Глава сороковая
Беседа на Бейкер-стрит
Из дневников доктора Уотсона
– Если я правильно понял, Холмс, вам нечего рассказать о своем путешествии?
– Пожалуй, что так. Я по-прежнему надеюсь удостовериться в том, что пропавшая и якобы убитая девушка уехала в Америку, где и живет с супругом, не зная горя, но прежде всего мне нужно разослать кое-какие каблограммы. На днях я побеседовал с ле Вилларом – весьма разумным и, вероятно, лучшим представителем своей профессии – и выяснил, что с мадам Монпансье сняты все подозрения. Жаль только, что от незавидного супруга ее так и не удалось спасти.
– Стало быть, ле Виллар доволен?
– Иначе и быть не может. Мой французский коллега подает большие надежды, хоть и не может похвастаться собственным гениальным методом. Он попросил меня написать новую монографию, на сей раз посвященную разновидностям сургуча.
– Сургуча? Что ж, по крайней мере, вам будет чем заняться в перерывах между расследованиями.
– Безусловно.
– Похоже на сказку, не так ли, дружище? Я имею в виду сокровища, только что найденные на Крите. – Я зашуршал газетой. – Пишут, что их обнаружили во время океанографической экспедиции, в которой участвовал сам принц Монако! Разве вы не слышали эту историю, пока были в Монте-Карло? Странно.
– Нет, Уотсон, это случилось спустя некоторое время после того, как я отправился домой. Дело в том, что в Англию я поехал не сразу. Прошу вас, не задавайте вопросов. Быть может, это дело никогда не станет достоянием общественности, однако позволю себе заметить, что отныне мир освобожден от злодеяний одного бесовского ботаника. Что касается сокровищ, я, откровенно говоря, не удивлен, что их обнаружили в Средиземном море: воды его всегда пленяли пиратов.
– Эта история уходит корнями в куда более далекое прошлое, Холмс. В Древнюю Грецию времен славного царя Миноса.
– Может, и так. Но я почему-то уверен, что клад стал объектом притязаний нашего современника. Жаль, что плотный график не позволил мне остаться в Монако еще на некоторое время; несомненно, слухи о необычной находке дошли бы и до моей персоны. Но это лишь домыслы, Уотсон, а я, как известно, предпочитаю неоспоримые факты. А чем вы занимались в свободное время, пока я был в отъезде?
– Ничем особенным, дружище. Разбирал бумаги и тому подобное.
– И конечно, писали о моих расследованиях?
– Полагаю, утечка чернил не ускользнула от вашего внимания?
– Естественно.
– Я намеревался дописать рассказ о короле Богемии и американской авантюристке.
– Сомневаюсь, что эта особа горит желанием засветиться в «Стрэнде».
– Но Ирен Адлер мертва. Ей нечего сказать по этому поводу.
– На вашем месте, Уотсон, я бы не позволял себе вольничать с фактами. Предположений следует избегать.
– Но газеты писали, что прошлой осенью чета Нортонов погибла в железнодорожной катастрофе в Альпах вскоре после того, как Ирен Адлер вышла замуж и уехала из Лондона. Я убежден, что могу говорить о леди что угодно, поскольку факты на моей стороне.
– Вот что я вам скажу, Уотсон: перо сильнее меча и непременно полезет туда, куда боятся ступить даже ангелы.
– Боюсь, вы перепутали метафоры, дружище.
– И все же советую вам соблюдать осторожность. Коль скоро вы грезите публикациями, не стоит забывать о том, что неосторожное слово или фраза нет-нет да и вернется, чтобы тревожить вас по ночам.
– Ирен Адлер теперь потревожит разве что небесные кущи. И это прискорбно. Жаль, что вы так и не увидели друг друга в истинном обличье. Пусть ваши воспоминания о ней довольно туманны, но вы ведь не станете спорить с тем, что она была весьма… проницательной и обаятельной женщиной?
– Пожалуй, что так, Уотсон. Пожалуй, что так. А куда это вы спрятали мой табак, пока меня не было? Ведь я привык, что в вещах моих вечно царит беспорядок, что, кстати сказать, совершенно не сочетается с логическим складом моего ума, в котором все разложено по полочкам с сугубо математической точностью.