Глава 38
Поворот на дороге

На следующий день Марилла отправилась в город и вернулась только к вечеру. Аня провожала Диану в Садовый Склон и, вернувшись, застала Мариллу в кухне. Она сидела у стола, подперев голову рукой. Что-то в ее унылой позе заставило болезненно сжаться Анино сердце. Она никогда не видела Мариллу такой безжизненной и сломленной.

— Вы очень устали, Марилла?

— Да… нет… не знаю, — сказала Марилла слабо, поднимая голову. — Наверное, устала, но я об этом не думала. Дело не в этом.

— Вы были у окулиста? Что он сказал? — спросила Аня встревоженно.

— Да, была. Он обследовал мои глаза и сказал, что если я полностью откажусь от чтения, и шитья, и всякой другой работы, утомляющей зрение, и если постараюсь не плакать и буду носить очки, которые он выписал, то, как он считает, ухудшения не произойдет и головные боли пройдут. Но если я не буду следовать его рекомендациям, то несомненно полностью ослепну через шесть месяцев. Слепая! Аня, только подумай об этом!

После первого вырвавшегося восклицания ужаса Аня на минуту умолкла. Ей казалось, что она не может говорить. Потом она заговорила бодро, но прерывающимся голосом:

— Марилла, не надо об этом думать. Ведь он оставил вам надежду. Если вы будете беречь себя, то не лишитесь зрения. А если очки, которые он выписал, избавят вас от головной боли, это будет просто замечательно!

— Не сказала бы я, что тут много надежды, — ответила Марилла с горечью. — Для чего мне жить, если я не могу ни читать, ни шить, ни вообще чем-то заниматься? Это все равно что быть слепой… или мертвой. А что до слез, то я не могу от них удержаться, когда мне одиноко. Ну ладно, что об этом говорить… Буду очень благодарна, если ты нальешь мне чашечку чая. Я совсем измучилась… И прошу, не говори никому об этом, по крайней мере пока. Я не вынесу, если сюда будут приходить, расспрашивать, сочувствовать, толковать об этом.

Когда Марилла пообедала, Аня уговорила ее лечь в постель, а сама поднялась к себе в мезонин и села в темноте у окна, наедине со своими слезами и тяжелым сердцем. Сколько печальных перемен с тех пор, как она сидела здесь в ночь после возвращения! Тогда душа ее была полна надежд и радости, а будущее казалось розовым и манящим. У Ани было такое чувство, будто с тех пор прошли годы. Но прежде чем она пошла спать, на губах ее появилась улыбка, а в сердце воцарился покой. Она смело взглянула в лицо своему долгу и нашла в нем друга, каким всегда бывает долг, когда мы не уклоняемся от него, а решительно идем ему навстречу.

Однажды вечером несколько дней спустя Марилла медленно вошла в дом со двора, где она только что разговаривала с посетителем. Аня знала его только с виду: это был Джон Садлер из Кармоди. Аня удивилась: что мог он сказать, что у Мариллы стало такое выражение лица?

— Зачем приходил этот мистер Садлер, Марилла?

Марилла села у окна и взглянула на Аню. В глазах у нее стояли слезы вопреки рекомендациям окулиста, а голос сорвался, когда она сказала:

— Он слышал, что я собираюсь продать Зеленые Мезонины, и хочет купить их.

— Купить! Купить Зеленые Мезонины? — Аня не верила своим ушам. — Ах, Марилла, неужели вы продадите Зеленые Мезонины?

— Аня, я не знаю, что тут еще можно поделать. Я все обдумала. Если бы мои глаза были в порядке, я могла бы остаться здесь и справиться с хозяйством при хорошем батраке. Но ты знаешь, как обстоит дело. Это невозможно. Я могу совсем лишиться зрения, да и хозяйством я не в состоянии заниматься. Ах, никогда не думала, что доживу до такого дня, когда мне придется продать мой дом. Но хозяйство пойдет только хуже и хуже, так что потом никто не захочет купить нашу ферму. Все наши сбережения, до последнего цента, пропали в этом банке; есть и несколько долгов, которые Мэтью сделал прошлой осенью. Миссис Линд советует мне продать ферму и поселиться у кого-нибудь… у нее, я полагаю. Много от этой продажи я не получу… ферма маленькая, постройки старые. Но я рассчитываю, что на жизнь мне хватит. Слава Богу, Аня, что у тебя есть эта стипендия. Жаль, конечно, что ты не сможешь приезжать домой на каникулы, но ничего не поделаешь; я думаю, ты как-нибудь устроишься.

Марилла потеряла самообладание и горько заплакала.

— Вы не должны продавать Зеленые Мезонины, — сказала Аня решительно.

— Ах, Аня, как бы мне хотелось, чтобы я могла этого избежать. Но ты сама видишь! Я не могу остаться здесь одна. Я с ума сойду от тоски и одиночества. И потеряю зрение… Я знаю, так и будет.

— Вы не останетесь здесь одна, Марилла. Я буду с вами. Я не поеду в Редмонд.

— Не поедешь в Редмонд! — Марилла оторвала руки от своего заплаканного лица и взглянула на Аню. — Что ты хочешь сказать?

— То, что говорю. Я не возьму стипендию. Я решила это в тот вечер, когда вы вернулись от врача. Ведь не думаете же вы, что я могла бы оставить вас одну в беде, Марилла, после всего, что вы для меня сделали. Я думала об этом, и у меня есть план. Позвольте, я вам расскажу. Мистер Барри хочет взять в аренду нашу ферму на следующий год. Так что вам не нужно будет о ней беспокоиться. Я стану преподавать в школе. Я обратилась с заявлением в нашу школу… но не надеюсь, что мне дадут это место, потому что, как я поняла, попечительский совет уже обещал его Гилберту Блайту. Но я могу получить место в школе Кармоди. Мистер Блэр сказал мне об этом вчера вечером в магазине. Конечно, это будет не так удобно, как если бы я преподавала в авонлейской школе. Но я могу жить дома и каждый день ездить в Кармоди и обратно, по крайней мере пока стоит теплая погода. И даже зимой я смогу приезжать домой по пятницам. Мы оставим для этого одну лошадь. О, я все обдумала, Марилла. И я буду читать вам вслух и не дам вам грустить. Вам не будет ни скучно, ни одиноко. Мы будем спокойно и счастливо жить здесь вдвоем.

Марилла слушала как во сне.

— Ах, Аня, я знаю, что мне и в самом деле было бы хорошо, если бы ты осталась здесь. Но я не могу позволить тебе принести такую жертву ради меня. Это было бы ужасно!

— Глупости! — Аня весело засмеялась. — Здесь нет никакой жертвы. Ничего не может быть хуже, чем отказаться от Зеленых Мезонинов… ничто не могло бы быть для меня тяжелее. Мы должны сохранить наш дорогой старый дом. Мое решение окончательное, Марилла. Я не поеду в Редмонд, останусь здесь и буду учить детей в школе. И ничуточки обо мне не горюйте!

— Но твои надежды и стремления…

— У меня их не меньше, чем прежде. Только я изменила цель моих стремлений. Я собираюсь стать хорошей учительницей… и хочу сохранить вам зрение. Кроме того, я намерена учиться дома и пройти университетский курс самостоятельно. Ах, у меня десятки планов, Марилла! Я думала над ними целую неделю. Я отдам жизни здесь все, что есть во мне лучшего, и верю, что получу от нее взамен то, что есть лучшего в ней. Когда я покидала семинарию, будущее, казалось, лежало передо мной как прямая дорога. Я думала, что вижу на много миль вперед. Но вот на ней поворот. Я не знаю, что там за поворотом, но верю, что самое лучшее. В самом этом повороте есть свое очарование, Марилла. Интересно, какая дорога за ним… какая там зелень, и мягкий переменчивый свет, и тени… какие новые пейзажи, новые красоты… какие холмы и долины…

— Мне кажется, мой долг — не позволить тебе отказаться от нее, — сказала Марилла, имея в виду стипендию.

— Но вы не можете мне помешать. Мне шестнадцать с половиной, и я "упряма как осел"; так сказала мне однажды миссис Линд, — засмеялась Аня. — Ах, Марилла, не нужно меня жалеть. Я не люблю, когда меня жалеют, да и нет в том нужды. Я всем сердцем рада самой мысли остаться в Зеленых Мезонинах. Никто не смог бы полюбить их так, как вы и я… так что мы должны здесь остаться.

— Ты приносишь мне счастье, моя девочка! — сказала Марилла, уже не возражая. — Я чувствую, что ты вливаешь в меня новую жизнь. Знаю, что должна бы сопротивляться и заставлять тебя ехать в университет… но я чувствую, что не могу, так что не буду и пытаться. Ты поступишь, как сама захочешь, Аня.

Когда по Авонлее прошел слух, что Аня Ширли не поедет учиться в Редмондский университет и намерена остаться дома, чтобы работать учительницей, много было об этом споров и разговоров. Большинство добрых людей, не зная ничего о том, что грозило Марилле, думали, что Аня поступает глупо. Но миссис Аллан считала иначе. Она выразила это в словах одобрения, вызвавших у Ани слезы радости. Не осуждала ее и миссис Линд. Однажды вечером она зашла в Зеленые Мезонины и застала Аню и Мариллу сидящими у парадной двери дома в тихих, теплых, благоуханных летних сумерках. Они любили сидеть здесь в опускающемся полумраке, когда по саду летали белые мотыльки, а запах мяты наполнял росистый воздух.

Миссис Рейчел разместила свою солидную особу на каменной скамье возле двери, у которой росли высокие розовые и желтые штокрозы, и после долгого вздоха усталости и облегчения заговорила:

— Рада присесть, скажу я вам. Целый день на ногах, а двести фунтов — изрядный груз для двух ног; попробуй потаскай! Это истинное благословение — не быть толстой, Марилла. Я надеюсь, ты это ценишь, Ну, Аня, я слышала, ты отказалась от намерения пойти в университет. Я ужасно обрадовалась, когда услышала. Ты и так уже получила образование, достаточное для женщины. Я нелестного мнения о девушках, которые ходят в колледж вместе с мужчинами и забивают себе голову латынью, греческим и всякой чепухой.

— Но я все равно собираюсь учить дома и латынь, и греческий, миссис Линд, — сказала Аня, смеясь. — Я намерена пройти курс университета здесь, в Зеленых Мезонинах, и учить все, чему меня учили бы там.

Миссис Линд воздела руки в праведном ужасе:

— Аня, да ты себя убьешь!

— Ничуть. Мне это принесет только пользу. О, я не собираюсь переутомляться. Но у меня будет масса свободного времени в долгие зимние вечера, а склонности к шитью и вышиванию у меня нет. И я собираюсь занять должность учительницы в Кармоди, вы, наверное, слышали?

— Нет, не слышала. Мне говорили, что ты будешь преподавать здесь, в Авонлее. Попечительский совет решил доверить тебе нашу школу.

— Миссис Линд! — воскликнула Аня в удивлении, вскакивая с места. — Как это? Я думала, что они обещали это место Гилберту Блайту!

— Да, так оно и было. Но, как только Гилберт услышал, что ты тоже обратилась с заявлением, он пошел к ним — у них было заседание в школе вчера вечером — и сказал, что отказывается от должности в твою пользу. Сам он переходит в школу в Уайт Сендс. Конечно, он отказался от этого места, только чтобы сделать тебе одолжение, потому что несомненно догадывался, как ты хотела бы остаться с Мариллой. И должна сказать, он показал себя очень благородным и чутким, вот что. С его стороны это даже и самопожертвование, потому что ему придется снимать комнату в Уайт Сендс, а все знают, что он хочет скопить денег на учебу в университете… Так что попечители решили взять тебя. Я была до смерти рада, когда Томас вернулся вчера домой и мне об этом сказал.

— Мне кажется, я не должна соглашаться, — пробормотала Аня. — То есть… я думаю, что не должна позволять Гилберту приносить жертву ради… ради меня.

— Ну, думаю, ты ему не можешь помешать. Он уже подписал договор со школой в Уайт Сендс. Так что ему ты не окажешь никакой услуги, если откажешься. Ты, разумеется, должна принять это место. И ты отлично справишься, потому что там теперь не учится никто из Паев. Джози была последней. Ну и фрукт она была, скажу я вам! В авонлейской школе последние двадцать лет всегда учились один или несколько детей Паев, и я полагаю, их жизненным предназначением было научить школьных учителей терпению… Господи помилуй! Да что же это там так мигает у Барри в мезонине!

— Это Диана подает мне сигнал, чтобы я пришла, — засмеялась Аня. — Мы сохранили наши прежние обычаи. Прошу прощения, я сбегаю и узнаю, что случилось.

Аня стрелой понеслась по поросшему клевером склону и исчезла в тени елей Леса Призраков. Миссис Линд снисходительно взглянула ей вслед.

— Как в ней еще много от ребенка в некоторых отношениях.

— В ней гораздо больше от женщины в других отношениях, — возразила Марилла, к которой на мгновение вернулась ее прежняя суровость.

Но суровость больше не была характерной чертой Мариллы. Как сказала в тот вечер своему Томасу миссис Линд:

— Марилла Касберт стала мягче. Вот что я скажу.

Вечером следующего дня Аня пошла на маленькое авонлейское кладбище, чтобы положить свежие цветы на могилу Мэтью и полить кустик шотландской розы. Она задержалась там до сумерек; ей нравились мир и покой этого тихого места, шелест тополей, похожий на дружескую речь, и шепот трав, растущих между могилами. Когда она наконец покинула кладбище и пошла вниз по длинному склону холма, спускавшемуся в сторону Озера Сверкающих Вод, солнце уже село, и вся Авонлея лежала перед ней в призрачном полусвете. Легкий ветерок, прилетевший с пахнущих медом клеверных лугов, наполнил воздух чудной свежестью. Тут и там между деревьями уже начинали зажигаться огоньки домов. Вдали лежало море, туманное и лиловое, слышался его ровный непрестанный ропот. Небо на западе светилось великолепными мягкими переливами красок, а пруд отражал их в еще более мягких оттенках. Вся эта красота вызвала трепет в Анином сердце, и она с благодарностью открыла свою душу ей навстречу.

— Дорогой старый мир, — прошептала она, — как ты прекрасен и как я рада, что живу в тебе.

На тропинку, спускавшуюся с холма, из калитки фермы Блайтов вышел, насвистывая, высокий юноша. Это был Гилберт, и свист замер у него на губах, когда он заметил Аню. Он вежливо приподнял шляпу, но прошел бы мимо молча, если бы Аня не остановилась и не протянула руку.

— Гилберт, — сказала она, заливаясь румянцем. — Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты отказался от места в школе в мою пользу. Это было великодушно с твоей стороны… и я хочу, чтобы ты знал, как я ценю твою доброту.

Гилберт горячо пожал протянутую руку:

— Ничего тут особенного не было с моей стороны, Аня. Мне было приятно оказать тебе небольшую услугу. Мы будем теперь друзьями? Ты в самом деле простила мне мою прежнюю вину?

Аня засмеялась и безуспешно попыталась отнять руку.

— Я простила тебя в тот день у пруда, на пристани, хоть и сама об этом не знала. Какой упрямой девчонкой была я тогда! С тех пор — могу признаться откровенно — с тех пор я всегда жалела, что не захотела помириться.

— Теперь мы будем друзьями! — воскликнул Гилберт радостно. — Мы просто созданы, чтобы стать друзьями. Ты долго противилась предназначению. Я уверен, что мы не раз сможем помочь друг другу. Ты ведь собираешься учиться дальше? Я тоже… Пойдем, я провожу тебя домой.

Марилла с любопытством взглянула на Аню, когда та вошла в кухню:

— Кто это шел с тобой по стежке, Аня?

— Гилберт Блайт, — ответила Аня, сердясь на себя за то, что краснеет. — Я встретила его на холме Барри.

— Не думала, что вы с Гилбертом такие хорошие друзья, что можете простоять полчаса у ворот, беседуя, — сказала Марилла, сдержанно улыбнувшись.

— Мы не были друзьями… Мы были хорошими врагами… Но мы решили, что будет гораздо разумнее, если в будущем мы станем добрыми друзьями. Неужели мы простояли вместе полчаса? Мне показалось, всего несколько минут. Но, понимаете, ведь нам нужно было наверстать пять лет потерянных разговоров!

Аня долго сидела у окна в тот вечер с тихой радостью в душе. Ветер легко качал ветви вишни, а из сада к ней поднимался запах мяты. Звезды мерцали над верхушками елей в долине, а свет из окна Дианы пробивался между деревьями. Горизонты будущего сузились для Ани с того вечера, когда она вернулась домой из семинарии. Но хотя дорога, лежавшая теперь перед ней, была узкой, Аня знала, что зацветут вдоль нее цветы тихого счастья. Радостям честного труда, достойных стремлений и сердечной дружбы предстояло стать ее радостями. Ничто не сможет подрезать крылья ее фантазии или омрачить ее чудесный мир мечты. И всегда может появиться новый поворот на дороге!

— Бог в небесах — и с миром все в порядке, — прошептала Аня тихо.