Глава сорок первая
Французская связь
Один раз он объяснил свою жестокость тем, что начитался рассказов о пытках, которым индейцы подвергают своих пленных, и ему захотелось проделать то же самое.
Рихард фон Крафт-Эбинг. Половая психопатия
Я так злилась, что меня оставили спать, пока моя подруга рисовала карту, а Элизабет втиралась в нашу компанию, что даже не стала возражать, когда Ирен решила, что все мы должны облачиться в мужскую одежду.
– Если только там есть карман для шатлена, – сказала я сухо.
– Бросьте, Нелл, – произнесла Элизабет, – у мужчин гораздо больше карманов, чем у женщин. Вы могли бы носить хоть три цепочки.
– Одной вполне достаточно.
Процесс одевания – а в моем случае переодевания – оказался, мягко выражаясь, интересным.
На панталоны и чулки мы натянули грубые неудобные брюки, сшитые Ирен, и она разрешила нам надеть наши прогулочные ботинки, которые, по ее словам, не особо отличались от мужских.
Я оставила корсет, хотя Элизабет и Ирен надели только нижние рубашки. Ну что тут скажешь? Кроме того, подруга решила, что накрахмаленные белые мужские воротнички будут слишком шумными и заметными в ходе нашей операции, поэтому она дала нам темные моряцкие фуфайки, которые нужно было натягивать через голову. Тельняшки Элизабет и Ирен были из гардероба для фехтования. В своей, как мне показалось, я узнала фуфайку, которую давным-давно надевал Годфри, изображая моряка во время приключений в Монако.
Нам не хватало пиджака, так как у Ирен нашелся только один мужской костюм, а пошитая ею короткая куртка в стиле формы Итонского колледжа подходила Элизабет, но не мне. В итоге мне разрешили надеть собственный шерстяной жакет от прогулочного костюма, похожий на мужской. Шарфы, кепки и шляпы дополнили ансамбль – и… я никогда раньше не видела более жалкого трио в высоком трюмо.
– На улице темно, – успокоила меня Ирен, надевая перчатки из черной кожи и натягивая кепку до бровей.
По крайней мере, волосы у нас были скромно собраны и целиком спрятаны под головные уборы, в отличие от безумных причесок нашего предыдущего перевоплощения в падших женщин. Ирен натянула котелок на уши Элизабет и примяла у меня на голове твидовую двухкозырку – ее еще называют шляпой охотников за оленями, – а потом подтянула мне повыше шарф, так что из шерстяного прикрытия остались торчать только кончик носа и глаза.
– Помните, – наставляла она, – главное широкий шаг. Делайте шаги подлиннее. И не сбивайтесь в кучу, как гусыни, а ступайте важно, как гусаки. Ночью бояться нечего.
Меня по ночам многое пугало, но еще сильнее я опасалась, что мое место компаньона Ирен в раскрытии преступлений будет узурпировано Элизабет. Как удалось этой наглой юной американке, будь она хоть трижды Пинкертон, так глубоко пробраться в наш альянс? Вот бы Годфри был здесь, чтобы дополнить привычное трио вместо этой аморальной выскочки! Он добавил бы нашей компании силу и благоразумие, которые может дать только мужчина. И в тот же миг – ах, в тот же миг я подумала о Квентине. Несомненно, мужчина, который нес государственную службу в самом диком и коварном форпосте Британской империи, где даже солнце боится садиться, мог бы, вне всяких сомнений, оказать необходимую нам помощь, не то что эта зеленая девчонка с сомнительной историей и очевидной моральной слабиной.
Тем не менее у Ирен нашлись какие-то причины взять ее в нашу экспедицию. «Потому что я могу использовать вас», – сказала она, и голос ее был холоден, словно она подозревала, что Элизабет при первой же возможности сама ее использует.
Но, должно быть, всему виной мое воображение! Оно беспокоит меня только в одном плане: я всегда воображаю себе худшее. И сейчас мне казалось, что Ирен мечется без поддержки. Годфри или моей.
Джеймс Келли – испорченное создание! – находился в руках французов, которые лучше всех умеют запирать сумасшедших, потому что их здесь хватает. Джек-потрошитель будет офранцужен: на мой взгляд, такая судьба хуже смерти.
Но раз уж он под замком, нынешняя прогулка представлялась мне всего лишь сумасбродной затеей Ирен, в которую она для чего-то вовлекла и нас.
Я почесала шею под колючим шерстяным воротом. Мужчины, видимо, питают особое пристрастие к грубой шерсти. Без сомнений, это благо для шропширских овцеводов, но не для моей нежной кожи.
Я сделала пару шагов, испытывая отвращение, оттого что грубая ткань терлась о внутреннюю часть бедер, практически вынуждая меня ковылять по-гусиному. Ужасно! Неудивительно, что мужчины вроде Келли сходят с ума, раз они вынуждены ходить в подобном облачении весь день.
И все же, если Пинк… то есть Элизабет может носить брюки, значит, я тоже смогу!
– Готовы? – спросила Ирен.
Мы с Элизабет ответили хором, как солдаты, и посмотрели друг на друга.
Я с удовольствием отметила, что плечи Элизабет под шерстяной фуфайкой ходят ходуном. Она потерла нос над темным шарфом, потом почесала ногу. Да, мы были готовы, но ровно в той же степени, в какой готовы гусыни в одеянии гусаков. Ирен повела нас по черной лестнице, и нынче ночью мы никого на ней не встретили.
Служебный вход вел на внутренний двор. Туман покрывал крыльцо.
– Осторожно! – прошептала Ирен. – Там высокая ступенька, помните?
Каменная кладка блестела в приглушенном газовом освещении, словно испаряя влагу. В Париже не так часто идут дожди, как морось, и сегодняшняя ночь была пропитана невидимой сыростью.
Ирен передала мне свою трость. Я узнала вырезанную из янтаря голову дракона – принадлежащая Годфри трость с потайным клинком! Когда я сжала ее рукой в перчатке, мне стало не по себе от мысли, что Годфри блуждает по диким краям без этого средства защиты. В Париже мы, безусловно, находились в большей безопасности.
– Не стучите тростями по мостовой, пока не пройдем мимо следящего за нами человека на другой стороне улицы.
Я и забыла о зловещей фигуре, на которую примадонна ранее указала Элизабет. Ирен направилась вперед проворным, но бесшумным шагом. Я чувствовала себя ребенком, прыгающим по лужам, когда подстраивала под нее свою походку, но наша поступь была столь стремительной и деловой, что уже через минуту мы свернули на улицу, куда выходил фасад гостиницы. Не глядя ни вправо, ни влево, в паре с Элизабет мы проследовали за Ирен мимо пятиэтажных крыльев гостиницы и вышли в пятно света у парадного подъезда с яркими боковыми фонарями и мерцающими внутри люстрами.
Здесь нам удалось поймать кэб – точнее, Ирен удалось, резко подняв руку вверх.
Когда мы отъехали, стук лошадиных копыт на пустой улице показался резким, как внезапные аплодисменты.
Ирен обернулась, выглядывая в крошечное, размером с книгу, заднее окошко:
– Никто за нами не едет. Мы ускользнули от нашего преследователя.
– Вашего преследователя, – поправила Элизабет, стараясь не повышать голос, чтобы извозчик наверху не расслышал женский тембр в беседе пассажиров мужского пола.
Ирен, конечно, могла говорить гудящим басом, если бы хотела, но ни Элизабет, ни я не были подготовлены к убедительному изображению мужских персонажей, разве что при тусклой луне.
– Теперь мой преследователь стал и вашим, – заметила Ирен.
– Куда мы едем? – спросила я.
– Назад на улицу де Мулен.
– Мы там ни за что не сойдем за клиентов, – запротестовала я. – Внутри слишком хорошее освещение.
– Я не собираюсь заходить внутрь, – сказала Ирен своим самым глубоким контральто. – Я хочу пройти дальше борделя, но по той же оси, что мы начертили на карте.
– Зачем?.. – спросила Элизабет хриплым шепотом.
– Я намерена найти еще один разграбленный винный погреб и, возможно, еще одно место преступления.
– Но как же так? Ведь Джек-потрошитель пойман.
Ирен молчала, пока мы тряслись по влажным камням мостовой. Колеса экипажа, проезжая по брусчатке, издавали легкий чмокающий звук, словно пластырь снимали с раны.
– Барон Ротшильд, – наконец ответила Ирен, – пообещал, что к моим услугам будет все, что он сможет предоставить. Несколько дней назад я послала за картами Парижа.
– Мы не видели, как их доставили, – отметила я с подозрением.
– Я не хотела забегать вперед, но мне сразу не понравилось состояние винного погреба под борделем.
– Там темно, сыро, грязно, полно пыльных бутылок и пахнущих дымом деревянных бочек, – перечислила я с жаром. Хоть и шепотом. – Типичный винный погреб.
– Да… – согласилась подруга достаточно неохотно, чтобы продемонстрировать несогласие.
– Он связан с канализацией, – отметила Элизабет с удовольствием. – Меня это сразу заинтересовало. Вы тоже обратили внимание, Ирен?
– Именно. Правда, я не думаю, что увиденное нами помещение является частью пресловутой канализации Парижа.
– О! – Элизабет казалась озадаченной. – Если бы Джек-потрошитель использовал канализацию Парижа, это было бы так… драматично.
– Джек-потрошитель и без того вполне драматичен со своими исчезновениями на уединенных улочках Уайтчепела. Но я согласна, что подземный Париж – не менее интригующий город, чем тот, что на поверхности. Кстати, строителям, которые роют туннель для новой подземной системы поездов в Лондоне, возможно, тоже не нравится то, что они откапывают. Если я правильно рассчитала, на одной из улиц возле парка Монсо мы найдем еще один странный погреб. Признаюсь, математика не является моей сильной стороной, хотя у меня есть определенный талант в строгой музыкальной логике. Если я ошиблась в своих вычислениях, наша вылазка не имеет смысла. Могу лишь надеяться, что формула окажется точной.
Экипаж качнулся вперед, потом назад – проверенное временем движение, обозначающее прибытие и вызывающего в желудках пассажиров нечто вроде приступа морской болезни.
Ирен выпрыгнула на улицу и, вытащив пятифранковую монету из кармана жилета, бросила ее извозчику, который легко поймал блестящий кругляшок, попавший ему прямо в руку. Поразительно, какими умениями одарила подругу карьера оперной певицы! Я совершенно уверена, что при желании она могла бы стать метким стрелком, как Энни Оукли. Возможно, дело было во всех сыгранных ею мужских ролях, которые подходили ее глубокому контральто.
Даже Элизабет, казалось, лишилась дара речи при виде трюка с монетой.
Конечно, это был жест типичного прожигателя жизни: Ирен швырнула монету в рамках своей роли, а не из-за эгоистичной потребности покрасоваться. Немногие умели ценить это качество в талантливом исполнителе, когда собственную индивидуальность он подчиняет роли, а затем и всей логике постановки. Ирен и примадонну играла лишь в тех случаях, когда ее вынуждали – или она сама себя вынуждала – к этому.
Как только кэб с грохотом унесся на поиски – уверена, весьма долгие, – других пассажиров, бойкие повадки Ирен мигом исчезли. Она сосредоточенно осмотрела пустую улицу.
– Я надеюсь найти другой вход на нижние уровни, – пояснила она. – Давайте пройдемся и посмотрим вверху и внизу. В основном внизу. Кстати, будет полезно притвориться подвыпившими.
Она затопала шаркающей походкой, описывая широкую дугу от одной стороны улицы к другой, спотыкаясь у дверей и незаметно проверяя, не открыты ли они.
Подвыпившими. Я наблюдала, как Элизабет пошла, так сказать, по стопам Ирен, но в другом направлении. Она играла совершенно неубедительно и выглядела скорее калекой, чем пьянчужкой.
Я даже не пыталась совершать подобные глупости. Уж лучше я притворюсь трезвым другом, который надеется довести выпивох до дома.
Нам повезло, что движение транспорта здесь было редким, а жители не высовывали нос на улицу.
Элизабет в очередной раз драматично качнулась, столкнувшись при этом со мной, и мне пришлось «поддержать» ее. Его. Я похлопала «пьяницу» по спине.
– Осторожнее, приятель, – проворчала я самым низким голосом, на какой была способна. – Соскучились по более теплой работе в том заведении? – добавила я шепотом, когда девушка выпрямилась по моей команде.
– Даже горячей, Нелл, – ответила она, постыдно подмигнув. – Я почти надеюсь, что Ирен не найдет путь в холодный погреб внизу.
Я с отвращением оттолкнула ее, как того и требовала роль. Я начинала понимать привлекательность изображения кого-то другого. Это оправдывало честные реакции, которые обычно в приличном обществе приходится душить и скрывать.
Мы услышали звук приближающихся шагов.
– Frère Jacques, Frère Jacques, – начала петь пьяным басом Ирен.
Элизабет бросилась к стене, на которую та опиралась, чтобы поддержать примадонну и заставить молчать.
Мимо нас прошел, покачиваясь, плохо одетый мужчина; его небритое лицо расплылось от алкогольного опьянения, рабочие рубашка и штаны были измяты и… воняли.
Песня Ирен стихла, и затуманенный взгляд прохожего вернулся на брусчатку под заплетающимися ногами. Вскоре слышалось лишь тихое шарканье его ботинок вдалеке.
Ирен, хмурясь, прислонилась спиной к очередной зарешеченной двери. Я сдвинула раздражающую охотничью шляпу на затылок, чтобы видеть хоть что-нибудь, кроме ее клетчатого, размером с зонт, козырька, который совершенно не сочетался с узором моего жакета.
– Сомневаюсь, что мы найдем что-нибудь настолько удобное, как дверь, – сказала я.
– Не хочется вести вас обеих в винный погреб через кухню. Вы и комара не обманете.
– Ты имеешь в виду, Элизабет не обманет, – вставила я.
– Это я-то неправдоподобна? – возмутилась та. – Да вы сами даже не можете притвориться пьяной!
Наши поднятые трости были готовы скреститься, как шпаги, пока Ирен не шагнула между ними и между нами:
– Если собираетесь устроить кулачный бой на улице, то, пожалуйста, будьте любезны по крайней мере говорить мужскими голосами. – Ирен глянула на нижние этажи окружавших нас домов, дабы убедиться, что ни одно окно или ставня не открылись. – Итак… – Она натянула шляпы еще глубже нам на головы и поправила трости, расположив их в вертикальном положении с нужной стороны. – Я пришла к выводу, что цель наших поисков должна выглядеть скорее как лачуга чернорабочего, чем как дверь. Ищите нишу, в которую сможет пробраться хотя бы крыса.
Крыса! Неаппетитная идея.
Элизабет наклонилась осмотреть оконные решетки ниже уровня улицы.
– Кухни и посудомойные, – подсказала я ей.
– Возможно, но не везде.
Поэтому мы продолжили движение по безлюдной улице, но теперь уже наклоняясь, а не пошатываясь, заглядывая в темные арки полуподвальных окон, утопленных в фундаменты зданий.
Я услышала скрежет металла и, обернувшись, обнаружила, что Ирен стоит на коленях в грязной сточной канаве. Я не особенно волновалась за ее мужской «прогулочный» костюм, но даже он не заслуживал пережить подобное унижение в парижской канализации.
– Этот погреб пуст, – прошептала примадонна, когда мы поспешили к ней на помощь. – Подсобите мне с решеткой. Она старая и ржавая, но зато не закреплена.
Мы взялись было за металлическую сетку, но сразу же поняли, что необходимо снять перчатки, чтобы лучше ухватиться за края. Вместе мы тянули и кряхтели, как лошади-тяжеловозы. Под грубыми шарфами и шляпами ручейками струился пот, невидимый постороннему глазу. Зуд превратился в пытку.
Наконец я почувствовала, как решетка покачнулась, а затем резко дернулась и в итоге вылетела из ниши. Это произошло так внезапно, что все мы чуть не повалились назад.
Присев, мы какое-то время пытались отдышаться. Должна сказать, что в этот момент я испытывала удовлетворение, которое можно почувствовать, только достигнув невозможного.
– Теперь надо убрать решетку с дороги, – распорядилась Ирен.
Элизабет тихо застонала, но все мы вновь взялись за один край и с трудом передвинули огромную, как каминный экран, решетку к каменному фундаменту здания.
Закончив, мы посмотрели в открывшуюся перед нами пустую дыру.
Какой бы широкой она ни была, забраться в нее достойно не смогли бы даже обладатели брюк.
Ирен спрыгнула в окружающий дыру неглубокий сток:
– Я пойду первой. У меня есть пистолет. Кто будет следующим?
– Я! – опередила меня Элизабет.
– Не знаю, насколько далеко находится пол, – предупредила Ирен, сгибаясь невероятным образом и исчезая в отверстии размером с раму картины.
Мы услышали глухой удар, затем «уф» и «быстрее!».
Элизабет пожала плечами, обменялась со мной взглядом и начала опускаться в дыру ногами вперед. Это было явной ошибкой. Скоро девушка уцепилась за край стока; верхняя часть ее тела все еще торчала снаружи, а нижняя явно молотила ногами в поисках опоры.
– Ой! – Глаза Элизабет округлились. С отчаянием тонущего она уставилась на меня. Резкий рывок – и ее руки разжались, после чего темная дыра поглотила ее целиком.
Я сильно сомневалась, что попытка влезть головой вперед сработает лучше, но оставаться в одиночестве на улице тоже не хотелось. Вдруг я услышала усиливающиеся цокающие звуки и в панике обернулась.
Приближавшийся ко мне рысью тощий облезлый пес остановился и уставился на меня голодными желтыми глазами.
Я прыгнула в сток и присела напротив дыры, гадая, получится ли залезть в нее задом, чтобы не упускать из виду дьявольского пса, который жадно смотрел на меня, словно я была крысой.
Мне кое-как удалось втиснуть заднюю часть в негостеприимную бездну, в то время как руки и ноги по-прежнему находились на земной тверди.
Однако теперь я крепко застряла в отверстии, не имея возможности ни продвинуться дальше, ни отступить назад! Пес вполне мог бы без спешки полакомиться моим лицом или руками.
Наконец у меня получилось протолкнуть в пропасть ногу, но от ощущения подвешенности без точки опоры я едва не потеряла сознание.
– Нелл! – поторапливал голос Ирен снизу.
Дворняга принялась рычать, демонстрируя огромные желтые зубы.
Я сжала плечи и продвинулась немного дальше, пока вновь не застряла.
К этому моменту туловище сложилось пополам, отчего я едва могла дышать, не то что звать на помощь.
Я безнадежно застряла в отверстии. Трость торчала сбоку и была теперь бесполезна.
Вдруг кто-то схватил меня за свисающую лодыжку и потянул. Я стиснула зубы, не давая вырваться крику протеста. Ботинок неумолимо сползал со ступни, несмотря на крепкие шнурки.
Пес подобрался ближе. Я ощущала его горячее дыхание на щеке, чувствовала его запах. Огромная морда ткнулась в меня. Я зажмурилась. Шершавый, влажный и теплый язык принялся облизывать мне все лицо, во всяком случае, его видимую часть.
И тут меня резко дернули вниз за обе лодыжки, и я с приглушенным воплем отвращения провалилась в дыру со скоростью пробки, вылетающей из горлышка бутылки. Трость загрохотала по стенкам стока, следуя за мной.
Я стояла прямо лишь благодаря поддержке моих компаньонов; впереди лежала кромешная тьма, лицо мое покрывала собачья слюна, а вокруг воняло мусором – хорошенькая картина, ничего не скажешь.
– Там была собака! – выпалила я.
– Бедная Нелл, – засмеялась Ирен. – Всегда найдется какая-нибудь собака.
Она потянула меня глубже в темноту, и вдруг послышался резкий царапающий звук… неужели зловещий пес? Но нет, подруга всего лишь чиркнула спичкой о край коробка. Во мраке заплясал блуждающий болотный огонек спички, а затем и свет маленького огрызка свечи, который зажгла Ирен, после чего мы смогли наконец увидеть друг друга.
– Всё в порядке? – спросила примадонна.
Мы кивнули, и она, не теряя ни минуты, повернулась, освещая помещение, в которое мы попали. Пустой погреб с несколькими сломанными деревянными палками, и ничего больше.
– Хорошо, – сказала Ирен. – Давайте пойдем глубже.
Я последовала за ней, тыча тростью в темноту перед ногами, как один из тех слепых, что периодически встречаются на улицах. Ритмичный стук трости по утрамбованной земле и камням успокаивал. Вскоре я услышала эхо трости Элизабет, которая подражала мне, и улыбнулась.
– Нас никто не услышит? – прошептала я неожиданно.
– Надеюсь, что только мертвые, – весело ответила впереди Ирен.
Я могла видеть лишь очертания ее фигуры в ореоле слабого пламени свечи.
Напряжение в лодыжках подсказывало мне, что наш путь идет под углом вниз, как и в катакомбах возле Эйфелевой башни.
Я понимала, что для Ирен это хороший знак, но меня такая перспектива весьма расстраивала. Углубляться в темноту положено шахтерам, а не леди. Но лучше уж принять участие в приключении, чем остаться спать в гостинице, а так бы оно, боюсь, и случилось, если бы я не проснулась, готовая присоединиться к экспедиции.
– Чувствуете какие-нибудь запахи? – спросила Ирен.
– Затхлость, – ответила я. – Пыль. Грязь. Сырость. Крысы и кошки.
– Свечной воск, – добавила Элизабет, – но свеча у вас в руках. И запах какого-то алкоголя, не вина.
– Очевидно, – не удержалась я от колкости, – я провела слишком мало времени в борделях, изобилующих алкоголем и свечами, чтобы натаскать нюх на запах порочности.
– Лучше не поминай порочность, Нелл, – посоветовала мне Ирен язвительно. – Я искренне надеюсь, что именно ее скупые следы мы найдем в конце этого коридора.
– Скупые?
– Ну, если следов не будет совсем, это никак не поможет нашему расследованию.
Кажется, я остановилась. Во всяком случае, Элизабет наткнулась на меня сзади, пересчитав мне ребра своей тростью.
Я протестующе мяукнула – единственный звук, на который я отважилась в данных обстоятельствах. Если наша троица привлечет к себе внимание жандармов, это произойдет не по моей вине!
– Почувствуйте свежий влажный воздух! – Тон Ирен напоминал восторг пассажира быстроходного катера или одного из тех больших двухпалубных пароходов, которые возят экскурсантов и туристов вверх и вниз по изогнутому руслу Сены.
– Мы рядом с канализацией, – предсказала я себе под нос.
Очевидно, мой комментарий был не столь тихим, как я рассчитывала, потому что Элизабет восхищенно повторила ключевое слово вслед за мной:
– Канализация. Ну конечно.
Ирен снова повела нас вперед, воздержавшись от комментариев.
Через минуту шахта расширилась до пещеры, и Ирен остановилась. Ее маленькая свеча давала достаточно света, чтобы как следует разглядеть место, в котором мы оказались.
Вонь была невыносимой: этакий буйабесс, в котором главной и самой неприятной нотой служил запах рыбы. В прискорбной смеси ароматов мой нос распознал кровь, пот и мочу – худшее, что можно встретить в деревенском хлеву и в самых ужасных городских трущобах.
И над всем этим парил «свежий» воздух канализации, усиливая сочетание зловонных запахов, как туалетная вода оживляет саше сухих лепестков роз. Только здесь нас окружал запах гниения.
Я покосилась на неровные стены, надеясь, что не увижу никаких аккуратных груд костей и что на полу меня не ждет куча тряпья.
И я была вознаграждена по обоим пунктам! Однако ни с того ни с сего я ощутила необъяснимое разочарование. Если здесь ничего нет, то затея Ирен, какой бы она ни была, не удалась.
Зажглась еще одна спичка с тем своеобразным чиркающим звуком, который так странно походит на царапанье когтей животных. Думаю, он напоминал мне крыс, скребущихся внутри стен.
Теперь у Ирен было два зажженных огарка свечи, и один из них она протянула нам.
Элизабет поспешила присвоить его.
В два раза больше света теперь мерцало на выщербленных каменных стенах, и я с удивлением увидела странные буквы и символы, нацарапанные повсюду древесным углем. До чего же неграмотные каракули! Одна выглядела, как «P» с буквой «X» внутри. Другая напоминала повернутую назад «R». Большинство знаков представляло собой лишь бессмысленные волнистые линии.
– Думаете, это пристанище попрошаек? – спросила Элизабет у Ирен.
Примадонна уже продвигалась в темноте, словно дуэлянт держа в вытянутой руке свечу вместо пистолета. На некоторых участках стен не было ничего, кроме мха и плесени, но волны света на каждом шагу открывали новые символы, подобно тому как салфетка для пыли обнажает царапины на красном дереве.
Каракули были удлиненными и колеблющимися; они располагались примерно на уровне талии и, похоже, были написаны кровью, а не углем.
Ирен подошла ближе, внимательно осматривая знаки, а мы с Элизабет встали у нее за спиной.
Надпись была настолько длинной, что Ирен велела девушке поднести к стене вторую свечу, чтобы проследить фразу до конца. Элизабет остановилась, отойдя на пять футов в сторону. Свою свечу примадонна передала мне, а сама склонилась к стене.
– Les juives… – прошептала Ирен на чистейшем французском. – …sont des gens. – Наклонившись, она читала грубо начертанные буквы. И вдруг выпрямилась. – Mon dieu! – Слова надписи, похоже, переключили ее на французский язык. – C’est… – наклонившись, продолжила она, по мере чтения продвигаясь к Элизабет, – que l’on ne blaimera, – бормотала она, – pas pour rien, – закончила она нараспев с религиозным пылом священника и выпрямилась рядом с Элизабет.
Возможно, лишь благодаря свечам у меня возникло неправдоподобное впечатление торжественности, потому что Ирен была не склонна к ритуалам или взыванию к божественной сущности на каком бы то ни было языке.
– Вы понимаете, что это? Что означают эти слова? – спросила примадонна в благоговейной тишине.
– Нет, – призналась я. – Скажи нам.
– В построении той фразы явно было что-то иностранное, – продолжила она, разговаривая больше сама с собой, чем с нами. – И та поспешность, с которой ее стерли…
Тихий шаркающий звук шагов в шахте у нас за спиной заставил ее замолчать: тишина обрушилась на нас с неотвратимостью падающего лезвия гильотины. Я заметила, как Ирен сунула руку в карман, шепнув:
– Тушите свечи.
Элизабет потушила свою пальцами. Я через секунду дунула на свою.
При этом я успела заметить тень в проходе.
Широкая полоса света от фонаря плеснула в пещеру, как пролитая из бочонка вода, выхватив из темноты наши силуэты.
Человек с фонарем был сгорблен, как Квазимодо, и носил грязную одежду чернорабочего. На мой взгляд, он не сильно отличался от попрошайки, а из-за щетины на лице и простецкой кепки выглядел представителем самого низшего класса. Возможно, нас обнаружил один из случайных обитателей этого очага эпидемий.
Ирен взвела курок.
Но даже этот холодный зловещий звук не взволновал нашего отвратительного гостя, который стоял, покачиваясь, на булыжнике в конце прохода.
Оборванец потянулся к собственному карману, наполовину оторванному от места крепления на мешковатой грубой ткани.
Ирен подняла пистолет выше, следуя за его жестом.
Из жалкого подобия кармана нищий вытащил маленькую керамическую трубку. Он начал лопотать что-то на французском о chiens и fumering. Возможно, он намеревался закоптить собаку на ужин. Понятия не имею!
Внезапно Ирен пожала плечами в галльской манере, которую отлично освоила, и шагнула назад, разрешая мужчине войти в нашу… пещеру.
Но он остался там, где стоял, поднося к трубке спичку и попыхивая мерзким курительным приспособлением, пока чашечка не озарилась веселым огнем тлеющих угольков. Запах дыма перебил клубящуюся вокруг нас ужасную вонь.
– Весьма неприятное место для леди, – произнес Шерлок Холмс. – Но теперь я вижу, что вы одеты по-мужски. Похвальная предусмотрительность.
– Вы?! – рявкнула Элизабет с возмущением, на какое способны только юные. – Так это вы были тем человеком, который ждал рядом с гостиницей, а потом преследовал нас!
– Если бы мне вздумалось следить за вами, вы бы меня не заметили. И я бы не торчал на виду у вас окнами. Нет. Я был вашим извозчиком. Намного более практичный метод. Зачем преследовать, если я могу вести?
Ирен разразилась впечатляющим арпеджио смеха:
– Вы своего не упустите! Но почему, ради бога, вы были так уверены, что мы куда-то направимся?
– Потому что вы и раньше имели обыкновение выходить в такое время и в такие места, куда леди с хорошей репутацией не сунутся. И потому что я понимал: арест Джеймса Келли не удовлетворит Ирен Адлер, выдающегося агента Пинкертона.
– Бывшего агента Пинкертона, – исправила она его. – Теперь у нас только Пинк… – Она осеклась и посмотрела на Элизабет. Даже в свете лампы можно было увидеть, как та густо покраснела.
Намекала ли Ирен Шерлоку Холмсу, что теперь Элизабет является агентом Пинкертона, или примадонна действительно не догадывалась об этом? Или Элизабет не работает на Пинкертона, как я подозревала? К тому времени, как я начала сомневаться даже в себе самой, разговор продолжился без меня.
– Должен сказать вам, – произнес Шерлок Холмс, – что фрагмент пробки, который вы нашли в погребе на улице де Мулен, в точности такой же, как более мелкие частицы, въевшиеся в подошвы туфель Келли. Он, очевидно, вообще не покидал здание после установки… э-э-э… кушетки, а прятался в погребе до ужина, когда смог незаметно пробраться на верхние этажи.
– И там он наткнулся на двух женщин… хм… сидящих на кушетке, сразу перерезал им горло и совершил последующие ужасные злодеяния? – В голосе Ирен звучало сомнение.
– Вы видели этого человека. Он психически болен, и довольно серьезно. Также он весьма вероятный подозреваемый в уайтчепелских убийствах, особенно после преступлений, совершенных здесь.
– А жертва возле Эйфелевой башни?
– Вероятно, тоже его работа. Между французскими и английскими властями и правительством начнется настоящая борьба за мистера Джеймса Келли. Обе страны будут соперничать за возможность наказать его за самые громкие преступления, совершенные на территории их родины. К счастью, это уже не входит в сферу моей ответственности. – Он помолчал, словно собираясь затронуть неприятную тему. – Несмотря на очевидные доказательства его вины, вы считаете, что Потрошитель все еще на свободе? – обратился мистер Холмс к Ирен.
Я подумала, что необходимость задавать вопросы, вместо того чтобы давать ответы, потребовала от Шерлока Холмса некоторой покорности, которую он не привык проявлять по отношению к кому бы то ни было, а тем более к женщине.
– Именно из-за доказательств я считаю, что кто-то – или что-то – все еще на свободе. Вряд ли человек, способный так легко выйти из равновесия из-за трех падших женщин, как Джеймс Келли, сможет настолько ловко ускользать от полиции, как удавалось Джеку-потрошителю.
– Ускользнуть от полиции в Уайтчепеле проще простого, мадам. Этот хитро закрученный лабиринт улиц, внутренних дворов и обходных дорог прямо-таки создан для быстрого побега. Дерзкого Джеки один раз точно прервали и, возможно, много раз видели.
Кроме того, – продолжил детектив, обводя нас всех суровым взглядом, – покинув приводящее его в бешенство женское общество, Келли во время допроса показал себя достаточно умным человеком. Он упрямо ото всего отпирался, стараясь спасти свою шкуру. Только мое проницательное упоминание о его мертвой жене спровоцировало взрыв, доказавший его сумасшествие французской полиции. Проведенный мною анализ пробки с подошвы его туфель стал неопровержимым доказательством того, что он прятался в погребе дома свиданий.
Ирен отошла в сторону:
– Возможно, Джеймс Келли не единственный, кто прятался в погребе, даже в том конкретном погребе. Смотрите.
– Сейчас, – сказал он, – но кто-то должен подержать фонарь.
– Я подержу! – Элизабет, все еще пунцовая, шагнула вперед, чтобы взять фонарь.
– И кто-то должен взять мою трубку.
– Только не я! – воскликнула я.
Сыщик улыбнулся и, нагнувшись, положил трубку на землю.
– Тогда, возможно, вы достанете блокнот и карандаш из ваших практичных карманов, мисс Хаксли, и сделаете записи. Но держитесь позади меня, пожалуйста. Не стоит и дальше затаптывать улики.
Позади него? Ладно!
– А я, мистер Холмс? – послышался вкрадчивый голос Ирен.
– Вы останетесь охранять проход с пистолетом наготове. Вы были совершенно правы: за вами наблюдали у гостиницы. Я сделал все возможное, чтобы уйти от любого преследования, пока вез вас сюда, но не могу гарантировать, что оторвался.
Шерлок Холмс обвел нас всех взглядом, в котором плясали веселые искорки, совершенно неуместные в этом зловещем месте.
– Бедолага Уотсон! Что он подумает, когда я расскажу ему, что понадобились три переодетые мужчинами дамы, чтобы компенсировать его обычное присутствие.
– Он скажет, – ответила Ирен, – что вы сильно недооцениваете как его самого, так и дам в целом.
– Да, Уотсон всегда был слишком галантен, и это неизменно вредило ему. – Веселье сыщика улетучилось. – Во мне вы не найдете подобного недостатка.
– Зачем, мистер Холмс, – сказала Ирен, – нам так внимательно вас изучать? Мы лучше поищем недостатки в тех, кто нарушает правила приличия.
Оставив последнее замечание без ответа, детектив принялся кружить вдоль стен пещеры. Элизабет держала фонарь над его сутулой фигурой, пока он, достав из кармана увеличительное стекло, изучал царапины на стенах и – как мне казалось – совершенно не впечатляющий пол. Пока он работал и освещение было хорошим, я спешно зарисовывала в блокнот странные метки на стене.
Под грубо начертанными символами и буквами Шерлок Холмс, нагнувшись, нашел кусочки горелого дерева. Достав из кармана конверт, он смел в него рассыпающиеся крошки угольков.
– Это все, что осталось от горелых веток, должно быть, каштана, с помощью которых были сделаны метки на стенах. Костер горел в центре.
Элизабет направила свет фонаря в указанном направлении, освещая угольный блеск и очертания горелой древесины. Она вызвалась на самое трудное задание: держать тяжелый металлический фонарь достаточно высоко, чтобы Шерлоку Холмсу хватало освещения для работы, и в то же время постоянно поднимать и опускать источник света, подстраиваясь под быстрые и непредсказуемые движения сыщика.
Тем временем я расположилась возле входа и, взяв у Ирен спичку, вновь зажгла свою свечу, пытаясь сделать записи в ее слабом колеблющемся свете. Ветки каштанового дерева. Костер в центре.
– Кровь, – произнес Шерлок Холмс, распростершись почти ничком на земле возле сделанных углем пометок. – Капли. С рисунка… Нехорошо.
Он направился дальше, временами напоминая мне воспитанника детских яслей, играющего в разные игры на четвереньках. Казалось, этот господин ни в грош не ставит собственное достоинство. Я вспомнила замечание Ирен о том, что он сосредоточивается на мелочах, чтобы видеть картину целиком, и представила его своего рода микроскопом на человеческих ногах. Теперь действия сыщика обрели смысл.
– Вино, – отметил он. – Красное, конечно, и на его долю приходятся некоторые из этих капель, но они жидкие, а кровь уже успела загустеть.
Я едва не подавилась, старательно записывая ручкой: «Вино. Кровь. Капли. Загустели».
– Ага! – Он медленно поднялся на ноги.
Элизабет, копирующая все его движения, тоже выпрямилась. Она все еще держала фонарь, хотя теперь уже двумя руками.
Наконец Холмс увидел длинный ряд французских слов.
– Вы понимаете, что это значит? – прокомментировала Ирен из прохода. Хотя она особо не повышала голос, ее контральто разносилось по всей пещере.
– Можно было бы подумать, – пробормотал Шерлок Холмс, – что вы сами написали здесь эти слова, чтобы как-то связать местные преступления с убийствами в Лондоне… только где бы вы в таком случае взяли кровь.
– Это кровь? – не удержалась я от вопроса, хотя терпеть не могла прибегать к помощи этого господина.
– Несомненно, кровь, но не обязательно человеческая. – Он снова посмотрел на пол и встал на колени на некотором расстоянии от стены. – Хотя, возможно, очень даже человеческая.
Ползая вдоль всей надписи, сыщик то наклонялся к ней с увеличительным стеклом, рассматривая ее вблизи, чтобы заметить самые мелкие детали, то отстранялся, чтобы увидеть всю картину.
Элизабет старалась держаться позади него, освещая фонарем землю и стену, которую он изучал. Она суетилась, как преданная служанка, подстраиваясь под его движения, между тем как Холмс, словно представитель высшего класса, не обращал ни малейшего внимания на ее исключительные усилия по предвосхищению каждой его потребности.
Наконец он опустился на колени и вздохнул:
– Мадам Нортон, вы действительно раскопали настоящую головоломку. Мне не терпится узнать, какие причины побудили вас проникнуть именно сюда. Признаюсь, я озадачен. Но предупреждаю вас, тут попахивает попыткой обмана, и лучше бы вам и вашей когорте не иметь к нему отношения.
Невзирая на суровые обвинения, я ощутила необоснованный прилив гордости. Меня никогда раньше не обозначали столь грозным титулом: когорта. Даже Сара Бернар, смелая, беззастенчивая женщина, не могла бы войти в «когорту» Ирен.
Детектив повернулся и глянул на Элизабет поверх плеча:
– Поставьте уже наконец этот фонарь, мисс Пинк. Туда, к центру пещеры, чтобы он освещал находку вашего археологического отряда. Возможно, вашей троице под силу откопать нечто вроде потерянной Трои, когда дело касается Джека-потрошителя. А сейчас помолчите и дайте мне подумать.
Когда Элизабет последовала его указаниям, луч фонаря осветил всю французскую фразу длиной пять футов на стене пещеры и очертания фигуры Шерлока Холмса, который сидел перед ней на коленях, словно последователь ислама, обращенный лицом на восток во время утренних молитв.
Фонарь с полностью открытыми шторками озарял тусклым светом все помещение, так что мы наконец смогли увидеть друг друга. Мы обменялись одновременно озадаченными и пронизанными благоговейным страхом взглядами.
Через несколько минут Шерлок Холмс вновь заговорил, и я записала каждое слово, как того требовала моя роль:
– Здесь, где сейчас нахожусь я, стоял на коленях человек не больше двадцати четырех часов назад. Скорее… шести. Его жестоко секли плетьми. Он окунал указательный палец правой руки в кровь на плечах и таким образом писал эти слова. Французский – не его родной язык, но он хорошо его знает. Он двигался по всей длине пещеры, кровь брызгала на камни, как морская вода в бухте, и его продолжали хлестать все то время, пока он делал надпись. – Сыщик в изнеможении замолчал, словно сам проделал безумно болезненное путешествие сквозь огонь, пытки и кровавую каллиграфию.
Ирен нарушила его приказ молчать.
– Евреи, – произнесла она, – это такие люди, что не будут обвиненными зазря.
Конечно, я вспомнила эту фразу, хотя сначала не узнала ее, увидев на французском.
Я затаила дыхание. Какая-то поразительная догадка, узнавание и прозрение крутились у меня в голове, и все же я не могла их ухватить. Я еще раз записала фразу в свой блокнот по-английски: «Ивреи (разве забудешь это до странности неграмотное написание?) – это такие люди, Что не Будут Обвиненными зазря». Я вспомнила причудливое употребление прописных букв, путаницу в отрицаниях, так что трудно было понять, оправдывает автор евреев или же обвиняет. Эта фраза являлась уликой, обнаруженной недалеко от тела Кэтрин Эддоус, – уликой, которая в течение часа была навсегда стерта английскими властями.
– Ротшильд был прав, – сказала Ирен. – Вы это видите, мистер Холмс?
– Конечно вижу, – отозвался он холодно. – Я вижу почти все, что произошло в этой убогой отвратительной пещере. Помимо безумной одержимости Джека-потрошителя существует зло гораздо более древнее и дьявольское, и именно такое зло здесь поработало. И я не уверен, что кому-либо из смертных под силу его остановить!
Тут я поняла, что под его высокомерно-ледяным гневом скрывается страх.
– Довольно тяжело преследовать людей, которые получают удовольствие, причиняя страдания другим, – добавил Холмс. – И практически невозможно преследовать людей, которые причиняют страдания самим себе. – После долгой паузы он продолжил: – Здесь не обошлось и без убийства: я понял это по количеству и расположению брызг крови, которая орошала это вместилище ужаса, будто святая вода из кропила римско-католического священника, как и вы, мадам Нортон, прочтя фразу на стене, наверняка поняли, что французское слово «евреи» – juives, – написанное от руки и с пропущенной точкой над «j», будет выглядеть, как «luwes’» для англичанина, если увидеть его лишь мельком, перед тем как оно будет стерто навечно.
Навечно. То, что здесь случилось, будет длиться вечно. Мы действительно смотрели на неопровержимую связь между тогдашним Лондоном и нынешним Парижем, на дьявольскую работу Джека-потрошителя. Существовало даже два связующих элемента: еврейский, которого так боялся барон Ротшильд, и французский, указывающий на то, что злодеяния в Уайтчепеле были только началом.
Последовавшим за репликой сыщика долгим мучительным молчанием мы все отдавали должное жестокости преступлений, которые свели нас вместе. В эти мгновения пещера превратилась в черную часовню, наполненную фимиамом жертвоприношения в самых его примитивных и страшных формах. А мы стали паствой, полной решимости противостоять тьме.
Наконец Ирен заговорила:
– Кажется, я знаю, куда пропало тело, которое истекало здесь кровью. Поэтому теперь, мистер Шерлок Холмс, будьте любезны следовать за нами, помолчать и дать мне подумать.
