Ян Петрович (Янкель Пинхусович) Черняк родился 6 апреля 1909 года в австро-венгерской провинции Буковина. В прошлом веке она успела побывать и в составе Румынии, и СССР, а теперь это Черновицкая область Украины. Отец его был выходцем из Чехии, мать родом из Будапешта. Родители в Первую мировую войну пропали без вести, а потому Ян попал в детский приют и об этих годах своей жизни вспоминал неохотно.

В 1927 году он, окончив среднюю школу, поступил в Высшее техническое училище в Праге. Получив диплом инженера, начал работать в чешской столице на небольшом электротехническом заводе, одновременно занимаясь профсоюзной и партийной работой левого толка.

Однако экономический кризис вскоре сделал его безработным. Тогда Ян стал зарабатывать переводами с английского в библиотеках пражских вузов – способности к языкам у него обнаружились с детства.

По Европе тем временем начала расползаться «коричневая чума». И после известного Мюнхенского сговора Ян уехал в Париж, а перед оккупацией Франции – в Цюрих, понимая, что на занятых немцами территориях ему с его еврейскими корнями оставаться смертельно опасно.

В Цюрихе он тоже поначалу существовал, давая частные уроки английского языка. Чем он привлек к себе внимание человека, носившего оперативный псевдоним «Матиас», ныне уже трудно сказать. Наверное, вербовщик разглядел в Черняке нечто, что позволило ему сделать безошибочный вывод: из этого человека может получиться толковый разведчик.

Ян же связал свою судьбу с разведкой, еще толком не представляя, сколь трудная и опасная жизнь его ждет. Тем не менее, он начинал выполнять задания Центра.

В 1930–1935 годах Черняк добывал и передавал в Центр военно-техническую информацию, касающуюся Германии и ее союзников. Со временем у него сформировался свой стиль работы: он был крайне осторожен в выборе людей и средств, с помощью которых решал ту или иную задачу.

Кроме того, его эрудиция, глубокие инженерные и экономические знания позволяли по нескольким отрывочным данным выстраивать общую картину, выявлять наиболее перспективные разработки и направления науки и техники.

Интересно, что Ян никогда не занимал высоких постов в странах пребывания и не стремился к этому. Он хотел оставаться неприметным и в тоже время выбирал профессии, которые позволяли ему контактировать с максимальным количеством людей. Он был лектором, коммивояжером, коммерческим агентом. И, тем не менее, среди его источников – секретарь министра, глава исследовательского отдела авиационной фирмы, офицер разведки, высокопоставленный военный в штабе… Заводить такие знакомства ему помогало личное обаяние, умение говорить и слушать собеседника.

Да и общая политическая ситуация в Европе способствовала его контактам. Многие начинали понимать опасность фашизма и пытались противостоять ему всеми доступными им способами. И помогали Яну вполне бескорыстно, стоило ему намекнуть, чьи интересы он представляет. СССР в глазах многих был в то время единственной страной, которая могла противостоять фашизму.

Между тем, в самом Советском Союзе положение многих было вовсе не столь радужно, как рисовалось со стороны. Ян убедился в этом в 1935 году, когда провал человека, который не имел прямого отношения к разведывательной сети, но знал Черняка по совместной партийной работе, вынудил его уехать из Западной Европы.

Впервые оказавшись в Москве, разведчик прошел непродолжительную специальную подготовку в Центре под непосредственным руководством А. X. Артузова, известного по операциям «Трест» и «Синдикат». К тому времени с должности начальника Иностранного отдела ОГПУ Артузов был переведен заместителем начальника четвертого (Разведывательного) управления Генштаба Красной Армии.

В Москве тем временем начинались процессы против «врагов народа». Арестовали «Матиаса» – «крестного отца» разведчика Черняка. Наверное, под лупой начали рассматривать и биографию самого Черняка. Он предпочел вернуться в Швейцарию.

Новая командировка, под журналистским прикрытием, планировалась на один-два года, а продлилась более десяти лет. Черняк за это время создал небольшую, но обладавшую немалыми возможностями нелегальную агентурную группу. К середине Второй мировой войны она выросла в мощную разведывательную организацию, включающую в себя около 35 источников ценной информации.

Говорят, Черняк добывал такие данные, что даже Штирлицу не снились. Благодаря Яну советское командование, например, своевременно получило подробные данные о системах противовоздушной и противолодочной обороны Германии, о боевых возможностях, огневой мощи и конструктивных особенностях германской военной техники и боеприпасов, оперативно-тактических приемах вермахта и военно-воздушных сил. А перед сражением на Курской дуге Центр получил от Черняка сведения о присадке к стальным сплавам, из которых немцы изготовляли артиллерийские орудия. В результате живучесть стволов советских орудий была повышена в несколько раз. А ведь именно артиллерия позволила в первые дни сражения под Прохоровкой сдержать стальную громаду бронетанковой техники вермахта.

Он же одним из первых сообщил и о работах над ракетами «Фау-1» и «Фау-2», о средствах обнаружения подлодок, радиолокаторной технике, химическом и бактериологическом оружии…

Причем в Центр направлялись не короткие телеграфные донесения и радиограммы, а порою сотни листов секретных материалов, технической документации, чертежи и даже образцы. Особенно плотный поток материалов пошел в Центр с 1942 года.

Переданные курьерской связью в Центр материалы позволили в самые короткие сроки и с минимальными затратами организовать и наладить производство подобных, а зачастую и более качественных отечественных систем.

Например, заместитель председателя Совета по радиолокации при Государственном Комитете Обороны (ГКО) инженер-вице-адмирал А. И. Берг, который в годы войны вел большую работу по созданию теории и методов расчета радиоприемных и радиопередающих устройств, применению УКВ для связи, навигации и радиолокации, неоднократно отмечал, что присланные Черняком материалы «представляют очень большую ценность для создания радиолокационного вооружения Красной Армии и Военно-Морского Флота».

Особо он также подчеркнул, что сведения подобраны со знанием дела и «дают возможность не только ознакомиться с аппаратурой, но в ряде случаев изготовить аналогичную, не затрачивая длительного времени и значительных средств на разработку. Кроме того, сведения о создаваемом немцами методе борьбы с помехами позволили начать разработку соответствующих контрмероприятий».

Между тем, впечатляют даже сами объемы поставляемой документации. Так в одном случае речь идет о 1082 листах чертежей и 26 образцах, а в другом о 475 иностранных письменных материалах и 102 образцах аппаратуры!

И так многие месяцы… Последнее заключение Берга датировано 26 декабря 1945 года: «…Получил от ГРУ 811 иностранных информационных материалов (в том числе 96 листов чертежей)… описаний и инструкций новейших радиолокационных станций, отчетов по тактическому применению радиолокационных средств… Совет готов поддержать представление работников, участвовавших в этой работе, к правительственным наградам или премированиям».

Черняк добывал также и секретные материалы, позволяющие достоверно судить о состоянии оборонных отраслей промышленности и производственных мощностях, запасах стратегического сырья и потребностях в нем, и многое другое.

Особо следует отметить, что резидентура Черняка добывала информацию и о создании «урановой бомбы». С середины 30-х годов исследования по расщеплению урана велись в Германии, Великобритании, Канаде и США. Так вот Черняк и его коллеги добыли данные об исходных материалах для изготовления бомбы с описанием установок для отделения изотопа урана. Предоставили образцы урана-235 и урана-233, доклад об устройстве и действии уранового котла с чертежами, а также подробную технологию получения и использования плутония.

Причем приходила эта информация зачастую из первых рук. Так, например, среди источников Черняка был ученый с мировым именем, сотрудник секретной Кавендишской лаборатории, секретарь Бристольского, затем Кембриджского отделения Ассоциации научных работников Великобритании Алан Нанн Мэй.

Что еще было особенно ценным – Ян Черняк всегда старался действовать самостоятельно, не кооперируясь с кем-либо. С одной стороны, это привело к тому, что его агенты не провалились, когда была раскрыта «Красная капелла» Леопольда Треппера и организация Шандора Радо, с другой стороны – добытая им информация, как правило, дополняла уже добытую, а не дублировала ее.

Черняк не имел контактов ни с Клаусом Фуксом, ни с четой Розенбергов, поэтому его агенты не пострадали при их провалах.

Впрочем, подобная самостоятельность довольно часто дорого стоила самому Черняку. Поскольку он на все имел собственное мнение, мог раскритиковать решения и самого высокого начальства, то начальники, в свою очередь, старалась замалчивать и его успехи. Его не раз обходили наградами. Так дважды разведчика представляли к ордену Ленина, один раз – к ордену Октябрьской Революции, но получил он всего одну награду. А Звезду Героя ему вручили лишь в 85 лет, накануне смерти, хотя заработал ее, конечно, намного раньше.

Не надо думать, что Ян Черняк был чересчур уж капризным или у него были повышенные запросы. Объективно говоря, у него были веские основания для недовольства своим начальством.

«Скупость в финансовых вопросах Центра, – писал он в одном из отчетов, – создавала трудности для меня. Не многое помогло бы успешно развивать нашу работу так, как полное изменение отношения к финансовым вопросам».

В самом деле, уже в первые годы работы в разведке, когда он получил задание легализоваться в качестве студента, удачно начавшаяся акция едва не провалилась только потому, что из Центра перестали поступать деньги, которые предназначались для оплаты за обучение. И Ян по уши залез в долги, подрабатывал где мог и даже добывал деньги на хлеб, выигрывая в шахматы «у одного американского идиота».

В другой раз Черняку необходимо было обосноваться в стране, где он должен был играть роль довольно состоятельного коммерсанта. И как раз в этот момент кто-то из чиновников в Москве распорядился срезать жалованье разведчика на четверть. Конечно, жить на эти деньги без особых запросов было можно, но вот прилично одеваться, заводить нужные знакомства, водя потенциальные источники информации по ресторанам, без чего немыслима работа разведчика, было уже нельзя. И ему приходилось выкручиваться, снова ища себе побочные заработки. А ведь на это уходило драгоценное время.

Хорошо еще, что Черняк жил в это время один, без семьи.

Немало средств у разведчика съедали и транспортные расходы. Ведь Черняк в те годы постоянно колесил по предвоенной Европе, часто проезжая то через одну, то через другую страну как транзитный пассажир.

Между тем, переезжая из страны в страну, разведчик в каждой должен был держаться как ее гражданин, знающий быт, нравы, нормы поведения, язык. Это требовало не только владения иностранными языками – а Черняк в совершенстве владел румынским и венгерским, английским и чешским, на французском и немецком изъяснялся с одинаковой легкостью и вполне сходил за коренного жителя Эльзаса, – но и соответствующего гардероба, документов и т. д. А вот с этим бывали проблемы.

А потому, случалось, Черняк сам менял фотографии в паспортах, изготовлял и ставил необходимые штампы… Переходя на нелегальное положение, разведчик жил на квартирах проверенных людей, которые часто знали его как партийного работника, которому требуется укрытие, но не подозревали о его жизни разведчика. Стараясь не попадаться на глаза соседям, он выходил из дома и возвращался по возможности в темноте, периодически меняя места ночевок.

И все-таки время от времени и ему случалось оказываться на грани провала. Вот лишь один случай. Когда Черняка в очередной раз вызвали в Москву, его легальный румынский паспорт оказался «испорчен» советской визой. Но для обратной дороги паспорт еще был нужен, и потому в нем стояли визы польского и австрийского консульств в Москве.

Лишь после прибытия в Вену, перед регистрацией в гостинице, Черняк должен был уничтожить легальный паспорт и заменить его точной копией, подготовленной в Центре. Новый документ был зашит между подкладками чемодана.

В Центре ему купили железнодорожный билет до Вены, выдали 80 американских долларов на покупку билета 2-го класса от Вены до Парижа и уплату за французскую и швейцарскую визы, изложили условия встречи с человеком ГРУ в Париже – опознавательные приметы, пароль и так далее.

Казалось бы, все подготовлено идеально. Вот только новый паспорт «зашили» в чемодан приличных размеров, с которым трудно было зайти, например, в туалет. И когда у Черняка в венском отеле, где он намеревался снять номер, спросили паспорт, он похолодел. Что делать? «Липовый», который надлежало предъявить, был спрятан так хорошо, что извлечь его было трудно.

Портье молча ждал. Ян тем временем не спеша заполнял анкету гостя, усиленно соображая, как выйти из положения. Наконец, придумал. Спокойно сказал портье, что паспорт находится в багаже, и он предъявит его тотчас после того, как распакует чемодан, переоденется и спустится в ресторан поужинать. Портье пожал плечами, но согласился на такой вариант. Ведь клиент всегда прав.

И все-таки, несмотря на свою тончайшую интуицию, всевозможные предосторожности, Черняк «прокололся». Правда, его личной вины в том нет.

В мае 1945 года Ян Черняк был переброшен в США с заданием работать по манхэттенскому проекту, то есть, говоря иначе, добывать секреты производства американской атомной бомбы. Он нашел необходимые источники, наладил работу с ними.

Но тут лейтенант Игорь Гузенко – шифровальщик канадской резидентуры ГРУ – 5 сентября 1945 года попросил политическое убежище на Западе. Из прихваченных им с собой секретных документов были выявлены имена почти двух десятков агентов советской военной разведки.

Мог попасть под подозрение и Черняк. Так что Центр принял решение – отозвать его из США. Вывезти Черняка должны были нелегально по документам одного из моряков советского корабля, зашедшего в американский порт.

За три недели до этого связник информировал разведчика об отъезде, сообщил план посадки, явки и пароли, но зачем-то потребовал еще фотографию и описание самого разведчика – в чем будет одет, размеры одежды и обуви.

Это сразу насторожило разведчика. «Условия, выработанные для посадки меня на судно, – писал он позже, – были ненужно усложненные, будто бы срисованные с романтической кинокартины…»

Черняк назвал план идиотским. Но делать было нечего, пришлось его исполнять. В гостинице моряк, роль которого необходимо было исполнить Черняку, и разведчик поменялись одеждой. И тут выяснилось, что перчатки разведчика малы моряку. А надеть их было необходимо, чтобы скрыть татуировку на руках. Получается, что об этой «мелочи» никто из принимающих не подумал.

Черняку все это так не понравилось, что, едва попав на борт корабля, он тут же попытался уничтожить удостоверение личности и регистрационную карточку гостиницы, бывшие при нем. Принимавший его агент воспротивился этому, сказав, что документы еще пригодятся, но Черняк тут был неумолим. Вырвал страничку с фамилией и фотографией и тут же сжег их. Ему вовсе не улыбалось, чтобы его личность «засветилась» в каком-либо зарубежном досье.

С горем пополам, время от времени прячась от досмотра в пространстве между баками над каютой командного состава, разведчик добрался до Севастополя. Ян Черняк ступил на советский берег и вскоре оказался уже в Москве.

Именно здесь, в возрасте 36 лет он должен был начать новую жизнь. Путь на Запад теперь ему был на долгое время заказан. По крайней мере до тех пор, пока точно не станет известно, кого именно выдал Гузенко.

Получив скромное жилье и советское гражданство, с мая 1946 года он начал осваивать новую роль – неприметного советского служащего. Некоторое время он состоял референтом ГРУ, затем многие годы работал переводчиком в ТАСС.

В свободное время он стал ходить в сад «Эрмитаж», где играл в шахматы со случайными партнерами. Там на лавочке и познакомился с человеком, который, в свою очередь, познакомил его с подругой своей сестры – милой 22-летней студенткой мединститута Тамарой. Позднее он узнал, что эта хрупкая девушка прошла войну, воевала в зенитном расчете. Он еще неважно изъяснялся по-русски, она кое-как по-английски, и в первую встречу они сели играть в шахматы. На следующий день он передал ей полную запись сыгранных партий. Девушку поразили память этого человека, его интеллект, выдержка и необычайная интеллигентность.

С этого и началась их дружба, а потом и любовь.

Впрочем, и тут не обошлось без досадных «накладок». Однажды Ян Петрович пригласил свою новую знакомую в ресторан. Тамара вспыхнула: «За кого вы меня принимаете!?» В те годы в СССР считалось, что в ресторан ходят лишь особы легкого поведения.

«А там, где я жил, – смущенно развел руками Ян, – напротив, считается неприличным не пригласить человека вместе поужинать».

Он так никогда и не рассказал жене, где именно он жил и чем занимался. Но она скоро все поняла и не любопытствовала. «Я из тех жен, – сказала как-то Тамара Ивановна, – кто не знает, что у мужа лежит в кармане. Так меня мама воспитала…»

И они стали тихо жить-поживать, просуществовав бок о бок почти полстолетия. И она привыкла считать, что за рубеж он ездил «по линии ТАСС», где ныне работал. И впервые прошлое мужа приоткрылось ей в день его 85-летнего юбилея, когда юбиляру пришло поздравление вовсе не из ТАСС. А вслед за поздравлением дошла весть и о награждении его Золотой Звездой Героя.

Он ждал этой награды и волновался. А потому стал вышагивать по квартире – на улицу жена запретила ему выходить одному, поскольку он уж стал плохо видеть. И тем роковым утром Ян Петрович вдруг споткнулся о складку на ковре и упал. Врачи констатировали перелом бедра, внутреннее кровотечение… Так что встретил свое награждение, лежа на больничной койке.

Последние несколько дней жизни он вообще был в коме, сознание редко возвращалось к нему. Но все же, почувствовав в своих скрюченных возрастом и болезнью пальцах приятный холодок награды, нашел в себе силы тихо сказать: «Служу Отечеству!».