Глава тридцать пятая
О кушетках и пробках
Девушки, населяющие заведения для проституток, почти поголовно были бы неспособны управлять своими расходами самостоятельно; они оказались бы в состоянии крайней нищеты, если бы их финансами не занимались матроны.
Доктор Жульен Жаннель. О проституции
Никогда не стоит недооценивать силу игольника.
Глядя, как Шерлок Холмс рассматривает под светом лампы мой крошечный подарок, можно было решить, что он поймал невероятно редкую южно-американскую бабочку.
Приложив увеличительное стекло к правому глазу, словно огромный монокль, он наколол на иголку, рассмотрел и даже понюхал жалкую коричневую крошку, что я носила при себе с того самого момента, как мы с Ирен посетили дом свиданий.
– Если бы только у меня были мои химикаты и пробирки с Бейкер-стрит! – посетовал он больше самому себе, нежели мне. – Или более крупный образец. Несомненно, это пробка. Вино, вероятно, было испанским. Знаете ли вы, как много требуется загадочных процессов, чтобы сделать простую пробку для бутылки, мисс Хаксли?
– К счастью, нет. Я мало что знаю о вине, сэр, и еще меньше – о процессе, который, так сказать, высвобождает злого духа из бутылки.
Он проигнорировал мою благочестивую речь, как и большинство людей, но, будучи дочерью священника, я чувствовала себя обязанной время от времени напоминать окружающим о преимуществе трезвого образа жизни.
– Думаю, что вижу на крошке оттиск части буквы «с», – продолжил сыщик. Этот человек явно привык разговаривать сам с собой или с каким-нибудь послушным компаньоном, который бы только кивал и поддакивал. – Она может быть частью «бодегас», испанского слова, означающего винный погреб. И вы утверждаете, что нашли этот фрагмент на ковре в комнате, где произошло убийство? Разве вы не говорили, что в другой раз посещали подвал, где хранится вино?
– Сначала Ирен нашла крошку от пробки. А следующей ночью мы спустились в подвал.
– Для человека, избегающего спиртных напитков, вы в последнее время зачастили в винные погреба Франции.
– Только потому, что Ирен настаивала.
– Она требовательна, не так ли? И вы всегда подчиняетесь?
– Ее распоряжения кажутся мне как минимум интересными.
– Ха!
Не знаю, была ли это реакция на мои слова, или сыщик что-то увидел сквозь свое увеличительное стекло.
– Жаль, вы не испытываете интереса к вопросу происхождения пробок для бутылок, мисс Хаксли. Их производство требует долгих и напряженных усилий. Как и во всех подобных случаях, богатая история означает изобилие информации, которую можно получить, изучая конечный результат процесса. На создание скромной пробки для бутылки уходит больше времени, чем на изготовление вина, которое она запирает.
Я выразила свое удивление. Это откровение меня и вправду поразило: прожив некоторое время во Франции, я уже покорилась необходимости считать искусство виноделия самым древним и священным занятием, затмевающим все прочие.
– Действительно, – подтвердил Холмс, воодушевленный предметом обсуждения, – пробковое дерево, чаще всего произрастающее на сухих и горячих равнинах Португалии, находится под защитой с тринадцатого века. До плодоношения оно растет целых двадцать пять лет, а собирать урожай можно лишь один раз в каждое десятилетие. Но даже тогда, чтобы добраться до подходящего слоя пробки, нужно минимум дважды стесать топором кору дерева. Наружная кора используется для изготовления досок и черепицы. И только самые глубокие и плотные слои подходят для винных пробок.
По какой-то причине описание процесса показалось мне довольно… тревожащим.
– Я думала, что все вещи, имеющие отношение к вину, придумали французы, – сказала я довольно едко. Ничто так не успокаивает расстроенные чувства, как едкое замечание.
– Французы именно так и думают, но при этом используют португальские пробки. На самом деле первым закупорил горлышки бутылок пробкой известный монах Дом Периньон.
Я нахмурилась.
– Да, он был французом и придумал шампанское, – поспешил пояснить детектив. – Тут они правы, но все-таки Португалия остается самым крупным производителем пробок.
– Тогда почему вы считаете, что вино испанское?
– Кроме характерной «с»? Вижу, вы не особо верите моим методам, но в отличие от меня вы не изучали винные бутылки.
Я испытывала искушение высказать очевидный вывод, но вовремя вспомнила о своей роли шпиона и диверсанта.
Детектив принял мое молчание за согласие. Ирен была права: по части женщин он был младенцем, особенно в отношении наших способов справляться с мужской самоуверенностью.
– Вы говорите, что винный погреб был практически нетронут? – спросил он.
– Да. Мне сказали, что обычные вина хранятся наверху. Только редкие марочные вина приносили из погреба.
– Возможно, для особо высокопоставленного клиента?
Об этом я не подумала.
– Вы имеете в виду Берти. – Теперь, когда я знала, каким скверным мальчишкой был принц Уэльский, для меня не составляло труда называть его детским прозвищем.
– Я должен сам осмотреть винный погреб.
– Это кажется мудрым решением.
– И вы пойдете со мной, чтобы отметить, если он окажется в большем беспорядке, чем был во время вашего недавнего визита.
– Я? Но как я пойму?
– Мои вопросы освежат вашу память. Кроме того, – Холмс замолчал, перемещая кусочек пробки обратно в мой футляр, который он затем присвоил, положив в карман пальто, – я надеюсь, что вы разузнаете имя… э-э… мебельщика принца у хозяйки этого места. Подобные разговоры лучше оставить женщинам.
И лучше оставить женщинам долгое, как время, что пробка закрывает изысканное вино… молчаливое негодование.
И все же не стану отрицать удовлетворение от возвращения в дом свиданий в сопровождении Шерлока Холмса.
Привратник поприветствовал его по имени и низко поклонился. Нас незамедлительно провели в личную приемную Мадам, которая сразу же предложила нам херес.
Ни один из нас не поддался искушению.
– Я здесь, мадам Портьер, – сказал Шерлок Холмс, отказавшись присесть, – по делам нашего общего благородного клиента.
Она открыто меня рассматривала, явно позабыв, что я уже бывала в ее учреждении вместе с Ирен.
– Мой… э… секретарь, – пояснил сыщик. – Она будет сопровождать меня в винный погреб, а потом я попрошу вас ответить на все ее вопросы. Понимаете ли, от успеха нашего расследования зависят международные вопросы огромной важности.
– Похоже, принцу Уэльскому грозит видеть свое имя в газетах чаще, чем ему того хотелось бы, – ответила Мадам с французской прямотой, при этом ее подбородки дрогнули от удовольствия. – А ведь он так любит Париж. Было бы très triste, если бы ему отказали в единственной возможности сбежать от утомительных государственных дел. Поэтому, – она хлопнула толстыми, унизанными кольцами руками, – я ни в чем не могу отказать его эмиссарам. Даже, – тут она неодобрительно глянула на меня, – если один из них одет как продавщица.
Я предпочла промолчать.
– Если после своих расследований, – снова обратилась Мадам к сыщику, – вы хотели бы получить еще какую-либо услугу в этом доме, мистер Холмс, я буду рада предоставить вам… ее. Или их.
Выражение лица моего спутника стало напряженным, будто отразив и мое внутреннее возмущение.
– Нет, благодарю вас, мадам. Удовольствие от расследования – вполне достаточное вознаграждение. А теперь я вас покину, но мисс Хаксли скоро вернется.
Хозяйка разочарованно вздохнула и взмахнула накрашенными ресницами.
Шерлок Холмс наблюдал за ней, словно за дергающейся на булавке букашкой.
– До свидания, – бросил он с коротким поклоном, направляясь вон из комнаты и вынуждая меня поспешить за ним.
В коридоре он остановился перевести дыхание и переложить в другую руку докторский саквояж, который взял с собой.
– Мисс Хаксли, я должен извиниться за ваше вынужденное знакомство со столь бессовестной особой, как мадам Портьер.
– Это не страшно, – сказала я, – для человека, вынужденного общаться со столь бессовестным типом, как принц Уэльский.
Он глянул на меня, подняв бровь:
– Вы явно смелая особа. Видите ли, благодаря моему знаменитому клиенту я обладаю некоторым авторитетом. И здесь я бы посоветовал вам держать свое мнение о нем при себе, потому что я полагаюсь на вас и надеюсь, что вы добудете необходимую мне информацию у этой невыносимой женщины. Это неподходящее для леди задание, но, надеюсь, вы понимаете, что это необходимо.
Я смогла лишь кивнуть, потеряв дар речи. Он назвал меня леди, что свидетельствовало о наличии некоторого представления о благовоспитанности с его стороны! Этот господин никогда не перестанет меня удивлять.
Я провела его к черной лестнице и направила к винному погребу, хорошо помня, как мы спускалась этой дорогой с Ирен и Пинк. То есть Элизабет. Прислуга наблюдала за нами, но не пыталась воспрепятствовать. Подозреваю, что высокая и подвижная фигура сыщика была знакома во всех частях этого просторного дома. На кухне он взял со стола масляную лампу и сообщил, что собирается одолжить ее на время. Никто не стал протестовать, хотя все смотрели на нас, как цепные мастифы.
По узкой каменной лестнице мы спустились в винный погреб.
– Трудно представить принца, посещающего эту преисподнюю, – заметил Холмс, когда мы нырнули в сырое и темное королевство монаха Дома Периньона.
Обстановка напомнила мне о князьях тьмы из готических романов, о собирающихся в подземельях людях в капюшонах, о камерах пыток и богопротивных церемониях…
Ничто не нарушало тишину, кроме случайно прошуршавшей крысы, и я снова подумала о Берти.
– Почему вы считаете, что принц спускался сюда?
– Он известен тем, что посещает места, в которых редко бывают особы королевских кровей… варьете на Монмартре, художественные студии или заведения вроде этого. Признаюсь, я не уверен, не опередил ли его королевское высочество мисс Пинк на месте преступления. Конечно, он ни за что не признался бы в этом.
– В самом деле? Вы осмеливаетесь подозревать собственного клиента? Не говоря уже о том, что он ваш будущий король?
– Я служу своему призванию, а не какому-то отдельному мужчине. Или женщине, – добавил детектив мрачно. – Вы не в курсе и, возможно, не поверите, но я испытывал неприязнь к королю Богемии с самого начала и до конца.
Будучи знакомой с заметками доктора Уотсона об этом деле, я не удивилась, но признаться в этом не могла.
– Однако же вы взяли его вознаграждение, – заметила я.
– У него был повод для недовольства.
– Вы ему не верите?
– Я верю записке, которую ваша подруга оставила мне: что он поступил с ней нечестно и что она лишь защищалась. Король сам в итоге признал неоспоримость ее слов. Уже один этот факт противоречит его изначальному описанию ее как презренной женщины и бессердечной авантюристки. Я бы добыл для него фотографию, если бы мог. Но и без этого… я доволен результатом, как, впрочем, и сам король.
– Ирен оставила для короля другой снимок, – затаив дыхание, напомнила я.
Наблюдательные глаза Шерлока Холмса рассматривали тускло освещенный погреб. Я мельком увидела ироничную улыбку, которая в свете лампы в его руке показалась слегка зловещей.
– Да, оставила, и что это был за портрет! Невероятно привлекательный.
Его реакция напомнила мне слова доктора, которые зафиксировались у меня в памяти (а позже и на страницах моего дневника, на случай если я забуду хоть слово): «И когда он говорит об Ирен Адлер или вспоминает ее фотографию, то всегда произносит как почетный титул: „Эта Женщина“». Интересно, насколько часто у мистера Шерлока Холмса возникает потребность говорить об этой фотографии и почему?
– Я уверена, что король был рад получить маленький сувенир на память о женщине, которой никогда не смог бы обладать, – сказала я сухо. – Ирен умеет прощать, но она никогда не забывает.
Меня удивило странное выражение, появившееся на костистом лице Шерлока Холмса. У нас в Шропшире сочли бы его смущением. Но, должно быть, виноват обман зрения из-за дрожащего света лампы. Этот господин был слишком самоуверенным, чтобы испытывать смущение по поводу чего бы то ни было, а тем более показывать его.
– Ага! – Сыщик опустился на колени, глядя на едва различимые разводы на холодном грязном полу. – Сильно ли он истоптан с вашего последнего визита?
– Вовсе нет, на мой взгляд.
– Вот! Французский каблук из комнаты, где произошло убийство. Американская jeune fille, полагаю.
– Нет необходимости говорить со мной по-французски, даже если каблук придуман в этой стране.
– Трудно описать мисс Пинк, – начал было он, но замялся. – Действительно, очень трудно. Я знаю, что некоторые грубые представители моего пола принуждают женщин к отчаянным действиям. Мне хотелось бы думать, что мисс Пинк – именно из таких девушек.
– Мне тоже! – ответила я с жаром.
Мистер Холмс уставился на меня.
Странно, я ведь вовсе не собиралась соглашаться с ним.
– Я так понимаю, что сейчас она находится под крылом мадам Ирен, – сказал он.
– Несомненно. Мы обе не могли допустить, чтобы она осталась в этом рассаднике… свиданий.
– И смерти, – добавил он желчно. – Свидания редко оказываются фатальными, насколько я разбираюсь в вопросе.
– Конечно, мы также не хотели, чтобы она подвергалась физической опасности.
– Весьма разумно, – похвалил он, – хотя, возможно, позже мне понадобится поговорить с ней лично. Что ее изящная ступня здесь делала?
– Она позвала нас в подвал показать беспорядок.
– А что привело ее сюда изначально? – прищурился детектив.
– Не знаю. Она очень деятельная девушка. Возможно, ее послали за бутылкой вина.
– Ни одну здешнюю девушку не попросят о таком. Для этого есть сомелье. Не только высокопоставленные клиенты рассчитывают тут хорошо поесть и выпить, но и самим обитателям предлагают первоклассную кухню и напитки. Мне говорили, что это поощряет их получать удовольствие от своей работы.
– Ох! Что за отвратительная тема! Я не желаю ничего знать о привычках обитателей этого дома.
– Однако привычки – погибель любого преступника, чей путь пересекался с моим по сию пору. – Холмс опустил саквояж на пол.
Мне стало интересно, не позаимствовал ли он инструменты доктора Уотсона, но на медной табличке не было монограммы. Я вновь задумалась о мужчине со зловещим свертком в Уайтчепеле. А что, если «Липски» нес неприметный докторский саквояж? Может быть, этот самый?
– У меня здесь есть работа, Хаксли, – пробормотал сыщик рассеянно.
Я вздрогнула, словно от укола.
– Ваше задание ждет наверху, – напомнил он мне, не понимая, что меня может задеть подобная бестактная и обезличенная манера обращения по одной только фамилии и что она больше подойдет для слуг или для беседы в мужской компании. – Помните, что у вас есть полное право на любую информацию, какая вам потребуется. Вы временно стали моим агентом, а я работаю на принца Уэльского. Вы ведь не позволите себя запугать?
– Конечно нет!
Получив подобные наставления, я потопала назад по лестнице и сквозь служебные помещения, пока вновь не оказалась в парадной части дома.
Представьте мой ужас, когда, постучав в дверь Мадам и получив приглашение войти, я оказалась в комнате, полной падших женщин.
Не просто падших, но и валяющихся тут и там в чулках, корсетах, распахнутых пеньюарах, с растрепанными, как птичьи гнезда, волосами и едва прикрытой грудью.
Мгновенно лишившись дара речи, я первое время даже не могла разглядеть фигуру мадам Портьер – горы разукрашенного топленого сала, скорее похожей на подтаявший восковой экспонат посреди толпы девиц в дезабилье.
Я совершенно не знала, куда спрятать глаза: куда ни глянь, кругом были сплошные непотребства. Можно только гадать, что сделал бы Шерлок Холмс среди подобного сборища. Я чувствовала себя новичком-учительницей в странной женской академии. А мадам Портьер была директрисой!
Quel кошмар, сказали бы французы, будь у них слово «кошмар» – возможно, у них оно и было, но я его не знала. К счастью.
– Великий сыщик роется внизу? – послышался голос Мадам откуда-то из недр этой живой выставки нижнего белья.
По крайней мере, она говорила по-английски. Я последовала на звук голоса и нашла хозяйку возлежащей на кушетке в пеньюаре и ослабленном корсете.
Шерлоку Холмсу придется как следует ответить за то, что он послал меня в это логово непристойности! Но делать было нечего, и я направилась к женщине, пока ее команда кокеток наблюдала за мной и хихикала.
– У меня конфиденциальное дело, – сказала я ей.
– Как и у нас. – Достаточно девушек знали английский, чтобы засмеяться. Я подумала, что их, должно быть, направляют к англоязычным клиентам. – Тогда садитесь рядом. – Мадам похлопала рукой по кушетке.
У меня не было ни малейшего желания присоединяться к этому сборищу полуодетых женщин, но, видимо, мадам Портьер собиралась пригласить меня на приватный разговор.
Я присела, чувствуя себя окруженной стаей диких кошек или щебечущих птиц, ибо девицы, как мне кажется, выглядели одновременно женственными и хищными.
Я также вообразила, как джентльмены (я использую здесь это слово только из вежливости), притязающие на их благосклонность, подвергаются той же дружной и приводящей в замешательство оценке.
Комната была наполнена невероятным ощущением ленивой женской силы. Я никогда не сталкивалась ни с чем подобным. Или же дело в обладании запретным знанием? Может, здесь обитают сивиллы, которых посетило древнее божество, сведя с ума и наделив таким образом силой, доселе им неведомой?
Я чувствовала, что они способны испытывать одинаковое презрение и к пороку, и к невинности. Как и к самим себе.
Пока я рассматривала их растрепанные волосы, ленивые позы и настороженные глаза, я неожиданно для самой себя испытала тоску по стерильной язвительности общества Шерлока Холмса.
Уж лучше на коленях копаться в холодной грязи безлюдного винного погреба, чем сидеть в этом роскошно обставленном курятнике для хищных птиц в женском обличье! Мне впервые стало понятно древнегреческое понятие «фурия».
– И чего же вы хотите, мисс? – лениво спросила Мадам.
– Имя мебельщика, сделавшего… э… кресло, на котором были найдены обе убитые женщины.
– Чтобы заказать такое для себя, несомненно, – заметила матрона.
Я посмотрела в ее насмехающиеся глаза и вспомнила, с какой целью затевался этот разговор.
– Дело серьезное, мадам. Конечно, мистер Холмс мог бы и сам получить у вас эту информацию, но его покровитель будет недоволен, узнав, что знаменитый сыщик был вынужден заниматься подобными незначительными вопросами лично.
Она попыталась приподняться, чтобы опереться на спинку кушетки, но была слишком дородной, чтобы суметь сделать это хотя бы с минимальным достоинством.
– «Его покровитель», – наконец сказала она, – сам заказал эту вещь. И ему может не понравиться, что о нем болтают. Почему бы мистеру Холмсу, этому всезнайке, не спросить у принца?
– Потому что члена королевской семьи не стоит беспокоить по мелочам, мадам. Берти не важно, кто выполнил заказ, пока он его устраивает. Ему важно, чтобы его доверенный агент получил всю возможную поддержку для прекращения череды убийств, прежде чем осень ужасов Уайтчепела превратится в весну ужасов целого Парижа.
Я говорила с высокомерием, которое французы уважали больше любого другого отношения. Оно было мне несвойственно, но у меня нашлись хорошие учителя: Ирен Адлер и Шерлок Холмс.
– Дюран, – выплюнула мадам мерзким ртом, изуродованным помадой и презрением. – На улице Карон. Не понимаю, зачем Шерлоку Холмсу преследовать краснодеревщика.
Я встала:
– Вот почему он – великий Шерлок Холмс, а вы просто… Мадам. Мадам.
Я кивнула и ушла. Девицы курлыкали за моей спиной, как голуби, и я не осмеливалась представить, чем они занимаются многочисленными ночами и на каких экземплярах искусства краснодеревщика.
