СРЕДА

В центре Лондона царила дымная августовская жара.

День рождения Мага стал настоящим событием.

В гости пришли двадцать мальчиков и семнадцать девочек. Среди детей сновали блондины с одинаковыми короткими стрижками, в стандартных темно-синих костюмах и с плечевыми кобурами. Целая команда поставщиков привезла конфеты, торты и чипсы. Процессию фургонов возглавлял антикварный «Бентли».

«Удивительных Харви и Ванду» («Детские праздники — наша специальность!») неожиданно постигло желудочное расстройство, но, по счастливому и поистине удивительному стечению обстоятельств, им сразу же нашлась замена: на выручку охотно пришел некий фокусник.

У каждого есть маленькое хобби. Невзирая на решительные возражения Кроули, Азирафаэль твердо вознамерился приспособить к доброму делу свое.

Азирафаэль ужасно гордился своим мастерством фокусника. В 1870-х годах он брал уроки у самого Джона Маскелайна — почти целый год практиковался в ловкости рук, пряча монеты в ладонях и извлекая кроликов из цилиндров. Как ему казалось, он вполне преуспел в этом искусстве. Вся беда в том, что, хотя способности Азирафаэля позволяли ему проделывать трюки, при виде которых самым знаменитым иллюзионистам осталось бы лишь сдать свои волшебные палочки в утиль, он никогда не применял то, что называл своими врожденными дарованиями. Это и было его слабым местом. Он даже потихоньку начинал жалеть, что забросил тренировки.

Однако, рассудил он, это ведь почти то же, что кататься на велосипеде. Раз научившись, никогда не разучишься. Его чародейский фрак успел слегка запылиться, но, облачившись в него, Азирафаэль почувствовал себя вполне уверенно. Ему даже начала вспоминаться привычная скороговорка фокусников.

Дети следили за ним с пренебрежительным недоумением. Кроули в белом фраке официанта поеживался от сочувственной неловкости за буфетной стойкой.

— Итак, юные господа и дамы, видите ли вы мой потрепанный старый цилиндр? Вы, молодежь, наверняка скажете: какая ужасная старая шляпа! И смотрите, она совершенно пуста! Но… вот так чудо! Что это за подозрительный субъект? О, да это же наш пушистый приятель, Братец Кролик!

— Он был у тебя в кармане, — заметил Маг. Остальные дети согласно закивали. Кем он их считает? Безмозглыми малышами?

Азирафаэль припомнил, что Маскелайн советовал делать, если публика настроена скептически: «Превратите все в шутку, вы, олухи царя небесного… Да, да, это я вам говорю, мистер Упалло. — Так тогда звали Азирафаэля. — Заставьте их смеяться, и вам все простят!»

— Ха-ха-ха, значит, я сел в шляпу, — с деланым смешком произнес он.

Дети безучастно таращились на него.

— Фигня какая-то, — констатировал Маг. — Лучше бы мы мультики посмотрели.

— Правильно! — закричала девочка с конским хвостом. — Полная фигня. Он еще и педик, наверное.

Азирафаэль в панике взглянул на Кроули. Ему уже было очевидно, что юный Маг порочен до глубины души и чем скорее появится Черный Пес, тем быстрее они смогут убраться из этого дома.

— А ну-ка, скажите, есть ли у кого-нибудь при себе, дети, трехпенсовая монета? У вас нет, юный джентльмен? Тогда что же это за вашим ухом?..

— А вот у меня на дне рождения показывали мультики, — заявила девочка. — И еще мне подарили трансформера, а еще моего маленького пони, а еще истребителей-десептиконов, а еще танк, а еще…

Кроули застонал. Любому ангелу, если у него есть хоть капля здравого смысла, следует держаться подальше от детских праздников. Циничные дети пронзительно заулюлюкали от восторга, увидев, как Азирафаэль уронил цепочку из трех металлических колец.

Кроули отвернулся, и его взгляд упал на стол, заваленный подарками. Из недр большой пластмассовой конструкции на него внимательно смотрели два блестящих глаза-бусинки.

Кроули вгляделся в них, пытаясь обнаружить отблески алого пламени. С адскими бюрократами ни в чем нельзя быть уверенным. Они запросто могут прислать вместо собаки хомячка какого-нибудь.

Это и был хомяк, самый обыкновенный грызун, посреди удивительного сооружения из цилиндров, сфер и бегущих дорожек — такое могла бы изобрести испанская инквизиция, будь в ее распоряжении штамповочный пресс и пластмасса.

Кроули сверился с часами. Ему ни разу не приходило в голову поменять батарейки, разрядившиеся уже три года назад, но часы неизменно показывали точное время. До трех оставалось две минуты.

Азирафаэль суетился пуще прежнего.

— Есть ли в вашей компании обладатель такой полезной вещи, как носовой платок? Неужели нет?

В викторианские дни никому бы и в голову не пришло, что у зрителей может не оказаться при себе платков, а без этого маленького клочка ткани очередной фокус (чудесное появление голубя, раздраженно клевавшего запястье Азирафаэля) был совершенно невозможен. Ангел попытался привлечь внимание Кроули, потерпел неудачу и в отчаянии указал на одного из охранников, который сразу встревожился.

— Прошу вас, любезный. Подойдите-ка сюда! Итак, если вы заглянете в свой нагрудный карман, то, как мне кажется, обнаружите там изящный шелковый носовой платок.

— Никакнетсэр. Боюсьчтонетсэр, — скороговоркой произнес охранник, глядя прямо перед собой.

Азирафаэль отчаянно подмигнул ему.

— Да посмотрите же, милый мой, посмотрите, прошу вас!

Охранник сунул руку во внутренний карман пиджака и с удивлением вытащил оттуда обшитый кружевами шелковый носовой платок цвета морской волны. Почти мгновенно Азирафаэль понял, что кружева были лишними, поскольку они зацепились за пистолет, который, совершив перелет по комнате, приземлился в вазу с конфитюром.

Дети восторженно захлопали.

— Эй, а это уже неплохо! — воскликнула девочка с конским хвостом.

Маг, пробежав по комнате, выудил пистолет из вазы.

— Руки вверх, ищейки! — радостно закричал он.

Охранники растерялись.

Одни полезли за своими пистолетами, другие кинулись к мальчику, третьи — наоборот, подальше от него. Остальные дети завизжали, что тоже хотят пистолеты, а самые решительные попытались отнять оружие у охранников, которые имели неосторожность вытащить пушки.

Потом кто-то швырнул в Мага конфитюром.

Мальчик взвизгнул и спустил курок. В руках у него был «магнум» 32-го калибра, штатное оружие ЦРУ, серое, грозное и увесистое, способное с тридцати шагов разнести человека в клочья, оставив за собой лишь облако кровавого тумана, ужасный хаос и некоторое количество канцелярской работы.

Азирафаэль моргнул.

Тонкая струйка воды вырвалась из дула пистолета и обрызгала спину Кроули, который поглядывал в окно, высматривая огромную черную собаку.

Азирафаэль смутился.

Потом ему залепили в лицо куском кремового торта.

Было уже почти пять минут четвертого.

Легким движением руки Азирафаэль превратил все оружие в водяные пистолеты и вышел.

Стоя на дорожке, он пытался извлечь из рукава чародейского фрака полузадушенного голубя; за этим занятием его и застал Кроули.

— Уже поздно, — сказал Азирафаэль.

— Я заметил, — кивнул Кроули. — Не надо было запихивать его в рукав.

Наконец он вытащил вялую птичью тушку из фрака Азирафаэля и вновь вдохнул в нее жизнь. Признательно курлыкнув, слегка пришибленный голубь полетел прочь.

— Я не о птице, — сказал ангел. — Собака. Опаздывает.

Кроули с сомнением покачал головой.

— Сейчас посмотрим.

Он открыл дверцу машины и включил приемник.

— Это просто счастье, счастье-счастье-счастье, это просто счастье в лю… ПРИВЕТ, КРОУЛИ.

— Привет. Гм, кто это?

— ДАГОН, ПОВЕЛИТЕЛЬ МУХ, ВЛАДЫКА БЕЗУМИЯ, ПОДКНЯЖИЙ СЕДЬМОГО МУЧИТЕЛЬСТВА. ЧЕМ МОГУ ПОМОЧЬ?

— Цербер. Я лишь хотел, э-э, убедиться, что он отправлен вовремя.

— ЕГО ВЫПУСТИЛИ ДЕСЯТЬ МИНУТ НАЗАД. А ЧТО? ЕЩЕ НЕ ОБЪЯВИЛСЯ? ЧТО-ТО НЕ ТАК?

— Да нет. Все по плану. Все прекрасно. Ага, а вот и он. Отличная собака. Хороший песик. Ужас что такое. Вы там внизу отлично поработали, ребята. Ладно, приятно было поболтать с тобой, Дагон. До связи.

Он выключил приемник.

Они переглянулись. Из дома донесся громкий выстрел, и оконное стекло разбилось вдребезги.

— Вот те на, — пробормотал Азирафаэль, воздерживаясь от ругательства с легкостью, рожденной многовековой практикой (он не сквернословил уже шесть тысяч лет и не собирался изменять этой привычке даже теперь). — Похоже, один я все-таки проворонил.

— Собаки нет, — сказал Кроули.

— Собаки нет, — сказал Азирафаэль.

Демон вздохнул.

— Залезай в машину, — сказал он. — Нам нужно потолковать об этом. Только, пожалуйста, Азирафаэль…

— Да?

— Почисти свой чертов фрак от этого чертова торта.

А за пределами Лондона в этот августовский день было жарко и тихо. Сорняки на обочине дороги, ведущей в Тадфилд, клонились под тяжестью пыли. В зеленой изгороди жужжали пчелы. Воздух казался перестоявшим и перегретым, как вчерашний суп.

Вдруг словно бы тысяча металлических голосов хором выкрикнули отрывистое «Хайль!» и сразу же умолкли.

И на дороге появилась черная собака.

Это определенно была собака. По крайней мере, форма у нее была соответствующая.

Есть такие собаки, встреча с которыми заставляет вспомнить, что, несмотря на тысячи лет искусственного отбора, любую собаку отделяют от волка всего лишь две кормежки. Эти твари приближаются к вам медленно и целенаправленно — воплощенный зов предков, с желтыми зубами и зловонным дыханием, — и пусть их владельцы сколько угодно уверяют вас: «Да это же старая развалина, просто отпихни его, если будет надоедать», в глубине зеленых глаз мерцают костры плейстоцена…

Однако, завидев пса, возникшего сейчас на дороге, даже такие собаки поспешили бы убраться под диван, словно их страшно увлекла резиновая кость.

Пес уже рычал. Это было тихое клокочущее рычание напряженной угрозы, какое обычно зарождается глубоко в глотке одного существа, а заканчивается на горле другого.

Капающая из пасти слюна вскипала на асфальте.

Пес сделал несколько шагов вперед и понюхал неподвижный воздух.

Его уши встали торчком.

Вдали слышались голоса. Среди них выделялся один. Мальчишеский голос, тот самый, которому пес был рожден подчиняться, повиноваться беспрекословно. Если этот голос скажет «рядом», он будет идти рядом; если скажет «убей», он убьет. Голос его Хозяина.

Пес перемахнул кусты и побежал через поле. Бык, который там пасся, мельком глянул на него, оценил свои шансы и поспешил убраться к дальней изгороди.

Голоса доносились из чахлой рощицы неподалеку. Капая слюной, черный пес подкрался поближе.

Другой голос сказал:

— А вот и нет. Ты вечно говоришь, что он подарит, а он так ничего и не дарит. Попробуй уговори своего папочку купить тебе кого-нибудь. Кого-нибудь интересного. Так он выберет насекомое какое-нибудь, типа палочника. Интереснее быть ничего не может.

Цербер изобразил собачий эквивалент пожимания плечами, но мгновенно утратил интерес к сказанному, поскольку раздался голос Хозяина, Центра Вселенной.

— Мне подарят собаку, — сказал голос.

— Ха-ха. А тебе откуда знать? Никто не говорил, что тебе подарят собаку. Как же ты узнал про собаку, если никто этого не говорил? Твой папочка вечно будет стонать о том, как много она жрет.

— Он будет есть бирючину, — вступил третий голос, куда более строгий. Это явно был мальчик из тех, кто перед тем, как собрать модель из пластмассового конструктора, не только аккуратно раскладывает и пересчитывает все детали, но также раскрашивает все, что требуется раскрасить, и, согласно инструкции, оставляет на просушку. Если ребенок говорит таким голосом, значит, впереди его ждет работа бухгалтера высшей категории, дайте только срок.

— Они не едят бирючину, Уэнсли. Где это видано, чтобы собака ела бирючину!

— Я имел в виду, что ее едят палочники. Они ведь и правда ужасно интересные. Во время спаривания они откусывают друг другу головы.

Последовало задумчивое молчание. Цербер подкрался поближе и понял, что голоса доносятся из какой-то ямы.

Как оказалось, деревья скрывали старый меловой карьер, почти заросший терновником и плющом. Старый, но явно пользующийся популярностью. Вдоль и поперек его пересекало множество тропок; гладкие участки склонов свидетельствовали о регулярных визитах здешних скейтбордистов, а для велосипедистов меловые скаты явно были Стенами Смерти или хотя бы Сильно Ободранных Коленок. С деревьев, подходящих для лазания, свисали концы опасно размочаленных веревок. Тут и там из кустов торчали куски рифленого железа или обломки подгнивших досок. Заросли крапивы наполовину скрывали ржавый, обгорелый кузов старого «Триумф Геральда».

В дальнем конце карьера виднелась груда металлических колесиков и гнутой проволоки — знаменитое Затерянное кладбище, куда приезжают умирать тележки из универсама.

Для детей здесь был настоящий рай. Местные взрослые называли его Ямой.

Сквозь крапиву пес увидел четыре фигурки, сидевшие посреди котлована на том, на чем и полагается сидеть в приличном тайном убежище, — на обычных молочных ящиках.

— Врешь!

— Точно, откусывают.

— Спорим, что нет, — сказал первый из собеседников. Судя по тембру, этот голос принадлежал девочке, и сейчас в нем слышался жгучий интерес.

— Точно тебе говорю. Перед каникулами у меня было шесть штук палочников, и я забыл положить им свежую бирючину, а когда вернулся, там оставался всего один, но жутко толстый.

— Да ладно! Это не палочники, а богомолы. Я видел их по телику — самка богомола сожрала своего дружка, а он вроде бы даже и не заметил.

За этим снова последовало молчание.

— А о чем они молят? — спросил голос Хозяина.

— Не знаю. Наверное, о том, чтобы не жениться.

Пес умудрился пристроить огромный глаз к дырке в покосившейся изгороди и осторожно заглянул туда.

— А все равно получится как с велосипедами, — авторитетно заявила первая собеседница. — Я-то думала, мне купят семискоростной велик с узким кожаным седлом, фиолетовый и все такое прочее, а мне подарили голубенький драндулет. С корзинкой. Девчоночий велик.

— Ну и что. Ты же девочка, — сказал второй голос.

— Это и есть сексизм — когда человеку покупают девчоночьи подарки только потому, что он девочка.

— А мне подарят собаку, — твердо сказал Хозяин.

Хозяин сидел спиной, и лица его цербер пока не видел.

— Ну конечно, такого здоровенного ротвейлера? — спросила девочка с уничтожающим ехидством.

— А вот и нет, я хочу собаку, с которой можно играть, — сказал голос Хозяина. — Небольшую такую собаку…

…Глаз в крапивных зарослях резко переместился вниз…

— …Такого пса, который все понимает, умеет лазать в кроличьи норы и чтобы одно ухо у него было вот так вот забавно вывернуто. В общем, самую лучшую дворняжку. Чистокровную.

Сидевшая внизу компания не услышала тихого хлопка, который прозвучал на краю карьера. С таким звуком воздух заполняет вакуум, образовавшийся, к примеру, в результате превращения огромного пса в собаку весьма скромных размеров.

А шорох, который последовал за хлопком, возможно, был вызван тем, что одно ухо у этой собаки вывернулось наизнанку.

— И я назову его… — сказал голос Хозяина. — Я назову его…

— Ну? — подначивала девочка. — Как же ты его назовешь?

Цербер ждал. Настал решающий миг. Наречение. Оно определит его цель, его назначение, его сущность. Его глаза, которые теперь были гораздо ближе к земле, загорелись тусклым огнем, а в крапиву закапала слюна.

— Я назову его Барбосом, — решительно сказал Хозяин. — Чем проще, тем лучше.

Цербер замер. Где-то в глубине своего дьявольского собачьего ума он понимал: что-то идет не так, но ему ничего не оставалось, кроме как подчиниться, а огромная любовь к Хозяину, внезапно охватившая его, подавила все дурные предчувствия. И вообще, разве ему решать, какого он должен быть размера?

Пес потрусил вниз по склону навстречу своей судьбе.

Правда, с каким-то странным ощущением. Ему всегда хотелось бросаться на людей, но только сейчас он неожиданно понял, что при этом ему хочется еще и вилять хвостом.

— Ты же говорил, что это он! — простонал Азирафаэль, рассеянно снимая остатки кремового торта с лацкана и облизывая пальцы.

— Это и был он, — сказал Кроули. — Уж я-то должен знать, верно?

— Значит, вмешался еще кто-то.

— Да нет же никого больше! Только мы с тобой! Добро и Зло. Наши или ваши.

Кроули в сердцах стукнул по рулевому колесу.

— Ты даже не представляешь, что со мной могут сделать там, Внизу, — сказал он.

— Думаю, примерно то же, что сделают со мной Наверху, — заметил Азирафаэль.

— А, брось ты. У вас же там непостижимое милосердие, — кисло буркнул Кроули.

— Да? А ты, случаем, в Гоморре никогда не бывал?

— Как же, как же, — ответил демон. — Там была отличная маленькая забегаловка, где подавали потрясающий коктейль из перебродивших фиников с мускатным орехом и толченым лимонником…

— Я имею в виду после.

— А.

— Должно быть, что-то случилось в той богадельне, — сказал Азирафаэль.

— Да быть того не может! Там же было полно наших!

— Чьих именно? — спокойно уточнил Азирафаэль.

— В смысле моих, — поправился Кроули. — Точнее, не совсем моих. Ну, ты понимаешь. Сатанистов.

Последнее слово он попытался произнести как можно более небрежно. Земной мир казался Кроули и Азирафаэлю на диво интересным местечком, которым оба надеялись наслаждаться как можно дольше, но мнения их совпадали крайне редко. За исключением одного: они полностью сходились во взглядах на людей, которые по той или иной причине решили поклоняться Князю Тьмы. При встречах с ними Кроули всегда испытывал неловкость. Оскорблять их, конечно, было нельзя, но он невольно чувствовал то же, что ветеран войны во Вьетнаме при виде соседа, явившегося в камуфляже и при оружии на собрание районной группы добровольного содействия полиции.

Кроме того, сатанисты всегда отличались каким-то унылым фанатизмом. Чего стоила одна эта возня с перевернутыми крестами, пентаграммами и петухами! Большинство демонов только плечами пожимали, ведь во всем этом не было никакой необходимости. Чтобы стать сатанистом, нужно лишь усилие воли. Можно всю жизнь им прожить и даже не догадываться о существовании пентаграмм, а мертвых петухов употреблять исключительно в виде цыплят табака.

Хотя некоторые сатанисты старой школы были, в сущности, вполне приятными людьми. Они произносили положенные слова, совершали положенные ритуалы — точно так же, как те, кого они считали своими противниками, — а потом возвращались домой и до конца недели жили непритязательной заурядной жизнью, в которой не было места никаким особенно грешным помыслам.

Что же до остальных…

От некоторых типов, называющих себя сатанистами, Кроули просто передергивало. Не столько от их поступков, сколько от того, как ловко они списывают все на счет Ада. Изобретут какой-нибудь тошнотворный план, до которого ни один демон не додумался бы и за тысячу лет, отвратительную и бессмысленную мерзость, измыслить которую способен лишь человеческий мозг, а потом орут: «Меня Дьявол заставил!» — и добиваются сочувствия суда. А ведь никому и в голову не приходит, что Дьявол вообще никого никогда не заставляет. Нет необходимости. Но как раз этого многие люди никак и не возьмут в толк. По мнению Кроули, преисподняя никогда не была средоточием порока, а небеса — оплотом добродетели; и те и другие — лишь игроки в великой космической шахматной партии. И только в глубине человеческой души можно обнаружить нечто неподдельное: истинную благодать и настоящее убийственное зло.

— Ах вот оно что, — сказал Азирафаэль. — Сатанисты…

— Не пойму, что там можно было перепутать, — пожал плечами Кроули. — Два ребенка. Всего два. Элементарное ведь задание. — Тут он запнулся. В тумане воспоминаний нарисовалась маленькая монахиня, которая еще тогда показалась ему чересчур взбалмошной даже для сатанистки. И еще кто-то там был… Кроули смутно припомнил трубку и джемпер в зигзагах, вышедший из моды еще в 1938 году. На этом типе прямо-таки написано было: «Я будущий отец!»

Должно быть, затесался еще и третий младенец.

Он сообщил о своем предположении Азирафаэлю.

— Ну и что из этого следует? — спросил ангел.

— Мы знаем, что тот ребенок должен быть жив, — сказал Кроули, — а поэтому…

— Но откуда мы это знаем?

— Если бы он вернулся Вниз, думаешь, я бы еще тут торчал?

— Логично.

— Итак, остается лишь найти его, — подытожил Кроули. — Первым делом просмотрим регистрационные записи.

Мотор «Бентли» завелся, и машина рванулась вперед, впечатав Азирафаэля в спинку сиденья.

— А дальше что? — спросил он.

— Дальше мы найдем ребенка.

— Ну а дальше-то что? — Ангел зажмурился, когда машину занесло на повороте.

— Не знаю.

— О-хо-хо…

— Я полагаю… прочь с дороги, дурень!.. ваши не согласятся… вместе со своим дурацким мотороллером!.. предоставить мне убежище?

— Я собирался о том же спросить тебя… Осторожно, пешеход!

— Он знал, чем рискует, когда вылез на улицу! — огрызнулся Кроули, втискивая «Бентли» между припаркованной на обочине машиной и такси, так что в оставшуюся щель не пролезла бы даже тончайшая кредитная карточка.

— Следи за дорогой! Следи за дорогой! Где хоть она находится, эта богадельня?

— Где-то к югу от Оксфорда!

Азирафаэль вцепился в приборный щиток.

— Нельзя же гнать по Лондону на скорости девяносто миль в час!

Кроули взглянул на спидометр.

— А почему бы и нет? — сказал он.

— Ты же угробишь нас! — Азирафаэль замялся. — Развоплотишь неприятным способом, — неловко поправился он, слегка успокаиваясь. — Во всяком случае, ты можешь сбить кого-нибудь.

Кроули пожал плечами. Ангел так и не свыкся с двадцатым веком — где уж ему понять, что как раз по Оксфорд-стрит запросто можно делать девяносто миль в час. Надо просто устроить так, чтобы никто не путался под колесами. А поскольку всем известно, что по Оксфорд-стрит с такой скоростью ехать невозможно, никто этого и не заметит.

По крайней мере, автомобили лучше лошадей. Двигатель внутреннего сгорания стал для Кроули просто Бож… благосло… в общем, настоящим подарком судьбы. В прежние времена ему приходилось ездить верхом только на огромных черных зверюгах с горящими глазами и выбивающими искры копытами, да и то исключительно по долгу службы. Этого требовал демонический этикет. Как правило, в итоге Кроули оказывался на земле. Он не слишком хорошо ладил с животными.

Где-то в районе Чизика Азирафаэль принялся рассеянно ворошить кучу кассет в бардачке.

— Что такое «Velvet Underground»? — спросил он.

— Тебе не понравится, — бросил Кроули.

— А-а, бибоп, — пренебрежительно сказал ангел.

— Знаешь, Азирафаэль, если бы миллион человек попросили рассказать о современной музыке, то вряд ли хоть один из них употребил бы слово «бибоп», — заметил Кроули.

— Да, вот это уже лучше. Чайковский. — Азирафаэль открыл футляр и вставил кассету в магнитофон.

— И это тоже тебе не понравится, — вздохнул Кроули. — Кассета в машине уже больше двух недель.

Тяжелые басы наполнили «Бентли», проносившийся мимо Хитроу.

Азирафаэль нахмурил брови.

— Как-то не припоминаю, — сказал он. — Что это?

— Чайковский. «Another One Bites the Dust», — сказал Кроули, прикрыв глаза («Бентли» проезжал через Слау).

Коротая время в дороге по сонным Чилтернским холмам, они послушали «We Are the Champions» Уильяма Берда и «I Want То Break Free» Бетховена. Но больше всего их порадовали «Fat-Bottomed Girls» Воана-Уильямса.

Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.

В общем, так оно и есть. Но зато на Небесах самые лучшие хореографы.

Горстки огоньков, рассыпанных в закатную сторону по Оксфордширской равнине, отмечали погруженные в дремоту селения, где почтенные йомены готовились ко сну после долгого дня, полного редакторской правки, финансовых совещаний или разработки программного обеспечения.

На вершине ближайшего холма мерцало несколько светлячков.

Геодезический теодолит — один из наиболее зловещих символов двадцатого века. Стоит ему появиться где-нибудь в поле или в лесу, как вы понимаете: се грядет Расширение Дороги, истинно так, и воздвигнуты будут две тысячи жилых домов в полном соответствии с Духом Сельской Местности. Подготовка Руководящих Кадров воспоследует.

Но даже самый добросовестный землемер не станет землемерить в полночь, и тем не менее здесь торчала эта штуковина, вонзив глубоко в дерн острые концы треноги. Теодолиты, верхняя часть которых оснащена ореховой лозой или хрустальным маятником, а тренога украшена кельтскими рунами, по правде сказать, встречаются нечасто.

Легкий ветерок вздувал плащ на стройной фигурке, которая крутила ручки этого агрегата. Плотный непромокаемый плащ на утепленной подкладке.

В большинстве книг по черной магии утверждается, будто ведуньи творят свое колдовство обнаженными. А все потому, что большинство книг по черной магии написано мужчинами.

Молодую женщину звали Анафемой Гаджет. Она не отличалась потрясающей красотой. Каждая черта ее лица, если рассматривать по отдельности, выглядела весьма симпатично, но в целом создавалось впечатление, что это лицо как-то поспешно, не имея определенного замысла, скомпоновали из того, что попалось под руку. Вероятно, для ее внешности лучше всего подходило слово «привлекательная», хотя люди, которые способны написать это слово без ошибок, могли бы еще добавить «полная жизни» — но, поскольку от этого определения так и веет пятидесятыми, они, скорее всего, не стали бы.

Молодым женщинам не следует гулять в одиночку темными ночами, даже в Оксфордшире. Но любой рыскающий маньяк потерял бы охоту заниматься глупостями, да и не только ее, доведись ему встретить на темной тропинке Анафему Гаджет. В конце концов, она же была ведьмой. Именно потому, что она была ведьмой и, следовательно, отличалась здравомыслием, она слабо верила в силу защитных амулетов и заговоров; всем им она предпочитала длинный хлебный нож, который и носила за поясом.

Посмотрев в окуляр прибора, она подкрутила колесико.

Потом что-то пробормотала.

Землемеры частенько бормочут что-то себе под нос. Что-то вроде: «Не успеешь оглянуться, а вот уже и объездная трасса», или «Ага, три с половиной метра плюс-минус комариное крылышко».

Но она бормотала нечто совершенно иное.

— Ночь черна… Луна светла, — бормотала Анафема. — Юго-восток… Запад-юго-запад… запад-юго-запад… о, нашла…

Она развернула геодезическую карту и посветила на нее фонариком. Потом, достав прозрачную линейку и карандаш, аккуратно прочертила на карте линию. Эта линия пересеклась с другой карандашной линией.

Анафема улыбнулась — не то чтобы ее что-то позабавило, просто она мастерски справилась с трудной задачей.

Затем девушка сложила свой затейливый теодолит, привязала его к багажнику черного велосипеда системы «садись-и-молись», завалившегося на живую изгородь, убедилась, что Книга по-прежнему в корзинке, и выкатила велосипед на туманную дорогу.

Велосипед был исключительно древним; в свое время его раму, похоже, смастерили из водопроводных труб. Он появился на свет задолго до изобретения трехскоростных машин, а может, и сразу же после изобретения колеса.

Но городок был совсем близко, у подножия холма. Волосы струились по ветру, плащ вздувался за спиной, словно купол парашюта, и, овеваемая теплым воздухом, она выжала из двухколесного орудия убийства все, на что оно способно. Ведь в такую пору дорога всегда свободна.

Мотор «Бентли» негромко потрескивал, постепенно охлаждаясь. А Кроули, напротив, горячился.

— Ты сказал, что видел указатель, — уточнил он.

— Мы слишком быстро промчались. К тому же мне казалось, это ты бывал здесь прежде.

— Одиннадцать лет назад!

Кроули бросил карту на заднее сиденье и снова завел машину.

— Может, спросим кого-нибудь? — предложил Азирафаэль.

— О да, — сказал Кроули. — Мы остановимся и спросим первого же встречного… который вышел прогуляться по ночной трассе, не так ли?

Он переключил скорость и рванул по узкой дороге, обсаженной буками.

— Странное местечко, — сказал Азирафаэль. — Неужели не чувствуешь?

— Что?

— Притормози.

«Бентли» вновь снизил скорость.

— Странно, — проворчал ангел. — Опять эти проблески…

Он поднес пальцы к вискам.

— О чем ты? Какие проблески? — спросил Кроули.

Азирафаэль посмотрел на него.

— Любви, — сказал он. — Кто-то по-настоящему любит это место.

— Не понял?

— Здесь повсюду разлита невероятная любовь. Я не могу объяснить понятнее. Тем более тебе.

— Это примерно как… — начал Кроули.

Шум, визг, скрежет металла. Машина остановилась.

Азирафаэль прищурился, опустил руки и неуверенно открыл дверцу.

— Ты в кого-то врезался, — сказал он.

— Нет, — сказал Кроули. — Кто-то врезался в меня.

Они вышли из машины. Позади «Бентли» на дороге лежал велосипед; его переднее колесо было трудно отличить от ленты Мебиуса, заднее, замедляя вращение, угрожающе пощелкивало.

— Да будет свет, — сказал Азирафаэль. Бледно-голубое сияние наполнило проселок.

Из придорожной канавы донесся чей-то голос:

— Черт возьми, как вы это сделали?

Свет погас.

— Сделали что? — виновато спросил Азирафаэль.

— О-ох, — теперь в голосе звучало замешательство. — Наверное, я обо что-то стукнулась головой…

Кроули выразительно глянул на длинную царапину вдоль блестящего крыла машины и вмятину на бампере. Вмятина выпрямилась. Царапина исчезла.

— Выбирайтесь, юная леди, — сказал ангел, вытаскивая Анафему из папоротников. — Все в порядке, ничего не сломали.

(Это было утверждение, а не пожелание; у девушки был небольшой перелом, но Азирафаэль не мог отказать себе в удовольствии сделать доброе дело.)

— У вас не горели фары, — начала она.

— У вас тоже, — сказал Кроули виновато. — Так что мы квиты.

— Увлекаетесь астрономией, да? — поинтересовался Азирафаэль, поднимая велосипед. Из передней корзины что-то высыпалось. Ангел показал на потрепанный теодолит.

— Нет, — сказала Анафема. — То есть да. Только посмотрите, что вы сделали с моим старичком «Фаэтоном»!

— Простите, с кем? — сказал Азирафаэль.

— С велосипедом. Он весь погнулся…

— Эта старая машинерия удивительно живуча, знаете ли, — весело сказал ангел, подталкивая к ней велосипед. В лунном свете блеснуло переднее колесо, идеально круглое, словно любой из кругов Ада.

Девушка с недоумением уставилась на велосипед.

— Что ж, поскольку все уладилось, — сказал Кроули, — лучше всего каждому просто отправиться своей… э-э… Вы случайно не знаете, как доехать до Нижнего Тадфилда?

Анафема продолжала разглядывать свой велосипед. Она была почти уверена, что никогда не видела седельной сумочки с набором инструментов.

— Да просто спуститься с холма, — ответила она. — Неужели это и правда мой велосипед?

— Разумеется, — сказал Азирафаэль, надеясь, что не слишком переусердствовал.

— Только у моего «Фаэтона» не было насоса, я точно помню.

Взгляд ангела вновь стал виноватым.

— Но здесь же есть крепление для него, — уныло сказал он. — Две маленькие скобки.

— Спуститься с холма, вы сказали? — спросил Кроули, подталкивая ангела локтем.

— Наверное, я все-таки стукнулась головой, — сказала девушка.

— Мы бы предложили подвезти вас, конечно, — быстро проговорил Кроули, — но нам некуда пристроить ваш велосипед.

— Разве что наверх, на багажник, — предложил Азирафаэль.

— Но у «Бентли» нет… А. Угу.

Собрав с земли содержимое велосипедной корзины, ангел сунул все на заднее сиденье и помог ошарашенной девушке забраться в машину.

— Нельзя оставаться в стороне, — сказал он Кроули.

— Тебе нельзя. А мне очень даже можно. Ты не забыл, что нас ждут другие дела?

Кроули бросил яростный взгляд на крышу «Бентли», где только что материализовался новенький багажник. С клетчатыми ремешками.

Велосипед поднялся в воздух, аккуратно улегся на крышу и туго затянулся ремнями. Кроули сел в машину.

— Где вы живете, милая? — наилюбезнейшим тоном спросил Азирафаэль.

— И фар у моего велосипеда тоже не было. Вернее сказать, когда-то были, но я их сняла, когда потекли батарейки, — сказала Анафема. Она посмотрела на Кроули. — Между прочим, — добавила она, — у меня с собой большой нож. Где-то здесь.

Азирафаэля потрясло ее подозрение.

— Мадам, уверяю вас…

Кроули включил фары. Сам он и без них все отлично видел, но какой смысл зря нервировать прочих водителей? Потом он завел машину и степенно съехал с холма. Дорога вынырнула из-за деревьев и через несколько сотен ярдов привела их на окраину городка.

Местность явно была знакомой. Прошло одиннадцать лет, но Кроули чувствовал что-то… словно далекий звон колокольчика в тумане.

— Здесь поблизости есть больница? — спросил он. — Ну, там еще служат монахини?

Анафема пожала плечами.

— Кажется, нет, — сказала она. — Здесь только один большой дом — Тадфилд-мэнор. Не знаю, что там сейчас творится.

— Божественный промысел, — проворчал Кроули.

— И переключатель скоростей, — продолжала недоумевать Анафема. — У моего старичка не было никаких скоростей. Я точно это помню.

Кроули склонился к ангелу.

— О Боже, исцели этот велик, — саркастически прошептал он.

— Ну извини, я слегка увлекся, — прошипел в ответ Азирафаэль.

— А клетчатые ремешки?

— Шотландка нынче в моде.

Кроули тихо зарычал. Даже в тех редких случаях, когда ангелу удавалось осознать, что на дворе двадцатый век, он все равно не продвигался дальше пятидесятых.

— Вы можете высадить меня здесь, — подала Анафема голос с заднего сиденья.

— С удовольствием, — просиял ангел. Как только машина остановилась, он открыл заднюю дверцу и поклонился, словно старый слуга, приветствующий молодого массу на старой плантации.

Анафема схватила в охапку все свои вещи и вышла со всей возможной надменностью.

Она готова была поклясться, что ни один из ее попутчиков даже не прикасался к багажнику, однако велосипед уже стоял возле калитки.

На редкость странные типы, решила она.

Азирафаэль поклонился вновь.

— Искренне рады, что смогли помочь вам, — сказал он.

— Благодарю вас, — ледяным тоном произнесла Анафема.

— Может, поедем дальше? — предложил Кроули. — Доброй ночи, мисс. Ангел, в машину.

Ага. Теперь понятно. Значит, ей все-таки ничего не угрожало.

Посмотрев вслед машине, удалявшейся к центру городка, она направила велосипед по тропинке к своему коттеджу. Ей даже не приходило в голову запирать его. Агнесса наверняка предупредила бы насчет ограбления, ведь семейную историю она видела как на ладони.

Коттедж, который снимала Анафема, был меблированным — иначе говоря, был обставлен мебелью особого сорта, отвергнутой на милость мусорщика даже в местном благотворительном магазинчике подержанных товаров. Но это не имело значения. Анафема не собиралась задерживаться здесь надолго.

Если Агнесса права, то она вообще нигде не задержится. Как, впрочем, и все остальные.

Анафема разложила карты и прочие вещи на старом кухонном столе, под лампочкой, одиноко свисающей с потолка.

Что же ей удалось установить? Не слишком много. Вероятно, Оно находится в северном конце деревни, о чем Анафема и так догадывалась. Если она подходила слишком близко, сигнал просто оглушал, а если расстояние было слишком велико, не удавалось точно зафиксировать координаты.

Это раздражало. Где-то в Книге должен быть ответ. Беда в том, что для понимания Пророчеств необходимо постичь ход мыслей слегка свихнувшейся, но весьма неглупой ведьмы, которая жила в семнадцатом веке и излагала свои мысли как заправский составитель кроссвордов и головоломок. Другие члены семьи полагали, будто Агнесса специально формулировала свои предсказания так загадочно, чтобы скрыть их смысл от чужаков; Анафема же, подозревавшая, что порой ей удается мыслить как Агнесса, решила, что та попросту была зловрединой с отвратительным чувством юмора.

Она даже не…

Книга пропала.

Анафема в ужасе оглядела стол. Карты. Самодельный гадательный теодолит. Термос с горячим бульоном. Фонарик.

И прямоугольная пустота в том месте, где следовало бы лежать «Пророчествам».

Потеряла.

Но это же просто смешно! Что-что, а судьбу самой Книги Агнесса предсказала до мельчайших подробностей!

Девушка схватила фонарик и выбежала из дома.

— Это чувство, э-э… скажем так, прямо противоположно тому, что называют «мороз по коже», — сказал Азирафаэль. — Вот я о чем.

— Я никогда не говорю «мороз по коже», — сказал Кроули. — Хотя, конечно, ничего против него не имею.

— В общем, сердце греет, — в отчаянии произнес Азирафаэль.

— Увы. Ничего такого не замечаю, — с натянутой улыбочкой сказал Кроули. — Ты просто слишком уж чувствителен.

— Мне по должности положено, — сказал Азирафаэль. — Ангел не может быть слишком чувствительным.

— Я думаю, людям здесь нравится, и ты всего лишь это уловил.

— Никогда не улавливал в Лондоне ничего подобного, — заметил Азирафаэль.

— В том-то и дело. Значит, я прав, — сказал Кроули. — А вот и то самое место. Я помню каменных львов у ворот.

Фары «Бентли» осветили кусты рододендронов, что разрослись вдоль подъездной аллеи. Шины зашуршали по гравию.

— Не рановато ли будить монахинь? — с сомнением сказал Азирафаэль.

— Чепуха. Монахини на ногах круглые сутки, — возразил Кроули. — То у них вечерня, то повечерие — если это, конечно, не блюда местной кухни.

— Пошлые шуточки, — сказал ангел. — Зря ты так, право же.

— А ты их не защищай. Я же говорил — они из наших. Черные монашки. Нам нужна была какая-то лечебница поблизости от авиабазы.

— Не понял.

— Не думаешь же ты, что жены американских дипломатов рожают детей под присмотром монашек у черта на куличиках? Все должно было произойти вполне естественно. Здесь, в Нижнем Тадфилде, есть американская авиабаза, на ее открытие и приехала супруга атташе. Начались схватки, больницу на базе еще не оборудовали, и тут наш человек говорит: «Есть одно местечко поблизости». Вот как обстояли дела. Неплохая подготовка.

— Если не считать одной или двух незначительных деталей, — с самодовольной ухмылкой отметил Азирафаэль.

— Но ведь почти сработало, — быстро вставил Кроули, чувствуя, что ему следует вступиться за честь фирмы.

— Видишь ли, зло всегда содержит семена саморазрушения, — сказал ангел. — Сама его сущность — отрицание, и потому даже в час мнимой победы оно готовит собственный крах. Не важно, насколько грандиозен, продуман и надежен злонамеренный план. Греховность, присущая ему по определению, неизбежно ударит по зачинщикам. Каким бы успешным он ни казался до поры до времени, в конце все равно ждет провал. Все, что строится на скалах беззакония, бесследно сгинет в морях забвения.

Кроули немного поразмыслил над этим.

— Не, — сказал он. — Обычная некомпетентность, вот и всё. Эге-ге…

Он тихонько присвистнул.

Покрытый гравием двор перед особняком был заполнен машинами, которые едва ли могли принадлежать монашкам. Во всяком случае, «Бентли» здесь явно не котировался. В названиях большинства машин имелись слова «гранд» или «турбо», а на крышах торчали телефонные антенны. И среди них вряд ли нашлась бы хоть одна старше года.

У Кроули зачесались руки. Если Азирафаэль исцелял велосипеды и сломанные кости, то ему ужасно захотелось стянуть несколько приемников, проколоть пару шин и так далее. Однако он устоял.

— Ну-ну, — сказал он. — Помню, в былые дни монашки упаковывались по четверо в старые колымаги.

— Что-то не так, — сказал Азирафаэль.

— Может, теперь тут частная клиника? — предположил Кроули.

— Либо ты нашел не то место.

— Да то самое место, говорят тебе. Пойдем.

Они вылезли из машины. А через тридцать секунд кто-то выстрелил в них обоих. С невероятной меткостью.

Если и была у Мэри Ходжес, бывшей Тараторы, сильная сторона, так это умение подчиняться приказам. Она любила подчиняться. Ведь это так упрощает жизнь.

А вот перемены она терпеть не могла. Мэри искренне привязалась к Неумолчному ордену. Впервые у нее появились подруги. Впервые у нее появилась собственная комнатка. Конечно, она понимала, что здешние монахини занимались делами, которые с определенной точки зрения можно назвать дурными, но за тридцать лет Мэри Ходжес много повидала в жизни и не питала иллюзий по поводу того, что приходится совершать людям, лишь бы протянуть от зарплаты до зарплаты. Кроме того, здесь хорошо кормили, да и люди попадались интересные.

После пожара Неумолчный орден — вернее, то, что от него осталось — съехал отсюда. В конце концов, его единственное предназначение уже было выполнено, так что монахини разошлись каждая своей дорогой.

Мэри решила никуда не уезжать. Ей очень полюбился особняк, и она сказала — должен же кто-то присмотреть за восстановлением дома. В наши дни за рабочими нужен глаз да глаз, чтобы они, так сказать, пахали как проклятые. Мэри пришлось нарушить обеты, но мать-настоятельница сказала, что волноваться не о чем — в черных орденах всячески приветствуется нарушение обетов, так было и будет всегда (по крайней мере, в ближайшие одиннадцать лет), так что если ей это в радость, то вот необходимые документы, а вот адрес, на который нужно будет пересылать почту — всю, за исключением писем в длинных коричневых конвертах с прозрачным окошечком для адреса.

А затем произошло что-то очень странное. Оставшись одна в полуразрушенном доме, работая в одной из немногих уцелевших комнат, споря с рабочими в поседевших от штукатурки комбинезонах и заложенными за уши окурками, воюя с карманными калькуляторами, которые показывали другой результат, когда речь шла о ветхих банкнотах, она обнаружила нечто доселе неведомое.

Под слоями глупости и рвения она обнаружила Мэри Ходжес.

Оказалось, что ей вполне по силам докопаться до сути строительных смет и вычислить налог на добавочную стоимость. Проштудировав несколько библиотечных книг, она пришла к выводу, что заниматься финансами очень интересно и вовсе не сложно. Переключившись с женских журналов, тематика которых ограничивалась любовными историями и вязанием, на те, в которых рассказывалось об оргазмах, она мысленно заметила, что надо бы испытать хоть один, если представится случай, после чего отбросила и эти журналы, сочтя их еще одной вариацией романтически-рукодельной темы. В итоге Мэри начала почитывать издания, в которых говорилось о слиянии корпораций.

После долгих размышлений она купила в Нортоне небольшой домашний компьютер, весьма позабавив этим снисходительного молодого продавца. Плодотворно потрудившись два выходных дня, она привезла компьютер обратно. И не для того, как подумал продавец, чтобы приобрести недостающий шнур или дисковод, но потому, что в системном блоке не было 387-го сопроцессора. Это до продавца дошло — он же все-таки стоял за прилавком и понимал некоторые длинные слова, — но дальнейший разговор быстро покатился вниз по склону за рамки его компетентности. Мэри Ходжес, однако, предъявила ему новые журналы. Названия большинства из них включали аббревиатуру «ПК», а все важные статьи и обзоры были аккуратно обведены красными чернилами.

Она прочла статью о Женщинах Новой Формации. Прежде ей и в голову не приходило, что она была Женщиной Старой Формации, но, подумав как следует, она решила, что определения такого рода, в общем, недалеко отстоят от любовных историй, вязания и оргазмов, а что действительно важно — так это быть собой, причем изо всех сил. Мэри всегда любила одеваться в черное с белым. Так что ей оставалось лишь укоротить юбку, надеть каблуки повыше и сбросить плат.

И вот как-то раз, листая журнал, она узнала, что в стране налицо неудовлетворенный спрос на просторные здания с обширными приусадебными участками, принадлежащие людям, которые осознавали бы растущие потребности деловых кругов. На следующий день Мэри заказала партию канцелярских принадлежностей с логотипом Центра подготовки руководящих кадров «Тадфилд-мэнор», рассудив, что к тому времени, когда их напечатают, она уже выяснит все необходимое и сможет приступить к делу.

Рекламные объявления вышли на следующей неделе.

Все обернулось ошеломляющим успехом, поскольку Мэри Ходжес, начав новую карьеру (перспективная цель — стать Мэри Ходжес), быстро осознала главное. Обучение руководителей не сводится к тому, чтобы сажать людей перед проектором и показывать им сомнительные слайды. Современным компаниям требуются гораздо более эффективные методы.

И она обеспечила их.

Кроули рухнул на землю, привалившись спиной к какой-то статуе. Азирафаэль уже лежал на спине под кустом рододендрона; по его фраку расползалось темное пятно.

Кроули почувствовал, как увлажняется его собственная рубашка.

Что за ерунда! Оказаться убитым сейчас было бы в высшей степени неуместно. Придется придумывать всевозможные объяснения. Не так-то просто получить новое тело; обычно требуется по всей форме отчитаться о том, что ты сделал со старым. Все равно что раздобыть новый карандаш в особо зловредной канцелярии.

Он недоверчиво взглянул на свою руку.

Демонам полагается видеть в темноте. И он увидел, что его рука пожелтела. Значит, он истекал желтой кровью.

Кроули с опаской лизнул палец.

Потом он подполз к Азирафаэлю и внимательно взглянул на его рубашку. Если пятно на ней было кровавым, то с биологией явно творилось нечто странное.

— О-о-ох, больно-то как, — простонал павший ангел. — Меня стукнуло прямо под ребра.

— Да, но разве кровь у тебя голубая? — спросил Кроули.

Азирафаэль открыл глаза. Похлопал себя правой рукой по груди. Приподнялся с земли. И провел такой же беглый осмотр потерпевшего, как и Кроули.

— Краска? — сказал он.

Кроули кивнул.

— Что же это за игра такая? — удивился Азирафаэль.

— Не знаю, — сказал Кроули. — Но что-то мне подсказывает, что она называется «тупые придурки». — По его тону было ясно, что демон и сам может сыграть в эту игру. Причем гораздо лучше.

Да, это была игра. Потрясающая игра! Найджел Томпкинс, замначальника отдела снабжения, по-пластунски полз по траве. Перед его мысленным взором вспыхивали самые запоминающиеся эпизоды из лучших фильмов Клинта Иствуда. И подумать только, как он заблуждался, считая, что будет умирать со скуки на этих курсах менеджмента…

Им, правда, прочитали одну лекцию, но она была о пистолетах с краской и о том, чего с ними ни в коем случае не следует делать, и Томпкинс видел по оживившимся молодым лицам конкурентов-сокурсников, что они все до единого полны решимости применить запретные приемы при первом же удобном случае. Томпкинсу казалось вполне очевидным: если вам объясняют, что бизнес — это джунгли, и вкладывают в руку пистолет, то никто не рассчитывает, что вы будете понарошку целиться в противника; суть как раз в том, чтобы над вашим камином появилась голова конкурента.

В любом случае поговаривали, что кое-кто из «Объединенной ассоциации» значительно продвинулся по карьерной лестнице, исподтишка выпустив заряд краски в ухо своему непосредственному начальнику, который после этого начал жаловаться на звон в ушах во время важных совещаний и в итоге был уволен по состоянию здоровья.

И вот Томпкинс и его сокурсники — выражаясь метафорически, собратья-сперматозоиды — боролись за первенство, сознавая, что акционерной компании «Индастриал холдингз» нужен только один председатель правления и что эта должность, вероятно, достанется самому главному члену (правления).

Конечно, девушка из отдела кадров говорила совсем другое — мол, курсы предназначены для развития лидерских способностей, группового сотрудничества, инициативности и так далее. Курсанты старались не смотреть друг на друга.

До сих пор все складывалось вполне удачно. После сплава на каноэ через пороги сошел с дистанции Джонстон (повреждена барабанная перепонка), а вылазка в горы Уэльса сбросила со счетов Фьютикера (растяжение в паху).

Томпкинс запихнул в пистолет очередной шарик с краской и пробормотал коммерческие мантры. Кинь Их Прежде, Чем Они Кинут Тебя. Убей Или Будешь Убит. Не Подгадишь, Не Видать Тебе Кормушки. Выживает Сильнейший. Есть Два Типа Людей, Мой Друг…

Он подполз поближе к двум темным фигурам около статуи. Похоже, его не замечали.

Когда прикрытие (живая изгородь) закончилось, он глубоко вдохнул и вскочил на ноги.

— А вот вам, школота… аааааа!..

На месте одной из фигур оказалось нечто ужасное. Томпкинс потерял сознание.

Кроули вернулся в свое любимое обличье.

— Ненавижу такие превращения, — пробормотал он. — Вечно боюсь, что забуду, как перевоплотиться обратно. Да и костюм испортить можно.

— На мой взгляд, с личинками ты немного перестарался, — сказал Азирафаэль беззлобно. Ангелам положено придерживаться определенных моральных норм, поэтому в отличие от Кроули он предпочитал покупать себе одежду, а не просто вызывать ее из небытия. И его рубашка была довольно дорогой. — Ты посмотри только, — сказал он. — Мне в жизни это пятно не вывести.

— А ты его развоплоти, — посоветовал Кроули, проверяя, не прячутся ли в кустах еще какие-нибудь недоученные менеджеры.

— Да, но я все равно буду знать, что здесь было пятно. Понимаешь? В глубине души, — сказал ангел. Подняв пистолет, он повертел его в руках. — Первый раз вижу такую штуку, — добавил он.

Раздался свистящий звук, и статуя рядом с ними лишилась уха.

— Давай пошевеливаться, — сказал Кроули. — Он был не один.

— Интересный пистолет. Очень необычный.

— Я думал, у вас не одобряют оружие, — заметил Кроули. Он взял пистолет из пухлой руки ангела и осмотрел обрубок ствола.

— Современное мышление — вполне одобряет, — сказал Азирафаэль. — Оружие придает вес духовным аргументам. В праведных руках, разумеется.

— Неужели? — Кроули слегка поколдовал над пистолетом. — Значит, все в порядке. Пошли.

Он бросил пистолет на тело бесчувственного Томпкинса и решительно зашагал прочь по влажному газону.

Входная дверь особняка оказалась открытой. Они вошли в дом, не привлекая внимания. Упитанные молодые люди в забрызганной краской армейской униформе попивали какао в трапезной; кое-кто приветливо помахал вошедшим.

В дальнем конце зала находилось что-то вроде конторки портье, как в отеле: скромно и внушительно. Азирафаэль изучил доску объявлений на алюминиевой подставке.

На черной поверхности маленькими пластмассовыми буквами было выложено сообщение: «20–21 августа: компания с ограниченной ответственностью „Индастриал холдингз“. Вводный курс боевой подготовки».

Тем временем Кроули перелистывал рекламный буклет. На глянцевых страницах красовались прекрасные фотографии особняка, отдельно упоминались джакузи и закрытый плавательный бассейн с подогревом, а в конце имелась традиционная карта в помощь участникам конференций: там заботливо указывается обманчиво легкий путь от любой автострады страны и ненавязчиво опускается многомильный лабиринт сельских дорог.

— Не туда попали? — спросил Азирафаэль.

— Туда.

— Значит, не вовремя.

— Пожалуй.

Кроули пролистал проспект в надежде найти какую-то зацепку. Пожалуй, наивно было надеяться, что здесь по-прежнему будут жить монашки Неумолчного ордена. В конце концов, свою миссию они выполнили. Он зашипел сквозь зубы. Перебрались, должно быть, в американскую глухомань, чтобы совращать с пути истинного тамошних христиан. Но Кроули упрямо читал дальше. Он знал, что иногда в подобные брошюры включают краткую историческую справку, поскольку организациям, арендующим такие места на выходные для Интерактивных Тренингов Кадрового Состава или Совещаний по Динамической Стратегии Маркетинга, приятно осознавать, что их деятельность становится еще более интерактивной и стратегической в стенах того самого особняка, — пережившего пару капитальных ремонтов, гражданскую войну и два больших пожара, — который был построен на средства некоего богача времен Елизаветы и служил больницей во время эпидемии чумы.

Нельзя сказать, чтобы Кроули всерьез рассчитывал наткнуться на фразу типа «всего одиннадцать лет назад особняк принадлежал женскому монастырю ордена сатанистов, хотя вообще-то монашки в этом ни черта не смыслили», — но ведь никогда не знаешь наверняка.

К ним лениво приблизился упитанный парень в камуфляже и с пластмассовой чашкой кофе в руках.

— Кто выигрывает? — дружелюбно спросил он. — Молодой Эвансон из группы Перспективного планирования так заехал мне по правому локтю!

— Мы все, похоже, проиграем, — туманно ответил Кроули.

Из сада донеслась стрельба. Не треск и свист шариков с краской, а настоящий грохот, который производят, с огромной скоростью вылетая из ствола, кусочки свинца аэродинамической формы.

А затем ответная очередь с другой стороны.

Резервные бойцы переглянулись. Следующий залп разнес вдребезги довольно уродливый викторианский витраж около двери и пробил ряд дырочек в оштукатуренной стене над головой Кроули.

Азирафаэль схватил его за руку.

— Что за чертовщина? — воскликнул он.

Лицо Кроули озарилось змеиной улыбкой.

Найджел Томпкинс очнулся с легкой головной болью и весьма туманными воспоминаниями о событиях последних минут. Он не подозревал, что человеческий мозг обладает замечательным защитным механизмом, позволяющим стирать из памяти особенно невыносимые сцены, и поэтому счел этот туман последствием случайной пульки, попавшей ему в голову.

Он смутно осознавал, что его пистолет стал немного тяжелее, но, будучи слегка не в себе, понял, что именно случилось с его оружием, только после того, как прицелился в Нормана Везерда из отдела Внутреннего аудита и нажал на спусковой крючок.

— Не пойму, что тебя возмущает, — сказал Кроули. — Он же сам хотел настоящую пушку. Только о ней и мечтал.

— Но ты натравил его на беззащитных людей! — сказал Азирафаэль.

— О нет, — сказал Кроули. — Не совсем так. Все по-честному.

Личный состав отдела Финансового планирования распластался в траве за повалившимся забором и комментировал события в самых забористых выражениях.

— Я всегда говорил, что этим, из Снабжения, нельзя доверять, — сказал заместитель финансового директора. — Вот ублюдки!

В стену над его головой с грохотом ударила пуля.

Он быстро переполз к маленькой группе, склонившейся над Везердом.

— Ну что там?! — воскликнул он.

Заместитель главного бухгалтера повернул к нему измученное лицо.

— Плохи дела, — мрачно сказал он. — Пуля пробила почти все. «Аксесс», «Барклай-кард» и «Дайнерс» — навылет.

— Застряла только в золотой карте «Американ экспресс», — добавил Везерд.

С тихим ужасом они разглядывали испорченный бумажник для кредитных карточек с пулевым отверстием, прошившим его почти насквозь.

— Зачем они так? — спросил один из служащих бухгалтерии.

Начальник отдела Внутреннего аудита открыл рот, подыскивая какой-то разумный ответ, да так и не нашел. Каждого можно на чем-то сломать, и аудитор уже слышал треск. Двадцать лет службы. Когда-то он хотел стать художником-оформителем, но консультант по профориентации о таком даже не слышал. Двадцать лет двойной проверки финансовых ведомостей. Двадцать лет возни с этим чертовым ручным арифмометром, хотя даже сотрудники Перспективного планирования уже работали на компьютерах. И вот теперь, непонятно почему, — может, в целях реорганизации или чтобы избежать расходов, связанных с досрочным выходом на пенсию, — они решили убить его.

В его ушах трубила марш паранойя.

Он опустил взгляд на свое оружие. Сквозь дымку ярости и недоумения он заметил, что пистолет стал больше и чернее, чем прежде. И еще тяжелее.

Он прицелился в ближайший куст, и очередь стерла зеленое насаждение с лица земли.

Ага! Так вот что это за игра. Ладно, посмотрим, чья возьмет.

Он взглянул на своих подчиненных.

— Отлично, парни, — сказал он. — Давайте сделаем этих недоносков!

— Мне кажется, — заметил Кроули, — что стрелять никого не заставляют.

И он улыбнулся Азирафаэлю широкой и жесткой улыбкой.

— Пошли, — сказал он. — Посмотрим, что к чему, пока они заняты делом.

Вночи гремели выстрелы.

Джонатан Паркер из группы Снабжения ползком пробирался по кустам, и вдруг кто-то обхватил рукой его шею.

Найджел Томпкинс выплюнул изо рта листья рододендрона.

— Может, где-то там и работают законы компании, — прошипел он сквозь корку грязи, — но здесь я закон…

— Довольно подлая выходка, — заметил Азирафаэль, шагая по пустому коридору.

— А что я такого сделал? Ну что я сделал? — бубнил Кроули, наугад открывая двери.

— По твоей милости люди стреляют друг в друга!

— Ну и что? Это их выбор. Им хотелось пострелять — я всего лишь помог. Считай это уменьшенной моделью Мироздания. Свобода воли для каждого и все такое. Непостижимая штука, так ведь?

Азирафаэль молча смотрел на него.

— Ну ладно, ладно, — с несчастным видом буркнул Кроули. — Никто никого не убьет. Они все чудесным образом уцелеют. Иначе было бы уже не смешно.

Азирафаэль облегченно вздохнул.

— Знаешь, Кроули, — сказал он, сияя улыбкой, — я всегда говорил, что в глубине души ты совершенно…

— Прекрасно, прекрасно, — огрызнулся Кроули. — Почему бы тебе не растрезвонить об этом на весь Бо… белый свет?

Через некоторое время стали возникать ненадежные союзы. Сотрудники большинства финансовых отделов обнаружили, что у них есть общие интересы, уладили свои разногласия и, объединившись, единым фронтом атаковали группу Перспективного планирования.

Когда прибыла первая полицейская машина, шестнадцать пуль с разных сторон пробили ее радиатор прежде, чем она доехала до середины подъездной дорожки. Еще два выстрела срезали радиоантенну, но слишком поздно, слишком поздно.

Мэри Ходжес как раз собиралась положить телефонную трубку, когда Кроули открыл дверь ее кабинета.

— Это, должно быть, террористы, — рявкнула она. — Или браконьеры. — Она уставилась на вошедших. — Вы ведь из полиции?

Кроули увидел, что ее глаза распахиваются все шире.

Как все демоны, он обладал хорошей памятью на лица, и ему не помешало то, что прошло больше десяти лет, исчез плат, зато появился довольно строгий макияж. Он прищелкнул пальцами. Мэри опустилась в кресло, а на лице у нее застыло отсутствующее, но любезное выражение.

— Зря ты так, — сказал Азирафаэль.

— Доб… — Кроули глянул на свои часы, — … рое утро, мадам, — сказал он нараспев. — Мы просто двое сверхъестественных существ и хотели бы поинтересоваться, не знаете ли вы, где сейчас находится пресловутый Сын Сатаны. — Он сухо улыбнулся ангелу. — Так что, мне будить ее? Только чур — излагать все это будешь ты.

— Ну, раз ты так на это смотришь… — протянул ангел.

— Иногда старые методы работают лучше всего, — сказал Кроули. Он повернулся к безучастной женщине. — Вы были здесь монахиней одиннадцать лет назад? — спросил он.

— Да, — ответила Мэри.

— Вот! — бросил Кроули Азирафаэлю. — Я знал, что не ошибся.

— Дьявольская удача, — пробурчал ангел.

— Вас тогда звали сестрой Балаболкой. Или как-то вроде этого.

— Тараторой, — глухо ответила Мэри Ходжес.

— И вы помните историю с подменой новорожденных? — спросил Кроули.

Мэри Ходжес помедлила с ответом. Потом наконец заговорила с видом человека, который впервые прикасается к воспоминаниям, давно заросшим многолетней пылью.

— Да, — сказала она.

— Вы могли что-нибудь перепутать?

— Я не знаю.

Кроули немного подумал.

— У вас должны были остаться записи, — сказал он. — Обычные регистрационные журналы. В наши дни все регистрируется. — Он гордо взглянул на Азирафаэля. — Это была одна из моих лучших идей.

— Да, конечно, — сказала Мэри Ходжес.

— И где же они? — ласково спросил Азирафаэль.

— Когда новорожденных увезли, у нас случился пожар.

Кроули застонал и воздел руки к небу.

— Ясное дело, Хастур постарался, — сказал он. — Узнаю его стиль. Вот и доверяй им после этого. А сам-то небось воображает, будто чертовски умно придумал.

— Вы помните какие-нибудь приметы второго ребенка? — сказал Азирафаэль.

— Да.

— Пожалуйста, расскажите мне.

— У него были ути-какие пальчики.

— А…

— Такой был милый, — мечтательно сказала Мэри Ходжес.

Снаружи донесся звук сирены, резко оборвавшийся после очередного выстрела. Азирафаэль подтолкнул Кроули локтем.

— Уходим! — сказал он. — Сейчас сюда ввалится полиция, и я, конечно, буду морально обязан помочь им в расследовании. — Он на мгновение задумался. — Может, она вспомнит — а вдруг той ночью еще кто-нибудь рожал?

С первого этажа донесся топот бегущих ног.

— Задержи их, — сказал Кроули. — Нам нужно время!

— Еще немного чудес, и нас непременно заметят Наверху, — предупредил Азирафаэль. — Если ты хочешь, чтобы Гавриил или кто-то из его ребят заинтересовался, почему вдруг уснул наряд из сорока полицейских…

— Ладно, — сказал Кроули. — Тогда всё. Всё. Но стоило хотя бы попробовать. Давай выбираться отсюда.

— Через тридцать секунд вы пробудитесь, — сказал Азирафаэль, обращаясь к завороженной экс-монахине. — Вам приснился чудеснейший сон о том, что вы больше всего любите, и…

— Да-да, прекрасно, — вздохнул Кроули. — Может, пойдем уже?

Никто не заметил их ухода. Полицейские были слишком заняты, собирая в кучу сорок опьяневших от адреналина менеджеров-берсерков. Три полицейских фургона пропахали ухоженный ковер газона; Азирафаэль заставил Кроули дать задний ход, чтобы пропустить первую машину «Скорой помощи», но потом «Бентли» наконец со свистом умчался в ночь. Вослед ему запылали садовая беседка и бельведер.

— И как мы могли бросить бедную женщину среди этого кошмара? — горько сказал ангел.

— Ты думаешь? — переспросил Кроули. Он попытался было сбить ежа, но промахнулся. — Помяни мое слово, клиентов у нее станет вдвое больше. Если она сообразит, что за козыри у нее на руках, уладит формальности и оформит все законным путем. Начальный бизнес-тренинг с настоящим оружием? Да тут очередь выстроится.

— Ну почему ты всегда такой циничный?

— Я уже говорил. Работа такая.

Какое-то время они ехали молча. Потом Азирафаэль сказал:

— Как думаешь, он ведь должен так или иначе объявиться? А мы, наверное, сможем это заметить?

— Нет, он не объявится. По крайней мере не для нас. Защитная маскировка. Он и не догадывается об этом, но охраняет себя от назойливого любопытства оккультных сил.

— Оккультных сил?

— От нас с тобой, — пояснил Кроули.

— Я лично никакой не оккультный, — заметил Азирафаэль. — Ангелы не оккультные. Мы — эфирные.

— Неважно, — бросил Кроули. Он слишком нервничал, чтобы спорить.

— А есть какой-нибудь еще способ его обнаружить?

Кроули пожал плечами.

— Понятия не имею. Неужели ты думаешь, что у меня много опыта в подобных делах? Армагеддон случается лишь однажды. Никто не даст второй попытки сделать все как следует.

Живые изгороди пролетали мимо за окнами «Бентли».

— Все здесь такое мирное, спокойное, — сказал ангел. — Как, по-твоему, это произойдет?

— Ну, идея термоядерного истребления всегда была популярна. Хотя сейчас, надо сказать, все большие шишки вполне вежливы друг с другом.

— Удар астероидом? — предположил Азирафаэль. — Довольно модная тема нынче, как я понимаю. Падает такая махина в Индийский океан, огромное облако пыли и пара — и прости-прощай, высшие формы жизни.

— Жуть, — сказал Кроули и превысил скорость. Каждый вносит свою лепту.

— Невыносимо и думать об этом, — мрачно сказал Азирафаэль.

— Все высшие формы жизни одним махом, это уж точно.

— Кошмар.

— Ничего не останется, кроме пыли и фундаменталистов.

— Это гадко с твоей стороны.

— Извини. Не смог удержаться.

Они взглянули на дорогу.

— Может, какой-нибудь террорист?.. — начал Азирафаэль.

— Только не из наших, — сказал Кроули.

— И не из наших, — сказал Азирафаэль. — Хотя у нас, разумеется, не террористы, а борцы за свободу.

— Вот что я тебе скажу, — предложил Кроули, дымя покрышками на выезде из Тадфилда. — Пора выложить карты на стол. Я назову тебе наших, если ты назовешь мне ваших.

— Ладно. Ты первый.

— Э нет. Первый ты.

— Но ты ведь демон.

— Да, но демон своего слова, я надеюсь.

Азирафаэль перечислил пятерых политических лидеров. Кроули назвал шестерых. Три имени оказались в обоих списках.

— Видишь?! — воскликнул Кроули. — О чем я всегда и говорил. Люди — сплошь продувные бестии. Никому нельзя верить ни на йоту.

— Но я не думаю, что кто-то из наших лелеет такие грандиозные планы, — сказал Азирафаэль. — Разве что небольшие тер… политические акции протестов, — поправился он.

— Ага, — ехидно сказал Кроули. — То есть ничего общего с такой дешевкой, как массовые убийства? Исключительно персональное обслуживание, каждая пуля выпущена по индивидуальному заказу снайпером высшей квалификации?

Азирафаэль не стал утруждать себя ответом.

— Ну и что мы теперь будем делать? — спросил он.

— Попытаемся немного поспать.

— Тебе не нужно спать. И мне не нужно спать. Зло никогда не спит, а Добродетель вечно на страже.

— Зло вообще — возможно. А вот это конкретное воплощение Зла обрело привычку время от времени преклонять голову.

Он взглянул на дорогу. Не за горами время, когда спать ему уж точно не придется. Если Внизу обнаружат, что он, лично он, умудрился потерять Антихриста, из архивов поднимут его отчеты об испанской инквизиции и опробуют на нем все тамошние методы — сначала по отдельности, а потом совокупно.

Покопавшись в бардачке, он наугад вытащил кассету и вставил ее в магнитофон. Возможно, музыка слегка…

…У Ве-ельзевула есть черт, припасенный для меня, для меня…

— Для меня, — пробормотал Кроули. В его взгляде мелькнуло недоумение. Затем он сдавленно вскрикнул и поспешно вырубил звук.

— Конечно, мы могли бы привлечь к поискам человека, — задумчиво сказал Азирафаэль.

— Что? — рассеянно переспросил Кроули.

— Люди отлично умеют находить пропавших людей. Они занимаются этим уже тысячи лет. А ведь этот ребенок — человек. Так же, как и… ну, ты знаешь. Пусть он скрыт от нас, но другие люди, возможно, сумеют… э-э, почувствовать его, что ли. Или заметить нечто такое, что нам и в голову не пришло бы.

— Ничего не получится. Он же Антихрист! У него есть… ну, что-то вроде встроенной защиты, как ты не понимаешь? Ему не обязательно даже знать о ней. Но она не позволит людям хоть в чем-то его заподозрить. Пока не позволит. Пока не завершится подготовка. Любые подозрения будут отскакивать… стекать с него, как… с кого там вода хорошо стекает, — нескладно закончил он.

— А у тебя есть идеи получше? Есть хоть какая-то идея? — спросил Азирафаэль.

— Нет.

— В том-то и дело. А эта может сработать. Только не говори, что у тебя нет на примете какой-нибудь подходящей конторы. Известное дело, у меня тоже есть. Посмотрим, не нападут ли они на след…

— А чем они лучше нас с тобой?

— Ну, для начала, они не станут заставлять людей стрелять друг в друга, не станут гипнотизировать почтенных женщин, не…

— Ладно. Ладно. Но у этой затеи шансов примерно столько же, сколько у снежка в преисподней. Поверь мне, уж я-то знаю. Но раз мне в голову не приходит ничего получше… — Кроули выехал на автостраду и повернул в сторону Лондона.

— У меня есть… небольшая агентурная сеть, — немного помолчав, сказал Азирафаэль. — Раскинутая по стране. Хорошо обученные кадры. Могу поручить расследование им.

— У меня, э-э, тоже есть нечто подобное, — признал Кроули. — Сам понимаешь — а вдруг пригодится…

— Значит, нужно подключить их к делу. Как полагаешь, они смогут работать вместе?

Кроули покачал головой.

— Навряд ли, — сказал он. — Они не настолько искушены в вопросах политики.

— Тогда каждый из нас свяжется со своими агентами. Посмотрим, что им удастся выяснить.

— Что ж, попытка не пытка, я полагаю, — сказал Кроули. — Хотя Бог свидетель, у меня и так дел выше крыши.

Он на мгновение наморщил лоб, а потом торжествующе хлопнул ладонями по рулевому колесу.

— Гуси! — воскликнул он.

— Что?

— Вот с кого вода стекает!

Азирафаэль глубоко вздохнул.

— Следи, пожалуйста, за дорогой, — устало сказал он.

Они вернулись в Лондон на рассвете, слушая «Мессу си минор» И. С. Баха с вокальной партией Ф. Меркьюри.

Кроули нравился утренний город. После восьми его наполняли миллионы бездельников, но в самую рань его обитателями были только по-настоящему занятые люди на серьезных работах, а потому на улицах было сравнительно тихо. Перед книжным магазином Азирафаэля на узкой улочке желтели линии, запрещающие парковку, но стоило «Бентли» подъехать к тротуару, как они послушно отползли.

— Итак, договорились, — сказал он, когда Азирафаэль взял с заднего сиденья свой фрак. — Будем поддерживать связь, ладно?

— А это что такое? — спросил Азирафаэль, поднимая с сиденья коричневый прямоугольный предмет.

Кроули скосил глаза.

— Книга? — уточнил он. — Это не мое.

Азирафаэль перевернул несколько пожелтевших страниц. В глубине его души тихонько зазвенели библиофильские колокольчики.

— Должно быть, та барышня оставила, — медленно произнес он. — Надо было записать ее адрес.

— Послушай, у меня и так полно неприятностей. Не хватало только слухов о том, что я возвращаю людям утерянное имущество, — сказал Кроули.

Азирафаэль открыл титульную страницу. Пожалуй, очень удачно, что Кроули не видел выражения его лица.

— Ты можешь просто послать ее в Тадфилд по почте, — сказал Кроули, — если для тебя это так уж важно. Кому: «Чокнутой девице с велосипедом». Никогда не доверяй женщинам, которые дают средствам передвижения дурацкие прозвища…

— Да-да, несомненно, — пробормотал ангел. Он неловко вытащил ключи, уронил их на тротуар, поднял, уронил снова и поспешил к двери магазина.

— Так что, будем держать друг друга в курсе? — окликнул его Кроули.

Азирафаэль застыл, недовернув ключ в замке.

— Что? — переспросил он. — А-а… Да-да. Разумеется. Очень хорошо. — И он захлопнул за собой дверь.

— Отлично, — проворчал Кроули, который вдруг почувствовал себя ужасно одиноким.

Луч фонарика метался по траве возле дороги.

Очень непросто отыскать книгу в бурой обложке среди бурой листвы в бурой воде или на буром дне придорожной канавы, да еще в бурой — ну хорошо, в серой — предрассветной дымке.

Особенно если ее там нет.

Анафема испробовала все способы, какие только знала. Она методично исследовала все вокруг. Решительно прочесала папоротник у обочины. Небрежно прошлась вперед-назад, как бы невзначай поглядывая на землю. Она применила даже самый хитрый прием, который, как подсказывали романтические струны ее натуры, просто не мог не сработать: театрально опустила руки, устало присела на траву, позволив взгляду опуститься на первое попавшееся место — где, будь она героиней любого уважающего себя рассказа, и должна была лежать потерянная книга.

Нет, не лежала.

А это означало то, чего она и боялась: по всей видимости, книга осталась на заднем сиденье машины, которая принадлежала тем добросердечным мастерам по ремонту велосипедов.

Она почти слышала, как смеются над ней многие поколения потомков Агнессы Псих.

Даже если те двое достаточно честны, чтобы вернуть книгу, едва ли они захотят тратить время на поиски коттеджа, который едва разглядели в темноте.

Оставалось надеяться лишь на одно: может быть, они не сообразят, что попало к ним в руки?..

* * *

В магазине Азирафаэля, как и у многих других книготорговцев из Сохо, которые специализировались на поиске редких изданий для разборчивых знатоков, имелась задняя комната, однако ее содержимое было гораздо эзотеричнее, чем обычные фолианты в целлофановой упаковке, предназначенные для Клиентов, Знающих, Что Им Нужно.

Он особенно гордился своей коллекцией пророческих книг.

Как правило, это были первые издания.

И все — с автографами.

У него были предсказания Роберта Никсона, и Цыганки-Марты, и Игнатия Сивилла, и Старого Отуэлла Бинса. Нострадамус написал: «Старинному другу моему Азирафаэлю с лучшими пожеланиями», Матушка Шиптон опрокинула на свои пророчества стакан спиртного, а в специальном шкафчике, где строго поддерживались определенные температура и влажность, лежал в углу свиток, написанный на острове Патмос трясущейся старческой рукой святого Иоанна Богослова, чье «Откровение» стало непревзойденным бестселлером всех времен и народов. Он показался Азирафаэлю славным малым, хотя и злоупотреблял странными грибами.

А вот чего не было в коллекции, так это экземпляра «Превосходных и Недвусмысленных Пророчеств» Агнессы Псих, и сейчас Азирафаэль вошел в заднюю комнату, держа эту книгу с таким чувством, с каким страстный филателист мог бы держать «голубой Маврикий», приклеенный к почтовой открытке от тетушки.

Ему еще никогда не приходилось видеть эту книгу, хотя он много слышал о ней. Как и каждый из его коллег — которых, учитывая крайнюю специфичность избранной темы, всего-то было около дюжины. Само существование этой книги было чем-то вроде вакуума, вокруг которого сотни лет вращались всевозможные странные слухи. Азирафаэль поймал себя на мысли о том, можно ли вращаться вокруг вакуума, и тут же махнул на это рукой; в конце концов, по сравнению с «Превосходными и Недвусмысленными Пророчествами» дневники Гитлера казались… ну, просто жалкой подделкой.

Его руки почти не тряслись, когда он положил книгу на рабочий стол, натянул хирургические резиновые перчатки и благоговейно открыл ее. Азирафаэль был ангелом, но это не мешало ему боготворить книги.

Титульная страница гласила:

Превосходныя и Недвусмысленныя Пророчества Агнессы Псих

И ниже более мелким шрифтом:

Достоверный и Ясный Разсказ о Событиях от Нынешних Дней и до Скончания Мира

Слегка более крупным шрифтом:

С Описанием Множества Чюдес и Заповедей для Жен

А далее другим шрифтом:

НАИПОЛНЕЙШЕЕ ИЗДАНИЕ

Маленькими, но прописными буквами:

КАСАЕМО ДИВНОЙ ПОРЫ ГРЯДУЩАГО

Слегка неразбочивым курсивом:

и событий Чудесной Природы

И снова более крупным шрифтом:

«На уровне лучших предсказаний Нострадамуса» — Урсула Шиптон

Пророчества, числом более четырех тысяч, были пронумерованы.

— Спокойно, спокойно, — бормотал Азирафаэль. Он пошел на кухню, сварил себе какао и несколько раз глубоко вздохнул.

Затем он вернулся к верстаку и прочитал выбранное наугад пророчество.

Спустя сорок минут какао все еще оставалось нетронутым.

Рыжеволосая женщина, сидевшая в углу у стойки гостиничного бара, считалась самым преуспевающим военным корреспондентом в мире. В настоящее время в ее паспорте значилось имя Кармин Цуйгибер, и она безошибочно попадала туда, где разгорались войны.

Ну, примерно так.

А если точнее, то отправлялась она туда, где войны еще не было. Все начиналось уже после ее приезда.

Она не снискала мировой известности, за вычетом тех кругов, где известность действительно что-то значила. Если у стойки бара в аэропорту случайно собиралось полдюжины военных корреспондентов, то их разговор столь же неминуемо, как стрелка компаса показывает на север, обращался к Мерчисону из «Нью-Йорк таймс», к Ван Хорну из «Ньюсуик», к Анфорту из «Ай-ти-эн ньюз». Это были Военные Корреспонденты среди военных корреспондентов.

Но если самим Мерчисону, Ван Хорну и Анфорту случалось встретиться в какой-нибудь полуобгоревшей лачуге в Бейруте, Афганистане или Судане, то, вдоволь полюбовавшись новыми шрамами и немного выпив, они начинали обмениваться восторженными байками о Рыжей Кармин из «Нэшнл уорлд уикли».

— Тупая газетенка, — говорил, к примеру, Мерчисон. — Там никто, черт побери, даже не понимает, что им, черт побери, досталось.

На самом деле в «Нэшнл уорлд уикли» как раз понимали, что им досталось: у них был Военный Корреспондент. А вот что же им делать с ним, они и правда не понимали.

Как правило, «Нэшнл уорлд уикли» рассказывала миру о том, что любитель биг-маков из Де-Мойна разглядел на купленной булочке лик Иисуса (изображение прилагалось); что Элвиса Пресли недавно видели на рабочем месте в де-мойнской закусочной «Бургер-лорд»; что домохозяйка из Де-Мойна, слушая записи Элвиса, исцелилась от рака; о том, что вервольфы, наводнившие Средний Запад, ведут свой род от доблестных женщин-пионеров, изнасилованных снежным человеком; и, наконец, о том, что в 1976 году Элвиса украли пришельцы из космоса, поскольку он был слишком хорош для этого мира.

Такова была тематика «Нэшнл уорлд уикли». Издательство продавало четыре миллиона экземпляров в неделю, и Военный Корреспондент был им нужен не более чем эксклюзивное интервью с генеральным секретарем ООН.

В общем, Рыжей Кармин выделяли огромные средства на поездки по местам военных действий, но оставляли без внимания пухлые конверты со слепой машинописью, которые она время от времени посылала со всех концов земного шара, чтобы оправдать свои — в общем-то, вполне разумные — денежные запросы.

В редакции «Нэшнл уорлд уикли» полагали, что поступают правильно, поскольку, с их точки зрения, репортажи Рыжей Кармин были не слишком хороши, зато она сама, несомненно, была самым привлекательным из военкоров, что не так уж мало, когда речь идет об изданиях подобного рода. В ее военных очерках вечно говорилось о каких-то парнях, которые стреляли друг в друга; ей явно недоставало понимания более общих политических закономерностей, а главное — понимания того, что интересует Простых Людей.

Изредка они отдавали какой-нибудь из ее очерков на литературную обработку. («Иисус явился девятилетнему Мануэлю Гонзалесу во время решающего сражения на Рио-Конкорса и велел ему идти домой, потому что мама о нем беспокоится. „Я понял, что это Иисус, — сказал смелый малыш, — ведь он выглядел точно так же, как тогда, на моей коробке с сандвичами“».)

Но чаще всего в «Нэшнл уорлд уикли» просто аккуратно складывали материалы Рыжей Кармин в мусорную корзину.

Мерчисона, Ван Хорна и Анфорта это не волновало. Все они знали: где бы ни началась война, Рыжая Кармин окажется там первой. Практически до начала событий.

«Как же ей это удается? — недоумевали они. — Как, черт возьми, ей это удается?» Они переглядывались, и молчаливые взгляды словно говорили: будь она тачкой, то уж, конечно, «Феррари»; такую женщину легко представить себе в роли прекрасной супруги коррумпированного генералиссимуса какой-нибудь обанкротившейся страны Третьего мира, а она тусуется с нами. Эх и повезло же нам, ребята!

А мисс Цуйгибер лишь улыбалась и ставила всем очередную выпивку за счет «Нэшнл уорлд уикли». И наблюдала, как разворачиваются вокруг нее боевые действия. И снова улыбалась.

Она сделала правильный выбор. Журналистика ей к лицу.

Но всем нужно отдыхать, и Рыжая Кармин впервые за одиннадцать лет взяла отпуск.

Странно было уже то, что она приехала на средиземноморский островок, живущий за счет туристов. Если женщина вроде Кармин и решает провести отпуск на острове, уступающем по размерам Австралии, то исключительно потому, что владелец этого клочка земли — ее приятель. А если бы вы месяц назад сказали местному жителю, что надвигается война, он только посмеялся бы и попытался всучить вам сплетенную из пальмового волокна подставку для бутылок или картинку с видом залива, выложенную из морских раковин; но то было тогда.

Зато теперь…

Теперь в результате серьезных религиозно-политических разногласий относительно того, какой из четырех небольших материковых стран принадлежит остров, все население раскололось на три фракции, статуя Девы Марии на городской площади была разбита, а туристический бизнес приказал долго жить.

Сидя в баре отеля «Паломар-дель-Соль», Рыжая Кармин потягивала напиток, который с натяжкой можно было назвать коктейлем. В углу что-то бренчал усталый пианист, а официант в парике проникновенно гнусил в микрофон:

Н-н-н-н-н-а-а-а западе диком жи-и-и-л одиноко
БЕ-Э-Э-ЛЫЙ БЫЧОК…
Грустен он был и несчастен глубоко,
БЕ-Э-Э-ЛЫЙ БЫЧОК…

Вдруг через раскрытое окно в бар ввалился человек с ножом в зубах; в одной руке у него был «калаш», в другой — граната.

— Эхох охэй пэйехогих в хобхеннохфь… — Он умолк, вытащил изо рта нож и начал сначала: — Этот отель переходит в собственность Протурецкой либеральной фракции!

Последняя пара туристов, задержавшаяся на острове, спряталась под стол. Рыжая Кармин беспечно вытащила из своего напитка вишенку, поднесла ее к алым губам и так эффектно втянула в рот, что всех мужчин в баре прошиб холодный пот.

Пианист встал, потянулся и вытащил из своего пианино древний пулемет.

— Этот отель уже захватила Прогреческая территориальная бригада! — заорал он. — Только дернись, и я выбью из тебя дурь!

В дверях послышался шум. Дюжий чернобородый детина с ослепительной улыбкой и музейным пулеметом Гатлинга возглавлял когорту таких же крепких, хотя и не столь впечатляюще вооруженных здоровяков.

— Этот стратегически важный отель, давний символ турецко-греческого фашистского империализма и продажного туристического бизнеса, объявляется собственностью итало-мальтийских борцов за свободу! — добродушно пророкотал он. — Сейчас мы вас всех поубиваем!

— Чепуха! — сказал пианист. — Нету здесь ничего стратегически важного. Только отличные винные погреба!

— Он прав, Педро, — сказал парень с «Калашниковым». — Именно поэтому он нам и нужен. Генерал Эрнесто де Монтойя так мне и сказал. Фернандо, говорит, эта война к субботе закончится, и ребята захотят расслабиться. Загляни, говорит, в отель «Паломар-дель-Соль» и захвати его как трофей.

Бородач слегка покраснел.

— Нет, Фернандо Кьянти, он очень даже важен стратегически! Я нарисовал большую карту нашего острова — так вот он стоит точно посредине. Чертовски важная точка, скажу я тебе!

— Ха! — сказал Фернандо. — Ты еще скажи, что дом Малыша Диего тоже стратегически важен, потому как из его окон видно капиталистический пляж, где загорают декадентские мадамы без лифчиков!

Пианист побагровел.

— Наши захватили его сегодня утром, — признал он.

В баре повисла тишина.

Ее нарушил тихий шелест шелка. Рыжая поменяла позу, распрямив ноги.

Кадык пианиста судорожно дернулся.

— Ну да, это стратегически важный дом, — выдавил он, стараясь не замечать женщину у стойки. — Если кто-нибудь подойдет к острову на подводной лодке, оттуда лучше всего следить за берегом.

Тишина.

— В общем, дом уж точно важнее, чем этот отель, — закончил он.

Педро угрожающе кашлянул.

— Следующий, кто скажет что-нибудь. Хоть слово. Мертвец. — Он ухмыльнулся. Поднял пулемет. — Отлично. А теперь — все марш к той стене.

Никто не шелохнулся. Его больше не слушали. Все прислушивались к монотонному бормотанию за его спиной, у входа в отель.

Когорта, стоявшая в дверях, дрогнула. Она изо всех сил старалась устоять, однако ее неумолимо оттесняло с пути ворчание, которое постепенно начало делиться на слова и фразы:

— Разрешите, господа, разрешите; чудесный вечер, не правда ли? Три раза обошел вокруг острова, едва нашел это место, а таблички с адресами тут не в чести, не правда ли? Но нашел-таки, четыре раза дорогу спрашивал, пока не заглянул на почту, на почте уж точно знают, вот и карту мне нарисовали, где же это она…

Сквозь вооруженную толпу невозмутимо проскользнул, словно щука через пруд, полный форели, маленький очкарик в синей униформе; он держал длинный узкий предмет, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. Он сделал одну-единственную уступку жаркому климату, надев коричневые пластиковые сандалии, хотя зеленые шерстяные носки свидетельствовали о его глубоком природном недоверии к иностранной погоде.

На нем была форменная фуражка с надписью большими белыми буквами: «Международная экспресс-почта».

Он был безоружен, но никто его не тронул, даже не прицелился. Все просто таращились.

Очкарик пробежался взглядом по сборищу и вновь сверился с записями в блокноте; затем он прямиком направился к Рыжей, по-прежнему сидевшей у бара.

— Вам посылка, мисс, — сказал он.

Рыжая взяла пакет и начала развязывать веревку.

«Международный экспресс» тактично кашлянул и протянул журналистке изрядно захватанный блокнот с квитанциями и желтой пластмассовой шариковой ручкой на пружинке.

— Распишитесь, пожалуйста, в получении, мисс. Вот здесь. Полное имя печатными буквами, а под ним подпись.

— Конечно.

Рыжая неразборчиво расписалась, а потом печатными буквами нацарапала свое имя. Только не Кармин Цуйгибер, а что-то гораздо более короткое.

Посыльный поблагодарил ее и поплелся к выходу, бормоча на ходу:

— Чудесное здесь местечко, господа, всегда мечтал выбраться сюда в отпуск, извините за беспокойство, простите, сэр…

И он исчез из их жизни так же спокойно, как появился.

Рыжая наконец развернула пакет. Любопытные подошли к ней поближе. В пакете оказался большой меч.

Она внимательно осмотрела его. Это был совсем простой меч, длинный и острый; казалось, его давно выковали и столь же давно не пускали в дело; он был лишен украшений и не производил особого впечатления. Он вовсе не походил на магическое оружие, исполненное силы и могущества. Самый обычный меч, несомненно созданный для того, чтобы рубить, кромсать, резать, убивать или, на худой конец, наносить увечья как можно большему числу людей. Его окружала не поддающаяся определению аура ненависти и угрозы.

Рыжая зажала рукоятку в изящной наманикюренной ручке и подняла меч к глазам. Клинок блеснул.

— Ах-х! — сказала она, вставая со стула. — Наконец-то.

Она допила коктейль и, положив меч на плечо, окинула взглядом озадаченных герильясов, которые теперь окружили ее плотной толпой.

— Очень жаль, ребята, но мне пора, — сказала она. — Я была бы не прочь остаться и познакомиться с вами поближе.

Каждый в баре внезапно осознал, что ему вовсе не хочется знакомиться с нею поближе. Спору нет, она была хороша — точно лесной пожар. Потрясающее зрелище, но безопаснее любоваться на него издали.

Она подняла меч и улыбнулась, как улыбнулся бы нож.

В зале было полно оружия, и все оно медленно, с тихой дрожью поднялось, целясь ей в грудь, спину и голову.

Кольцо сомкнулось.

— Не двигайся! — прохрипел Педро.

Все остальные молча кивнули.

Рыжая пожала плечами и начала пробираться к выходу.

Пальцы на спусковых крючках напряглись почти против воли. В воздухе запахло свинцом и бездымным порохом. Бокал в руке Рыжей разлетелся вдребезги. Уцелевшие зеркала взорвались смертоносными осколками. Обвалился кусок потолка.

И все кончилось.

Обернувшись, Кармин Цуйгибер взглянула на распростертые тела так, словно не имела ни малейшего представления о том, откуда они взялись.

Алым, словно кошачьим язычком она слизнула капли крови — не своей — с тыльной стороны ладони. И улыбнулась.

Она вышла из бара, и ее каблуки застучали по плитам, как далекие молоточки.

Двое туристов вылезли из-под стола и посмотрели вокруг.

— Ничего этого не случилось бы, если бы мы, как обычно, поехали в Торремолинос, — тоскливо сказала миссис Трелфаль.

— Иностранцы, — со вздохом произнес ее муж. — Они просто сделаны из другого теста, Патрисия.

— Ладно, тогда решено. В следующем году поедем в Брайтон, — ответила миссис Трелфаль, которая совершенно не уяснила смысл событий.

Никакого следующего года не будет.

Если уж на то пошло, то и вероятность следующей недели тоже резко уменьшилась.

Назад: ОДИННАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Дальше: ЧЕТВЕРГ