Глава двадцать пятая
Критский заговор

В течение следующего часа выяснилось, что я не только прекрасный образчик благопристойного поведения, но к тому же обладаю даром предвидения. Хотя, говоря откровенно, мы так и не разгадали тайный смысл новой татуировки.

Заслышав шелест листвы, мы с Луизой бросились в спальню и выглянули в окно. Словно сбежавшие обезьянки, по шпалере проворно карабкались Ирен, мистер Уинтер и – о чудо! – Годфри Нортон.

Счастливая Луиза тут же стиснула меня в объятиях. Впрочем, в этом не было необходимости: я никак не поспособствовала скорому возвращению наших друзей, а лишь помогла ей отвлечься. Порой подобные мелочи кажутся юным девицам истинным подвигом.

Пока Нортоны переодевались в спальне, мы трое с нетерпением ждали их в гостиной. Первой вышла Ирен в длинном лавандовом халате из атласной тафты. Вскоре появился Годфри в своей домашней куртке из темно-зеленой парчи. Отмывшись от гнусного образа Черного Отто, мистер Нортон выглядел так, будто пробудился от глубокого здорового сна, а не кутил с моряками ночь напролет. Он заявил, что чувствовал бы себя и вовсе превосходно, если бы не дешевый ром, который в избытке распивали морские волки.

– Сперва я намеревался увести их подальше от тела Сингха и вернуться обратно, но сбежать не получилось. Моряки сгрудились в одну большую компанию, хлопали друг друга по плечам, то и дело пили за капитанов семи морей… В общем, кутили напропалую. Зато мне удалось выяснить, где коротает вечера Джерри. Завтра мы сможем его выследить, если, конечно, хватит сил.

Калеб недовольно застонал, но вновь потянулся за бутылкой. От холода – или от бренди? – нос его сделался красно-вишневым.

– Прежде мне ни разу не доводилось видеть мертвеца, – признался он.

– Ну, теперь-то ваша мечта сбылась, – улыбнулась примадонна. – К тому времени, как мы добрались до порта, тело исчезло. Увидим ли мы его снова? Как знать.

– Исчезло! – При воспоминаниях о молчаливом индусе, напавшем на нас с Годфри во время той жуткой поездки, меня вдруг кольнула горечь. Ведь он не сделал мне ничего плохого, разве что не уследил за своим скользким питомцем. – Значит, нет никаких сомнений в том, что его убили?

– Еще один татуированный моряк преставился, – мрачно промолвил Годфри. Голос его прозвучал бы куда добрее и мягче, не выпей он столько рома.

– Еще один моряк, – с сомнением протянула Ирен, словно не хотела соглашаться с супругом, но сама не знала почему.

– И еще одна буква в нашей коллекции! – прощебетала Луиза, демонстрируя четыре наброска, разложенные на столе в форме креста. – «Эссе», «йе», «оу» и «ен».

Ирен улыбнулась резанувшему ей, как и мне, слух жуткому французскому акценту, с которым Луиза произнесла названия букв. Несомненно, по-английски юная леди научилась говорить ради своего американского ухажера, который и помог ей освоить наш язык.

– Изучая печать, стоявшую на конвертах твоего дяди, мы предположили, что в ней зашифрована и буква «N». Но теперь-то можно в этом не сомневаться. Все-таки доказательство куда надежнее догадки!

– E-N-O-S, – произнес Годфри. – Енос? Что-то из Библии?

– E-O-N-S? – продолжал гадать мистер Уинтер. – Или O-N-E-S? Как знать, может, именно так называют себя заговорщики. – Он застенчиво улыбнулся: – Слова – моя работа.

– N-O-S-E! – выпалила я, поддавшись нахлынувшему вдохновению.

Друзья непонимающе на меня уставились.

Наконец Ирен покачала головой:

– Стало быть, вы хотите сказать, что из букв должно сложиться слово, и непременно английское. А как насчет французских, Луиза?

Девушка тотчас просияла:

– Мне вспоминается лишь одно французское слово, состоящее из этих четырех букв, – «once». Это значит «унция», а еще – «снежный барс».

– Снежный барс! – победно воскликнул Калеб, пожимая руку возлюбленной. – Ну конечно! С фонетической точки зрения английское слово «snow» могло бы писаться как S-N-O-E!

– Снег? В Монте-Карло? – недоверчиво спросила я.

– Это все, что приходит мне в голову, – устало промолвила Луиза. – Во французском языке нет буквы «W».

– Во французском языке нет буквы «W»… – задумчиво повторила примадонна. Ее темные глаза блестели. Она склонилась над буквами, переставляя их в форме креста, как это делала Луиза: одна над другой, две по бокам. И вдруг хлопнула в ладоши: – Конечно! Легче легкого! И как я не догадалась?

Мы в недоумении заморгали, ожидая разъяснений.

– Помните, по какой железной дороге мы ехали в Монте-Карло? – спросила Ирен.

Годфри упустил из виду подобную мелочь, тогда как я, к счастью, не забыла упомянуть о ней в дневнике. Дорогой отец мой утверждал, что привычка записывать прекрасно развивает память.

– Линия «Вест». Только французы могут назвать западной железную дорогу, ведущую на юг!

– Именно! Но буквы «W» во французском языке нет. Так как же это слово пишется по-французски? – Ирен посмотрела на Луизу, предвкушая услышать подтверждение своей догадки.

– O-U-E-S-T.

– Именно. Французский «ouest» – то же, что английский «west», то есть «запад». Французские слова, означающие остальные стороны света, начинаются с тех же букв, что и английские.

– А современные моряки всегда ориентируются по судовому компасу, где стороны света обозначаются заглавными латинскими буквами. Если правильно расположить татуировки – «N» сверху, «S» снизу, «E» справа, а «O» слева, – после чего соединить их так, чтобы каллиграфические узоры слились воедино, мы получаем любопытный символ. Он и даст нам ключ к раскрытию этого заговора.

Снедаемые сомнением, мы уставились на получившуюся розу ветров в надежде, что она вот-вот приоткроет нам завесу тайны.

– Не самый удачный способ соединить линии, – признала Ирен. – Что скажешь, Нелл?

– Калька! – осенило меня. – В детстве я часто ею пользовалась, обучаясь каллиграфии.

– Ч́удно. Завтра Луиза и мистер Уинтер ее раздобудут. – Ирен окинула взглядом окна, подернутые слабой вечерней дымкой: – А лучше сегодня. Нелл скопирует татуировки и соединит их в единое целое. Что касается Годфри, – лицо подруги вдруг погрустнело, – то он воскресит образ Черного Отто и выяснит, знают ли в закусочных о смерти Сингха.

Адвокат кивнул.

– А я… – вздохнула Ирен, – попытаюсь узнать, каким образом сургуч из княжеского дворца попал в руки моряков, живущих за тридевять земель от Монако.

На следующее утро каждый отправился выполнять возложенные на него обязанности. Несмотря на бессонную ночь, от усталости не осталось и следа.

К счастью, Монако – излюбленное место встреч начинающих художников. Вскоре Луиза и мистер Уинтер вернулись с толстой стопкой кальки, и я тотчас принялась за работу. Меня так увлекло это занятие, что я не удержалась и обвела получившиеся копии тушью: стало удобнее накладывать рисунки друг на друга, ведь каждый из них сохранял четкие контуры.

Все утро Луиза и ее жених восторженно наблюдали за моими трудами. В полдень парочка отлучилась на ланч и принесла мне кружку кофе со сливками. Меня то и дело клонило в сон, а порученная мне работа требовала наивысшей сосредоточенности, и я решилась выпить мерзкую жидкость.

Последний штрих – и дело сделано. Сгорая от любопытства, мы сию же минуту наложили копии рисунков друг на друга. Узор вышел весьма витиеватым, но ни о чем нам не говорил – мы по-прежнему видели в нем лишь розу ветров.

– Головоломка какая-то, – печально вздохнул мистер Уинтер и рухнул в кресло.

Нахмурившись, Луиза с завидным упорством продолжала перемещать рисунки. Очевидно, она надеялась, что в конце концов из них сложится новый образ. Я покачала головой:

– Давайте дождемся Ирен. Может, она что-нибудь подскажет.

Подруги не было до самого обеда. Задолго до ее возвращения Луиза и Калеб разошлись по своим номерам – к моему удовольствию, молодые люди по-прежнему жили порознь, – дабы восстановить силы после тяжелой бессонной ночи.

Я тоже решила было вздремнуть, но сон не шел. Над головой моей широким небосводом раскинулся потолок спальни, украшенный изображениями слишком уж тучных херувимов. Но даже созерцание райских прелестей, пусть и скверно нарисованных, не помогало заснуть. Я вся изнервничалась, не позволяя себе подняться с постели. За окном назойливо щебетали птицы, а я с нетерпением ждала, когда мы все наконец соберемся вновь, чтобы провести еще одну непредсказуемую ночь.

Легкий стук в дверь вывел меня из полусонного забытья. На пороге стояла Ирен; на ней была розовая шелковая шляпа с шифоновыми лентами, завязанными под подбородком в пышный бант; широкие черные кружевные оборки оттеняли очаровательное шелковое платье оттенка, называемого «розовый Дюбарри». Увы, суетливость подруги отнюдь не сочеталась со столь нежным образом.

– Нас срочно вызывает Годфри, – протараторила примадонна, задыхаясь. – Мы встречаемся в кафе у залива.

– В кафе?

– Живо надевай шляпку! Как же поздно я вернулась! Записка от Годфри пришла больше часа назад.

Я спешно натянула шляпку, заломив ее набок, и туго подвязала ленты: с моря наверняка будет дуть сильный ветер. В мгновение ока мы с Ирен уже неслись по крутым ступенькам в «Ле кафе де Муэт». В наши дни Монако знаменито подобными заведениями, однако в те времена уважающая себя леди была в них редкой гостьей. Утешало одно: Ирен хотя бы осталась в женском обличье.

Стоял приятный погожий денек. Облака грациозно двигались по лазурному небу, как скользят по морю яхты, раскинув белые паруса. В отличие от Марселя, Монте-Карло не был торговым портом. Нет, здешний бирюзовый залив в окружении величественных белых утесов, усеянных зданиями с богатой лепниной, больше походил на порт царя Креза. Однако и тут моряки выводили в плавание свои живописные лодки, а от закусочных и рыбных лавок ближе к воде шел легкий соленый дух.

Годфри предстал перед нами в обличье Черного Отто. Как же быстро Ирен приучила его к своим нечестивым спектаклям! Рядом с ним за большим круглым столом, покрытым клетчатой бело-зеленой скатертью, сидел Джерри – тот самый, кого я окрестила Джерсовым.

Как ни странно, в тот вечер Джерсовый не показался мне таким страшным, как в поезде, – передо мной сидел ничем не примечательный мрачный старик. И как он умудрился до смерти меня напугать? Мы сели за стол; подлец поприветствовал нас вялым кивком – судя по всему, его познания в области этикета были весьма скудны. Перед моряком стояла высокая кружка, наполненная неведомой темноватой жидкостью. Едва ли в ней был эль – слишком уж далеко мы находились от Англии.

Примадонна без промедления перешла к делу:

– Ни следа?

Годфри молча покачал головой.

– Через парапет прямиком в пучину морскую, – проскрипел Джерсовый. – Рыбам на прокорм. Бедняга Сингх! Сам-то он в жизни ни рыбки, ни другого живого существа не едал. Религия запрещала, понимаете ли.

– Кто мог его убить? – спросила Ирен.

Джерсовый стрельнул глазами, но промолчал.

– Кто-то из Кварты? – настаивала подруга.

При этих словах лицо моряка налилось желчью, как и белки глаз. Он напрягся:

– Так вы были в поезде! Подслушивали, значит! Нет, наша Кварта тут ни при чем. Мы своих не трогаем.

– И как же люди попадают в эту вашу Кварту? Вы сами их выбираете? По положению в обществе? Случайно?

Моряк глотнул из кружки. Подошел официант и смерил нас неодобрительным взглядом: не так уж часто увидишь грубого морского волка в компании благовоспитанных леди. Нам с Ирен Годфри заказал минеральную воду. Как ни странно, ее тоже принесли в пивных кружках.

– Жребий, – сказал вдруг Джерсовый, хлебнув неведомого напитка. – Мы тянули жребий. Но в нашей Кварте собрались одни неудачники. Кроме, разве что, Монпансье. Жаль, быстро сыграл в ящик.

– Вы с Сингхом поступили благоразумно, когда помогли властям установить его личность. Если бы не вы, он умер бы в безвестности.

– Да бросьте, Сингху было все равно, – поморщился моряк. – В отличие от белых, индусы с покойниками не церемонятся. Он передал записку, вот и все. Я решил, что будет лучше, если это сделает тот, кто не говорит на христианском языке. Монпансье, между прочим, был славный малый – всегда относился к нам с уважением. Что до остальных… Кое-кто в порту не появляется уже много лет. Они-то не были моряками, как мы с Сингхом. Остался еще один – может, хоть этот объявится.

– Уверена, есть некое связующее звено – человек, который присматривает за всеми Квартами, – предположила Ирен.

– Бедный старина Сингх, – пробормотал Джерсовый, оставив без внимания замечание примадонны. – Крепкий был орешек. Такие на вес золота. Натерпелись мы с ним, ей-богу! А теперь какой-то трус прикончил его ради нескольких жалких су, которых у него и в помине не было. Денежки-то всегда при мне. Я в тот вечер с вашим мужем разговаривал, – Джерсовый кинул взгляд в мою сторону, – а не то показал бы мерзавцам, почем фунт лиха!

С этими словами моряк поднял с пола корзину и поставил ее на стол. Я оцепенела от ужаса.

– Чертова змеюка – вот и все, что было у старины Сингха. Носился с ней, как курица с яйцом. Гладил, прозвища придумывал тарабарские. Поил молоком из блюдечка. – Джерсовый приподнял крышку и заглянул внутрь. – Давненько она ничего не ела…

– Прошу вас! – взмолилась я.

Он устремил на меня затуманенный взор, пожал плечами и закрыл корзину.

– Поверьте, она совершенно безвредна, как и ее хозяин. Я всегда боялся, как бы с ним чего не случилось. Мало кто доверяет иностранцам, но Сингх за свою жизнь и мухи не обидел. Жаль, не дожил до…

Джерсовый оборвал себя на полуслове. Глаза его вдруг заметались по залу. Он отхлебнул из кружки, свободной рукой поглаживая корзину. Я с ужасом заметила то, что ускользнуло от моего внимания в поезде: на левой руке моряка не было среднего пальца.

– Не думаю, что смерть мистера Сингха случайна, – сказала Ирен. – Она наверняка связана с вашей Квартой. Как, впрочем, и гибель двух других моряков.

– Двух других? Каких же? – подозрительно нахмурился Джерсовый.

– Один из них утопился в Темзе в начале восьмидесятых, – ответил Годфри. – Стар, худощав, но очень силен. На левой руке отсутствует средний палец, а на груди наколота буква «О». Один наш друг изо всех сил пытался его спасти, но тщетно: моряк решил во что бы то ни стало расстаться с жизнью, словно его преследовала стая церберов.

– Граймс! – воскликнул злодей и весь съежился в своей джерсовой тельняшке. – Быть того не может! Снова морочите мне голову? Граймс давным-давно выпал за борт где-то в Адриатике и сгинул.

– Так и есть, – мрачно кивнула Ирен. – Он действительно свалился за борт пассажирского судна «Сумеречный», однако утонул он в Темзе. Мы видели его тело собственными глазами. – Подруга кивнула в мою сторону.

Моряк схватил корзину, словно утопающий, который цепляется за плавающий в море обломок, и впился в меня взглядом:

– Правда, миссис? Так все и было? Вы обещали не лгать даже ради мужа.

– Годфри не… я не… – Впрочем, мысль о наших супружеских узах настолько укоренилась в его сознании, что отрицать ее не имело смысла. – Обещаю говорить только правду. Подруга права: я действительно видела мертвеца – на левой руке отсутствовал средний палец, на груди была татуировка. На нем еще и вода не обсохла.

– Его убили? – спросил Джерсовый.

Ирен покачала головой:

– Судя по всему, старик решил утопиться, что само по себе подозрительно – ведь он моряк. Возможно, некто подмешал ему в пищу или питье наркотик. У бедняги помутился рассудок, и он решил, что за ним кто-то гонится.

– Граймс был стар, – с сомнением промолвил Джерсовый.

– В отличие от моряка, которого недавно вытащили из Сены, свидетельницами чему тоже стали эти две леди, – парировал Годфри.

Джерсовый вопросительно на него посмотрел.

– У него тоже отсутствовал средний палец, а на груди была наколота буква «S».

В отчаянии старик закрыл испещренное шрамами лицо руками:

– Значит, все кончено. Остался только я. Похоже, Пэдди ехал в Монте-Карло. Иначе вряд ли он оказался бы в Париже. Недавно, говорите? Ей-богу! – Моряк посмотрел на нас. Лицо его окаменело, и лишь глаза блестели, как у змеи. – Если это подстава, я этого не стерплю! Все эти годы наша Кварта скиталась по всем четырем ветрам и семи морям, доверяясь тому, кто выше и сильнее нас, – сказал он с горечью. – Но с аристократишками у нас разговор короткий. Клод Монпансье – исключение. Славный был малый, играл честно.

– Быть может, это его и погубило, – тихо промолвила Ирен. – По-моему, его смерть не похожа на самоубийство. Но прошло уже столько лет, что доказать это почти невозможно.

– Подумать только! Если уж на то пошло… это какое-то чудо, что я еще жив, мэм. Но за что убили бедолагу Сингха? Его и в наших-то кругах не считали за равного. Я собирался поделиться с ним своей частью добычи. Он и поздороваться-то не мог на языке белого человека. Жил, как живется, никому не желал зла. Ну и что с того, что у его богов рук как у осьминога щупальцев? Кому какое дело? Кому он наступил на горло, черт его дери?

Джерсовый изъяснялся на простом, грубоватом языке, но было видно, что он всем сердцем переживает гибель своего товарища. Мне захотелось утешить старого морского волка, сказать ему что-то о «поколениях скошенной травы» и «упокоении в лоне Авраамовом», но, откровенно говоря, я сомневалась, мог ли почивший мистер Сингх упокоиться в лоне тех, кому он поклонялся.

– Не могли бы вы рассказать нам эту историю с самого начала? – попросил Годфри.

Едва ли его добрый и мягкий голос сочетался с мрачным обликом Черного Отто. Однако моряка жутковатый вид моего друга ничуть не смущал – казалось, он даже находит в нем утешение.

Джерсовый мрачно кивнул:

– Хорошо. Я расскажу. Долгие годы наша тайна не дает мне уснуть по ночам. Этой истории позавидовал бы сам Синдбад-мореход! А мы, семнадцать посвященных, вынуждены были хранить молчание и держаться порознь. Скоро, наверное, и в моих легких будет плескаться вода, но кто же теперь отомстит за старого волка? Расскажу как на духу, пусть даже все мы за это поплатимся. И наплевать! Не стоит наш секрет тех, кого он свел в могилу. Как и души, что теплится в змее покойного Сингха.

Как ни странно, долгие годы мысли о нашей тайне подстегивали меня. Я верил, я ждал, я знал, что однажды мы с Сингхом вернемся сюда и заберем нашу долю, как сливу с рождественского пудинга. Сколько радости и боли доставляли мне эти мечты! Да будет вам известно, дорогие леди, что жажда приключений, а не наживы, заставила нас, моряков, пожертвовать средним пальцем. Мы нуждались в чем-то, что отличало бы нас от других. Отрезав друг другу палец, мы убедили себя в том, что, случись кому-то из нас протянуть ноги, долю получит ближайший родственник. Если, конечно, найдется тот, кто не станет от нас открещиваться.

– Так вот почему вы ограничились тем, что поставили Луизе татуировку, – промолвила Ирен.

– Ну не мог же я надругаться над ручками юной леди! Да и не было на то необходимости. Мы и отцу ее сделали поблажку. Если уж на то пошло, этот обряд касался только моряков. Наколоть татуировку – дело нехитрое. Достаточно бутылки бренди. Отрубать пальцы – вот где сущий ад! Помню, набрался я крепко, прежде чем лег под нож. Граймс – надо отдать ему должное – справился превосходно. Задача нелегкая для обоих участников обряда, уж поверьте. Мужество не помешает ни тому ни другому. Хотя по пальцу я с тех пор не скучал. Люди не замечают моего увечья.

– Откровенно говоря, в поезде я тоже не обратила на это внимания.

Моряк снисходительно мне улыбнулся:

– Вас, дамочка, куда больше занимала ползучая веревка. Эх! Я буду скучать по старине Сингху. Странно: мы ведь с ним никогда не говорили на одном языке. Но понимали друг друга без слов.

– Как я уже говорила, – вмешалась Ирен, – среди вас наверняка есть кто-то, кому вы отчитывались. Он, в свою очередь, устраивал ваши собрания.

– Понял. Да-да, ваша правда. Но это долгая история. И расскажу я вам ее так, как всегда хотел: с полной кружкой, открытыми глазами и где-нибудь поближе к морю.

Годфри понял намек и тотчас велел официанту принести минеральной воды для нас с Ирен и неведомого пойла для моряка. Джерсовый втянул голову в плечи, окинул каждого из нас взглядом и начал свой рассказ:

– Поначалу ничто не предвещало беды. Пассажиры уж точно были всем довольны. Нам-то, морякам, приходилось туго, едва успевали справляться с работой. Синее море покрылось мелкой рябью, весело поблескивающей в лучах солнца. Случилось это лет двадцать назад – в то самое время, когда малышка Луиза только родилась, а змеи еще и в помине не было.

Мы отчалили от берега Монте-Карло и направились на Крит. Леди беззаботно покручивали зонтиками, мы, матросы, босиком лазали по снастям, а капитан с важным видом расхаживал по палубе. За два дня мы, не зная горя, обогнули итальянский «сапог» и поплыли на восток, в сторону Эгейского моря. На третий день случилась беда.

Ни с того ни с сего налетел сильный ветер. Начался шторм. Капитан сию же минуту свистал всех наверх и велел нам спустить паруса. В надежде спасти судно, мы сделали все, что было в наших силах, но тщетно: волна размером с Биг-Бен накрыла нас с головой. Бах! Мощный удар пришелся в самую середину корабля, и мы тотчас пошли ко дну. Те, кому хватило сил, спаслись вплавь. Но плавать умели не все. Кое-кто успел уцепиться за обломок и был вынесен на берег течением, а остальные… в общем, вокруг нас плавала целая куча зонтиков и пара-тройка соломенных шляп.

Те, кому так или иначе удалось доплыть, кое-как выбрались на сушу. От Сингха меня отделяло ярдов тридцать. Монпансье барахтался в воде, и мы вытащили его на берег. Сперва мы никак не могли понять, куда же мы попали. По нашим подсчетам, ветер вынес корабль к одному из греческих островов или даже к самому Криту. Небо по-прежнему было темно-серым, а вокруг нас бушевали песчаные вихри, словно хотели содрать с нас кожу.

Мне, Сингху и одному молодому французу чертовски повезло. Мы укрылись в пещере, развели костер, привели себя в порядок и отдохнули. К полудню нам удалось отыскать несколько членов экипажа и пассажиров. Ни одна женщина не выжила; мы не нашли ни капитана, ни его помощника. Нам пришлось держаться друг друга, пока какой-нибудь корабль не замаячит на горизонте и не спасет тех, кто остался в живых. В тот момент мы уже и не пытались понять, куда нас забросила буря, – все равно на многие мили вокруг не было ни души.

Так и не найдя пресной воды, мы привели остальных в пещеру, в которой укрылись той ночью. Кажется, там собралось человек двадцать, но мы так и не узнали имен друг друга. Вооружившись самодельными факелами, мы принялись осматривать окрестности пещеры. Тогда-то мы и наткнулись на мелкое озеро. Пить пришлось лежа на животе, окунувшись в воду по самые брови – и вода, надо сказать, была довольно мерзкой, но все же не настолько соленой, как в Средиземном море.

Так мы и хлебали солоноватую водицу, лежа на сырой земле. Кто-то осветил озеро факелом – мы тотчас заметили, что рябь на воде отливает золотом, словно на дне лежит подводный город. Монпансье пустился вброд – с тех пор, как мы помогли ему выбраться на сушу, бедняга был не в себе, – и ударился коленями о грубые камни наподобие кирпичей, из каких строят церкви. Другие последовали его примеру и принялись вытаскивать из воды эти странные камни, заросшие ракушками, будто древние крабы. Не поверите – то были слитки. Настоящие золотые слитки, зарытые в песок под камнями. И ожерелья, как у язычников, толстые и тяжелые. И предметы посуды – покрытые бурым налетом, побитые, будто обломки скал, но из чистого золота!

Граймс и француз – я так и не узнал его имени – разделись и, задержав дыхание, нырнули на самую глубину. Вскоре они вернулись и велели принести трос. Трос! Мы застряли незнамо где, из дров только обломки корабля, из еды и питья только трава да гадкая водица, а им, видите ли, трос подавай! Но на следующий день мы нашли на берегу обрывок корабельных снастей, и парни нырнули снова. Мы потянули за веревку, и со дна озера в свете факелов поднялась она – огромная, вся в наростах ракушек, но чистого золота статуя человека с головой быка. Наверное, одному Сингху известно, что это было за рогатое чудище. Мы тотчас столпились вокруг статуи, обтесали ее камнями, и слой ракушек отпал, словно старые доспехи. Как же она сверкала! Пусть мы и не большого ума, но сразу поняли, что за улов нам достался. А ведь на дне наверняка скрывалась еще целая куча диковинок…

– Сокровища! – только и сумела выдохнуть я. – Древние сокровища!

– Археологические, – осторожно поправила Ирен. – Конечно же, вы никому не могли поведать о вашей находке, иначе весь мир захотел бы ее заполучить.

– Как оказалось, и впрямь не могли. Снаружи угрожающе завывал ветер, а в пещере вскипала и бурлила вода. Наверное, бог, статую которого мы подняли со дна озера, разозлился на нас за то, что мы потревожили его покой. А может, всему виною близость моря. Той ночью всем нам – и аристократу, и бедняку – снились несметные богатства. Пока мы мирно спали, вода поднялась, снесла приютившие нас камни и затопила пещеру.

Почти всем удалось спастись. Мы лежали на холодном песке, не веря своему счастью, и вдруг прямо за нашими спинами наполовину залитая водой пещера затрещала и обрушилась в море. Бурное течение тотчас подхватило камни, песок, а с ними и наше золото. Утром мы нашли кое-какие остатки: обломок слитка да кубок. Но золотой человек-бык бесследно исчез.

Мы опустились на песок и поклялись друг другу, что никому не расскажем о том, что приключилось с нами в пещере, но однажды вернемся и отыщем потерянные сокровища. Я предложил наколоть татуировки – рядом оказался Сингх, а нам все равно нужно было чем-то заняться до того, как нас спасут. Какое-то время он не расставался с иголкой и чернилами. Это помогло нам отвлечься.

Один француз поднялся на выступ и зарисовал очертания побережья. Затем мы подсчитали выживших. Нас осталось семнадцать. Мы разделились на Кварты по четыре человека и поклялись, что каждая будет поддерживать связь с остальными. Сингха не посчитали из-за его религии, хотя, как я уже сказал, лично мне не жалко было отдать ему часть своей доли. Так что бедняге индусу достались одни татуировки. Может, по мнению спасшихся, он и не заслужил того, чтобы делиться с ним сокровищами, но уж точно был куда достойнее остальных. С тех пор каждый член Кварты носит на груди татуировку, означающую одну из сторон света и, соответственно, одну четвертую побережья, где покоятся наши богатства.

После смерти Монпансье я разрешил Сингху наколоть себе такую же, как у меня, татуировку. Теперь он тоже был в доле. Но Клод часто рассказывал о своей маленькой дочке, поэтому я поклялся, что со временем Луиза получит долю отца, ведь по условиям сделки, если кто-то из нас умрет преждевременно, на его место придет ближайший родственник.

– Но ведь не один Монпансье скоропостижно скончался, – заметил Годфри.

Джерсовый кивнул и сжал кружку оставшимися четырьмя пальцами.

– Как же вам удалось спастись? – отважилась спросить я.

– Нас подобрал греческий грузовой корабль, везший в Марсель маслины. Матросы увидели сигнальный огонь за полторы мили от берега и вытащили нас с острова, как рыбок из пруда.

– Но кто-то же должен был руководить всеми остальными, – настойчиво повторила Ирен, словно и не слушала захватывающую историю Джерсового.

– Был один господин.

– Кто именно?

– Не знаю. В том-то и суть татуировок – имена не имеют значения. Две Кварты состояли из моряков вроде меня и Сингха, а две остальные – из восьми выживших пассажиров. Один из них и вызвался быть нашим главарем.

– Как вы поддерживали связь друг с другом?

– Через Монте-Карло. Через это самое кафе.

– Почти двадцать лет? – недоверчиво спросил Годфри. – За это время кафе могло закрыться.

– Как видите, этого не случилось, – самодовольно промолвил старый моряк. – Возможно, благодаря главарю. Был у нас уговор…

– Вот как! – В глазах Ирен заблестел интерес. – И в чем же он заключался?

– Мы условились писать сюда раз в год и скреплять конверт особой печатью – символом принадлежности к Кварте. Когда придет пора забирать сокровища, каждый из нас получит письмо, скрепленное такой же печатью, приедет в Монте-Карло и отправится за своей долей.

– Но неужели вы не боялись, что остальные завладеют сокровищами раньше вас? – спросил Годфри.

– Как это, сэр?

– Поднимут со дна моря и заберут то, что причитается вам.

Моряк пожал плечами:

– Ну, этого предвидеть я не мог. Вообще, чтобы поднять столько золота, потребуется экипаж целого судна, так что проболтаешься – сам ничего не получишь. Не исключено, что какой-то подлец задумал перебить членов Кварт, не желая с ними делиться.

– А где же вы раздобыли особую печать? – поинтересовалась примадонна.

Джерсовый сощурил глаза до щелочек:

– Двадцать лет назад мы встретились в этом кафе. Разделили меж собой сургуч, словно золотые слитки, и каждая Кварта получила свою порцию размером с ваш кулак. Или скорее мой.

– Сургуч принес главарь?

– Ага, мэм.

– Но ведь вы скрепляли им письма для дяди Луизы…

– Только для того, чтобы придать им должную важность. К тому же письма имели прямое отношение к деятельности Кварты. Выглядели по-королевски, официально, хотя писал Граймс – царствие ему небесное – довольно безграмотно и только печатными буквами. Мы пересказывали Пэдди содержание будущего письма, а он переводил его на французский язык. Его мать родом из Кале.

– Очевидно, сургуча у вас было в избытке. Вы помните, как выглядит главарь?

– Помню, еще как помню! Вот только я его уже лет двадцать не видел и сам с тех пор сильно изменился. А он, стало быть, молодой, скромный, с хорошими манерами, среднего роста. Темные волосы, глаза как мутная вода. Тогда носил пышные бакенбарды, хотя не исключено, что он давно их сбрил.

– Но татуировка осталась.

– Осталась, мэм, истинная правда.

Ирен вздохнула:

– Он француз?

– Вроде как да.

Годфри подался вперед. Облик Черного Отто придавал ему суровый, почти угрожающий вид.

– Сколько среди выживших было французов?

– Почти все, сэр. Кроме Сингха, Пэдди, Граймса и меня.

Ирен снова глубоко вздохнула и откинулась на спинку деревянного стула. Джерсовый покачал головой:

– Ума не приложу, как мне жить без Сингха. Привык я к чертяге, ей-богу! А со змеей что делать прикажете? Может, отпустить…

Я нервно заерзала ногами под столом.

– Или утопить, – размышлял моряк.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шорохом рептилии, доносившимся из корзины.

– Но, сэр, – вмешалась я, сама не веря, что всерьез переживаю за судьбу ползучей твари. – Разве можно быть таким жестоким? Ваш покойный друг дорожил своим питомцем.

– С птицей я бы, может, и смирился. Что ж плохого в попугае с яркими перьями? Нет-нет да и вымолвит словечко-другое.

– Змея, попугай… разве это имеет значение? На земле Божьей места хватит всем – и большим, и малым. Осмелюсь предположить, что и скользким тоже.

– Да она и не скользкая вовсе. Сухая, как ваша рука. Взгляните сами. Может, оставите змеюку себе?

– Кто – я?! – Я тревожно посмотрела на Ирен и перевела взгляд на Годфри. Нортоны сидели как ни в чем не бывало с непроницаемым выражением на лицах. – Конечно же нет! Об этом не может быть и речи.

– Кажется, в поезде вы ей понравились. Прежде она никогда от нас не сбегала. Не бойтесь, она не кусается. – Джерсовый приоткрыл крышку и пододвинул корзину ко мне.

Я чуть не завопила от ужаса и с трудом подавила желание броситься наутек. Свет масляной лампы, стоящей на нашем столе, упал на маленькую плоскую голову, выскользнувшую из корзины. На меня уставились черные глазки-бусинки, и я с удивлением отметила, что в них отражается тревога. Наверное, так же себя чувствовал Гулливер в стране великанов. Неужели змея понимает, что наш зловещий разговор касается ее судьбы? Подобная мысль казалась мне смехотворной. Однако я была почти уверена в том, что, пусть и примитивно, рептилия тосковала по почившему хозяину.

– Чем же она питается? – поинтересовалась я.

– Время от времени Сингх угощал ее сверчками и прочими деликатесами.

– Годфри? Ирен? Что скажете? – Я бросила на друзей вопросительный взгляд.

Они молчали.

– Раз уж вы вознамерились ее убить, думаю, я… то есть мы… увезем ее в отель и выпустим в саду. Вы уверены, что змея безвредна?

– Даю слово, – осклабился Джерсовый. – Сингх иногда наматывал ее на голову вместо тюрбана.

– От подобных вольностей я, пожалуй, воздержусь, – предупредила я, когда моряк захлопнул корзину и придвинул ее еще ближе ко мне.

– Ну что ж, Нелл, – промолвила примадонна, поднимаясь, – кажется, из этого вечера ты извлекла куда больше, чем мы. Как ты ее назовешь?

– Назову? Вот еще! Это же змея! – С этими словами я сердито посмотрела на Годфри: тот хитро ухмылялся сквозь накладную варварскую бороду.

Как жаль, что скандальная куртизанка Сара Бернар уже заняла имя Отто для своего ползучего питомца! Иначе я обязательно назвала бы змею Сингха в честь нынешнего облика Годфри. Я даже расстроилась, но тотчас приободрилась: мне вспомнился еще один весьма подходящий претендент.

– Хотя… пожалуй, назову-ка я ее Оскаром, – объявила я. – В честь одного поэта, нашего старого знакомого.