру и, взяв кузена за руку, не позволил ему уйти, проговорив:

– Благодарю вас, господа! Уверен, вы согласитесь с тем, что недавний опыт и познания доктора Уотсона могут принести огромную пользу. Но по вашим лицам я вижу, что вы спрашиваете себя: каким образом они смогут пригодиться вам, если впоследствии вы придете на работу в Эдинбургскую лечебницу или займетесь частной практикой? Джон, не могли бы вы ответить на этот вопрос?

Уотсон чувствовал, что печальные воспоминания выбили его из колеи, однако учтиво согласился.

– Первый совет, который я могу вам дать: пока вы здесь – изучайте приемы, снова и снова повторяйте необходимые действия, чтобы быть уверенными, что освоили их в совершенстве. Да, я хорошо знаю военно-полевую хирургию и могу поделиться этими познаниями с вами. Я могу научить вас обходиться тем немногим, что окажется у вас под рукой во время операции. Но все ваши манипуляции окажутся бесполезны, если вы не сможете выполнять их с огромной скоростью. Пока вы будете вспоминать, как наилучшим образом помочь пациенту, может статься, его жизнь повиснет на волоске. Однако врач, который усердно учился и набивал себе руку, не потеряет время и в конечном итоге сумеет спасти куда больше раненых! Отсюда мой второй совет: внимательно следите за тем, чтобы ослабленный пациент не заразился побочной инфекцией. Знаю это по собственному опыту, ибо, не успев оправиться от ранения, я подхватил брюшной тиф и снова оказался в смертельной опасности, которой мог избежать.

Патрик отпустил руку кузена, которую до сих пор осторожно держал в своей, и улыбнулся:

– Спасибо, доктор Уотсон. Вы положили отличное начало своей преподавательской деятельности. Надеюсь, что в дальнейшем наши студенты смогут многое почерпнуть из ваших лекций.

Уотсон вежливо улыбнулся в ответ, кивнул Патрику и вышел в коридор. Если Патрик хотел силой добиться от него немедленного ответа, то он просчитался. Стоя в коридоре и прислушиваясь к приглушенному голосу своего кузена, доносившемуся из-за закрытой двери, Уотсон чувствовал, что его переполняют эмоции. Когда он вышел на кафедру перед слушателями, его охватила эйфория, но затем, живо припомнив свое недавнее военное прошлое, он ощутил привкус горечи и теперь спрашивал себя, готов ли он, хотя бы и мысленно, вернуться в те дни.

Через некоторое время после того, как Шерлок Холмс упустил Энни Шьюри в пивной, он вновь заметил ее. Начинало смеркаться; наконец на улице показалась зябко кутавшаяся в накидку фигурка. Холмс, устроившийся на противоположном тротуаре и наблюдавший за ней с некоторого расстояния, внимательно вглядывался, пытаясь понять, нет ли с девушкой кого еще. К счастью, она была одна. Энни Шьюри юркнула в проулок между домами и моментально исчезла из поля зрения. Холмс пересек улицу и тихонько последовал за ней. Его чуткое ухо уловило, как где-то наверху захлопнулась дверь. Недавно Холмс прибавил к своим сочинениям монографию об акустике зданий, но, прежде чем написать ее, он, как обычно, основательно изучил материал и теперь мог по слуху определить местонахождение источника звука.

Очутившись на четвертом этаже, он тщательно осмотрел пол: как и следовало ожидать, пыль и грязь около одной из дверей оказались недавно потревожены. Холмс прислушался, но внутри было тихо. Положившись на удачу, он трижды решительно постучал. До него донеслось какое-то шарканье, но ему никто не открыл и голоса не подал. Сыщик приник к двери:

– Энни Шьюри, я знаю, что вы там! Советую ради вашего же блага открыть дверь.

Снова молчание.

– Меня зовут Шерлок Холмс. Я пришел сюда от имени миссис Тернер и не имею никакого отношения к полиции. Мне просто надо знать, что произошло. Подозреваю, что вы не виновны в случившемся.

– Я невиновна. Я ничего не сделала, – ответил из-за двери дрожащий женский голос.

– Тогда вам нечего опасаться, разве что полиции. Боюсь, что я единственный, кто может вам помочь. Если хотите…

Детектив терпеливо ждал, пока не услышал звуки приближающихся шагов. Щелкнул замок, и дверь отворилась.

Изнутри высунулась голова Энни Шьюри. На лице ее явственно читалось беспокойство, в глазах застыли испуг и подозрительность.

– Что вам надо, мистер? Я ничего не сделала.

Холмс улыбнулся:

– Думаю, это действительно так. Ваша хозяйка, миссис Тернер, наняла меня, чтобы установить, кто совершает беспокоящие весь дом ночные бесчинства. Я знаю, что это были вы.

Девушка хотела возразить, но грозный взгляд детектива заставил ее замолчать.

– Итак, мисс Шьюри, не будем терять времени, – резко проговорил он. – Мы оба знаем, что таинственные звуки производили именно вы, но я хочу знать, для чего вы это делали. Короче говоря, я – ваша единственная возможность доказать, что вы не повинны в убийстве.

– Убийство? Я тут ни при чем! Я ничего не сделала этому жильцу. – Служанку охватила паника. – Вы говорите, что можете мне помочь?

Холмс кивнул.

– Тогда входите.

Сыщик без колебаний зашел внутрь, закрыл за собой дверь и последовал за Энни в убого обставленную комнатушку. Девушка указала ему на деревянный стул, а сама устроилась на лежавшем на полу тюфяке.

– Судя по всему, вы живете здесь не одна? – спросил Холмс.

– Да, с сестрой. Она только что ушла на работу и, скорее всего, вернется только утром.

– Вы признаете, мисс Шьюри, что это вы производили ночные шумы и устраивали беспорядок?

Несчастная кивнула:

– Да. Все начиналось как шутка, баловство от нечего делать. Мы с одной подругой поспорили: она утверждала, что у меня ничего не получится, но у меня получилось, и даже этот полоумный полицейский не смог меня изловить.

– Вашей изобретательностью можно лишь восхищаться. Однако мне не понятно, почему вы не признались в розыгрыше полиции, когда был убит мистер Вулбридж.

Она смутилась:

– Почему вы продолжаете говорить, будто его убили? Это ведь был несчастный случай, разве нет? Так мне сказали. Должно быть, это моя вина. Если бы я все это не затеяла, ничего бы и не случилось.

– Возможно, однако с тех пор у меня появились новые сведения. Я попрошу вас рассказать все, что вам известно о событиях той ночи.

Энни задумалась, отчаянно ломая руки.

– Не могу, – промолвила она наконец. – Он убьет меня, если узнает.

– Кто? Кого вы боитесь, Энни? Уверяю вас, что вы в полной безопасности!

Девушка рассмеялась, но в ее голосе ясно слышалась дрожь.

– Ха! Неужели, мистер? А я в этом совсем не уверена. Он уже велел мне держать язык за зубами, а не то будет худо. Вам лучше уйти, мистер, я не могу открыть вам всего, вот так. Мне нечего сказать. Я ничего не знаю. – Она встала с тюфяка, подошла к Холмсу и стала упрашивать, чтобы он вставал и уходил.

– Почему вы не хотите назвать мне имени этого человека? – допытывался сыщик. – В моих силах сделать так, что его арестуют и он не сможет не только причинить вам вред, но даже и разыскать вас. Полиция позаботится о вашей безопасности.

– Ха! Полиция! Они еще хуже его. Идите же! Убирайтесь, или я позову на помощь!

Сочтя, что на сегодня громких сцен уже довольно, Холмс встал, направился к двери, открыл ее, однако на пороге остановился, лишая девушку возможности закрыть дверь. Резко обернувшись и не давая ей опомниться, он проговорил:

– Настоятельно советую вам сообщить мне, кого вы защищаете. Если вы решите и дальше хранить молчание, у меня не останется выбора, кроме как заявить в полицию. Вас арестуют за умышленное убийство мистера Джорджа Вулбриджа, проживавшего в доме Тернеров на Хериот-Роу в Эдинбурге…

– Но я не…

– Тогда совершите благородный поступок и откройте мне имя этого…

– Он велел мне никому не говорить. Не думаю, что он хотел причинить ему вред, он очень любил его… любил как сына…

Холмс расслабился и одарил служанку самой очаровательной улыбкой, какую только мог изобразить:

– Вы имеете в виду мистера Тернера. Это он убедил вас продолжать ночные бесчинства?

Энни разрыдалась, закрыв лицо руками и размазывая грязь по щекам:

– Он сказал… ежели я кому-нибудь разболтаю, то окажусь на улице…

Холмс вышел на лестничную площадку и надел шляпу, сурово бросив на прощание:

– Вы уже оказались на улице. – Потом он смягчился: – Я постараюсь объяснить ситуацию миссис Тернер и попрошу дать вам рекомендацию, чтобы вы могли найти себе место. Но пока что я попрошу вас о том же, что и ваш хозяин: никому не рассказывайте о нашей встрече.

Девушка уныло кивнула, по-прежнему пребывая в угнетенном и растерянном состоянии, и закрыла за посетителем дверь. Холмс спустился и вышел на улицу. «Мистера Тернера я, пожалуй, оставлю на завтра, – размышлял он, натягивая перчатки. – А пока поеду домой, узнаю, как провел сегодняшний день мой друг». И он зашагал к центру города. Тем временем с площадки этажом выше спустился некто, не замеченный обычно бдительным сыщиком, прокрался по лестнице и встал перед дверью Энни.

В четверг утром ритуал принятия пищи представлял собой весьма занимательное зрелище – столь напряженная атмосфера царила на завтраке. Не то чтобы между присутствующими возникло отчуждение, однако каждый явно был поглощен собственными размышлениями.

Уотсон все еще пребывал в состоянии некоторого замешательства, вызванного волнением, какое породили в нем вчерашние воспоминания об Афганистане. Прошло уже много месяцев с тех пор, как он вернулся, но лишь вчера, во время лекции, он пережил то, что можно было описать как эмоциональное воскрешение чувств и воспоминаний о том периоде. Патрик был свидетелем его замешательства, хотя и не мог до конца понимать, что творилось в душе у кузена. Однако его самого по преимуществу заботил вопрос о том, согласится ли Джон занять предложенный пост. Уотсону было невдомек, что вопрос о его назначении уладился отнюдь не сразу. Патрику стоило немалых усилий добиться этого, и теперь колебания кузена заставляли его нервничать. Судя по всему, наименее тревожные мысли занимали Холмса. Напротив, он наслаждался неожиданно свалившимся на него расследованием, которое скрасило его пребывание в Эдинбурге. Говорят, путешествия расширяют кругозор, но для неугомонного гения дедукции они по большей части являлись лишь возможностью раскрыть то или иное дело.

Теперь ему было ясно, что мнимым призраком, за которым вначале стояла всего лишь глупая шалость служанки, позднее воспользовались, чтобы замаскировать куда более опасные намерения. Холмс спрашивал себя, почему именно жилец Тернеров, Вулбридж, стал жертвой этого, в общем-то дилетантского, убийства. Было очевидно, что преступление совершено на редкость неуклюже: в произошедшем четко просматривался преступный умысел (по крайней мере знаменитому сыщику не составляло труда его разглядеть); кроме того, непростительной ошибкой было привлечь к соучастию третью сторону. Холмс знавал на своем веку многих преступников, но уважение испытывал лишь к таким же, как он сам, профессионалам, а их можно было по пальцам перечесть. Тут ход мыслей Холмса был прерван, так как Патрик наконец нарушил молчание.

– Ты сегодня поедешь со мной на факультет, Джон? – спросил он.

– Да-да, поеду. Это доставит мне большое удовольствие. Если, конечно, вы, Холмс, не хотите, чтобы я сопровождал вас. Возможно, вам понадобится моя помощь?

Детективу, чтобы очнуться от своих размышлений, потребовалось несколько секунд, в течение которых оба Уотсона пребывали в некотором замешательстве, не понимая, то ли он не расслышал вопрос, то ли не проявил к нему интереса.

– Прошу прощения, – наконец ответил Холмс. – Пожалуйста, отправляйтесь с доктором Уотсоном. Полагаю, поездка принесет вам гораздо большее удовлетворение, чем это расследование.

– Оно оказалось слишком простым для вас, старина? – полюбопытствовал Уотсон.

– В настоящий момент дело представляется мне на редкость неинтересным, – ответил Холмс, слегка кривя душой. – Кажется, мы имеем дело с преступником наихудшего сорта.

– Вы имеете в виду убийцу, мистер Холмс? – предположил Патрик.

– Нет, – засмеялся Уотсон, – он имеет в виду дилетанта. Честно говоря, дружище, это уж чересчур!

Холмс усмехнулся и неожиданно встал:

– Принимаю это за комплимент, Уотсон. С вашего позволения, я должен откланяться.

И, не дождавшись ответа, он быстро вышел из комнаты. Патрику и Уотсону пришлось заканчивать завтрак без него, чтобы затем вновь с головой уйти в проблемы медицинского образования.

Холмс шагал в направлении тернеровского дома, полной грудью вдыхая чистый утренний воздух. Для прославленного детектива, учитывая его нерасположение к сельской жизни, было настоящей удачей ощутить бодрящую свежесть посреди городских улиц. Вопреки его ожиданиям погода стояла чудесная, ветер совершенно стих, и грохот экипажей, катившихся по вымощенным булыжником улицам, эхом отдавался вдали. Свернув на Хериот-Роу и уже приблизившись к месту назначения, Холмс вдруг услышал позади чьи-то быстрые шаги. Обернувшись, он тотчас столкнулся с побагровевшим, запыхавшимся Мортхаусом. Констебль был в панике.

– Вам лучше пойти со мной, мистер Холмс. – Вид у Джеймса был такой, что Холмс решил не возражать. – За углом ждет кэб.

Через минуту наемный экипаж уже мчал их в Лейт.

– Судя по всему, – промолвил сыщик, – мы направляемся в жилище мисс Энни Шьюри?

– Да, мистер Холмс. Должен предупредить вас, что дело приняло очень серьезный оборот.

От дальнейших разъяснений Мортхаус отказался, настояв на том, что Холмс должен увидеть все своими глазами, чтобы составить собственное мнение. Немного погодя они уже поднимались по лестнице доходного дома в Лейте. Очутившись перед дверью Энни Шьюри, Мортхаус отступил в сторону и жестом пригласил детектива войти первым:

– Я уже здесь побывал, мистер Холмс, и предпочел бы больше этого не видеть.

– Я настоятельно рекомендую вам пойти со мной. Вы должны не просто смотреть, но собирать доказательства. По-видимому, мне предстоит войти в комнату, где лишили жизни человека. Ради жертвы мы обязаны воспользоваться возможностью и узнать, о чем говорят улики.

Мортхаус кивнул и неохотно последовал за Холмсом в комнату Энни. Оказавшись там, констебль вновь ощутил то же отвращение, которое испытал и в первый раз, но знаменитый сыщик с его беспристрастным аналитическим умом не мешкая приступил к осмотру. Залитое кровью тело Энни Шьюри валялось на тюфяке, точно тряпичная кукла. Рядом на полу образовалась темно-красная лужица крови. Молодая женщина явно была избита: припухлости и синяки, которыми были покрыты лицо и плечи, исказили ее черты почти до неузнаваемости.

– Расскажите, что вы видите, Мортхаус, – сказал Холмс.

– Ну, – неуверенно проговорил констебль, припомнив предыдущий урок, – ее сильно избили. Кажется, на руках есть ножевые раны.

– Верно, Джеймс, но я бы попросил вас не уподобляться тем, кто замечает только очевидное. Я могу привести с улицы любого прохожего, и он укажет мне на те же факты. Мы должны увидеть гораздо больше.

Холмс подошел к трупу, опустился перед ним на колени и жестом велел Мортхаусу присоединиться к нему:

– Взгляните сюда: судя по тому, под каким углом нанесены удары ножом, преступник леворук.

– Значит, это работает на нас, ведь левшей намного меньше, чем правшей?

– Верно. Рискну предположить, что раны на руках выше локтей она получила, пытаясь защититься. А теперь скажите, в каком положении находилась дверь, когда вы пришли?

– Она была закрыта, но не заперта. Мне достаточно было ее толкнуть, и она сразу же отворилась. Думаете, жертва сама впустила того, кто на нее напал?

Холмс усмехнулся:

– А вы способный ученик. Будь это случайный грабитель, на двери имелись бы следы взлома. Кроме того, я заметил, что в комнате порядок, почти все вещи лежат на своих местах. Следовательно, это было отнюдь не неудавшееся ограбление. – Холмс встал и оглядел тело: – Ее били преимущественно по лицу. По моему опыту, это свидетельствует – по крайней мере, в данных обстоятельствах – о личной ненависти преступника к жертве.

Мортхаус тоже поднялся и отодвинулся подальше от трупа:

– То есть нужно искать среди ее родных или друзей?

– Мне так не кажется. Боюсь, я не верю в совпадения. Тот факт, что она была убита сразу после бегства из дома Тернеров, говорит о том, что эти события связаны между собой. Сдается мне, это была попытка – и успешная, заметьте! – устроить так, чтобы Энни Шьюри больше ничего не смогла нам рассказать.

Мортхаус взглянул на сыщика:

– Разве она вам что-то сообщила?

Холмс поведал констеблю о своем вчерашнем разговоре с Энни.

– Значит, мы немедленно должны арестовать мистера Тернера! – воскликнул Мортхаус.

– Отнюдь. У нас есть только ниточка, которая пока не привела нас прямо к мистеру Тернеру. Не думаю, что такой человек, как он, – банкир, прочно устроившийся в этой жизни, – способен на подобную свирепость и физическое насилие. Однако он вполне мог нанять того, кто сделал за него всю грязную работу.

– Да, но где человек вроде Артура Тернера может найти столь жестокого негодяя? – спросил Мортхаус.

– Вот это-то мы и должны выяснить. Еще не все детали головоломки собраны, – ответил Холмс.

Холмс вышел на улицу и пешком отправился к той пивной в Лейте, куда вчера привела его Энни Шьюри. Мортхаус вызвал подкрепление, чтобы уладить дело с трупом. Было решено, что детективу лучше удалиться до прибытия полиции. Холмс видел у Мортхауса задатки сыщика, но требовалось время, чтобы избавить его от мыслительных стереотипов. Он должен научиться думать самостоятельно и замечать не только то, что находится у него перед носом.

В пивной «Корабль и якорь» царила все та же унылая серость, что и вчера, там ничто не изменилось к лучшему. Мысль о том, что мистер Тернер мог часто наведываться в подобное место, казалась Холмсу невероятной. Здесь банкир не только выглядел бы белой вороной, но, скорее всего, сделался бы мишенью для воров и грабителей. Поскольку вчера Холмс уже успел привлечь к себе внимание местной публики, ему было опасно появляться здесь вновь. Он ясно понимал: пусть завсегдатаи этого заведения люди не слишком образованные, память на лица у них отменная, особенно если дело касается обидчиков. Если драчун, повздоривший с Холмсом, снова окажется тут, можно не сомневаться: дело закончится так же, как в прошлый раз.

Хорошенько все взвесив, сыщик решил, что ему все же необходимо появиться в пивной, а значит, требуется изыскать способ, которым это можно осуществить. В Лондоне под рукой у него имелся целый набор различных предметов для маскировки, но здесь, в Эдинбурге, в его распоряжении не было ничего подобного; однако для того, кто годами оттачивал свою изобретательность, это не представляло особой трудности.

Холмс дошел до пристани и возле одного из грузовых судов приметил нескольких типов. Когда он приблизился, они посмотрели на него с подозрением, но как только он вытащил портмоне, сделались не в пример дружелюбнее. Они потолковали с Холмсом, чему изрядно мешал их сильный восточноевропейский акцент, затем быстро посовещались меж собой, и сделка состоялась. Холмс обзавелся пальто, шляпой и небольшой котомкой, которая болталась на плече у одного из матросов, заплатив за это пятнадцать шиллингов, которые, без сомнения, очень скоро были потрачены на выпивку или портовых шлюх.

Нацепив только что приобретенные вещи поверх собственных и измазав грязью лицо, башмаки и брюки, Холмс шатающейся походкой вернулся к «Кораблю и якорю». В пивной, как и вчера, было многолюдно, сильно накурено и очень шумно. Когда сыщик вошел, в его сторону повернулось несколько голов, но никто не обратил особого внимания на нового посетителя, явно принадлежавшего к их кругу. В портовых забегаловках вроде этой незнакомые лица вовсе не редкость. Холмс приблизился к барной стойке, заказал пинту эля и сразу сделал большой глоток, так как места, чтобы спокойно расположиться и не спеша выпить свое пиво, здесь не нашлось. Заметив в углу свободный стул, Холмс занял его и, привалившись головой к стене, сделал вид, будто в подпитии задремал, но оставил глаза чуть приоткрытыми, чтобы наблюдать за обстановкой. Не проходило и минуты, чтобы в пивной не раздавались чьи-нибудь крики, грозившие вылиться в потасовку между несколькими забулдыгами. В ссорах не было ничего из ряда вон выходящего, и потому они не слишком беспокоили Холмса: спорщики сперва хорохорились, но потом в большинстве случаев уступали настояниям приятелей и успокаивались, до поры уняв свою спесь. Сыщик терпеливо просидел около часа, время от времени делая маленький глоток эля и снова «засыпая». Наконец, ему повезло: в пивную вошел тот самый человек с большим шрамом на лице.

Как и в прошлый раз, мужчина со шрамом занял дальний столик на противоположном конце заведения. Вокруг сновало множество людей, и следить за кем-то тут было непросто, но так как Холмс, прикинувшийся выпивохой, не вызывал интереса у окружающих, он мог спокойно наблюдать за своим объектом сквозь толчею. В прошлый раз сыщик едва успел рассмотреть этого человека – через несколько минут ему самому стало уже не до слежки. Теперь же, выиграв благодаря маскировке время, он получил отличную возможность не спеша изучить эту странную личность. Росту в мужчине было около пяти футов десяти дюймов, одежда на нем была старая, но не заношенная – во всяком случае, простые рабочие или обитали ночлежного дома такую не носили. Он явно обладал некоторыми средствами, но для чего-то притворялся бедняком. Когда мужчина поднес ко рту кружку с элем, на внутренней стороне руки повыше локтя у него показалась татуировка; Холмс, некогда изучавший рисунки наколок, без труда определил, что ее обладатель служил в торговом флоте. Казалось, мужчина никого здесь не знал, однако он непрерывно шарил глазами по помещению, точно выискивая кого-то. Так прошло пятнадцать минут. Холмс продолжал внимательно наблюдать за мужчиной со шрамом. Наконец входная дверь снова открылась и в переполненную пивную вошел какой-то человек. В руках он держал обернутый коричневой бумагой ящичек длиной не более фута по каждой стороне. С такого расстояния трудно было понять, что это такое; кроме того, из-за непрестанно мелькавших в поле зрения Холмса людей, а также из-за того, что вошедший высоко поднял воротник и надвинул на глаза шляпу, сыщик не сумел разглядеть его лица. Мужчина сел спиной к Холмсу, склонился к человеку со шрамом, тотчас вытащившему небольшой кошелек, и они обменялись несколькими словами. Хотя лица вновь прибывшего сыщик не видел, он заметил его напряженную позу, ссутулившиеся плечи и трясущуюся голову. Человек со шрамом еще плотнее придвинулся к своему приятелю и приблизил губы к его уху. Холмс широко раскрыл глаза, пытаясь различить, о чем они толкуют. К несчастью, из-за царившей в пивной сутолоки он видел обоих мужчин будто в калейдоскопе: общая картинка складывалась, но некоторые детали отсутствовали. Цепкий взгляд Холмса остановился на лице человека со шрамом: он старался прочесть по губам, что тот говорит, но из-за постоянного мелькания фигур смог различить лишь несколько коротких отдельных фраз, смысл которых остался неясен: «время на выполнение…», «решение принято…», «приказали…», «еще три ларчика…», а главное, леденящие душу слова: «свидетелей не оставлять». Холмс, проклиная себя за неудачно выбранное место и мечтая оказаться поближе, чтобы иметь возможность слышать, о чем говорят те двое, стал соображать, как бы к ним подобраться, но в этот момент человек со шрамом вновь откинулся на спинку стула, пристально изучая своего сообщника и холодно улыбаясь. Судя по жестикуляции, теперь заговорил его визави, однако вскоре он поднялся, а принесенный с собой и стоявший на полу ящичек осторожно подвинул ногой в направлении человека со шрамом.

Холмс отчаянно сожалел, что с ним нет его верного Уотсона: ведь сейчас пивную готовились покинуть целых двое подозреваемых, за которыми надо было проследить. Уотсон с радостью отправился бы за одним из них, а Холмс пустился бы по следу другого. Но верного друга и спутника тут не было, и сыщику надо было решать, за кем из этих двоих идти. С одной стороны, мужчина со шрамом представлялся более подходящим кандидатом для слежки, но его было легче опознать. Скорее всего, человек с такой яркой приметой известен в полиции. В то же время второй персонаж пока являлся новым членом этого уравнения, и личность его до сих пор не была установлена, что в настоящий момент представлялось Холмсу более важным. Выяснить, кто такой мужчина со шрамом и что лежит в ящичке, будет не так сложно, а вот если удастся что-то узнать о его сообщнике, возможно, это прольет свет на все дело в целом. Время от времени каждому человеку приходится совершать выбор. Холмс преуспел в своем ремесле не в последнюю очередь потому, что умел в нужную минуту принять правильное решение.

Понимая, что незнакомец собирается уходить, Холмс встал, все той же неверной походкой добрался до двери, вышел на улицу, быстро перескочил на другую сторону и стал дожидаться, когда объект наблюдения покинет пивную. Через несколько мгновений он увидел, как знакомая фигура в пальто и шляпе приближается к двери, собираясь выйти. Поглубже нахлобучив шляпу, мужчина опустил голову и зашагал к центру города. Холмс по другой стороне улицы направился вслед за ним. Он перестал пошатываться, чтобы по его походке уже нельзя было признать в нем забулдыгу из «Корабля и якоря». Конечно, обычные люди редко обращают внимание на такие детали, но Холмсу, учитывая его профессию, не следовало забывать, что он имеет дело с не совсем обычными людьми. Они успели пройти всего несколько сот ярдов, затем незнакомец подозвал проезжавший мимо кэб. Едва экипаж остановился, чтобы принять пассажира, Холмс стремглав бросился к задку и тихонько забрался на подставку для багажа. Ему уже не раз доводилось проделывать подобные штуки, несмотря на всю их рискованность.

Кэб выехал из Лейта, пересек центр города и направился дальше, в не знакомый Холмсу район. Старый город Эдинбурга ничем не напоминал богатые, благополучные кварталы Нового города. По обеим сторонам узких улочек высились мрачные доходные дома; здесь царили нищета, болезни, преступность. Кэб остановился на Хай-стрит. Холмс соскочил с выступа и с непринужденным видом отошел подальше, пока незнакомец выходил и расплачивался с извозчиком. Мужчина направился в сторону з́амка (улица здесь чуть забирала вверх) и немного погодя свернул в проход между домами. Холмс сделал то же самое, ни на миг не выпуская свою добычу из поля зрения. Пройдя несколько шагов, незнакомец зашел в подъезд доходного дома. Холмс последовал за ним и тоже стал подниматься по лестнице. Наконец он услышал, как в замќе заскрежетал ключ, дверь открылась и почти сразу же вновь захлопнулась.

Запомнив адрес и заключив, что в данный момент продолжать слежку бессмысленно, сыщик решил вернуться в город и, если повезет, попытаться увидеться с констеблем Мортхаусом, чтобы обсудить последние новости.

Убийство Энни Шьюри доставило очередной трагический повод для встречи Мортхауса с инспектором Фаулером. Мортхаус как раз наблюдал за тем, как труп выносят из квартиры, когда приехал его начальник – гораздо раньше, чем ждал Джеймс. Глядя перед собой сердитым мрачным взглядом, Фаулер вошел в квартиру и прямиком направился в большую комнату, бросив:

– Что тут стряслось, Мортхаус?

Констеблю начинал надоедать тот резкий тон, который частенько позволял себе Фаулер, разговаривая с ним, однако он почтительно ответил:

– Убита Энни Шьюри, сэр, одна из служанок Тернеров. Ее жестоко избили и зарезали, сэр.

– И что вы об этом думаете? Обнаружили какие-нибудь улики?

– Ничего примечательного, сэр.

Фаулер метнул на Джеймса испепеляющий взгляд:

– Об этом мне судить, констебль! Или вы уже заделались детективом?

Мортхаус почувствовал, что в нем поднимается обида:

– Я лишь сумел установить, что убийца был левшой и жертва, судя по всему, его знала, потому что следов взлома в квартире нет. Больше ничего не известно.

– Значит, свидетелей не было?

– Нет, – подтвердил Мортхаус.

Фаулер внимательно посмотрел на него, и констебль спросил себя, не видел ли кто, что прежде он уже приходил сюда вместе с Шерлоком Холмсом. Однако Фаулер скоро отвел взгляд и продолжил осматривать комнату.

– Ладно, раз у вас больше ничего для меня нет, предлагаю вам запереть комнаты и вернуться к своим обязанностям, – сказал наконец начальник.

– Да, сэр, – ответил Мортхаус и, когда Фаулер вышел, с любопытством посмотрел ему вслед. «Так вот, значит, как наши полицейские инспекторы исследуют место преступления? Тогда неудивительно, что мистер Холмс такого невысокого о них мнения. Теперь я его хорошо понимаю».

Небрежность Фаулера заставила Мортхауса вспомнить совет, который дал ему Холмс: штудировать дела прошлых лет – наилучший способ выучиться профессии, если нет возможности постигать ее на практике. Тело увезли, и Мортхаусу больше нечего было здесь делать, однако мысль о возвращении к своим обычным обязанностям не слишком его привлекала. Будучи отстранен от участия в деле Тернеров, он с неприязнью думал о повседневной полицейской службе. А не заняться ли ему кое-чем другим?

Ноги сами принесли Джеймса в контору фирмы «Мортхаус и Мортхаус». Поднимаясь по лестнице, он, к большой своей радости, понял, что помещениях конторы тихо. Он знал, что сегодня брат, скорее всего, будет отсутствовать по своим адвокатским делам, и радовался возможности получить беспрепятственный доступ к документам, хранившимся в бывшем кабинете отца. После смерти отца остались незавершенные дела, однако прошло какое-то время, пока брат наконец сумел взять бразды правления в свои руки. Клиенты же ждать не могли, и кое-кто из них разорвал сотрудничество с фирмой «Мортхаус и Мортхаус». Такая ситуация не лучшим образом сказалась на репутации фирмы, но, учитывая обстоятельства, она была вполне объяснима, и Джеймс был далек от того, чтобы винить во всем своего брата.

Мортхаус открыл дверь кабинета, остановился на пороге и заглянул внутрь, пытаясь представить отца за работой и одновременно избавиться от тягостных воспоминаний. Впрочем, человеческая память – штука капризная, она не позволяет воскрешать лишь приятные образы и сразу подсовывает другие, не столь желанные. В кабинете почти все осталось так же, как было при отце, лишь папки, разбросанные по столу, были аккуратно сложены в стопочку. Старший брат, большей частью из благоговейного страха перед усопшим, решил пока остаться на своем рабочем месте и не переезжать сюда. Мортхаус взглянул на шкафы, в которых хранились папки с документами, и стал думать, с чего начать. В конце концов он решил сначала просмотреть давнишние дела, хранившиеся сзади, и постепенно продвигаться вперед. Правда, для этого придется вытащить из шкафов много папок и положить их на стол, зато так он получит доступ к наиболее полным делам. Кроме того, это избавит его от необходимости разбираться в документах, лежавших на столе, ибо они находились в некотором беспорядке. Возможно, педантичному мистеру Холмсу подобные резоны показались бы неприемлемыми, но Мортхауса они вполне удовлетворили. Начав с нижней полки одного из шкафов, констебль с удивлением обнаружил, что и здесь особого порядка не наблюдается, что было весьма странно, если учесть стремление к методичности, которым отличался его отец. «Очевидно, старший сын не унаследовал эту черту», – подумал он, проклиная брата Эндрю: тот, без сомнения, попросту распихал папки по свободным местам, вместо того чтобы расставить их в прежнем порядке. Тем не менее Джеймс принялся быстро проглядывать лежавшие перед ним на столе папки и перекладывать их из одной стопки в другую, время от времени возвращаясь к шкафам, чтобы взять новую порцию документов. Однако попадались ему по преимуществу мелкие кражи и грабежи, сами по себе незначительные, но для совершивших их злоумышленников окончившиеся длительными тюремными сроками, в некоторых случаях – отправкой в колонии. Чем дальше Джеймс читал, тем очевиднее становилось неравенство людей перед законом, в частности – перед правосудием. Суд не принимал в расчет тяжелые жизненные обстоятельства тех, кто оказался на самом дне. С другой стороны, будучи полицейским, Мортхаус понимал, что закон должен был един для всех. Работа оказалась утомительной. В сущности, в первой дюжине папок не содержалось ничего интересного. Наиболее любопытным оказалось дело о мошеннике, который, назвавшись графом из Европы, сумел обмануть ювелира и присвоить жемчуга и драгоценности на три сотни фунтов. Мортхаус взял следующую папку, мысленно уже радуясь, что отказался от карьеры юриста. Впрочем, люди большинства профессий зарабатывают себе на жизнь ежедневным рутинным трудом, практически не зная исключений. Почти не замечая имен, Мортхаус быстро пробегал документы глазами и тут же откладывал их в стопку уже просмотренных дел. Вдруг он замер, точно его подсознание уловило какую-то деталь, которую глаза не успели отметить. Констеблю понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Он схватил папку, снова открыл ее и стал читать:

Записи подобного плана занимали полстраницы. Было ясно, что у жертвы вымогали деньги в обмен на защиту, а если бы он не согласился платить, то лишился бы своей фирмы. Хотя такие дела были в то время отнюдь не редкостью, внимание Мортхауса особенно привлекли два последних абзаца:

Ниже было приписано от руки отцовским почерком:

Мортхаус стал перебирать оставшиеся папки, сбрасывая их по одной на пол, пока не нашел два вышеупомянутых дела. Быстро просмотрев их, он нашел внизу примечания, кратко описывавшие текущее состояние разбирательств. Оба расследования были закрыты по причине исчезновения ключевых свидетелей еще до суда. Мортхаус откинулся на спинку кресла, оставив все три папки лежать раскрытыми на столе, и стал размышлять над прочитанным. Значит, людей, имевших касательство к этим делам, устраняли или убивали? Мог ли за всем этим стоять Артур Тернер? Мортхаусу было трудно судить об этом, но мысль о том, что Тернер, один из самых заметных людей в эдинбургском обществе, способен на такие чудовищные вещи, казалась ему в высшей степени невероятной. Мошенничество и вымогательство – это еще ладно, но убийство?

Мортхаус захлопнул папки, быстро вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице с единственной мыслью в голове: Шерлок Холмс должен это увидеть!

Джон Уотсон стоял над трупом в анатомическом театре и оглядывал лица студентов, расположившихся на скамьях ступенчатой аудитории и напряженно ожидавших, когда он начнет. Это помещение являлось неотъемлемой частью медицинского факультета, однако, находясь сейчас в его центре, Уотсон невольно сравнивал себя с гладиатором. Он стоял на арене, зрители же все как один подались вперед, чтобы лучше видеть кровавое зрелище, которое вот-вот должно было развернуться внизу. Доктор понятия не имел, кто лежит перед ним на столе, но при виде тела, накрытого белой льняной простыней, в его мозгу зароилось множество разных мыслей. Ему было трудно предугадать свою реакцию, ведь ему много раз доводилось видеть убитых на войне, да и за время, проведенное с Холмсом, тоже. Правда, на этот раз придется не лечить, а вскрывать тело человека, лежащего на столе. Ему слишком часто приходилось видеть своих товарищей, которых от смерти отделяла лишь надежда. «Возможно, воспоминания о той поре еще слишком свежи в мне, чтобы можно было оставить их в прошлом», – подумал Уотсон.

Нетерпеливый ропот отвлек его от этих размышлений. Он огляделся, прежде чем медленно стянуть простыню и обнажить мертвенно-бледное тело и невозмутимое лицо, каких никогда не бывает у живых. Уотсон взглянул на раны, имевшиеся на торсе несчастного:

– Как видите, господа, этого человека несколько раз ударили небольшим клинком. Он потерял довольно много крови, что привело к обмороку, а в конечном итоге – к смерти.

Студенты внимательно наблюдали за лектором, ожидая дальнейших пояснений, но Уотсон был слишком погружен в собственные мысли.

– Мы должны спросить себя: как случилось, что он оказался на этом столе, перед нами, чтобы подвергнуться вскрытию и исследованию? – продолжал он. – Да, мы должны быть благодарны ему за те сведения, которые он сообщит нам теперь, когда его больше нет, – но, будь он жив, мы бы на него и не взглянули. – Уотсон обвел взглядом аудиторию: некоторые из его зрителей казались заинтригованными, другие лишь ждали, когда начнется вскрытие. – Сейчас этот человек, господа, – простая книга. По ней мы будем изучать анатомию, исследовать органы и строение тела, но если бы мы только могли, то узнали бы о его жизни и привычках…

Уотсон умолк, думая о тех, кто, в отличие от него, был способен добыть такую информацию. Он спрашивал себя, где сейчас его друг Холмс, чем он занят и как продвигается его расследование. Но об этом можно было только гадать, и Уотсон прекрасно понимал, что в данный момент он сам проводит расследование совсем другого рода, причем царящее в его душе смятение отнюдь не способствует работе. Он отошел от стола, опустил руки и повернулся к Патрику:

– Боюсь, мне нехорошо, доктор Уотсон. Буду признателен, если вы проведете занятие вместо меня. – Не дожидаясь, пока кузен остановит его вопросом или возражением, он отдал ему инструменты. – Господа, прошу меня простить.

Напоследок Уотсон адресовал Патрику вымученную улыбку и кивок, прошел мимо кузена к выходу из аудитории, выбрался из здания на улицу и быстро зашагал прочь, желая в этот миг оказаться как можно дальше от медицинского факультета, чтобы в голове у него немного прояснилось.

Шерлок Холмс вернулся с Хай-стрит обратно к дому Патрика, расплатился с кэбменом и вошел в дом, чтобы обнаружить, что, кроме него и прислуги, здесь никого больше нет. Воспользовавшись этой возможностью, чтобы поразмыслить над делом, он расположился в гостиной, вытащил свою трубку, набил ее табаком и закурил, затягиваясь теплым дымом и медленно выпуская его в воздух. Сперва расследование его забавляло: он был рад немного поупражняться, чтобы пребывание в Эдинбурге прошло не впустую. Но в течение недели стали открываться новые подробности и оказалось, что дело это куда запутанней, чем представлялось ему вначале. Кто он, тот человек со шрамом из «Корабля и якоря», и что за таинственную посылку ему передали? Кто такой его предполагаемый сообщник, за которым Холмс проследил до Старого города, и какова его роль во всем этом? На все эти вопросы сыщику еще предстояло найти ответы, и он не хотел уезжать из Эдинбурга в пятницу, не докопавшись до сути, хотя это расследование и не было самым интересным в его практике. Впрочем, так или иначе, не в его обычае было бросать дело, не раскрыв его. Холмс просидел в кресле совсем недолго, когда у входной двери затренькал колокольчик. Через несколько мгновений до него донесся знакомый голос констебля Мортхауса, осведомлявшийся у прислуги о местонахождении мистера Холмса.

– Я в гостиной, констебль Мортхаус! – крикнул ему Холмс, не вставая с места. – Прошу вас, проходите и поведайте, что там у вас стряслось.

На пороге гостиной показался раскрасневшийся, тяжело дышавший Мортхаус:

– Мистер Холмс, извините, сэр, у меня появились сведения, которые, как мне представляется, могут дать нам ключ к расследованию.

Холмс улыбнулся этому «нам», однако был вынужден признать, что помощник никогда не помешает, и, коль скоро верный биограф на этот раз его покинул, приходится приспосабливаться к обстоятельствам.

– Я вижу, вы очень торопились. Судя по всему, добытая вами информация поможет нам продвинуться?

Мортхаус кивнул:

– Именно так.

Он сел в кресло напротив Холмса, разложил принесенные с собой папки на маленьком столике, стоявшем между ними, и показал собеседнику важные записи:

– Как видите, мистер Холмс, в каждом из этих случаев мой отец указывает на мистера Тернера.

Сыщик своими подвижными пальцами быстро пролистал подшивки документов.

– Становится совершенно ясно, констебль Мортхаус, – заметил он, – что мы имеем дело с одним из самых отвратительных преступлений, а именно – вымогательством. Эти бумаги наводят нас на подозрение, что мистер Тернер использовал свои банковские связи, чтобы вымогать деньги у жертв. Я намеренно употребил слово «жертвы», поскольку, судя по всему, этих людей постигла печальная участь и все они были убиты, прежде чем смогли свидетельствовать в суде.

Он снова прочитал одно из дел, пропуская всю информацию через свой мощный аналитический ум: одно из упомянутых здесь имен показалось ему смутно знакомым, но он так и не смог припомнить, кому оно принадлежало.

– Пока я обнаружил в кабинете отца только эти документы, – сообщил Мортхаус, – но, возможно, потом там найдется что-нибудь еще.

Холмс в задумчивости встал с места, и вдруг, когда он случайно заметил, куда направлен взгляд Мортхауса, на него снизошло озарение: он вспомнил, где видел имя, показавшееся ему знакомым. Быстро повернувшись на каблуках, он опустился на колени возле кресла и стал лихорадочно рыться в кипе газет, предназначенных для растопки. Затем встал с газетой в руке, раскрыл ее на пятой странице и, громко шелестя листами, сунул Мортхаусу:

– Ха! Я так и знал, что имя из папки мне уже где-то встречалось. Пожалуйста, пробегите глазами эту колонку, Джеймс.

Мортхаус прочитал указанную заметку о трагедии, случившейся несколько недель назад из-за взрыва газа. Имя погибшего заставило его изумленно приоткрыть рот.

– Господи! Мистер Чарльз Ламонт! Это же обвинитель Тернера, который умер в результате несчастного случая, судя по этой заметке, – при взрыве газа. Так вы думаете, тут дело нечисто, мистер Холмс?

– Определенно. И полагаю, что единственный человек, который сумеет пролить свет на это дело, – сам Тернер. С вашими находками, – продолжал он, указывая на лежавшие перед ним папки с документами, – у нас будет достаточно фактов, чтобы припереть мистера Тернера к стенке. И если мы как следует на него нажмем, не думаю, что он сумеет отвертеться. В прошлые разы смелость мистера Тернера изрядно подкреплялась присутствием инспектора Фаулера. Значит, теперь нам необходимо побеседовать с ним с глазу на глаз. Погодите, я только захвачу пальто. Давайте выйдем на улицу и наймем кэб.

Мортхаус вышел из дома; Холмс надел пальто, взял свою трость и последовал за ним. На улице он увидел, что у подъезда стоит кэб, а рядом с ним констебль Мортхаус разговаривает с Джоном Уотсоном.