Глава семнадцатая
Не забыты старые друзья
Чопорно взяв под руку герцогиню де Ришелье, принц Альбер шел через бальный зал к тому месту, где стояла я. Увы, избежать столкновения было невозможно.
Хватало одного взгляда, чтобы понять, что представлял собой этот человек. На черной ткани его парадной морской формы блестели две бриллиантовых звезды. Воротник и манжеты были расшиты золотой тесьмой, на поясе красовался церемониальный меч, рукоятка которого сияла чистым золотом, а с правого эполета до левого бедра тянулась орденская лента.
Мысленно я сравнивала себя с Золушкой из третьесортной оперной постановки, которую привели на бал и бросили на произвол судьбы, как неугодную тыкву. По просьбе герцогини Ирен пела для гостей в более узком кругу, в то время как Годфри мотался по городу в поисках новых улик. Мне же велели оставаться в обществе великосветских матрон и «по возможности выяснить как можно больше» об окружающих, и особенно о Луизе. Мы непременно должны были убедиться, что с ней все в порядке, и раскрыть окутавшие ее тайны – потому-то я и вышла сегодня в свет.
Ко мне подошла «полукняжеская» чета. Широкое платье ее светлости, сшитое из светло-вишневой тафты, добавляло блеска внушительному облику принца. Казалось, все происходящее претит этому полному господину с густыми ресницами, прямым носом и ухоженной бородой. Подобное впечатление нередко производил принц Уэльский. Даже не верилось, что этот ходячий монумент собирается жениться на бойкой вдовушке, стоявшей рядом с ним. Но ведь бесстрастный принц Уэльский тоже когда-то обручился с грозной красавицей Александрой.
– Мадемуазель Хаксли! Вы выглядите потрясающе! – Герцогиня обратилась ко мне по-французски. – Принцу Альберу очень понравилось пение Ирен. Я и не подозревала, что среди нас есть дива, обладающая столь восхитительным голосом! К сожалению, общественный долг заставил нас уйти раньше, чем хотелось бы. Я просто обожаю оперу! В один прекрасный день мы обязательно построим здесь роскошный оперный театр, достойный вашей сестры.
Несмотря на угрозу разоблачения, герцогиня, казалось, и не собиралась отказываться от желанного титула.
– Альбер! – обратилась она к своему спутнику. – Мисс Хаксли – англичанка.
В тусклых карих глазах принца тотчас заблестел интерес.
– Вот как! В последнее время в Монте-Карло приезжает столько американок, что, боюсь, мы потеряли немало английских подруг. Безусловно, американки поражают своим великолепием, но они совершенно непредсказуемы. Разъезжают верхом на лошадях, и к тому же их похождениями пестрят все газеты! На мой взгляд, о женщине стоит писать в трех случаях: когда она появляется на свет, выходит замуж и умирает.
– Полностью согласна, ваше высочество.
– Славно! Осмотрительность для женщины – то же, что честность для мужчины. Величайшая добродетель!
С этими словами принц удалился. Задержавшись на минутку, герцогиня прошептала:
– Не обращайте внимания на старомодные высказывания Альбера: его отец до безумия консервативен. У меня для вас важная новость: сегодня вечером у нас в гостях будут Луиза и ее американец. Ирен чрезвычайно этому обрадовалась. Кстати, Луизин жених – один из тех гадких газетчиков, что то и дело пишут о женщинах. Будем надеяться, что расследование Ирен отвлечет внимание журналистов от моего прошлого и обеспечит принцу душевное равновесие.
И тотчас упорхнула – в толпе гостей мелькнули светло-вишневые оборки ее платья, золотистые волосы и голубые глаза. Мне стало ее немного жаль. Добрая фея одарила Алису Гейне богатством, красотой и титулом, в то время как менее благосклонный покровитель отнял у нее молодого мужа, а затем и двух возлюбленных. Теперь же над настоящим ее нависла мрачная тень прошлого, грозясь забрать принца и княжеский титул.
Вокруг меня толпились дамы в пышных платьях, столь же нарядных и праздничных, сколь сам бальный зал, оформленный в стиле рококо. Повсюду ослепительно блестели бриллианты, рубины, сапфиры, взрываясь фейерверком драгоценных искорок. Позолоченные колонны, красное дерево и лепнина вздымались к высоким потолкам, с которых свисали вычурные сияющие люстры.
– Вот ты где. – Годфри, облаченный в вечерний наряд, принес мне чашку ледяного пунша – последнюю надежду на спасение от страшной жары, царившей в переполненном зале. – Мы здесь по прихоти герцогини. Ирен никак не удается сосредоточиться на выступлении, но публика все равно в восторге, – заметил он с простительной гордостью. – Никто и не подозревал, что безвестная мадам Нортон отважится на исполнение «Fŕere Jacques».
– Приятно слышать. Но не опасно ли ей сейчас петь?
– Поверь, пение куда безобиднее многих ее увлечений. – Адвокат взглянул на блестящую хрустальную люстру. – И уж точно безопаснее змей и раскачивания на лампе в купе мчащегося поезда.
– Не я предложила ехать на юг и уж тем более близко знакомиться с моряками и аристократами.
– Странно, не правда ли, как разрозненные кусочки головоломки сталкивают людей низкого и благородного происхождения. – Годфри задумчиво уставился вдаль. – И вновь их пути пересеклись, ведь здесь Луиза Монпансье. Выглядит она куда счастливее, чем во время нашей последней встречи. Слава богу, с ней все хорошо!
– Нельзя позволить ей раствориться в толпе, иначе Ирен обвинит нас в некомпетентности!
– Безусловно.
Мы подошли к беглянке. Луиза изменилась до неузнаваемости – некогда подавленная, удрученная, сейчас она вся светилась от радости и показалась мне весьма привлекательной. Возможно, причиной тому был молодой человек, стоявший рядом с ней. Мне он сразу понравился. В его загорелом лице и живом, открытом взгляде светилась честность. Кто-то счел бы его наивным; мне же он казался бодрым и энергичным.
При виде Годфри Луиза побледнела. Нортон приветствовал ее низким поклоном:
– Мадемуазель Монпансье. А вы, должно быть, мистер Калеб Уинтер, что родом из Бостона?
– Послушайте, – резко ответил американец. – Если вы работаете на дядю Луизы и хотите заставить ее вернуться в Париж, вам придется иметь дело со мной!
– Ничего подобного, мой дорогой сэр, – учтиво ответил Годфри.
Луиза робко взяла своего защитника за шерстяной рукав:
– Этот господин спас меня от… тех, кто сделал мне татуировку. Прошу тебя, милый, не обижай его.
– Ваш жених не первый, кто превратно истолковал мой поступок, – улыбнулся Годфри. – У вас, мадемуазель, гораздо больше защитников, чем кажется. Как жаль, что вы мертвы.
– Мертва? – Луиза резко побледнела. – Значит, вам все известно?
– Позвольте пригласить вас подышать свежим воздухом на террасе, – предложил Годфри.
Я придвинулась к Луизе. В последнее время бедняжка познала и горе, и радость – и теперь ей вновь пришлось испытать потрясение.
– Мадемуазель Хаксли! Вы изменились.
Казалось, мой новый образ поверг ее в еще больший шок.
– Да будет вам. Я лишь сменила наряд. Пойдемте на террасу. Там мы сможем поговорить с глазу на глаз.
Ночь выдалась довольно прохладной, но в зале стояла невыносимая жара, и поэтому мы были рады немного освежиться. Мириады мерцающих звезд усыпали чернильно-черные небеса. Кустарники источали нежный аромат цветов. В саду, не мешая нашей скромной компании, неспешно прогуливались пары.
Мы с Луизой опустились на скамейку; платья наши раскинулись, словно паруса, не давая джентльменам присесть рядом. Впрочем, они и не собирались этого делать: жених Луизы встал позади нее, будто телохранитель, а Годфри беспокойно расхаживал перед нами взад-вперед.
– Мы очень рады видеть вас живой и здоровой, мадемуазель, – промолвил наконец Годфри. – Но полиция Парижа, ваш дядя и соседи полагают, что вы утонули в пруду за вашим домом.
– Мне пришлось сбежать, – призналась Луиза, нервно ломая пальцы. – Как же я была счастлива, когда Калеб поклялся, что не бросит меня в беде! Это он убедил меня, что мы должны сбежать и пожениться. В этом нам поможет его американская знакомая, герцогиня де Ришелье. А дядя…
– Видели мы вашего дядю, – перебила я. – Причина вашего побега нам понятна. Но вы хоть подумали о том, что в вашей, с позволения сказать, смерти, обвинят тетю Онорию?
– Тетю Онорию! Нет!.. Значит, ее…
– Доказательств нет, – промолвил Годфри. – Пока что ей ничего не угрожает. Но вы должны вернуться и рассказать полиции правду.
– Да-да. Но сначала нам с Калебом предстоит выяснить, что же на самом деле случилось с моим отцом в Монте-Карло. Я… я больше не верю рассказам дяди. Я не верю, что отец – трус, потерявший все, что имел, и слабовольно расставшийся с жизнью.
– С Луизой обошлись несправедливо, мистер Нортон, – напористо вступил молодой американец. – Не понимаю почему. Она утверждает, что ее семья осталась без гроша. Для меня это роли не играет, но, может, кто-то положил глаз на наследство Луизы, решив, что оно у нее есть. Как бы там ни было, Луиза имеет право знать, что произошло с ее отцом, и я ей в этом помогу. Я работаю корреспондентом в «Бостон Клэрион». Мне ли не знать, как докопаться до истины?
– Истина не кость, в землю не зароешь, – раздался голос за нашими спинами. – Хорошего чутья тут, увы, недостаточно.
Мы развернулись: позади нас стояла Ирен. Оказывается, все это время подруга с интересом следила за ходом нашей беседы. Луизе еще не доводилось видеть примадонну во всей красе, а американец и вовсе с ней не встречался. Оба смотрели на нее во все глаза. На ней было вечернее платье из переливчатого шелка, украшенное по вырезу и краям оборок черными перьями. Смотрелась она, как сказали бы французы, «formidable». В лунном свете, перемежавшемся с сиянием свечей в бальном зале, Ирен походила на героиню байроновской оды – прекрасную и немного зловещую.
– Ты поступила очень глупо, – упрекнула она Луизу и повернулась к журналисту: – А вы – еще глупее, раз решились ей помогать. Вы подвергаете ее серьезнейшей опасности.
– Я не боюсь опасностей, – парировал американец.
– Значит, вы слишком молоды, чтобы с ними справиться. – С этими словами Ирен вновь повернулась к Луизе: – Как ты познакомилась с герцогиней?
– Не я. Калеб, – ответила Луиза. – Герцогиня обожает американцев. Он предложил взять у нее интервью для газеты. Мы надеялись, что она знакома с теми, кто помнит смерть моего отца. Герцогиня была очень добра к нам.
Ирен нетерпеливо взмахнула рукой, облаченной в перчатку из черного бархата. Браслет ее, украшенный аметистами и цирконами, вспыхнул ледяным пламенем.
– Отзывчивость столь же обманчива, сколь истина. Что ты узнала о смерти отца?
Луиза и Калеб переглянулись.
– Пока ничего, мадам, – вежливо сказала девушка. – Мы только-только приехали, а умер он очень давно, и происшествие постарались сразу замять.
Ирен повернулась к Годфри, прислонившемуся к каменной балюстраде, словно театрал во время антракта:
– А что выяснил ты?
– В семьдесят третьем году, когда все мы еще были детьми, Клод Монпансье стал одним из первых игроков казино, которых постигла столь трагическая участь. Многие окружающие казино здания построили позже, но невезение воцарилось в этом месте уже тогда – как обычно и бывает в игорных заведениях. В Монте-Карло самоубийство было тщательно замалчиваемым скандалом, притаившимся за ослепительным блеском колеса фортуны. В подобных случаях факты – как, собственно, и тела – нередко скрывали от широкой публики. Выяснилось, что Клод Монпансье был найден повешенным на люстре в час ночи. Это случилось в неиспользуемом зале отеля, где он остановился. Его карманы были пусты, отсюда и возникло предположение, что он расстался с жизнью из-за крупного проигрыша.
– Только поэтому? – возмущенно спросила Ирен. – Разве пустые карманы служат доказательством самоубийства?
– Но ведь он повесился.
– Повесился! – с негодованием воскликнула примадонна, словно оскорбленная пава. – Да кто угодно может убить человека и потом надеть на него петлю! Хоть кто-нибудь видел, как Клод проиграл? Хоть кто-нибудь может с уверенностью утверждать, что он наложил на себя руки?
– Но, Ирен, в то время работники казино не отвечали за жертв колеса фортуны. Никто и представить себе не мог, что самоубийство станет столь же неотъемлемой частью Монте-Карло, сколь пальмы и море. У меня есть имя врача, который осматривал тело Клода, но, быть может, его уже и нет в живых.
Примадонна повернулась к американцу:
– Годфри – всего лишь адвокат, однако ему удалось выяснить куда больше, чем бесстрашному корреспонденту, и за гораздо меньшее время. И кто же, скажите на милость, должен установить истину по прошествии стольких лет?
– Мы вместе с вами побеседуем с врачом, – парировал молодой человек, не растерявшись.
Безмолвно, но весьма красноречиво Ирен закатила глаза, но деваться было некуда: наша славная компания неизбежно пополнилась двумя дилетантами.
Мы условились встретиться утром и разыскать пожилого доктора. На обратном пути нам с Нортонами пришлось буквально протискиваться через толпу почитателей примадонны – каждый норовил ос́ыпать ее комплиментами. Добравшись наконец до выхода, мы вышли на улицу, накинули плащи и принялись ждать экипаж.
– До чего скверный вечер, – промолвила я.
– Правда? – улыбнулась Ирен. – А я-то думала, все получилось. Особенно Шуберт.
– Я имела в виду наше расследование, а не твое выступление.
– В ходе «нашего» расследования удалось разыскать Луизу и ее жениха.
– И теперь они наша обуза!
– Уж лучше так, чем позволить им взять инициативу в свои руки и наломать дров, – изрек Годфри, кивком указывая на подъехавший экипаж.
– Но разумно ли… – начала было я.
– Может, и не разумно, но необходимо, – мягко ответил Годфри, помогая нам подняться в карету. – Правда, кое-что я все-таки утаил от Луизы и ее воздыхателя. В официальном свидетельстве о смерти ее отца упомянута татуировка.
