С наступлением пубертата начинаются изменения, которые должны перевести инфантильную сексуальную жизнь в ее окончательную нормальную форму. До сих пор сексуальное влечение было преимущественно аутоэротическим, теперь оно находит сексуальный объект. Доселе оно действовало, исходя из отдельных влечений и эрогенных зон, которые независимо друг от друга в качестве единственной сексуальной цели искали определенного удовольствия. Теперь появляется новая сексуальная цель, для достижения которой взаимодействуют все парциальные влечения, тогда как эрогенные зоны подчиняются примату генитальной зоны. Поскольку новая сексуальная цель наделяет оба пола очень разными функциями, их сексуальное развитие существенно расходится. Развитие мужчины более последовательно и более доступно нашему пониманию, тогда как у женщины наступает даже своего рода инволюция. Нормальность половой жизни обеспечивается только точным совпадением двух течений, направленных на сексуальный объект и на сексуальную цель, – нежного и чувственного, – из которых первое вмещает в себе все, что остается от раннего инфантильного расцвета сексуальности. Это похоже на прокладку туннеля с двух сторон.

Новая сексуальная цель состоит у мужчины в разгрузке половых продуктов; она отнюдь не чужда прежней цели – достижению удовольствия, напротив, наибольшее количество удовольствия связано именно с этим конечным актом сексуального процесса. Сексуальное влечение начинает теперь служить функции продолжения рода; оно становится, так сказать, альтруистическим. Чтобы это превращение удалось, в данном процессе необходимо считаться с исходными задатками и всеми особенностями влечений.

Как в любом другом случае, когда в организме должны создаваться новые связи и соединения, образующие сложные механизмы, также и здесь возникает возможность болезненных нарушений из-за отсутствия этих преобразований. Все болезненные нарушения половой жизни с полным правом можно рассматривать как препятствия развитию.

Перед нашими глазами ясно открываются исходный пункт и конечная цель описанного хода развития. Опосредствующие переходы во многих отношениях нам еще непонятны; мы должны будем разрешить в них не одну загадку.

Важной характеристикой процессов пубертата считается то, что больше всего бросается в глаза, – явное увеличение в размерах внешних гениталий, которое в латентный период детства проявлялось благодаря относительной задержке роста. Одновременно развитие внутренних гениталий настолько продвинулось вперед, что они оказываются способными поставлять половые продукты или воспринимать их для образования нового существа. Таким образом, в готовом состоянии имеется необычайно сложный аппарат, который ждет, когда им воспользуются.

Этот аппарат должен быть приведен в действие, и наблюдение позволяет нам выяснить, что раздражения могут достигать его тремя путями: из внешнего мира через возбуждение уже известных нам эрогенных зон; из внутренних органов (эти пути нам еще предстоит исследовать) и из душевной жизни, которая сама представляет собой «камеру хранения» внешних впечатлений и «приемный пункт» внутренних возбуждений. Всеми тремя способами вызывается одно и то же – состояние, которое называется «сексуальным возбуждением» и проявляется через признаки двоякого рода, душевные и соматические. Душевные признаки состоят в своеобразном чувстве напряжения чрезвычайно настойчивого характера; среди разнообразных телесных изменений на первом месте стоит ряд изменений гениталий, имеющих несомненный смысл – готовности, приготовления к половому акту. (Эрекция мужского органа, увлажнение влагалища.)

С характером напряжения при сексуальном возбуждении связана проблема, разрешение которой настолько же трудно, насколько велико ее значение для понимания сексуальных процессов. Несмотря на господствующее в психологии различие мнений по этому поводу, я настаиваю на том, что чувство напряжения должно носить в себе характер неудовольствия. Для меня является определяющим, что такое чувство приносит с собой стремление к изменению психической ситуации, побуждает к действию, что совершенно чуждо сущности испытываемого удовольствия. Но если причислить напряжение при сексуальном возбуждении к неприятным чувствам, то сталкиваешься с фактом, что оно, несомненно, переживается как приятное. Повсюду к напряжению, вызванному сексуальными процессами, примешивается удовольствие; даже при подготовительных изменениях в гениталиях становится отчетливым своего рода чувство удовлетворения. Как связаны между собой это неприятное напряжение и это ощущение удовольствия?

Все, что связано с проблемой удовольствия-неудовольствия, касается одного из самых болезненных мест современной психологии. Мы попытаемся как можно больше узнать об этом из условий имеющегося перед нами случая и уклонимся от того, чтобы подходить к проблеме во всей ее полноте. Сначала посмотрим на то, каким способом эрогенные зоны приспосабливаются к новому порядку. Им принадлежит важная роль в возникновении сексуального возбуждения. Самый отдаленный, наверное, от сексуального объекта орган – глаз – в условиях ухаживания за объектом чаще всего становится способным прельщаться тем особым качеством возбуждения, повод к которому в сексуальном объекте мы называем красотой. Поэтому достоинства сексуального объекта называются также «прелестями». С этим раздражением, с одной стороны, уже связано удовольствие, с другой стороны, его следствием является усиление или возникновение, если оно отсутствует, сексуального возбуждения. Если добавляется возбуждение другой эрогенной зоны, например ощупывающей руки, то получается такой же эффект: с одной стороны, ощущение удовольствия, вскоре усиливающееся благодаря удовольствию от подготовительных изменений, с другой стороны – дальнейшее усиление сексуального напряжения, которое вскоре переходит в самое отчетливое неудовольствие, если ему не позволяется доставлять дальнейшее удовольствие. Более ясен, пожалуй, другой случай, когда, например, у сексуально невозбужденного человека прикосновением раздражают эрогенную зону, допустим, кожу на груди у женщины. Это прикосновение уже вызывает чувство удовольствия, но вместе с тем оно как ни что другое способно пробудить сексуальное возбуждение, требующее усиления удовольствия. То, каким образом получается, что ощущаемое удовольствие вызывает потребность в еще большем удовольствии, как раз и составляет проблему.

Однако роль, которая достается при этом эрогенным зонам, ясна. То, что относилось к одной из них, относится ко всем. Все они используются для того, чтобы благодаря соответствующему раздражению принести известное количество удовольствия, приводящего к усилению напряжения, которое в свою очередь должно дать необходимую моторную энергию, чтобы довести половой акт до завершения. Предпоследняя его часть опять-таки состоит в соответствующем раздражении эрогенной зоны, самой генитальной зоны на головке члена, при помощи наиболее подходящего для этого объекта – слизистой оболочки влагалища, и под влиянием удовольствия, которое обеспечивает это возбуждение, на этот раз рефлекторным путем приобретается моторная энергия, которая обеспечивает выведение половых веществ. Это последнее удовольствие является наиболее интенсивным и по своему механизму отличается от предыдущего. Оно всецело вызывается разрядкой, полностью представляет собой удовольствие от удовлетворения, и с ним на какое-то время угасает напряжение либидо.

Мне кажется вполне правомерным зафиксировать это отличие в сущности удовольствия, возникающего вследствие возбуждения эрогенных зон, от удовольствия, вызванного опорожнением сексуальных веществ, дав им соответствующие названия. Первое подходящим образом можно назвать предварительным удовольствием в противоположность конечному удовольствию, или удовольствию от удовлетворения, сексуальной деятельности. В таком случае предварительное удовольствие представляет собой то же самое, что могло доставлять, хотя и в меньшей степени, инфантильное сексуальное влечение; конечное удовольствие является новым, то есть, вероятно, оно связано с условиями, возникшими только с наступлением пубертата. Формула новой функции эрогенных зон теперь такова: они используются для того, чтобы посредством получаемого от них, как в инфантильной жизни, предварительного удовольствия содействовать достижению большего удовольствия от удовлетворения.

Недавно мне удалось объяснить другой пример из совершенно другой области психического события, в котором также достигается больший эффект удовольствия благодаря менее значительному ощущению удовольствия, действующему при этом как соблазнительная премия. Там также имелась возможность рассмотреть сущность удовольствия более подробно.

Однако взаимосвязь предварительного удовольствия с инфантильной сексуальной жизнью подтверждается патогенной ролью, которая может выпасть на его долю. Из механизма, в который вошло предварительное удовольствие, очевидно, возникает опасность для возможности достижения нормальной сексуальной цели; она возникает тогда, когда в каком-нибудь месте подготовительных сексуальных процессов предварительное удовольствие становится слишком сильным, а присущий ему компонент напряжения – слишком незначительным. Тогда сила влечения, необходимая для продолжения сексуального процесса, пропадает, весь путь сокращается, данное подготовительное действие занимает место нормальной сексуальной цели. Как показывает опыт, этот вредный случай обусловлен тем, что данная эрогенная зона или соответствующее парциальное влечение уже в инфантильной жизни в необычайной степени способствовали получению удовольствия. Если добавляются еще и моменты, содействующие фиксации, то в дальнейшей жизни легко возникает навязчивость, препятствующая включению этого предварительного удовольствия в новую взаимосвязь. Таков фактически механизм многих перверсий, которые представляют собой остановку на подготовительных актах сексуального процесса.

Нарушения функции сексуального механизма, возникающего по вине предварительного удовольствия, избежать проще всего, если примат генитальных зон предначертан уже в инфантильной жизни. Для этого, по-видимому, действительно принимаются меры во второй половине детства (от восьми лет до пубертата). В эти годы генитальные зоны ведут себя уже так, как в период зрелости, они становятся местом ощущений возбуждения и подготовительных изменений, если ощущается какое-либо удовольствие вследствие удовлетворения других эрогенных зон, хотя этот эффект пока еще остается бесцельным, то есть не способствует продолжению сексуального процесса. Таким образом, уже в детские годы наряду с удовольствием от удовлетворения имеется известное количество сексуального напряжения, хотя менее постоянного и менее значительного, и теперь мы можем понять, почему при обсуждении источников сексуальности мы могли с таким же правом сказать, что данный процесс и приносит сексуальное удовлетворение, и вызывает сексуальное возбуждение. Мы замечаем, что на пути к познанию сначала представляли себе различия инфантильной и зрелой сексуальной жизни чрезмерно большими, и теперь задним числом вносим корректировку. Не только отклонения от нормальной сексуальной жизни, но и нормальные ее формы определяются инфантильными проявлениями сексуальности.

У нас осталось совершенно необъясненным, откуда берется сексуальное напряжение, возникающее при удовлетворении эрогенных зон одновременно с удовольствием, и в чем состоит его сущность. Напрашивающееся предположение, что это напряжение возникает каким-то образом из самого удовольствия, не только само по себе весьма неправдоподобно, оно также несостоятельно, поскольку при самом большом удовольствии, связанном с опорожнением половых продуктов, не создается никакого напряжения; напротив, всякое напряжение прекращается. Поэтому удовольствие и сексуальное напряжение могут быть связаны только косвенным образом.

Помимо факта, что обычно только освобождение от сексуальных веществ кладет конец сексуальному возбуждению, имеются еще и другие основания связать сексуальное напряжение с сексуальными продуктами. При воздержанной жизни половой аппарат через различные, но не беспорядочные периоды освобождается по ночам во время галлюцинаторного представления во сне полового акта, сопровождающегося ощущением удовольствия, от сексуальных веществ, и в отношении этого процесса – ночной поллюции – трудно отказаться от мнения, что сексуальное напряжение, которое умеет найти короткий галлюцинаторный путь для замены акта, является функцией накопления семени в резервуарах для половых продуктов. В этом же смысле опыт указывает на относительную истощаемость сексуального механизма. При опустошенных запасах семени не только невозможно осуществление полового акта, но и пропадает также раздражимость эрогенных зон, соответствующее возбуждение которых не может вызвать удовольствия. Таким образом, попутно мы узнаем, что известная степень сексуального напряжения требуется даже для возбуждения эрогенных зон.

Стало быть, напрашивается предположение, которое, если я не ошибаюсь, распространено довольно широко, что накопление сексуальных веществ создает и поддерживает сексуальное напряжение, поскольку давление этих продуктов на стенки их резервуаров действует как раздражение на спинальный центр, состояние которого воспринимается высшими центрами, и в таком случае в сознании появляется известное ощущение напряжения. Если возбуждение эрогенных зон усиливает сексуальное напряжение, то это может происходить только из-за того, что эрогенные зоны находятся в анатомической связи с этими центрами, повышают тонус возбуждения в них, при достаточном сексуальном напряжении приводят в действие половой акт, а при недостаточном – стимулируют производство половых веществ.

Слабость этого учения, которого придерживается, например, фон Краффт-Эбинг в своем описании сексуальных процессов, состоит в том, что, созданное для объяснения половой деятельности зрелого мужчины, оно мало учитывает троякого рода условия, которым оно также должно дать объяснение. Эти условия относятся к ребенку, к женщине и к кастрату мужского пола. Во всех трех случаях не может быть и речи о накоплении половых продуктов в таком же смысле, как у мужчины, что затрудняет простое применение схемы; однако надо сразу признаться, что можно найти сведения, позволяющие упорядочить также и эти случаи. В любом случае необходимо предостеречь от того, чтобы приписывать фактору накопления половых продуктов функции, на которые, он, по-видимому, не способен.

То, что сексуальное возбуждение может быть в значительной степени независимым от производства половых веществ, показывают наблюдения над кастратами мужского пола, у которых иногда операция не наносит ущерба либидо, хотя правилом является противоположное поведение, которое и служит поводом к операции. Кроме того, давно известно, что болезни, приводящие к прекращению производства мужских половых клеток, оставляют неповрежденными либидо и потенцию теперь уже стерильного индивида. Поэтому отнюдь не удивительно, как это представляет К. Ригер, что потеря мужских половых желез в зрелом возрасте может не оказать никакого влияния на душевное состояние индивида. Кастрация, произведенная в нежном возрасте, до пубертата, хотя и приближается по своему воздействию к устранению половых признаков, однако при этом кроме потери половых желез как таковых следовало бы также учитывать связанную с их исчезновением задержку развития других факторов.

Опыты над животными с удалением половых желез (яичек и яичников) и соответственно варьирующей пересадкой новых таких органов у позвоночных животных (см. цитированный труд Липшютца) наконец-то отчасти пролили свет на происхождение сексуального возбуждения и при этом еще более оттеснили на задний план значение возможного накопления клеточных половых продуктов. С помощью эксперимента (Э. Штейнах) стало возможным превратить самца в самку и наоборот самку в самца, при этом психосексуальное поведение животного менялось в соответствии с соматическими половыми признаками и одновременно с ними. Но это определяющее пол влияние следует приписать не той части половой железы, которая производит специфические половые клетки (сперматозоиды и яйцеклетки), а ее интерстициальной ткани, которая поэтому выделяется авторами как «пубертатная железа». Вполне возможно, что дальнейшие исследования покажут, что обычно «пубертатная железа» может определять оба пола, чем было бы анатомически обосновано учение о бисексуальности высших животных, и уже сейчас можно предположить, что она – не единственный орган, имеющий отношение к производству сексуального возбуждения и половых признаков. Во всяком случае это новое биологическое открытие примыкает к тому, что мы уже раньше узнали о значении щитовидной железы для сексуальности. Мы можем теперь считать, что в интерстициальной части половой железы создаются особые химические вещества, которые усваиваются кровотоком и заряжают определенную часть центральной нервной системы сексуальным напряжением, как мы знаем о таком превращении токсического раздражения в особое раздражение органа с помощью других введенных ядовитых веществ, которые для тела являются чуждыми. Каким образом возникает сексуальное возбуждение в результате раздражения эрогенных зон при прежнем заряде центральных аппаратов и какие смешения чисто токсических и физиологических раздражений получаются при этих сексуальных процессах, даже если это рассматривать только гипотетически, – говорить об этом сегодня несвоевременно. В этом представлении о сексуальных процессах нам достаточно придерживаться как существенного предположения о наличии особых веществ, возникающих в результате обмена сексуальных веществ. Ибо эта кажущаяся произвольной гипотеза подкрепляется крайне важными фактами, на которые мало обращали внимания. Неврозы, которые можно свести только к нарушениям сексуальной жизни, демонстрируют огромное клиническое сходство с феноменами интоксикации и абстиненции, возникающими в результате обычного введения ядовитых веществ (алкалоидов), вызывающих удовольствие.

С этими предположениями о химической основе сексуального возбуждения хорошо согласуются наши вспомогательные гипотезы, которые мы создали себе для того, чтобы лучше понять психические выражения сексуальной жизни. Мы ввели понятие либидо как количественно меняющейся энергии, которой можно измерить процессы и преобразования в области сексуального возбуждения. Это либидо – в силу его особого происхождения – мы отличаем от энергии, которую следует положить в основу душевных процессов в целом, и, таким образом, наделяем ее также особыми качественными характеристиками. Отделяя либидинозную от другой психической энергии, мы выражаем предположение, что сексуальные процессы организма отличаются от процессов питания особым химизмом. Анализ перверсий и психоневрозов привел нас к пониманию того, что это сексуальное возбуждение поставляется не только так называемыми половыми частями, но и всеми органами тела. Следовательно, мы создаем представление о неком количестве либидо, психическое представительство которого мы называем либидо Я, а его продукция – уменьшение или увеличение, распределение и смещение – должна позволить нам объяснить наблюдаемые психосексуальные феномены.

Однако аналитическому исследованию это либидо Я становится доступным только тогда, когда оно нашло психическое применение в виде катексиса сексуальных объектов, то есть стало объектным либидо. Мы видим тогда, что оно концентрируется на объектах, фиксируется на них или оставляет эти объекты, переходит с них на другие и с этих позиций направляет сексуальную деятельность индивида, которая ведет к удовлетворению, то есть частичному и вре́менному угасанию либидо. Психоанализ так называемых неврозов переноса (истерии и невроза навязчивых состояний) позволяет нам получить здесь четкое представление.

Относительно судеб объектного либидо мы можем также узнать, что, будучи отвлеченным от объектов, оно сохраняется свободным в особых состояниях напряжения и в конце концов возвращается к Я, в результате чего снова становится либидо Я. Либидо Я – в противоположность объектному либидо – мы называем также нарциссическим либидо. Из психоанализа, словно через границу, переступить которую нам не дозволено, мы глядим в водоворот нарциссического либидо, и у нас создается представление об отношениях того и другого. Нарциссическое либидо, или либидо Я, предстает перед нами как огромный резервуар, из которого посылаются объектные катексисы и в который они снова втягиваются; нарциссический либидинозный катексис Я – как первичное состояние, реализованное в раннем детстве, которое лишь прикрывается более поздними испусканиями либидо, но, в сущности, сохраняется позади них.

Задача теории либидо невротических и психотических расстройств должна состоять в выражении всех наблюдаемых феноменов и выявленных процессов в терминах экономики либидо. Нетрудно догадаться, что при этом судьбам либидо Я будет придаваться большее значение, особенно там, где речь идет об объяснении более глубоких психотических расстройств. В таком случае трудность заключается в том, что средство нашего исследования, психоанализ, пока дает нам надежные сведения только о превращениях объектного либидо и не может непосредственно отделить либидо Я от других действующих в Я энергий. Поэтому дальнейшее развитие теории либидо возможно пока только путем умозрительных рассуждений. Но мы откажемся от всех завоеваний прежних психоаналитических наблюдений, если по образцу К. Г. Юнга дадим понятию либидо испариться, отождествив его с движущей психической энергией в целом.

Отделение импульсов сексуального влечения от других и тем самым ограничение понятия либидо этими первыми получают существенное подкрепление со стороны изложенной выше гипотезы об особом химизме сексуальной функции.

Известно, что только с наступлением пубертата происходит строгое разделение мужского и женского характера; эта противоположность как никакая другая оказывает затем решающее влияние на весь образ жизни людей. Однако мужские и женские задатки хорошо заметны уже в детском возрасте; развитие сдерживающих факторов сексуальности (стыда, отвращения, сострадания и т. д.) происходит у девочки раньше и встречает меньше сопротивления, чем у мальчика; склонность к сексуальному вытеснению представляется в целом большей. Там, где дают о себе знать парциальные влечения сексуальности, они предпочитают пассивную форму. Однако аутоэротическая деятельность эрогенных зон у обоих полов одинакова, и вследствие этого соответствия возможность половых различий в том виде, как они устанавливаются после пубертата, в детстве отсутствует. Учитывая проявления сексуальности в виде аутоэротики и мастурбации, можно было бы выдвинуть тезис, что сексуальность маленьких девочек носит вполне мужской характер. Более того, если бы мы сумели наделить понятия «мужской» и «женский» более определенным содержанием, то можно было бы отстаивать также и утверждение, что либидо регулярно и закономерно имеет мужскую природу, кому бы оно – мужчине или женщине – ни принадлежало и независимо от своего объекта, будь то мужчина или женщина.

С тех пор как я познакомился с точкой зрения на бисексуальность, я считаю этот момент в данном случае определяющим и думаю, что без учета бисексуальности едва ли можно прийти к пониманию фактически наблюдаемых сексуальных проявлений у мужчины и женщины.

Несмотря на это, я могу добавить лишь следующее: также и у ребенка женского пола ведущая эрогенная зона расположена в клиторе, то есть она является гомологичной мужской генитальной зоне на головке полового члена. Все, что мне удалось узнать о мастурбации у маленьких девочек, относилось к клитору, а не к частям внешних гениталий, имеющим большое значение для последующих генитальных функций. У меня самого существуют сомнения в том, что под влиянием соблазнения девочка может прийти к чему-либо иному, кроме мастурбации клитора, разве что в совершенно исключительном случае. Так часто встречающаяся именно у маленьких девочек спонтанная разрядка сексуального возбуждения выражается в подергиваниях клитора, а частые его набухания позволяют девочке правильно и без указаний оценить сексуальные проявления противоположного пола, просто перенося на мальчиков ощущения от собственных сексуальных процессов.

Кто хочет понять превращение маленькой девочки в женщину, тот должен проследить дальнейшую судьбу этой возбудимости клитора. Пубертат, сопровождающийся у мальчика стремительным вторжением либидо, у девочки характеризуется новой волной вытеснения, которым затрагивается как раз клиторальная сексуальность. При этом подвергается вытеснению известная часть мужской сексуальной жизни.

Усиливающееся сдерживание сексуальности девушки, обусловленное пубертатным вытеснением, служит стимулом для либидо мужчины и вынуждает его к активизации своих функций; с повышением либидо усиливается тогда и сексуальная переоценка, которая в полной мере проявляется лишь в отношении отказывающей, отрицающей свою сексуальность женщины. Тогда клитор, сам возбуждаясь во время позволительного, наконец, полового акта, выполняет роль проводника этого возбуждения к соседним женским органам, подобно тому как используют сосновые щепки, чтобы зажечь не так легко воспламеняющиеся дрова. Нередко, чтобы произошел этот перенос, требуется определенное время, в течение которого молодая женщина лишена чувствительности. Эта анестезия может стать постоянной, если клиторальная зона отказывается передать свою способность возбуждаться, что подготавливается активной деятельностью в детской жизни. Известно, что анестезия женщин часто лишь кажущаяся, локальная. Они нечувствительны у входа во влагалище, но отнюдь не при стимуляции клитора или других зон. К этим эрогенным причинам анестезии присоединяются затем еще и психические, также обусловленные вытеснением.

Если перенос эрогенной раздражимости от клитора во вход во влагалище удался, то это означает, что у женщины произошла смена ее ведущей зоны для последующего полового поведения, тогда как у мужчины с детства сохраняется одна и та же зона. В этой смене ведущей эрогенной зоны, а также во всплеске вытеснения в пубертате, в результате которого, так сказать, устраняется инфантильная мужественность, кроются основные причины особой предрасположенности женщины к неврозу, в частности к истерии. Следовательно, эти условия самым тесным образом связаны с сущностью женственности.

В то время как благодаря процессам полового созревания устанавливается примат генитальных зон, а появление эрекции мужского полового члена властно указывает на новую сексуальную цель – на проникновение в полость тела, возбуждающее генитальную зону, с психической стороны совершается процесс нахождения объекта, подготовка к которому велась с самого раннего детства. Когда первоначальное сексуальное удовлетворение еще было связано с приемом пищи, сексуальный объект сексуального влечения находился вне собственного тела – в материнской груди. Влечение лишилось его лишь позднее, возможно, как раз в то время, когда ребенок стал способным формировать общее представление о человеке, которому принадлежит доставляющий ему удовлетворение орган. Как правило, половое влечение становится затем аутоэротическим, и только по завершении латентного периода восстанавливается первоначальное отношение. Не без веского основания сосание ребенком груди матери стало образцом всех любовных отношений. Нахождение объекта – это, по существу, нахождение заново.

Но от этих первых и самых важных сексуальных отношений даже после отделения сексуальной деятельности от приема пищи остается важная часть, подготовляющая выбор объекта, то есть помогающая восстановить утраченное счастье. Весь латентный период ребенок учится любить других людей, которые помогают ему в его беспомощности и удовлетворяют его потребности, в точности по образцу и в продолжение его младенческих отношений к кормилице. Наверное, захочется воспротивиться отождествлению нежных чувств и уважения, которые ребенок проявляет к тем, кто о нем заботится, с половой любовью; но я полагаю, что более точное психологическое исследование, вне всякого сомнения, сумеет установить эту тождественность. Общение ребенка с человеком, который за ним ухаживает, является для него непрерывным источником сексуального возбуждения и удовлетворения через эрогенные зоны, тем более что последний – как правило, это все же мать – сам одаривает ребенка чувствами, происходящими из собственной сексуальной жизни, ласкает его, целует и убаюкивает и совершенно отчетливо заменяет им полноценный сексуальный объект. Мать, вероятно, испугалась бы, если бы ей разъяснили, что всеми своими нежностями она пробуждает сексуальное влечение своего ребенка и подготавливает его будущую интенсивность. Она считает свои действия проявлением асексуальной «чистой» любви, поскольку тщательно избегает вызывать в гениталиях ребенка больше возбуждения, чем это необходимо при уходе за ним. Но, как мы знаем, половое влечение пробуждается не только раздражением генитальной зоны; то, что мы называем нежностью, неминуемо однажды окажет воздействие и на генитальные зоны. Если бы мать лучше понимала важную роль влечений для всей душевной жизни, для всех этических и психических проявлений, то и после таких объяснений она не стала бы себя укорять. Она лишь выполняет свою задачу, обучая ребенка любить; он должен стать дельным человеком с энергичной сексуальной потребностью и осуществить в своей жизни все, к чему подталкивает человека влечение. Избыток родительской нежности может, разумеется, навредить, ускорив сексуальное созревание, кроме того, это делает ребенка «избалованным», неспособным в дальнейшей жизни временно отказаться от любви или довольствоваться меньшим ее количеством. То, что ребенок оказывается ненасытным в своем требовании родительской нежности, – один из вернейших признаков будущей нервозности; с другой стороны, именно невропатические родители, в большинстве своем склонные к чрезмерной нежности, чаще всего пробуждают своими ласками предрасположение ребенка к невротическому заболеванию. Впрочем, из этого примера видно, что у невротических родителей имеются более непосредственные пути передать свое нарушение детям, чем по наследственности.

Сами дети с ранних лет ведут себя так, как будто их привязанность к тем, кто за ними ухаживает, носит характер сексуальной любви. Первоначально тревога детей представляет собой не что иное, как выражение того, что им недостает любимого человека; поэтому любого чужака они встречают с тревогой; они боятся темноты, потому что в ней не видно любимого человека, и успокаиваются, если в темноте могут взять его за руку. Воздействие всяких детских страшилок или жутких историй нянек переоценивается, когда их делают повинными в том, что они вызывают боязливость детей. Дети, склонные к боязливости, воспринимают только такие истории, которые на других детей никакого впечатления не производят; а к боязливости склонны лишь дети с чрезмерным, или преждевременно развитым, или ставшим по причине изнеженности претенциозным сексуальным влечением. При этом ребенок ведет себя, как взрослый, превращая свое либидо в тревогу, будучи неспособным дать ему удовлетворение, а в свою очередь взрослый, став вследствие неудовлетворенного либидо невротичным, ведет себя в своей тревоге, как ребенок, начинает бояться, оставаясь один, то есть без человека, в любви которого он уверен, и желает успокоить этот свой страх самыми детскими мерами.

Если нежность родителей к ребенку счастливо избежала того, чтобы преждевременно, то есть до появления физических условий пубертата, пробудить его сексуальное влечение с такой силой, что психическое возбуждение явным образом прорывается к генитальной системе, то она может исполнить свою задачу – руководить этим ребенком в зрелости при выборе сексуального объекта. Несомненно, ребенку легче всего избрать сексуальными объектами тех лиц, которых он любит с детства, так сказать, приглушенным либидо. Но благодаря отсрочке сексуального созревания появилось время, чтобы наряду с другими сексуальными торможениями соорудить преграды для инцеста, воспринять в себя те моральные предписания, которые категорически исключают при выборе объекта любимых в детстве людей, близких родственников. Соблюдение этих границ – это прежде всего культурное требование общества, которое должно бороться с поглощением семьей интересов, необходимых ему для создания более высоких социальных единиц, и поэтому всеми средствами старается ослабить у каждого отдельного человека, особенно у юноши, связь с семьей, имеющую решающее значение только в детстве.

Но выбор объекта сначала совершается в представлении, и половая жизнь только созревающих молодых людей едва ли может происходить где-то еще, кроме как в фантазиях, то есть в представлениях, не предназначенных для исполнения. В этих фантазиях у всех людей снова проявляются инфантильные склонности, теперь усиленные соматически, а среди них с закономерной частотой и на первом месте – в большинстве случаев уже дифференцированное благодаря половому притяжению сексуальное влечение ребенка к родителям, сына к матери и дочери к отцу. Одновременно с преодолением и оставлением этих явно инцестуозных фантазий достигается один из самых значительных, но и самых болезненных результатов психической деятельности пубертатного времени – освобождение от авторитета родителей, благодаря которому создается столь важное для культурного прогресса противопоставление нового и старого поколений. На каждой из остановок на пути развития, который должны пройти индивиды, некое их число застревает, и, таким образом, имеются также люди, никогда не сумевшие освободиться от авторитета родителей и не изъявшие обратно у них свои нежные чувства или сделавшие это только отчасти. В большинстве случаев это девушки, которые, к радости родителей, сохраняют полностью свою детскую любовь далеко за пределами пубертата, и тут весьма поучительно обнаружить, что в последующем браке этим девушкам недостает способности дарить своим мужьям надлежащее. Они становятся холодными женами и остаются сексуально анестетическими. Из этого следует, что внешне несексуальная любовь к родителям и половая любовь питаются из одного и того же источника, то есть первая лишь соответствует инфантильной фиксации либидо.

Чем больше приближаешься к глубоким нарушениям психосексуального развития, тем отчетливее выступает на передний план значение инцестуозного выбора объекта. У психоневротиков вследствие отвержения сексуальности вся психосексуальная деятельность, направленная на нахождение объекта, или большая часть ее остается в бессознательном. Для девушек с чрезмерной потребностью в нежности и с таким же страхом перед реальными требованиями сексуальной жизни непреодолимым искушением становится, с одной стороны, желание осуществить в жизни идеал асексуальной любви, с другой стороны – скрыть свое либидо под нежностью, которую они могут проявлять без упреков к себе, сохранив на всю жизнь инфантильную, оживленную в пубертате склонность к родителям или братьям и сестрам. Психоанализ, выслеживая при помощи симптомов и других болезненных проявлений бессознательные мысли и переводя эти мысли в сознание, без труда может показать таким людям, что они в общепринятом смысле слова влюблены в этих своих близких родственников. Также и в тех случаях, когда человек, бывший прежде здоровым, заболел после неудачного любовного опыта, в качестве механизма такого заболевания можно гарантированно раскрыть возвращение его либидо к предпочитаемым в детстве людям.

Также и тот, кто счастливо избежал инцестуозной фиксации своего либидо, не избавлен полностью от ее влияния. Отчетливым отголоском этой фазы развития является первая серьезная влюбленность молодого человека, как это часто бывает, в зрелую женщину, влюбленность девушки в немолодого, обладающего авторитетом мужчину, которые могут оживить у них образ матери и отца. Под более свободной опоре на эти образцы происходит, пожалуй, вообще всякий выбор объекта. Прежде всего мужчина ищет объект под влиянием сохранившегося в памяти образа матери, во власти которого он находится с самого раннего детства; с этим полностью согласуется то, что мать, если она жива, противится подобной своей замене и встречает ее с враждебностью. При таком значении детских отношений к родителям для последующего выбора объекта легко понять, что всякое нарушение этих сложившихся в детстве отношений выражается в тяжелейших последствиях для сексуальной жизни после наступления зрелости; также и ревность любящих никогда не бывает лишена инфантильных корней или, по крайней мере, инфантильного подкрепления. Ссоры между самими родителями, несчастливый брак обусловливают сильнейшее предрасположение к нарушению сексуального развития или невротическому заболеванию детей.

Инфантильная склонность к родителям является, пожалуй, самым важным, но не единственным из следов, которые, будучи обновленными в пубертате, указывают затем путь к выбору объекта. Другие склонности такого же происхождения позволяют мужчине, по-прежнему опираясь на свое детство, выстроить более одного сексуального ряда, создать совершенно разные условия для выбора объекта.

Задача, возникающая при выборе объекта, состоит в том, чтобы не «упустить» противоположный пол. Она, как известно, разрешается не без некоторых пробных попыток. Первые побуждения после пубертата довольно часто – без особого, впрочем, вреда – ведут по ложному пути. Дессуар справедливо обратил внимание на закономерность восторженной дружбы юношей и молодых девушек с подобными себе. Наибольшую силу, защищающую от стойкой инверсии сексуального объекта, несомненно, представляет собой притягательность противоположных половых признаков друг для друга; для объяснения данного факта в контексте этих рассуждений ничего сказать невозможно. Но самого по себе этого фактора недостаточно для того, чтобы исключить инверсию; к нему добавляются всевозможные подкрепляющие моменты. Прежде всего сдерживающий авторитет общества; там, где инверсия не расценивается как преступление, можно увидеть, что она полностью соответствует сексуальным наклонностям многих индивидов. Далее, относительно мужчины можно предположить, что детское воспоминание о нежности матери и других лиц женского пола, кому он ребенком был вверен, активно содействует тому, чтобы направить его выбор на женщину, тогда как пережитое в раннем детском возрасте сексуальное запугивание со стороны отца и отношение к нему как сопернику отвлекают от лиц того же пола. Но оба этих момента относятся также и к девушке, сексуальная деятельность которой находится под особым присмотром матери. Таким образом, возникает враждебное отношение к собственному полу, оказывающее решающее влияние на выбор объекта в том смысле, который признается нормальным. Воспитание мальчиков мужчинами (рабами в античном мире), по-видимому, способствует гомосексуализму; распространенность инверсии у нынешней знати, пожалуй, становится несколько более понятной по причине использования мужской прислуги и меньшей личной заботы матерей о своих детях. У некоторых истериков бывает так, что из-за отсутствия в раннем детстве одного из родителей (вследствие смерти, развода, отчуждения) оставшийся родитель привлекает к себе всю любовь ребенка, в результате чего создается условие, определяющее пол человека, выбираемого в дальнейшем в качестве сексуального объекта и вместе с тем содействующее возникновению постоянной инверсии.

Теперь самое время попытаться подытожить изложенное. Мы исходили из отклонений полового влечения в отношении объекта и его цели и столкнулись с вопросом, проистекают ли они из врожденных задатков или приобретаются под влиянием того, что происходит в жизни. Ответ на этот вопрос вытекает из нашего понимания особенностей полового влечения у психоневротиков – многочисленной группы людей, недалеко отстоящей от здоровых, и это понимание мы получили благодаря психоаналитическому исследованию. Мы установили, что у этих людей в качестве бессознательной силы можно выявить склонность ко всем видам перверсий, которая проявляется как фактор, способствующий образованию симптомов, и могли утверждать, что невроз – это своего рода негатив перверсии. Ввиду известного нам теперь большого распространения склонности к перверсиям мы пришли к выводу, что предрасположение к перверсиям представляет собой общее первоначальное предрасположение полового влечения человека, из которого вследствие органических изменений и психических торможений в процессе созревания развивается нормальное сексуальное поведение. Мы надеемся, что сумеем выявить первоначальные задатки в детском возрасте; среди сил, ограничивающих направление сексуального влечения, мы выделили стыд, отвращение, сострадание и социальные конструкции морали и авторитета. Таким образом, в каждом зафиксированном отклонении от нормальной половой жизни мы должны были усматривать частичную задержку в развитии и инфантилизм. Нам пришлось выдвинуть на передний план значение вариаций первоначальных задатков, а также предположить, что между ними и жизненными влияниями существуют отношения кооперации, а не противоположности. С другой стороны, нам казалось, что, поскольку первоначальные задатки должны быть комплексными, само половое влечение – как нечто состоящее из многих факторов – при перверсиях, так сказать, распадается на свои компоненты. Таким образом, перверсии предстали, с одной стороны, задержками, с другой стороны – диссоциациями нормального развития. Оба вывода объединились в предположении, что половое влечение взрослого человека образуется благодаря соединению многочисленных побуждений детской жизни в единое целое – в одно стремление с одной-единственной целью.

Мы также добавили объяснение преобладания извращенных наклонностей у психоневротиков, истолковав их как на коллатеральное заполнение побочных путей при преграждении основного русла вследствие вытеснения, и обратились затем к рассмотрению сексуальной жизни ребенка.

Мы сочли прискорбным, что детскому возрасту отказывали в сексуальном влечении и что нередко наблюдаемые проявления сексуальности у ребенка описывали как явления, отклоняющийся от общего правила. Нам, скорее, казалось, что ребенок появляется на свет с зачатками сексуальной деятельности и уже при приеме пищи испытывает сексуальное удовлетворение, которое затем он постоянно старается воссоздать в хорошо всем известной деятельности «сосания». Однако сексуальная деятельность ребенка не развивается равномерно, как другие его функции, а после короткого периода расцвета – в возрасте от двух до пяти лет – наступает так называемый латентный период. Производство сексуального возбуждения в это время отнюдь не прекращается, а продолжается и дает запас энергии, которая большей частью используется на другие, не сексуальные цели, а именно, с одной стороны, на передачу сексуальных компонентов социальным чувствам, с другой стороны (посредством вытеснения и реактивного образования), на создание последующих сексуальных ограничений. Таким образом, силы, предназначенные удерживать сексуальное влечение в определенных рамках, создаются в детском возрасте за счет извращенных по большей части сексуальных побуждений и при содействии воспитания. Другая часть инфантильных сексуальных побуждений избегает такого применения и может выразиться в виде сексуальной деятельности. В таком случае можно узнать, что сексуальное возбуждение ребенка проистекает из различных источников. Прежде всего возникает удовлетворение благодаря соответствующему чувственному возбуждению так называемых эрогенных зон, в качестве которых может выступать, вероятно, любой участок кожи и любой орган чувств, возможно, любой орган, между тем как существуют известные строго очерченные эрогенные зоны, возбуждение которых благодаря определенным органическим приспособлениям обеспечено с самого начала. Далее сексуальное возбуждение возникает как своего рода побочный продукт при целом ряде процессов в организме, как только они достигают определенной интенсивности, особенно при всяких более сильных душевных переживаниях, даже неприятных по своей природе. Возбуждения из всех этих источников еще не объединились, а преследовали каждое в отдельности свою цель, которая состоит лишь в получении известного удовольствия. Следовательно, в детском возрасте половое влечение не центрировано и вначале является безобъектным, аутоэротическим.

Еще в детские годы начинает обращать на себя внимание эрогенная зона гениталий – либо, подобно любой другой зоне, давая удовлетворение в ответ на соответствующее чувственное раздражение, либо в результате того, что вместе с удовлетворением из других источников не совсем понятным способом одновременно вызывается сексуальное возбуждение, которое особым образом связано с генитальной зоной. Нам приходится сожалеть, что не удалось достаточно объяснить отношения между сексуальным удовлетворением и сексуальным возбуждением, а также между деятельностью генитальной зоны и остальными источниками сексуальности.

Благодаря изучению невротических нарушений мы заметили, что в детской сексуальной жизни с самого начала можно выявить зачатки организации сексуальных компонентов влечений. В первой, очень ранней фазе на переднем плане находится оральная эротика; вторая из этих «догенитальных» организаций характеризуется преобладанием садизма и анальной эротики, и только в третьей фазе (которая у ребенка развивается лишь до примата фаллоса) сексуальная жизнь определяется также участием собственно генитальных зон.

Затем в качестве одного из самых неожиданных результатов мы вынуждены были констатировать, что этот ранний расцвет инфантильной сексуальной жизни (от двух до пяти лет) включает в себя также выбор объекта со всей его богатыми душевными проявлениями, а потому связанную с ним соответствующую ему фазу, несмотря на недостаточное объединение отдельных компонентов влечения и на ненадежность сексуальной цели, надо расценивать как важную предтечу последующей окончательной сексуальной организации.

Факт двувременного начала сексуального развития у человека, то есть прерывание этого развития латентным периодом, показался нам достойным особого внимания. Он, по-видимому, содержит в себе одно из условий способности человека к развитию высшей культуры, но также и его предрасположения к неврозу. У родственных человеку животных, насколько мы знаем, ничего подобного не наблюдается. Источники происхождения этой человеческой особенности следовало бы искать в древнейшей истории человечества.

Какую меру сексуальной деятельности в детском возрасте можно считать нормальной, невредной для дальнейшего развития, – этого мы сказать не могли. Сексуальность проявлялась в основном в виде мастурбации. Затем благодаря наблюдениям мы установили, что внешние воздействия соблазнения могут привести к преждевременным прорывам латентного периода вплоть до его устранения и что при этом половое влечение ребенка оказывается фактически полиморфно извращенным; далее, что любая подобная ранняя сексуальная деятельность приводит к тому, что ребенок становится менее доступным влиянию воспитания.

Несмотря на недостаточность наших знаний об инфантильной сексуальной жизни, мы должны были сделать попытку изучить ее изменения, произошедшие после наступления пубертата. В качестве определяющих мы выбрали два таких изменения – подчинение всех прочих источников сексуального возбуждения примату генитальных зон и процесс нахождения объекта. Оба они уже были подготовлены в детской жизни. Первое происходит благодаря механизму использования предварительного удовольствия, причем обычно самостоятельные сексуальные акты, связанные с удовольствием и возбуждением, становятся подготовительными актами для новой сексуальной цели – опорожнения половых продуктов, достижение которой при огромном удовольствии кладет конец сексуальному возбуждению. При этом мы должны были учитывать дифференциацию половых существ на мужчин и женщин и обнаружили, что для становления женщины необходимо новое вытеснение, устраняющее некоторую часть инфантильной мужественности и подготовляющее женщину к смене ведущей генитальной зоны. Наконец, мы обнаружили, что при выборе объекта человек руководствуется наметившейся в раннем детстве и обновленной к пубертату сексуальным расположением к своим родителям и лицам, которые осуществляли уход за ним, и направленным – вследствие возникшему тем временем ограничению инцеста – на сходных с ними людей. Наконец, добавим, что в переходном периоде пубертата соматические и психические процессы развития какое-то время друг с другом не связаны и протекают параллельно, пока с прорывом интенсивного любовного побуждения к иннервации гениталий не устанавливается требуемое в норме единство любовной функции.

Каждый шаг на этом длинном пути развития может стать местом фиксации, любой стык в этом запутанном соединении может стать поводом к диссоциации полового влечения, как мы это уже рассмотрели на различных примерах. Нам остается еще дать обзор различных мешающих развитию внутренних и внешних моментов и добавить, в каком месте механизма возникает проистекающее от них нарушение. То, что мы тут приводим в одном ряду, может, разумеется, быть неравноценным, и мы должны считаться с трудностями при установлении значимости отдельных моментов.

На первом месте здесь следует назвать врожденное различие сексуальной конституции, которое, вероятно, имеет решающее значение, но о котором, разумеется, можно сделать вывод только по его более поздним проявлениям, да и то не всегда с большой уверенностью. Мы понимаем под ним преобладание того или другого из разнообразных источников сексуального возбуждения и полагаем, что такое различие задатков в любом случае должно выражаться в конечном результате, даже если оно может остаться в пределах нормы. Разумеется, допустимы также такие вариации первоначального предрасположения, которые неизбежно и без дальнейшего содействия должны привести к образованию ненормальной сексуальной жизни. Их можно назвать «дегенеративными» и рассматривать как на выражение наследственного отягощения. В связи с этим я должен указать на удивительный факт. Больше чем у половины подвергнутых мной психотерапевтическому лечению тяжелых случаев истерии, невроза навязчивых состояний и т. д. мне с несомненностью удалось выявить у отцов перенесенный до брака сифилис, будь то сухотка спинного мозга, прогрессивный паралич или другое установленное в анамнезе сифилитическое заболевание. Я особо подчеркиваю, что дети, становящиеся затем невротиками, не имеют никаких телесных признаков наследственного сифилиса, и поэтому ненормальную сексуальную конституцию можно было рассматривать как последний отголосок сифилитического наследия. Как я ни далек от того, чтобы трактовать происхождение от сифилитических родителей как постоянное или необходимое этиологическое условие невропатической конституции, я все же считаю обнаруженное мной совпадение неслучайным и не лишенным значения.

Наследственные условия позитивно извращенных людей не так хорошо известны, потому что такие люди умеют уклоняться от расспросов. И все же есть основание предполагать, что к перверсиям относится то же, что и к неврозам. Нередко в одной семье перверсия и психоневроз распределяются таким образом, что члены семьи мужского пола (или один из них) являются позитивно извращенными, а женского пола – соответственно присущей им склонности к вытеснению – негативно извращенными, истеричными; это служит хорошим доказательством выявленной нами сущностной связи между обоими нарушениями.

Между тем нельзя отстаивать точку зрения, будто зачатками различных компонентов в сексуальной конституции однозначно предопределяется формирование сексуальной жизни. Напротив, обусловленность этим не ограничивается, и в зависимости от судьбы сексуальных течений, проистекающих из отдельных источников, возникают дальнейшие возможности. Эта дальнейшая переработка является, очевидно, окончательным определяющим фактором, тогда как одинаковая по описанию конституция может привести к трем разным конечным исходам. Если все врожденные задатки сохраняются в их относительной пропорции, которая считается ненормальной, и в процессе созревания усиливаются, то конечным результатом может оказаться извращенная сексуальная жизнь. Анализ таких ненормальных конституциональных задатков пока еще недостаточно разработан, но все же нам уже известны случаи, которые легко находят свое объяснение с помощью подобных гипотез. Авторы рассуждают, к примеру, о целом ряде фиксационных перверсий, полагая, что их необходимым условием является врожденная слабость сексуального влечения. В этой форме данное положение мне кажется несостоятельным, но оно приобретает смысл, если имеется в виду конституциональная слабость одного фактора сексуального влечения – генитальной зоны, которая впоследствии выполняет функцию объединения отдельных форм сексуальной деятельности в целях продолжения рода. В таком случае это требуемое в пубертате объединение должно не удаться, и самый сильный из остальных компонентов проявится в виде перверсии.

Другой конечный результат возникает тогда, когда в ходе развития отдельные особенно сильные врожденные компоненты подвергаются процессу вытеснения, о котором нужно помнить, что он не тождественен упразднению. При этом соответствующие возбуждения вызываются как обычно, но из-за психического сдерживания не достигают своей цели и оттесняются на разнообразные другие пути, пока не проявляются в виде симптомов. Результатом может стать почти нормальная половая жизнь – по большей части ограниченная, – но дополненная психоневротическим заболеванием. Именно эти случаи стали нам хорошо знакомы благодаря психоаналитическому исследованию невротиков. Сексуальная жизнь таких людей началась так же, как жизнь извращенных, значительная часть их детства заполнена извращенной сексуальной деятельностью, которая иногда простирается далеко за период созревания; затем по внутренним причинам – по большей части еще до пубертата, а в иных случаях даже после него – происходит инверсия вытеснения, и отныне вместо перверсии возникает невроз, хотя прежние побуждения не исчезают. Припоминается поговорка «В юности потаскуха, в старости святоша», разве что юность проходит здесь слишком быстро. Эту смену перверсии неврозом в жизни одного и того же человека, как и указанное прежде распределение перверсии и невроза между различными членами одной семьи, необходимо соотносить с пониманием того, что невроз – это негатив перверсии.

Третий исход при ненормальных конституциональных задатках становится возможным благодаря процессу «сублимации», при котором сверхсильным возбуждениям, происходящим из отдельных источников сексуальности, открывается возможность оттока и применения в других областях, в результате чего благодаря самим по себе опасным наклонностям существенно повышается психическая работоспособность. Здесь можно обнаружить один из источников художественной деятельности, и в зависимости от того, является ли такая сублимация полной или неполной, анализ характера высокоодаренных, имеющих особые художественные задатки людей откроет различное соотношение частей в смеси работоспособности, перверсии и невроза. Разновидностью сублимации, пожалуй, является подавление посредством реактивного образования, которое, как мы обнаружили, возникает у ребенка уже в латентный период, чтобы в благоприятном случае сохраняться всю жизнь. Добрая часть того, что мы называем «характером» человека, построена на материале сексуальных возбуждений и состоит из фиксированных с детства влечений, из того, что достигнуто благодаря сублимации, и из тех конструкций, которые предназначены для эффективного подавления извращенных побуждений, признанных неприемлемыми. Таким образом, общее извращенное сексуальное предрасположение детства можно расценивать как источник целого ряда наших добродетелей, поскольку оно дает толчок к их формированию посредством реактивных образований.

По сравнению с высвобождением сексуальности, усилениям вытеснения и сублимациям, причем внутренние условия двух последних процессов нам совершенно неизвестны, все остальные влияния далеко уступают по своему значению. Кто причисляет вытеснения и сублимации к конституциональным задаткам, рассматривает их как жизненные проявления этих предрасположений, тот, однако, вправе утверждать, что конечная форма сексуальной жизни – это прежде всего результат врожденной конституции. Между тем ни один рассудительный человек не будет оспаривать, что в таком взаимодействии факторов остается также место для модифицирующих влияний того, что было случайно пережито в детстве и позже. Действенность конституциональных и акцидентных факторов в их отношении друг к другу оценить не так уж просто. В теории всегда склонны переоценивать значение первых; в терапевтической практике подчеркивают важность последних. Ни в коем случае не следует забывать, что между обоими существует отношение кооперации, а не исключения. Конституциональный момент должен дожидаться переживаний, которые его проявят, акцидентный момент нуждается в опоре на конституцию, чтобы оказать свое действие. Для большинства случаев можно представить себе так называемый «дополняющий ряд», в котором снижение интенсивности одного фактора уравновешивается повышением интенсивности другого; но нет никакой причины отрицать существование крайних случаев на концах ряда.

Психоаналитическому исследованию соответствует еще больше, если среди акцидентных моментов отвести привилегированное положение переживаниям раннего детства. В таком случае один этиологический ряд распадается на два, которые можно назвать предрасполагающим и окончательным. В первом конституция и акцидентные переживания детства действуют совместно, подобному тому как во втором – предрасположение и более поздние травматические переживания. Все моменты, нарушающие сексуальное развитие, оказывают свое воздействие таким образом, что вызывают регрессию, возвращение к прежней фазе развития.

Мы продолжаем выполнять здесь нашу задачу – перечислять факторы, которые, как нам стало известно, влияют на сексуальное развитие, будь то действующие силы или просто их проявления.

Таким моментом является спонтанная ранняя сексуальная зрелость, которую можно, несомненно, доказать в этиологии по крайней мере неврозов, хотя самой по себе ее так же недостаточно, чтобы вызвать невроз, как и других моментов. Она выражается в прерывании, сокращении или прекращении инфантильного латентного периода и становится причиной расстройств, вызывая сексуальные проявления, которые, с одной стороны, из-за отсутствия торможения сексуальности, с другой стороны, вследствие неразвитой генитальной системы могут носить только характер перверсий как таковых. Эти наклонности к перверсии могут такими и оставаться или же после произошедших вытеснений становиться движущими силами невротических симптомов; во всех случаях ранняя сексуальная зрелость затрудняет желательный в дальнейшем контроль над сексуальным влечением со стороны высших душевных инстанций и усиливает навязчивый характер, который и без того приобретают психические представительства влечения.

Зачастую ранняя сексуальная зрелость сопровождается преждевременным интеллектуальным развитием; как таковая она встречается в истории детства самых значительных и дееспособных индивидов; тогда она, по-видимому, не действует столь патогенно, как в тех случаях, когда проявляется изолированно.

Точно так же, как раннюю зрелость, необходимо учитывать и другие моменты, которые можно объединить с ранней зрелостью в качестве «временных» факторов. По-видимому, филогенетически предопределено, в какой последовательности активируются отдельные импульсы влечения и как долго они могут проявляться, пока не подвергнутся влиянию вновь появившегося импульса влечения или типичному вытеснению. Однако как в этой временно́й последовательности, так и в ее продолжительности, по-видимому, имеются вариации, которые оказывают определяющее влияние на конечный результат. Не может быть безразлично, появляется ли какое-нибудь течение раньше или позже, чем противоположное ему течение, ибо воздействие вытеснения нельзя отменить: временно́е отклонение в составе компонентов всякий раз приводит к изменению результата. С другой стороны, особенно интенсивно проявляющиеся импульсы влечения зачастую протекают удивительно быстро, например гетеросексуальная привязанность тех, кто впоследствии становится открытыми гомосексуалистами. Самые сильные стремления, возникающие в детском возрасте, не оправдывают опасения, что они постоянно будут преобладать в характере взрослого; можно также ожидать, что они исчезнут, уступив место своей противоположности. («Последние заморозки царят недолго».) Чем можно объяснить такую временную спутанность процессов развития, мы не способны указать даже предположительно. Здесь открывается вид на целый ряд более глубоких биологических, возможно, также исторических проблем, на боевую дистанцию к которым мы пока еще не приблизились.

Значение всех ранних сексуальных проявлений возрастает благодаря психическому фактору неизвестного происхождения, который, однако, как психологический феномен в настоящее время можно описать лишь предварительно. Я имею в виду повышенную устойчивость или способность к фиксации этих впечатлений сексуальной жизни, которую в дополнение к фактическим данным необходимо учитывать у будущих невротиков так же, как у извращенных людей, поскольку такие же преждевременные сексуальные проявления у других лиц не запечатлеваются так глубоко, чтобы навязчиво требовать повторения и предписывать сексуальному влечению его пути на всю жизнь. Возможно, объяснение этой устойчивости отчасти заключено в другом психическом моменте, без которого мы не можем обойтись, рассматривая причины неврозов, а именно в большем значении, которое в душевной жизни достается следам воспоминаний в сравнении с недавними впечатлениями. Этот момент, очевидно, зависит от интеллектуального развития и значимость его возрастает с уровнем личной культуры. В противоположность этому дикаря характеризовали как «несчастное дитя момента». Из-за антагонистических отношений между культурой и свободным сексуальным развитием, последствия которых можно проследить в образе нашей жизни, на низших ступенях культуры или общества столь малое, а на высших столь большое значение имеет то, как протекала сексуальная жизнь ребенка.

Только что упомянутые психические моменты содействуют случайно пережитым побуждениям детской сексуальности. Последние (прежде всего соблазнение другими детьми или взрослыми) дают материал, который при помощи первых может зафиксироваться в виде стойкого нарушения. Значительная часть наблюдаемых впоследствии отклонений от нормальной сексуальной жизни у невротиков, равно как и у извращенных людей, с самого начала была определена впечатлениями якобы свободных от сексуальности периодов детства.

Причины этих отклонений распределяются между предрасположением конституции, ранней зрелостью, свойством повышенной устойчивости и случайной стимуляцией сексуального влечения в результате постороннего влияния. Однако неудовлетворительный вывод, вытекающий из этих исследований нарушений сексуальной жизни, сводится к тому, что мы слишком мало знаем о биологических процессах, в которых состоит сущность сексуальности, чтобы из разрозненных установленных нами фактов создать теорию, достаточную для понимания как нормы, так и патологии.