Обыск

Нас окружают тайны.

Нам хочется от них избавиться.

Для этого существуют специальные категории людей.

Например, сыщики пытаются понять, кто убил бабушку и кому она мешала своим храпом. Доктор допытывается, чем болен пациент и почему он помирает вовсе не от того, от чего лечился. Некоторые ученые ищут ключи к тайнам мироздания, молекуле ДНК или почерку автора «Слова о полку Игореве».

Не только детективы, но и научно-популярная литература посвящена разгадке тайн. В победе над тайной заключается исторический оптимизм и урок для преступников.

В жизни тайны раскрываются куда реже, чем наоборот.

Вы когда-нибудь видели доказательство теоремы Ферма? Вы знаете, кем был Джек-потрошитель, который убил нескольких уличных женщин в Лондоне в конце XIX века? Простите, а кто разгадал тайну Атлантиды? Кто прочел письмена этрусков?

Наконец, отыскал ли кто-то смысл жизни?

И загадку нашего посмертного существования?

Не знаете? Я тоже не знаю.

Как повезло Шерлоку Холмсу! Рядом с ним под именем Ватсона находился английский писатель Конан Дойл, который постоянно нуждался в деньгах на любовниц и карты. Любой провал Холмса в его рассказах обретал форму великого достижения. На этих обманах выросла ложная репутация Холмса и наше убеждение в том, что он – великий сыщик.

Ничего подобного.

В наши дни также происходят загадочные явления. Природа и человек бросают нам вызовы.

Например, вы слышали, что случилось в прошлом году в городе Великий Гусляр?

Событие было спланировано и тщательно подготовлено.

Иначе как объяснишь объявление по местному радио, которое передавалось тридцать первого декабря, под Новый год, Новый век и Новый миллениум, простите за латынь.

Объявление звучало примерно так:

Возможно, были и другие варианты объявления, но в большинстве своем гуслярцы услышали именно приглашение на площадь и, главное, на раздачу подарков.

Сколько раз твердили нашему миру, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, но все равно мы стоим под деревом и ждем, когда эта дура-ворона разинет свою пасть.

А она уже сжевала жалкий кусочек сыра.

Если кто из жителей города не слышал объявления, соседи и родственники обязательно подсказывали. Казалось бы, услышал про подарки, молчи, рта не раскрывай, жди новогодней ночи. Чем меньше народа на площадь придет, тем больше тебе достанется.

Но не таковы жители Великого Гусляра.

Пускай, думал каждый, мне достанется только половина подарка и полкружки пива, но соседа Удалова я обязательно позову. Пойдем вместе, вместе веселее.

Такой народ живет в нашем городе.

Погода стояла приятная, даже лучше обычной. Без особой оттепели, морозец как по Гоголю, снег по колено, кроме как на центральных улицах, где с утра прибрали.

А ночью высыпали на небо звезды и месяц – только и смотри, не полетит ли чёрт этот месяц украсть.

Сказал добрые обещающие слова товарищ президент, сыграли привычный старшему поколению советский гимн, помахали флагом перед Спасской башней, и с боем часов жители Великого Гусляра подняли бокалы и стали друг дружку поздравлять с удивительным праздником – миллениумом. Сколько лет фантасты писали о третьем тысячелетии. Где теперь эти фантасты? А миллениум наступает тяжелой поступью времен и твердит нам: все уже померли, а мы еще живы!

Ура!

Начали есть, выпивать, разговаривать, шуметь, но во всех домах поглядывали на часы.

Многие не могли дождаться, когда же наступит час ночи.

Некоторые спешили съесть всё пораньше, а другие, наоборот, тянули время, полагая, что самый главный пир развернется после получасового перерыва.

И вот ровно в час во всех домах погас свет.

На секунду.

Загорелся и снова погас.

Само собой включилось радио и сказало сладким голосом:

– Скорее, не будем тратить времени даром! Нас ждут на площади!

Телевизоры, которые показывали «голубые огоньки» по числу программ, на секунду погасли, и тут же на экранах появилось лицо пожилой дикторши Леонтьевой.

– С Новым годом, малыши! – сказала она. – Побежали на улицу, в снежки играть, подарки получать.

Этого гуслярцы не выдержали.

И принялись одеваться. А некоторые брали с собой сумки.

Выйдя на улицу, на слегка трескучий морозец, под звездное небо, по которому изредка проплывали небольшие, подсвеченные луной облака, гуслярцы слышали отдаленную музыку и как будто звуки хорового пения. Ноги сами несли их на площадь, по мере приближения к которой все громче слышались голоса и смех.

Люди спешили, чтобы им хватило подарков, дети бежали впереди, потому что ими владело нетерпение.

И вот широкий простор площади, ограниченной торговыми рядами и украшенной памятником Землепроходцам, некогда уходившим отсюда на покорение Сибири и Аляски…

Всех без исключения, кто вступал на площадь – от малых детей до профессора Минца и руководителей городской администрации, охватывало чувство причастности к общему празднику и общей сладостной судьбы. Возникало желание веселиться долго и обязательно в коллективе.

Все население города, от младенцев до стариков, еще час назад немощных, а сейчас готовых отбросить палки и костыли, выскочить из инвалидных колясок и пуститься в пляс, скопилось на площади, просторной, но в обычное время конечно же недостаточной для такого количества народа. Но никто не толкался и не страдал от тесноты, всем хватило места.

Более того, кто-то успел за первый час нового тысячелетия украсить площадь павильонами и эстрадами, расставить на ней высокие новогодние елки, увешанные гирляндами цветных лампочек, даже водрузить колеса обозрения, комнаты смеха, зверинцы и небольшой музей восковых фигур, интересный тем, что, помимо изображений бывшего президента Ельцина, обезглавленной Марии Стюарт, Ивана Грозного, убивающего своего сына, космонавта Гагарина, там стояли также жители Великого Гусляра, и даже дети, узнав их, весело кричали:

– Мама, мама, смотри, Удалов стоит! Я про него в книжке читал.

– А это старик Ложкин, только он не старик.

– Мама, а как этого лысого зовут? Ну вот этого, который рядом с Кощеем Бессмертным?

– Это профессор Минц, – отвечала мама и невольно краснела, потому что Лев Христофорович, сопровождаемый Авдюшечкой, как раз в этот момент проходил рядом и остановился, не менее детей пораженный сходством себя и восковой фигуры.

На эстраде совместно танцевали Алла Пугачева и Плисецкая, кому кто нравится, а фокусник Дэвид Копперфилд, загримированный под Чарлза Диккенса, доставал из цилиндра живых кроликов, но не прятал их куда-то за кулисы, как делают его собратья, а кидал в толпу, чтобы каждый мог взять кролика себе, снять шкурку и поджарить.

Кролики не давались в руки и прыгали в толпе, что придавало празднику дополнительную суматоху и крикливость.

Желающие могли встать в любую очередь – кто за продуктовым набором, кто за конфетами или даже детскими игрушками. Но для детей Дед Мороз раздавал подарки отдельно, и не надо было стоять в очереди, так как дедушка ловко кидал мешки с подарками подходящим к нему детям и никому ни разу не попал по головке.

Для молодежи был выделен участок площади под танцы, и молодежь этой возможностью громко пользовалась. А старики могли порадоваться передвижной аптеке и концерту, который давало привидение Клавдии Шульженко.

Час или два пролетели незаметно.

Усталые, но довольные гуслярцы расходились по домам, неся пакеты с подарками и волоча за уши кроликов.

За их спиной гасли огни ярмарки.

Артисты собирали инструменты, Алла Пугачева стирала грим, а Дэвид Копперфилд пересчитывал цилиндры и ворчал, что опять у него что-то украли.

После сияния площади улицы Гусляра казались слабоосвещенными, темными и плохо расчищенными от снега.

Да и фонарей было даже меньше, чем обычно.

– Все познается в сравнении, – заметил Лев Христофорович Удалову, когда они свернули к себе на Пушкинскую.

– Странно… – начал было Удалов, но фраза осталась незавершенной, потому что он громко взвыл, провалившись ногой в яму и вытянувшись во весь рост.

– Ты куда? – спросил Минц.

– Здесь не было ямы! – ответил Удалов, когда друг помог ему встать.

Наблюдательный Минц согласился с Удаловым. Этой ямы не было час назад – они ведь шли по улице на площадь…

– Смотри-ка, – сказал старик Ложкин, догнавший соседей. – Яму выкопали. Кто это сделал?

Яма была небольшой, но свежей. Еще одна, тоже недавно выкопанная, была видна у края дороги.

– Как будто животное завелось, – сказал Ложкин. – Крупного размера.

– Это динозавр! – воскликнул Максимка-младший, внук Удалова. – Пока мы за подарками ходили, на нас динозавры напали.

Такая перспектива ему понравилась. У Максимки были счеты с некоторыми учителями, и он надеялся, что динозавры расправятся с ними в первую очередь. Хотя, почему бы динозаврам бросаться именно на учителей, он не знал.

Дальше фонарей не было. Они не перегорели, а были разбиты. Осколки стекла поблескивали под луной, один из столбов упал, другой пошатнулся и торчал под острым углом.

Удалов ускорил шаги.

– А мы не слышали, – сказал он.

– Громче музыка играла, – заметил Ложкин.

Он остановился, чтобы подождать жену. Жена взяла побольше подарков, и тащить их было тяжело, вот и отставала.

Они вошли во двор. Благо недалеко от площади. Самое удивительное – увидеть стол для домино, выкорчеванный, подобно старому дубу о четырех стволах. Под ним земля была разворочена. Там искали. Когда? Кто?

– Искали, пока нас не было, – сказал Минц, и все с ним согласились. – И я во всем виноват. Я не имел права не предупредить вас, сограждане, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И я не удивлюсь, что подарки, полученные вами на площади, с наступлением утра развеются как дым.

Ложкин, услышав эти слова, воскликнул:

– Нет, только не это!

И потащил жену с подарками к себе, на второй этаж.

– Кстати, – спросил сам себя Корнелий Иванович, – а кто финансировал мероприятие?

– Никто не сознается, – сказал Минц. – К тому же я давно хотел заметить, что мой восковой портрет является не более как злобной карикатурой.

– А мне показалось – похоже, – засмеялся Грубин и пошел к себе.

И почти тут же окно в его комнате на первом этаже распахнулось, и Грубин, высунувшись во двор, закричал:

– Они за это ответят!

Крик его стал понятен каждому, кто вошел в свою квартиру.

Все, буквально все было перевернуто вверх дном: посуда частично перебита, мебель частично переломана, одеяла и подушки валялись на полу, их животы были изрезаны, и пух медленно кружил по комнатам.

В кабинете Минца взломщики устроили побоище. Трудно поверить, на сколько частей, клочьев и обломков были разорваны, разбиты, расколоты, раздавлены приборы, сосуды, банки с химикалиями и ценными биологическими отварами.

Но Минц не рыдал и не звал на помощь.

Он принял случившееся за печальную аксиому: кто-то желал покопаться в вещах всех жителей города Великий Гусляр.

Даже американцам такое не по их синтетическим зубам. Впрочем, за последние двести лет в Гусляре не было ни единой американской дивизии, если не считать шотландского стрелкового батальона, посланного в 1918 году из Архангельска генералом Айронсайдом (Железный Бок) в Вологду для реквизиции велосипедов и закупки каргопольских глиняных игрушек. Но это особая историческая тайна, о ней я расскажу как-нибудь отдельно.

Может быть, это плачевная затея какого-то олигарха? Они ведь известны своими безобразиями. Беда, правда, в том, что в Великом Гусляре пока еще нет ни одного олигарха, даже приезжего.

Минц опустился на колени и стал сквозь лупу рассматривать осколки приборов в надежде обнаружить на них отпечатки пальцев или иные следы преступников.

– …А вдруг это были пришельцы? – спросила Авдюшечка, внучатая племянница Минца, приехавшая в Гусляр на зимние каникулы из Кинешмы, где она проживает со своей тетушкой.

Авдюшечка ходила пускать ракеты на музейный спуск и потому припозднилась.

Так как Лев Христофорович находился на полу, он поглядел на родственницу снизу и спросил:

– Что за дикие подошвы ты носишь? Девять сантиметров!

– Обычные прикольные бутсы, – ответила девица. – Ты знаешь, что теперь только ленивый такие не носит.

Минц сдался. Он умел сражаться с двадцатью научными оппонентами зараз. Он мог отстаивать свою точку зрения в кабинете министра или даже бывшего секретаря обкома, но с Авдюшечкой он терялся. И сейчас, не в силах скрыть раздражения, старый ученый воскликнул:

– Какого чёрта они тебя Авдотьей назвали? Что, человеческого имени не было?

– Дед, что ты сечешь в социальной мимикрии? – ответила Авдюшечка и закурила сигару. – Интеллигенция, чувствуя свою социальную неполноценность и стараясь примазаться к трудовому народу, принялась называть младенцев сермяжными именами. Ты знаешь, в нашей тусовке уже есть два Пантелеймона, Тимофей Натанович, твоя верная слуга Авдотья Владиленовна и, что меня, дед, поражает, Акакий!

– Его папаша проходил в школе Гоголя, – ответил Минц, поднимаясь с пола. – Это единственное имя, которое он запомнил из школьной программы. Кстати, как тебе показался наш городок в новогоднюю ночь?

– Славный городишко, – ответила Авдюшка и пошла к зеркалу приводить в беспорядок подкрашенный желтым размашистый гребень на хорошенькой головке. – А что за проблемы, дед?

– Тебя ничего сейчас не удивило?

– Не.

– Совсем не удивило?

– Ну что ты вяжешься, старик! У меня в ухе рэп был воткнут. Я ничего не видала.

Эта логика сразила Минца.

Он лишь спросил:

– А в доме ничего странного?

– Надо будет завтра подмести, запустила я твою квартирку, дед.

– А тебе не кажется, что в доме и во всем городе кто-то провел тщательный и беспощадный обыск?

Авдюшка задумалась.

– А что, не исключено, – сказала девица. – Бардак царит страшный, больше, чем обычно.

Наконец-то она сконцентрировала внимание настолько, что присмотрелась к разгрому в кабинете дедушки.

– Впрочем, – добавила она, – если бы ты когда-нибудь у нас побывал, то буквально бы озверел. Моя тетка весь месяц сгребает пыль и сор в угол, а первого числа выметает, сечешь?

– Странно, я видел твою тетушку сорок лет назад, в ее детстве, и она производила впечатление аккуратного ребенка.

– Люди меняются, – сказала склонная к философии Авдюшка.

– Как ты думаешь, кто бы это мог сделать? – спросил Минц у внучатой племянницы.

– А мы их видали, – ответила девушка.

– Как так видали?! – Минц был потрясен.

– Мы дворами шли, а они навстречу, – сказала Авдюшка.

– Кто они?

– Они нас увидели, погрозили нам мелким стрелковым оружием и пропустили.

– А вы?

– А мы обхохотались! Мужики здоровые…

– Но кто они были?

Авдюшка задумалась.

– Мы их всерьез не приняли, – сказала она наконец. – Пижоны как пижоны. У нас такие в Кинешме в райотделе работают.

– В каком райотделе?

Авдюшка сделала большие глаза и прошептала:

– Чекисты! Неужели тебе объяснять надо?

– Ты хочешь сказать, что это они перевернули весь наш город?

– А кому еще это нужно? – удивилась Авдюшка. – Может, у них практика на природе?

– И куда они пошли? – Минц выпрямился. Справедливое возмущение этой карательной организацией, которая и сегодня не устает вмешиваться в дела простых гуслярских тружеников, овладело им. – Я должен их допросить.

– Ну и дела! – ахнула девушка. – Да тебя, дедуля, они сами допросят. Это их специальность.

– А вот мы посмотрим!

Минц схватил в углу половую щетку и принялся стучать ее ручкой в потолок, вызывая Корнелия Удалова. Уже десятки, а то и сотни раз в своей жизни Корнелий Иванович спускался к Минцу по такому зову.

– А ты, ребенок, – сказал Минц, – идешь с нами и показываешь, где они укрылись.

– Может, не стоит, дедуля? – сказала Авдюшка. – Ты подумай, во всей стране Новый год, люди прыгают и танцуют, водку принимают, а ты будешь чекистов гонять. Знаешь, что они сделали с Раулем Валленбергом?

– Я им не шведский гуманист, понимаешь! – совсем другим, властным, решительным голосом заговорил профессор. – Я здесь родился и вырос во дворе и в коммуналке. Я у них добьюсь правды!

Спустился Удалов. Он был расстроен и несобран.

– Ты чего? – спросил он. – А я уже ко сну начал отходить.

– И не мечтай! – оборвал его Минц.

– Что случилось?

– Многое случилось. В том числе в истории человечества и нашей личной истории. Авдюшка с друзьями их видела.

– Кого?

– Разбойников, которые перевернули вверх дном наш тихий городок.

– И где они?

– Отступают огородами в сторону реки. Там и будем их брать.

– Народ поднимать? – спросил Удалов. Он был человеком конкретного действия и быстрых решений, отчего не раз бывал бит (в переносном смысле).

– Нет, – ответил Минц. – Идем в разведку. – Он обернулся к Авдюшке: – У тебя есть верные тинейджеры?

– Они все верные.

– В случае чего сможешь поднять?

– Даже на байках.

– Добро, – сказал Минц.

– Какие еще байки? – спросил Удалов.

– Мотоциклы с прибамбасами, – ответил Минц.

– Тогда пошли, – сказал Удалов. – Куда?

– Я покажу, – сказала Авдюшка.

Они шли по разоренному опрокинутому городу. Среди мусора встречались растерянные, подавленные гуслярцы, из домов доносились скорбные крики.

– Вообще-то, дело безнадежное, – говорила по пути Авдюшка. – Пришьют они нас. Но я с тобой, дедуля, иду, потому что в твоих действиях есть справедливость. Хватит делать из нас безмолвных скотов! Хоть погибну со смыслом.

– Ну, это ты перестань, – возразил Удалов. – Мы женщинами и детьми в бою не прикрываемся. Останешься в тылу.

Но сделать этого они не успели, потому что у замерзшей реки, под обрывом, где днем катаются на санках самые смелые из городских детей, они увидели колонну боевых машин пехоты и защитного цвета джипы командования. Колонна готовилась к отходу.

– Вот они где, голубчики, – сказал Удалов. – Как же мы их раньше не заметили?

– Не заметили, потому что мы этого не желали, – послышался голос за спиной Удалова. – Попрошу предъявить документы.

– Хорош, блин! – произнесла с вызовом Авдюшка. – Мы по своему городу документов не берем.

– А с тобой никто не разговаривает! – прикрикнул на нее солидный мужчина в штатском, которое сидело на нем как военное.

– Ребенка не трожь, – сказал Удалов. – Ребенок ни при чем.

– Как так ни при чем?! – обиделась Авдюшка. – А унижение? А то, что мой си-ди-плеер разломали?

– Спокойно. Соблюдать тишину и порядок, – произнес военный мужчина в штатском. – Попрошу не привлекать к нам излишнего внимания.

– Вот именно в этом и состоит наша цель, – возразил Минц. – Привлечь и разоблачить.

– Нельзя!

– Можно!

– Мы вас уничтожим! Разве не видите, на какую силу вы пытаетесь поднять свои лапки?

– Но зачем? – не выдержал Удалов. – Зачем вы это сделали?

– Ради справедливости и всеобщего согласия.

Тут военный мужчина в штатском вытащил из внутреннего кармана запечатанную в пластик коричневую книжечку с гербом СССР.

– Вам ясно? – спросил он.

Минц принялся открывать книжечку, но пластик был заварен прочно, без кинжала книжечку не раскрыть.

– Вы не прошли проверку на секретность, – мягко остановил Минца военный в штатском. – Так что не ломайте ногти, стараясь раскрыть государственную тайну. Разрешите представиться: генерал-майор ФАПСИ Перепелица Максим Янович.

– ФАПСИ?

– А нас как ни называй, только в печку не суй! – засмеялся генерал.

Машины внизу прогревали моторы. Над городом взлетела одинокая ракета.

– Это не к нам, – сказал генерал. – Это дети шутят.

– Так чего искали? – спросил Удалов.

– Если бы все так просто, заранее объявили бы в газете и купили. А то пришлось видишь какую операцию проводить!

– И безрезультатно? – спросила Авдюшка.

– А ты, существо немытое, заткнись, – мягко попросил генерал.

– Ах, как грубо, – сказала девушка.

– Он расстроен, – заметил Минц. – Не обижайся на него. Сотрудники органов не любят терпеть поражений. И все же меня смущает, почему они даже сейчас охраняют тайну?

– А может, и нет тайны? – сказала Авдюшка. – Деньги получили на операцию, устроили третью чеченскую войну, а теперь надо отчитываться.

– Ах, перестаньте! – возмутился генерал Перепелица. – Все куда сложнее… и проще.

Он щелкнул пальцами, и за его спиной из снежной пыли материализовался адъютант в форме с открытой папкой в руках.

– Придется вам расписаться, – сказал генерал. – Подходите по очереди.

И он сказал это так, что все прониклись важностью момента. Даже циничная Авдотьюшка поставила свою каракулю внизу листа – обязательства о неразглашении.

– А теперь, – сказал генерал, отослав адъютанта, – вы знаете, что, если проговоритесь, будете отвечать по всей строгости закона.

– Мы-то расписались, – сказал Удалов, – да вот вашей тайны не услышали.

– Как вы знаете, – начал генерал Перепелица, приставив ладонь к козырьку штатской фуражки и вглядываясь в снежную круговерть, скрывающую от глаз колонну чекистских машин, которая уже двинулась по берегу. – Как вы знаете, для нашего общества главное сегодня – согласие, память о славном прошлом, чистота нравов. Россия должна стать единым дружным коллективом. Так что сегодня становятся очень опасными попытки наших недругов внести раскол и опорочить. Вы меня понимаете?

– Пока нет, – сказал Минц.

– Я и не надеялся, – заметил генерал. – Потому что действительность превосходит самые невероятные предвкушения фантастов. Но я могу дать вам слово офицера и чекиста в том, что в город Великий Гусляр проникла кассета, на которой изображен человек, похожий на нашего президента, в обнаженном виде, находящийся в интимной связи с двумя девицами непристойного поведения, которые обучались до ареста в речном техникуме города Великий Гусляр, но успели кассету спрятать. И если мы не сумеем изъять эту клеветническую кассету в течение этой ночи, то мы можем лишиться кредитов Международного валютного фонда. Подумайте, как разумный человек, заслуживает ли государство получить миллиардные кредиты, если человек, похожий на его президента, попал в такой переплет?

– Вы не шутите? – спросил Минц.

– Он не шутит, – пискнула замерзшая Авдюшка. – Я отсюда вижу!

Она показала рукой вниз, к реке.

В конце колонны боевых машин пехоты двигался открытый «КамАЗ», в котором, как песок, были навалены видеокассеты.

– Да, – признался генерал Перепелица. – Это мы изъяли. И до утра, когда наш министр будет докладывать президенту, среди этих кассет мы должны найти нужную. Как иголку в куче елок…

Авдюшка отошла на несколько шагов назад.

– Внимание! – сказала она. – Улыбаемся!

Ослепительно блеснула вспышка.

– Ты с ума сошла! – рассердился генерал Перепелица. – Я же при исполнении! Я же фигура секретная! Ты же подписку о неразглашении давала!

Генерал кинулся за Авдюшечкой. Его адъютант, выскочивший неизвестно откуда, тоже кинулся за Авдюшечкой…

И вдруг закричал петух.

– Скорее! – воскликнул генерал, забыв об Авдюшечке.

Сопровождаемый адъютантом, он стремглав кинулся вниз, к колонне.

Грозно, но негромко урчали моторы.

Набирая скорость, колонна из органов ринулась вдоль берега и исчезла в снежной круговерти.

Остальные пошли домой.

…Под слоем снега город стал не таким страшным и растерзанным. В домах тушили свет и отходили ко сну.

Новогодние торжества прошли неудачно. Но, по крайней мере, они остались в прошлом.

– Ты ему поверил? – спросил Удалов.

– По крайней мере, переживал он искренне, – сказал Минц. – Но как-то не похоже это на нашего президента.

– Может, они что-то другое искали? – спросил Удалов.

– Другое, – подтвердила Авдюшечка.

– А ты тоже хороша, – сделал ей выговор Лев Христофорович. – Разве можно без предупреждения генералов госбезопасности фотографировать?! Твое счастье, что ему было пора уезжать, а то бы тебе досталось!

– Может быть, – согласилась Авдюшечка.

Некоторое время они шли молча, каждый думал о своем.

На подходе к дому Авдюшечка неожиданно спросила:

– А хотите узнать, чего они на самом деле искали?

– Ты знала и молчала? – грозно спросил ее двоюродный дедушка.

– Я не была уверена.

– А теперь?

– А теперь почти уверена.

Они вошли в дом, разделись.

Авдюшка велела потушить в комнате свет и направила луч из своей странного вида фотокамеры на белую стену.

– Глядите внимательно, – сказала она.

Это была групповая фотография.

Справа стоял профессор Минц. Слева – Корнелий Иванович Удалов.

Посередине – чёрт знает кто в штатском костюме. Костюм сидел на нем как военный мундир.

Рожа его лица была нечеловеческая, цвет кожи темно-зеленый в изморозь, глаз несколько и все разного цвета.

– Та-а-ак, – произнес профессор. – Вот, значит, какая у нас теперь госбезопасность.

– Инопланетянин! – ахнул Удалов.

– Вот именно, – сказала Авдюшечка.

– Но как ты увидела, а мы не увидели?

– Проще простого. – Авдюшка указала на фотокамеру обычного вида, лежавшую на столе между початой бутылкой шампанского, миской с салатом и разбитым микроскопом. – Это не фотокамера, а то, за чем они гонялись. Почитай, главная ценность во Вселенной.

– Но что же это? – Минц был искренне встревожен.

Авдюшка заговорила серьезно, такой ее профессор еще никогда не видал. Не беспутная девчонка, а взрослый человек.

– Что нужнее всего для любой службы безопасности, для любого правоохранительного органа? Нужнее всего знать истинное лицо оппонента. Если бы появился аппарат, который позволяет разглядеть истинное лицо любого существа под скрывающей его личиной, который может сорвать маски, несмотря на совершеннейшие системы маскировки, тогда бы межпланетный шпионаж и космические диверсии сошли бы на нет. И вот такой аппарат был изобретен. Не будем уточнять где, но изобретен. И когда об этом стало известно различным спецслужбам, они просто взбесились в соревновании: кто первый его раздобудет. Наконец одной из могущественнейших служб удалось узнать – аппарат спрятан свободолюбивыми силами в Великом Гусляре, на Земле. И тогда они организовали экспедицию по обыску Великого Гусляра, не считаясь с жертвами и расходами. Но нам удалось их перехитрить…

– Авдотьюшка… – простонал Минц. – Ты настоящая?

– Как тебе сказать… – улыбнулась девушка.

Тогда Удалов ловким движением схватил со стола камеру и навел ее на улыбающуюся Авдотьюшку.

Вспышка!

– Ах! – сказала Авдотьюшка.

Удалов направил луч из камеры на стену.

В одежде и башмаках Авдотьюшки стояло существо приятного розового, но абсолютно нечеловеческого облика с одним лучащимся глазом во лбу.

– Ах, зачем вам нужно было это делать?! – вздохнуло существо. – Только дедушку расстраиваете.

– А где Авдотья?! – взревел Минц. – Где моя внучатая племянница?

– Не беспокойся, дедуля! Авдюшка отдыхает на Кипре за счет нашей свободолюбивой планеты. И как только я покину вас, она займет мое место.

– Когда? – Минц старался перекричать треск мотоцикла.

– А вот этого вы никогда не узнаете. – Авдюшка рассмеялась хрустальным смехом. – Мы с ней так похожи!

– Эй, Авдо! – послышалось под окном. – Давай мотай к нам!

– Я побежала! – сказала Авдюшка. – Меня ребята ждут!

– Стой! – крикнул ей вслед Удалов. – А как же президент?

– Что?

– Как же человек, похожий на президента? С двумя студентками из речного?

– Ах, как вы наивны, – крикнула Авдюшка. – Он же любит свою жену! А генерал Перепелица в самом-то деле бригадир Пу-лю-бах!

Хлопнула дверь.

И через минуту под окном взревел мотоцикл. Новогодняя ночь продолжалась.