Конец

Часть третья

Старинные часы в коридоре пробили час. Господи, неужели и в самом деле так поздно? Но часам придется поверить – они не отставали ни на минуту с того дня, как отец принес их из аукционного дома. Он так и не признался маме, во сколько они обошлись, однако сам этот факт выдавал, что немало. Как и то, что с тех пор отец забыл про аукционы.

Покончив наконец с макияжем, я откинулась на спинку удобного мягкого стула. В комнате было непривычно жарко, и я забрала волосы, чтобы хоть немного остудить взмокшую шею. Несмотря на осень, солнце палило от души. Хорошо, что дождя нет, иначе духота стала бы невыносимой.

Старые деревянные створки протестующе заскрипели, когда я распахнула окно, чтобы впустить в спальню свежий воздух. Некоторые из автомобилей, припаркованных на подъездной дорожке, уже двинулись в сторону церкви. За шумом двигателей слышался стрекот соседской газонокосилки, легкий ветер доносил сочный травяной запах. Он перебивал аромат цветов, стоящих на антикварном комоде.

Я погладила лепестки белых фрезий, для которых выбрала самую красивую вазу. Наклонила голову, вдыхая их сладкий запах, и рыжие пряди рассыпались, укрывая миниатюрные хрупкие бутоны. Букет он прислал мне вчера. Неожиданный и красивый жест, совершенно в его духе. А послание на маленькой карточке делало этот подарок и вовсе особенным. Я выудила из зеленых стеблей картонный прямоугольник и перечитала записку еще раз. Улыбнувшись, провела пальцами по его имени.

А затем, вздохнув, вернулась к своим занятиям.

Глава 14

Я тянула до последнего. Так откладывают визит в стоматологию, зная, что будет больно, несмотря на заверения врача. Но рано или поздно все заканчивается – так и у меня закончились оправдания. Настало время забрать вещи из квартиры Ричарда.

Моник целиком и полностью одобрила это решение, выдала большую картонную коробку и позволила опоздать с обеденного перерыва.

– Пора захлопнуть дверь в эту главу твоей жизни, – торжественно заявила она, мило запутавшись в метафорах.

– Я пытаюсь. Но Ричард всякий раз просовывает в щель ногу.

– Тогда пни его посильнее, – посоветовала Моник, смягчая резкость слов улыбкой. – И скорей захлопывай.

Дорогу к дому бывшего жениха я знала так хорошо, что вела машину практически на автопилоте. Наверное, здесь я в последний раз. Хотя кто знает… Припарковавшись на свободном месте Ричарда, взяла коробку с заднего сиденья. Пальцы сами набрали знакомый код на электронном замке. В доме было тихо; здесь жила в основном молодежь, все соседи сейчас на работе. И хорошо, потому что мне не хотелось случайно с кем-то столкнуться. Гулко стуча каблуками, я поднялась на третий этаж и сунула ключ в замочную скважину, напомнив себе перед уходом снять его со связки и оставить в почтовом ящике.

В квартире ощутимо воняло затхлостью; похоже, в ней давно не проветривали и не убирали. На кухонном столе обнаружилась гора грязных тарелок, хотя в углу стояла вполне приличная посудомойка. Из ведра вываливались пластиковые контейнеры из-под еды на вынос. Кажется, Ричард вернулся ко всем прелестям холостяцкой жизни. Ну и пусть. Не моя проблема. Перехватив удобнее коробку, я решительно отвернула нос от мусорных куч и направилась в спальню. Но успела сделать лишь пару шагов, как до меня донесся шорох. Застыв, как испуганная лань, я медленно, чуть дыша, повернула голову, словно резкое движение могло выдать мое присутствие. Шорох послышался снова – и явно шел из спальни. Там кто-то есть. И непонятно, что он здесь делает в отсутствие хозяина. Я запоздало вспомнила развешанные повсюду листовки, в которых полиция предупреждала об участившихся случаях квартирных краж.

Сердце застучало, а во рту пересохло от ужаса. Дверь спальни вот-вот откроется, и кто бы там ни был, он меня заметит. Внутри что-то проскрежетало по деревянному полу. Уже выходят?! Может, успею добраться до телефона и вызвать полицию? Хотя нет – тогда точно услышат… В голове билась одна мысль – «Беги», но подгибающиеся от страха ноги будто приклеились к паркету. Я не успею добраться до выхода, меня перехватят на полдороге. Надо красться тихо-тихо и молиться, чтобы входная дверь не скрипнула.

Осторожно попятившись, я задела плечом плакат на стене. Деревянная рамка сорвалась с гвоздя и рухнула на пол с грохотом бьющегося стекла.

Я смачно выругалась, а из спальни послышался крик:

– Кто здесь?!

Душа ушла в пятки. Дверь распахнулась, и из-за нее вывалился Ричард, размахивая теннисной ракеткой.

– Черт возьми, Эмма! Я думал, ко мне кто-то вломился!

– Можно и так сказать, – пробормотала я. Голос все еще дрожал, хотя опасность вроде бы миновала. – А это тебе зачем? Хотел сыграть с вором партию в теннис?

Ричард, посмотрев на бесполезное оружие, покачал головой и выронил ракетку. Та со стуком упала на узорный ковер, рядом с курткой и каким-то пакетом.

– Ты что здесь делаешь? – надменно поинтересовалась я, пытаясь опередить аналогичный (и вполне закономерный) вопрос с его стороны. И только сейчас обратила внимание на вполне очевидные вещи. На Ричарде была лишь старая выцветшая футболка и боксеры, а в спальне за его спиной царила непроглядная темнота; плотно задернутые шторы не пропускали ни лучика весеннего солнца.

Щелкнув выключателем в прихожей, я шагнула к Ричарду, отмечая нездоровую бледность и испарину на его лбу. Он прищурился – похоже, свет больно резанул по глазам, – и я поспешно приглушила яркость.

– Опять мигрень? – Он кивнул, опираясь о дверной косяк. – Тебе нельзя вставать, – спохватилась я.

– Я и не вставал, пока кое-кто меня не поднял. – Его взгляд упал на картонную коробку, которую я поставила на пол. – Похоже, тебе мое имущество не нужно, ты за своим пришла. – Он говорил, словно пересиливая боль. Может, из-за мигрени, а может, из-за чего другого.

– Я, наверное, пойду. Заскочу как-нибудь попозже, когда тебя не будет, чтобы не мешать. – Я наклонилась за коробкой, и вдруг меня осенило: – А где твоя машина? На парковке ее нет.

– Возле школы оставил. – Ричард пошатывался; видимо, ему нелегко было стоять прямо и разговаривать. – До дома меня подбросил один парень с работы. Сказал: я жутко выгляжу и за руль мне лучше не садиться.

Ричард страдал мигренями с детства. Обычно, если он вовремя, при первых же симптомах, принимал лекарства, все проходило довольно быстро. Однако изредка из-за стресса или усталости тяжелые приступы укладывали его в постель на пару дней. Как сегодня. Впрочем, учитывая последние события, этого следовало ожидать.

– Иди ложись, – велела я. – Вернусь в другой раз.

Он с явным облегчением поплелся в спальню.

– Можешь и сегодня все сделать, – горько бросил он через плечо, кое-как усаживаясь на двуспальную кровать, словно малейшее движение усиливало и без того острую боль.

– Что, совсем паршиво? – спросила я, невольно последовав за ним в темную спальню. Ричард сидел, скрючившись и обхватив пульсирующую голову руками, и я вдруг поняла, что не могу уйти просто так. – Ты лекарства пил?

Он покачал головой и тут же поморщился, явно жалея о необдуманном поступке.

– Нет. Думал, полежу тут в темноте, может, отосплюсь…

Раздраженно выдохнув, я заговорила недовольным тоном, точь-в-точь как сварливая жена:

– Ричард, ну что за бред? Ты же знаешь, без таблеток ничего не пройдет. – Развернувшись, я зацокала каблуками в сторону ванной. – Сейчас принесу.

В ванной все было по-прежнему. На полочке в привычном порядке стояли мой шампунь, кондиционер для волос, крем и лосьон. На двери висел розовый пушистый халат, а пара заколок лежала на бортике ванны. В общем, мое присутствие ощущалось в каждой мелочи. Неудивительно, что Ричард никак не может меня отпустить.

Распахнув зеркальный шкафчик для лекарств, я достала коробку с таблетками. Однако все ячейки на пластинке оказались пусты. Я вернулась в спальню.

– Где новая упаковка? Ты же получил их по последнему рецепту?

Просто удивительно, как легко давалась прежняя роль надоедливой подружки.

За время моего отсутствия Ричард завалился на скомканные подушки.

– Нет. Все руки не доходили…

– Ричард! – недовольно повысила я голос.

Он поморщился.

– Ну да, представь себе, у меня были и другие проблемы.

Если я и замешкалась, то буквально на пару секунд. Ведь Ричард, по сути, не оставил мне выбора. Без разрешения я полезла в верхний ящик тумбочки, где он хранил рецепты, и выудила зеленый бланк.

– Ты что делаешь? – пробормотал Ричард. Кажется, из-за мигрени он плохо соображал.

– Еду за лекарствами вместо тебя, – огрызнулась я.

Он осторожно, словно лежал на груде битого стекла, повернул голову. И прошептал:

– Спасибо.

Ричард выглядел таким слабым и измученным, что я никак не могла разобраться в своих чувствах к нему. Поэтому нарочито грубо ответила:

– Спи давай. Я скоро.

В аптеке оказалась до жути длинная очередь. Торопясь обратно, я понимала, что голова у Ричарда уже не просто болит, – ее ломит на части. Мне посчастливилось найти на кухне чистый стакан, и я, наполнив его ледяной водой, нерешительно затопталась перед дверью спальни, не зная, зайти ли сразу или сначала постучать, рискуя разбудить Ричарда. И это было странно, потому что, несмотря на расставание, я по-прежнему чувствовала себя здесь как дома. Я медленно потянула дверь, которую сама закрыла перед отъездом, чтобы ему не мешал свет из коридора. Ричард и правда спал. Сброшенное одеяло сбилось под ногами в тугой комок. Футболку он снял, и она мокрой тряпкой валялась на полу, а Ричард, весь в поту, сжался в клубок на кровати. Что лучше: не мешать ему или разбудить и заставить принять лекарство? Ричард страдальчески сморщился и заметался, так что я решила в пользу таблеток.

– Ричард, я вернулась.

Он не ответил, но, судя по приподнятым бровям, услышал мой голос.

– Ричард, открой глаза. Вот, выпей. – Я вложила две таблетки ему в руку. – Он не шелохнулся. – Ричард, это я. Слышишь? Вставай, надо принять таблетки.

Глаза он не открывал, однако изменился в лице и что-то произнес – может быть, даже мое имя, только во рту у него пересохло, поэтому вышло лишь неразборчивое бормотание. Положив таблетки на столик, я села на кровать. Что делать? Не бросать же его в таком состоянии?

Я подсунула руку под неприятно взмокший затылок и приподняла Ричарду голову. Взяла с тумбочки таблетки и запихнула ему в рот. Губы под пальцами были горячими и сухими. Я столько раз прикасалась к ним или чувствовала на своем теле – не счесть, но сегодня это почему-то казалось неправильным. Слишком многое нас теперь разделяло. Я поднесла к его рту стакан воды.

– Ричард, пей.

В полудреме он подчинился. Убедившись, что он благополучно проглотил таблетки, я опять наклонила стакан.

– Еще.

Он послушно сделал пару глотков. И вдруг поднял руку и положил поверх моей ладони. От неожиданности я чуть не облила его холодной водой. Хотя это был бы прекрасный способ его разбудить. Пальцы медленно вырисовывали круги по моей коже. Ричард спал; он не понимал, что делает. По крайней мере, я себя в этом убеждала, пытаясь потихоньку вывернуться из его хватки.

– Эмма, не уходи, – невнятно, во сне, прошептал он.

Я опустила наши сплетенные руки ему на грудь. Ричард расслабился, и я осторожно выпуталась, стараясь его не разбудить. А потом долго стояла, поглаживая его кожу кончиками пальцев.

– Тихо, – шептала я, словно убаюкивая ребенка. – Спи.

Он послушался.

А я прошлась по квартире, собирая свои вещи. Методично, комната за комнатой, уничтожила все следы пребывания здесь в течение целого года. Потом, когда осталось лишь забрать одежду из спальни, принялась за уборку, внушая себе, что мне нет никакого дела ни до этого дома, ни до его обитателя. Наконец кухонные шкафы заблестели от чистоты, а в своем углу тихо заурчала посудомоечная машина. Тени за окном постепенно удлинялись, и больше не было причин оставаться.

Из спальни до сих пор не доносилось ни звука, и я рискнула подойти к шкафу, чтобы забрать последние вещи. На цыпочках пробралась в темную комнату и в слабом свете, проникающем из коридора, принялась снимать одежду с вешалок. На очереди был ящик комода, где хранилась небольшая коллекция белья.

За спиной вспыхнул ночник, и я от испуга чуть не выронила тяжелую коробку. Ричард приподнялся на локте, опираясь о подушку. И давно он не спит и наблюдает за мной?

– Ты как? – поинтересовалась я.

Он провел рукой, взлохмачивая и без того растрепанные волосы.

– Лучше, – ответил он, переводя взгляд на большую раздувшуюся от вещей коробку. – Хотя нет… хуже.

Не стоит прикидываться дурочкой и делать вид, что не понимаю.

– Я сделала сэндвичи, а в кувшине свежая вода, – кивнула я в сторону подноса на тумбочке.

– Мне показалось… – начал было Ричард.

– Нет, – перебила я. – Ничего не изменилось.

– Но ты осталась.

– Решила дождаться, когда ты проснешься. Я уже ухожу. – В подтверждение слов я развернулась к двери.

– Это все из-за того американца…

Я устало выдохнула.

– Он здесь ни при чем.

– Эмма, я ведь тебе небезразличен. Признай.

Я печально смотрела на него. Может, мигрень и прошла, но выглядел Ричард, мягко говоря, не очень. Однако нельзя, чтобы он счел обычный приступ человеколюбия проявлением страсти.

– Этого мало, Ричард. Этого мало.

Он буравил взглядом коробку с вещами.

– Ты и правда уходишь насовсем?

Почему-то глаза защипало от слез.

– Да, Ричард.

Он отвернулся. Наверное, мы оба были рады, что в слабом свете ночника не разобрать лиц.

– Выходит, я все это время обманывался? Думал, если докажу тебе, как я жалею о случившемся, если покажу, как сильно люблю, ты дашь еще один шанс…

Мы так часто это обсуждали, что слова уже закончились. Я молча направилась к выходу, но на пороге спальни замерла.

– Если честно, не знаю. Может быть, я тебя и простила, если бы не авария, – призналась я, к своему собственному удивлению. – Теперь мне никогда не забыть, что ты отнял. – Судя по растерянному взгляду, он не понимал. – Эми, – пояснила я. – Вздрогнув, он судорожно сглотнул. – Получается, ты отнял у меня Эми. Отнял добрую память о ней. – По щекам потекли слезы. – Я должна скорбеть о лучшей подруге, а из-за тебя, из-за того, что ты сделал, не могу! Всякий раз, когда думаю о ней, представляю вас двоих вместе в постели. – Я дрожала, сдерживая рыдания. Ричард молча сидел, ошарашенный моей тирадой. – Из-за тебя я не могу оплакивать ее или просто вспоминать о ней без злости. Я чувствую, что меня предали! И никогда тебе этого не прощу!

Кажется, сегодня нам удалось поставить точку. И вот я еду домой, коробка с вещами покачивается и гремит на пассажирском сиденье, а я обдумываю слова Ричарда, которые он вроде бы искренне сказал напоследок:

– Эмма, я больше не буду на тебя давить. Не буду пытаться вернуть тебя или навязывать свое общество…

Я кивнула, чувствуя облегчение, словно с плеч свалился тяжкий груз, а еще, как ни странно, панику оттого, что очередная страница моей жизни перевернута, и уже ничего не исправить.

– Но знай, – добавил он. – Если ты передумаешь – а ты обязательно передумаешь, – я буду тебя ждать.

Родители, к счастью, куда-то уехали, и мне не пришлось объяснять, что такое я заношу в дом. Я быстро рассовала вещи по своим местам и, закрывая двери шкафа, зацепилась взглядом за обувную коробку в дальнем углу. Оставалось одно незавершенное дело.

Устроившись на ковре, я распустила удерживающую крышку резинку. Оно лежало сверху. Ждало меня. Тогда было слишком рано, я не была готова. А сейчас – в самый раз.

Облокотившись спиной о кровать, я вытащила белый продолговатый конверт. Дрожащими пальцами надорвала край. Пора дать ей последнее слово. Пора прочитать письмо Эми.

Здравствуй, Эмма!

Нет, это звучит странно, как-то пафосно и официозно, согласись? Впрочем, вся эта ситуация очень странная. Я пишу письмо, хотя никогда не осмелюсь тебе его отдать. Наверное, я чокнулась. В любом случае ты все равно не станешь его читать. Ты даже говорить об этом не хочешь, а я беру и пишу черным по белому (точнее, синим по белому, потому что черной ручки у меня нет).

Но мне надо выговориться, выплеснуть все хотя бы на бумагу, и тогда, может, я смогу избавиться от этих мыслей (а заодно и от письма) и жить дальше.

Не знаю, как тебе это удается. Правда, не знаю. Ты обнимаешь меня при встрече, улыбаешься, а я ищу на твоем лице намек, хоть самый малюсенький, что ты при этом чувствуешь. И ничего не вижу. Или ты величайшая актриса в мире («…и «Оскар» достается Эмме Маршалл!»), или (что скорее всего) ты самая лучшая, самая добрая, самая чудесная на свете. Ангел… Нет, святая! В общем, какое-то неземное создание! Любой другой на твоем месте:

а) закидал бы меня камнями на центральной площади;

б) нанял бы киллера;

в) (наихудший вариант) навсегда отвернулся бы от меня и не разговаривал до конца дней.

Но только не ты!

А ведь любое наказание из этого списка было бы заслуженным. Да все сразу! И многие другие. Ты не думай, я понимаю, что натворила. Не знаю, почему ты меня не ненавидишь. Я самой себе противна. Мне нет места среди порядочных людей. Порядочные люди знают, что можно делать, а что нельзя. Они знают, что никогда, ни в коем случае, ни при каких условиях нельзя спать с женихом лучшей подруги. Ну да, тогда он женихом еще не был, но это пустые формальности. То, что я сделала, ужасно. Мерзко. Я отвратительная и гадкая, и единственное мое достоинство – это дружба с замечательной девушкой, которая оказалась настолько благородна, что простила мне самую большую и глупую ошибку за всю мою несуразную жизнь. Ты позволила и дальше называться твоим другом (хотя я этого совершенно недостойна), а взамен попросила лишь никогда не упоминать о случившемся. И я буду уважать это твое решение. Наверное, лучше и впрямь обо всем забыть.

У тебя, кажется, получается, потому что между вами с Ричардом все отлично, по крайней мере, внешне. И слава богу. Я очень, очень за вас рада. Правда. Я рада, что у вас все хорошо и что вы получите свое «долго и счастливо». Вы это заслужили. Оба. Ведь когда ты вернулась, счастливой ты не выглядела. (Не то чтобы меня это оправдывало, нет.) Знаю, тебе было непросто отказаться от карьеры, сменить столичную жизнь на эту дыру, чтобы заботиться о родителях. Кстати, еще один пример, насколько ты хорошая. Я бы хотела думать, что для своих родителей сделаю то же самое, но, если честно (а я обещала себе, что в этом письме врать не стану), кажется, вряд ли смогу.

Последнее время я все чаще замечаю на твоем лице что-то такое… замешательство, что ли? Кэролайн считает, это предсвадебный испуг, а я так не думаю. И может быть, я когда-то сочла это признаком, что ты сомневаешься в Ричарде, что не уверена в своем выборе. Неужели я была такая глупая? Пожалуй, да. Но из всей этой ужасной ситуации я вынесла одно: если кого-то любишь по-настоящему (как ты – Ричарда… ну и меня), то простишь любое предательство.

Ричард должен был рассказать тебе все о той ночи. И ты наверняка знаешь, что это получилось спонтанно, что мы ничего не планировали. И вовсе этого не хотели.

Ну вот! Я обещала, что не буду лгать, а сама соврала! Позволь уточнить. Ричард ничего не планировал и не хотел. На Библии клянусь. А вот я… знаешь, было время, когда ты жила далеко, и мы потеряли с тобой связь… И я стала задумываться… что я и Ричард… что мы могли бы… Ну, ты поняла. Но так думала я одна, потому что, как всегда, думала не головой. Ричард проявлял ко мне интерес только в моем больном воображении. Короче, я жила бредовыми фантазиями. Хотя сама знала правду: все это время Ричард любил тебя одну.

Представляешь, он тогда плакал. В ту ночь. Когда мы поняли, что натворили… потом он разрыдался. Кто бы мог подумать, что я так плоха в постели? Прости. Тупая шутка. Никогда прежде не видела, чтобы мужчина плакал. Чтобы он так мучился от вины и стыда.

Я совершила в жизни немало глупых, безответственных и необдуманных поступков (не буду перечислять – ты и сама не раз была свидетелем). Но этот… Это даже не ошибка, это грех, преступление, предательство… И если мы доживем до седых волос и будем сидеть в наших креслах-качалках на веранде дома престарелых, – я и тогда не пойму, как тебе удалось нас простить.

Эмма, я люблю тебя. Всем сердцем. Прости, что по дурости чуть не разрушила нашу дружбу. И спасибо, что ты ее спасла. Клянусь, больше никогда в жизни, ни за что не причиню тебе боли. Обещаю.

Твоя лучшая подруга, Эми.

– А это тебе нравится?

Отдернув штору, я окинула Кэролайн придирчивым взглядом. Поморщилась и покачала головой.

– Ничем не лучше других. Попробуй синее.

Я вытащила из кучи одежды васильковое платье и протянула его Каро.

Субботним утром торговый центр был переполнен, от громкой музыки разболелась голова. Мы уже сто лет, со времен школы, не шлялись вместе по магазинам.

– Эмма, ну пожалуйста! Мне на день рождения нужно что-нибудь особенное, а одна я выбрать не смогу, – умоляла меня Кэролайн по телефону.

– Возьми Ника, – открещивалась я, хотя знала, что его подобная перспектива не обрадует.

– Нельзя, – прошептала она в трубку. Значит, он где-то рядом.

– Это еще почему?

Из динамика доносились шорохи – должно быть, Каро искала уголок поукромнее.

– Он давно делает намеки. Думаю, это случится именно в мой день рождения.

– Какие намеки?

Она взволнованно зашептала:

– По-моему, он намерен сделать предложение. Мы хотели подождать, сначала скопить денег. Но после Эми… Похоже, он передумал. В общем, ты понимаешь, что обязана пойти со мной? Мне нужно выбрать что-нибудь по-настоящему сногсшибательное!

Конечно, я согласилась, стараясь не обращать внимания на слабый приступ ревности. Пусть моя собственная помолвка закончилась крахом, я не имею права быть эгоисткой и портить момент, который Каро ждала всю сознательную жизнь.

Шторка со скрипом отъехала в сторону, и на пороге примерочной возникла Кэролайн в синем платье. Волосы у нее растрепались, потому что она перемерила уже с десяток нарядов, а полосатые шерстяные носки, которые вполне сочетались с джинсами и сапогами, не очень-то подходили к шелковому платью без бретелек. Но даже несмотря на такие мелочи, выглядела Кэролайн потрясающе – вещь будто сшили на нее.

– Бери, – решительно заявила я. Она улыбнулась своему отражению и, довольная зрелищем, кивнула. – Если Ник увидит тебя в этом платье и не сделает предложения, я сама на тебе женюсь.

Сосредоточившись на охоте за идеальным нарядом, мы не думали ни о чем другом, но в очереди на кассу Кэролайн все-таки заговорила о моих планах на вечер.

– Так вы с Джеком сегодня ужинаете?

Очередь продвинулась, и я шагнула вперед.

– Вроде бы да.

– Как-то не очень уверенно.

Я пожала плечами, пытаясь выглядеть беспечной.

– Все это немного… странно. Ведь это наша последняя встреча.

– Ага, последний шанс, чтобы… заняться кое-чем, – намекнула Кэролайн, протягивая кредитку кассиру.

– Господи, только не начинай! Ты чокнутая. Этого не будет. Хотя бы потому, что он через пару дней исчезнет из моей жизни.

– Может, он передумает, решит остаться… – предположила Каро и поморщилась – на экране вспыхнула стоимость ее покупки.

– Вряд ли. Срок аренды истекает, у него договор всего на три месяца.

Кэролайн смотрела, как кассир складывает платье, заворачивает его в полупрозрачную бумагу и достает из-под кассы большой блестящий пакет. Солидная упаковка. Хотя за такие деньги другого и не ждешь.

– Могу в понедельник созвониться с коллегами. Выясню, кто владелец коттеджа, может, он согласится продлить договор.

Я покачала головой.

– Не надо. Джек все равно вернется в Штаты. Лучше не лезь.

Выехав с многоуровневой парковки, я свернула в сторону Хэллингфорда. Кэролайн внезапно заныла, что хочет перекусить, прежде чем разбежаться.

– Я угощаю, – пообещала она. – Хочу отплатить тебе за то, что ты таскалась со мной все утро.

Каро умоляла так простодушно, что я купилась. Мы заглянули в кафе и сделали заказ. И едва устроились за столиком, как она подняла голову и воскликнула:

– О, только посмотри, кто здесь!

Получилось жутко наигранно. Ей явно не светила актерская карьера. Обернувшись, я увидела, как в кафе заходят Ричард и Ник. Неужели совпадение? Вряд ли. Я сердито уставилась на Кэролайн, разом растеряв все настроение.

– Кэролайн Макадамс!..

– Что? – невинно захлопала она ресницами. – Я понятия не имела, что они здесь будут. Они вообще хотели в сквош играть…

Из Ника актер тоже оказался никудышный; ему не удалось правдоподобно изобразить удивление, когда в выбранном якобы наугад кафе он увидел свою девушку. Положив Ричарду руку на плечо, он кивнул в нашу сторону. Тот побледнел и поджал губы. Что ж, хотя бы он не притворялся. Если встречу и в самом деле подстроили, Ричарда в аферу не посвятили.

Он покачал головой, но Ник, не обращая внимания на хмурый вид друга, направился к нашему столику. Пришлось Ричарду последовать за ним.

– Надо же, какой сюрприз, – восхитилась Кэролайн.

– Кто бы мог подумать, что мы вот так встретимся? – поддакнул Ник.

– Прости. – Ричард прятал взгляд. – Я ничего об этом не знал.

– Верю.

– Ладно, я пойду. – Он повернулся к выходу.

У наших друзей, уже строивших грандиозные планы, разочарованно вытянулись лица. Они явно не учли благородство Ричарда. А я вдруг, сама не зная почему, его окликнула:

– Не уходи.

Челюсти отвисли у всех троих.

– Мы живем в маленьком городе, нам не удастся друг друга избегать. Все равно будем то и дело встречаться… случайно. – Я многозначительно покосилась на Кэролайн. – Нам-то по крайней мере хватает ума вести себя по-взрослому.

Я говорила совершенно искренне. Но мой благожелательный настрой был обусловлен больше обещанием Ричарда, чем стараниями Кэролайн. Раз он смирился с тем, что должен меня отпустить, я в ответ хотя бы могу вести себя вежливо.

Мы с Ричардом общались исключительно через Кэролайн и Ника – словно бывшие возлюбленные вдруг перестают говорить на одном языке и вынуждены прибегать к услугам переводчиков. Я не жуя глотала сэндвич и торопливо давилась кофе. Наверняка меня ждет несварение желудка. И все же нам удалось провести тридцать минут в одном помещении и при этом друг друга не придушить. На мой взгляд, большой шаг вперед. Кэролайн тоже так думала. По крайней мере, идя к машине, только об этом и твердила.

– Вот видишь, все не так плохо.

А я тихо кипела от злости. То мои родители нас сватают, то она с Ником… Как бы не пришлось проводить все свое время исключительно в обществе Моник – та, похоже, единственная, кто не обрадуется моему воссоединению с Ричардом. Хотя нет, есть еще один человек. Джек. Но он через несколько дней уезжает, так что не в счет.

– Каро, пожалуйста, больше так не делай, – с нажимом сказала я, целуя ее в щеку. – Знаю, ты хочешь как лучше. Но прошу, не лезь в нашу жизнь.

– Прости… Я так надеюсь, что вы снова будете вместе… На вас последнее время столько свалилось, вы заслужили свое «жили они долго и счастливо».

– Как бы ты ни старалась, – с грустью сказала я, – я не смогу его простить или снова ему поверить. И не пытайся уложить меня в постель к другому мужчине, чтобы я сравнила его с Ричардом. Я и так знаю, что к нему чувствовала. Больше этих чувств не осталось.

– Со временем…

Я открыла дверцу машины.

– Ричард неплохой парень. – Наконец я нашла в себе смелость признать истину. – Он хороший, очень хороший. Но поступил со мной ужасно.

По пути я жутко нервничала. Что, в общем-то, было глупо. Я ведь сама решила встретиться – нужно обсудить важные вопросы. Разве что меня здорово смущало место встречи…

Я припарковала машину на пустой автостоянке. Вот и прекрасно, значит, нам никто не помешает. Сможем поговорить начистоту.

Гравий тихо скрипел под ногами. Вдоль дорожки поднимали головы ярко-красные тюльпаны; они покачивались на ветру почетным караулом, провожая меня к цели. Я мечтательно улыбнулась, позволяя фантазии разыграться, но, свернув за угол, вдруг пришла в себя. Вот я и на месте. Сердце провалилось, во рту вдруг пересохло. Уж не знаю, как найти силы на дальнейший разговор – а он обещает быть долгим.

Я сошла с тропы, и ботинки утонули в густой траве, разросшейся, несмотря на холода. Шагала, не поднимая взгляда от толстых стеблей, похрустывающих под ногами. Только бы не смотреть, куда иду. И лишь приблизившись вплотную, подняла голову. Нащупала в кармане конверт, медленно его вытащила и сказала:

– Здравствуй, Эми. Я получила твое письмо.

Лист бумаги затрепетал на ветру белым флагом – знаком перемирия. Я смахнула с надгробия комок грязи, пятнавший совершенство мрамора. Хотя Эми было бы все равно. Она никогда не любила уборку. Эта мысль позволила улыбнуться и расслабиться.

– Не против, если я сяду? – уточнила я, прежде чем устроиться на земле возле могилы. Трава оказалась мокрой, и джинсы тут же напитались влагой. Пустяки.

Цветы, которые Кэролайн возложила в прошлый раз, завяли. Я убрала мертвые бутоны с могилы, где спала наша подруга.

– Ты, должно быть, удивлена… Понятно. Я предпочитала обходить это место стороной.

Порыв ветра взметнул мои волосы.

– Да и тебе, наверное, тут не нравится. – Хотелось верить, что Эми, в каком бы мире она сейчас ни прибывала, не утратила чувства юмора. Именно эта черта нравилась в ней больше всего. И на мгновение, словно вспышкой в темноте, меня озарило. Я ведь люблю Эми. Неважно – живую или погибшую. И как ближайшую подругу, с которой можно поделиться секретами, и как подлую предательницу, любовницу жениха. Она все равно мне дорога, никуда не деться.

Положив письмо на колени, я разгладила смявшийся лист. Взгляд выхватывал случайные обрывки фраз: «…прости, что я по дурости…», «…самую большую и глупую ошибку…», «…любое предательство…» Мне не нужно было перечитывать последнее послание Эми. Я помнила текст наизусть.

– Хорошее письмо, – сказала я, обращаясь к каменному надгробию. – Разве что есть пара грамматических ошибок. Но я их тебе прощаю.

У Эми всегда было своеобразное представление о правописании. Я погладила мраморную плиту – свидетельство того, что Эми покинула наш мир.

– Я все тебе прощаю.

Я затаила дыхание, отчаянно мечтая услышать в ответ что-то, кроме шелеста листьев. Никогда не верила в привидений и загробную жизнь, но сейчас что угодно бы отдала, лишь бы еще раз увидеть Эми. Зажмурившись, представила ее лицо: она смеется, красивые голубые глаза сияют…

– Ох, Эми, я так по тебе скучаю…

Эми терпеливо ждала, пока я найду в сумке пачку салфеток. Шумно высморкавшись, я извинилась перед ней и ее соседями. Никто не возражал.

– В общем, я пришла сказать, что все хорошо. Правда. Знаю, ты думала, я в курсе… того, что произошло у вас с Ричардом. Теперь-то тебе, наверное, известно: он так и не признался. Ведь ты все видишь… там… где ты сейчас?

В этот момент я была готова уверовать во что угодно. Не ради себя – ради Эми. Я должна знать, что она слышит.

– А ведь когда я все хорошенько обдумала, это стало таким понятным… Знаю, ты не хотела причинять мне боль… И Ричард тоже. Вы оба сделали это не специально. Просто так вышло. И я даже понимаю почему. Ты ведь его любила? Ты тоже любила его.

Я представила, как душа Эми потрясенно ахает.

– Наверное, я и раньше об этом догадывалась. Замечала, что он тебе нравится… и не просто нравится. Не то чтобы ты вешалась ему на шею… но когда мы с ним расстались, когда я сказала, что между нами все кончено… В общем, я тебя не виню. Он ждал меня, а ты ждала его.

Я невольно всхлипнула.

– Прости, что все так глупо вышло.

Эми не стала спорить.

– А потом, после стольких лет, он наконец тебя заметил. Ты чувствовала себя виноватой? Не надо. Я же сказала ему тогда, что не вернусь. Что не надо ждать. А он оказался слишком упрямым, правда? Тебе стоило с кем-то поделиться. Но ты не могла никому признаться. Даже Кэролайн.

Громко хлопая крыльями, с неба рухнула черно-белая птица и важно опустилась на траву рядом со мной. Я вздрогнула от неожиданности. Сорока… Говорят, сороки предвещают печаль. Незваная гостья устремила на меня немигающий взгляд, такой проницательный, что, казалось, она понимает каждое мое слово. Какая глупость… Невольно вздрогнув, я спугнула птицу, и та, встрепенувшись, исчезла в тени деревьев.

– И вот я вернулась… Я не хотела, мы все это знали, но пришлось – ради мамы и особенно папы. И опять рядом был Ричард. Вполне логично, что мы вновь начали встречаться. Продолжили с того же места… И это, наверное, тебя убило.

Я потрясенно выдохнула, сообразив, что сказала. Пришлось извиняться перед Эми и ее соседями.

– Прости, не самое удачное слово. Но я лишь теперь поняла, как тебе было больно. Ты ведь почти добилась своего мужчины. И вдруг – все кончено. Я его отобрала.

Я замолчала, сомневаясь, стоит ли продолжать. Впрочем, Эми всегда умела хранить секреты, а сейчас – тем более.

– Если думать не головой, а сердцем, очень легко наломать дров. Как вы с Ричардом в ту ночь. Я все понимаю… потому что со мной творится то же самое. Ну… не совсем то же, но я вконец запуталась и не знаю, как теперь выбираться. Когда кажется, протяни руку – и ты получишь желаемое… а сам знаешь, что нельзя… – Выдержав недолгую паузу, я спросила: – Ты ведь не сможешь дать мне совет?

Скользнувшая по щеке слеза влажным шлепком упала на письмо Эми. Блестящая на солнце капелька приземлилась как раз на ее подпись. Наверное, это знак. Только не знаю чего.

– Придется самой выяснить, да? – грустно улыбнулась я, усаживаясь на корточки возле надгробия. Очертила кончиками пальцев золоченые буквы, складывающиеся в ее имя, словно запоминая их контур. И прижалась губами к ледяному камню, чувствуя, что сейчас мы с Эми близки как никогда в жизни.

– Все хорошо. Ни о чем не беспокойся. Спи спокойно, моя милая.