ПРИЛОЖЕНИЕ В. Праксиологическая экономика и математическая экономика
Проблема цен и издержек исследуется и с помощью математических методов. Всегда существовали экономисты, которые считали, что единственным подходящим методом изучения экономических проблем являются математические методы, и высмеивавшие экономистов-логиков как «литературных» экономистов.
Людвиг фон Мизес «Человеческая деятельность»
Если я не экономист, то кто я? Старомодный чудак, чья функциональная роль в общей структуре вещей уже давно списана в архив? Может, мне стоит согласиться с этим, мирно уйти на пенсию и, дыша перегаром, полоть капусту. Возможно, я бы так и поступил, если б современные специалисты действительно лучше ловили экономических мышей. Однако вместо признаков прогресса я вижу продолжающееся разрушение интеллектуального (и социального) капитала, накопленного в лучшие времена «политической экономии».
Джеймс Бьюкенен «Что должны делать экономисты?»
В настоящее время доминирующее направление экономики — неоклассическая теория — полностью математизирована. Большинство статей в академических журналах насыщено математическими символами. Нематематический подход к предмету часто рассматривается как ненаучный и неточный.
Однако успехи математического подхода в получении нового теоретического знания пренебрежительно малы. Даже Брайан Каплан, активный критик австрийской школы, вынужден признать, что «в течение пятидесяти лет господство [математических подходов] в экономике все время нарастало. Однако эмпирические свидетельства их вклада носят определенно негативный характер».
В результате мейнстрим экономической науки испытывает натиск с нескольких сторон. Наиболее часто критике подвергается допущение о рациональном экономическом поведении. В неоклассическом представлении о рациональности утверждается, что человеческое поведение должно приводить к тем же результатам, что и компьютерный расчет использования определенных «параметров» для достижения «оптимального» результата. По поводу того, какими должны быть параметры и как точно можно установить оптимальный результат, имеется немало разных точек зрения. Многие из тех, кто оспаривает неоклассическую парадигму, считают, что необходимо модифицировать существующие модели и добавить к ним некоторые новые параметры или скорректировать то, что рассматривается в качестве оптимального. Возможно, добавление параметра «альтруизм» позволит снизить уровень эгоистичности, который заложен в модели, а добавка некоторого количества «социального конформизма» в желаемый результат поможет лучше объяснить прихоти моды. Но некоторые из критиков идут еще дальше: математика, хотя и небесполезная в экономической науке, не способна отразить принципы человеческой деятельности.
Мизес в «Человеческой деятельности» объяснил фундаментальную пропасть, разделяющую праксиологическую экономическую теорию и математику: «Логика и математика изучают идеальную систему мышления. Связи и следствия их систем являются сосуществующими и взаимозависимыми. Мы также можем сказать, что они синхронны и находятся вне времени. Совершенный разум мог бы охватить их одной мыслью. Тот факт, что для человека это невозможно, делает само мышление деятельностью, постепенно продвигающейся от менее удовлетворительного состояния недостаточного знания к более удовлетворительному состоянию более глубокого проникновения в суть предмета. Однако временную последовательность приобретения знания нельзя смешивать с логической одновременностью всех частей априорной дедуктивной системы. В такой системе понятия предшествования и следования полностью метафоричны. Они относятся не к системе, а к деятельности по ее мысленному охвату. Сама система не подразумевает ни категории времени, ни категории причинности. Существует функциональное соответствие между элементами, но нет ни причины, ни результата.
Эпистемологическое отличие праксиологической системы от логической системы как раз и заключается в том, что первая содержит в себе категории и времени, и причинности».
Рассмотрим знаменитое математическое открытие — теорему Пифагора — для иллюстрации того, о чем говорит Мизес. Как хорошо известно любому школьнику, в теореме утверждается, что существует непреложное соотношение трех сторон прямоугольного треугольника, так что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы (а2 + b2 = с2). Какой бы длины ни была одна сторона треугольника, она не является причиной длины двух других. Ни уравнение Пифагора, ни описываемые им бесчисленные треугольники не имеют никакой временной связи друг с другом. Нет нужды рассматривать вопрос о том, существуют ли математические формы независимо от человеческого разума. В любом случае, как только мы поймем связи, обнаруженные Пифагором, появляется мир прямоугольных треугольников с соотношениями их сторон и всеми связанными с ними геометрическими фактами как аспект вечной, идеальной формы. Несмотря на то что наш ограниченный разум должен постигать эти аспекты постепенно, они существуют одновременно с самим понятием «прямоугольный треугольник», и ни один из этих аспектов не является первичным и не находится в причинной связи с любым другим аспектом идеальной формы.
Другое дело — человеческая деятельность. Точно так же как идея о прямоугольном треугольнике подразумевает теорему Пифагора, идея о человеческой деятельности подразумевает «до» и «после», «причину» и «следствие». Мы не сможем понять человеческих планов, если не поймем существования прошлого, которое для человеческой личности является почвой, в которую можно посеять семена деятельности; должно иметься настоящее, в котором произойдет посев; и должно быть будущее, в котором любой действующий субъект надеется пожать результаты какого-либо действия. Кроме того, нужно понять: действующий субъект надеется, что его действие станет причиной желаемого следствия, иначе он не будет действовать.
Примером рассмотрения экономической теории как математической формы может служить изучение ограничивающего состояния — равновесия, к которому может тяготеть реальная экономика. Но при попытке использовать полученные результаты для объяснения человеческой деятельности возникает путаница, поскольку из рассмотрения исключаются реальные выборы людей — тот самый феномен, который отличает экономическую науку от других дисциплин.
Рассмотрим один пример. Стивен Лэндсбург в учебнике по микроэкономике «Теория цен» напоминает студентам: «Важно отличать причины от следствий. Для индивидуальных представителей спроса и предложения цена является данностью, определяющей объем спроса или предложения. Для рынка в целом кривые спроса и предложения определяют одновременно цену и объем производства».
Лэндсбург говорит студентам о том, что им не следует думать, будто цены определяются действиями отдельных лиц — они просто воспринимают цены как данность. Наоборот, именно абстрактные математические понятия кривых предложения и спроса «одновременно» определяют то, что происходит на рынке.
Можно согласиться с Лэндсбургом в том, что действительно важно различать причины и следствия. Но в то же время необходимо признать, что с точки зрения науки о человеческой деятельности он все перевернул с ног на голову. Цены и объем производства меняются лишь в результате человеческой деятельности. Откуда может появиться новая цена, если не в результате предложения каким-то человеком более высокой по сравнению с рыночной или более низкой цены? Рыночным процессом управляет стремление индивидов перед лицом неопределенного будущего улучшать свое положение.
Лэндсбург вынужден занять такую странную позицию, потому что ему требуется описать человеческую деятельность математическими уравнениями. Эти уравнения не могут учесть творческие решения человека, основанные на таких категориях, как причина, следствие, до и после. Они могут описать лишь мир вневременных, вечных корреляций, в которых причинно-следственные связи отсутствуют. В такой модели человеческие намерения не играют никакой роли, так как она предполагает, что люди осведомлены о всевозможных фактах, связанных с ситуацией, и могут воспринимать ее лишь как данность. Лэндсбург, сталкиваясь с перспективой признания ограниченности своей модели, предпочитает исключить из экономики человеческую деятельность.
Тот факт, что кривые спроса и предложения в грубом приближении могут дать картину поведения рынка, есть следствие человеческой деятельности, но никак не ее причина. Никто не ставит перед собой цель привести спрос и предложение в состояние равновесия. Люди действуют на рынке с целью получения прибыли в самом широком смысле слова: они занимаются обменом, так как полагают, что после этого их положение станет лучше, чем прежде. То, что этот поиск ведет к выравниванию спроса и предложения, всего лишь побочный результат стремления к их действительным целям. Как сказал Хайек в книге «Индивидуализм и экономический порядок», «современная теория конкурентного равновесия полагает, что верное объяснение того, какой станет ситуация, должно учитывать следствия рыночного процесса».
Чтобы экономическая теория поддавалась математической обработке, неоклассические экономисты выкидывают из своих теорий сам предмет праксиологической экономической теории — человеческую деятельность. Как пишет Мизес, «экономисты-математики не стремятся к целостному теоретическому объяснению рыночного процесса, а уклончиво забавляются вспомогательными понятиями [т.е. равновесием], применяемыми в контексте этой ситуации и теряющими всякий смысл вне этого контекста» («Человеческая деятельность»).
Исследование корреляций, которые дает математическое описание событий, занимает центральное место в физике и химии, так как в этих областях можно обнаружить постоянные коэффициенты этих корреляций, позволяющие делать практические прогнозы. Мы уверены, что электроны не решат вдруг, что их не так уж сильно тянет к протонам, а кислород не решит, что ему лучше связывать три молекулы водорода вместо двух.
В человеческой деятельности подобные константы отсутствуют. Предметом экономической науки, с точки зрения австрийской школы, является логика экономических событий, а не корреляции между ними. Изучение подобных корреляций составляет предмет экономической истории, причем из-за отсутствия констант оно никогда не приведет к открытию фундаментальных экономических законов. Если мы выясним, что в прошлом году рост цены на хлеб на 10 центов привел к двухпроцентному снижению спроса — с точки зрения неоклассиков, мы измеряем эластичность спроса на хлеб — то это никак не помогает нам узнать, что произойдет в нынешнем году, если цена вырастет еще на 10 центов.
Математические уравнения могут быть полезны для моделирования результатов выполнения людьми ранее намеченных планов. Как только хоккеист решил сделать удар по воротам щелчком, мы можем рассчитать движение клюшки, используя уравнение, где учтена начальная сила, которую игрок решил приложить к клюшке. Однако это уравнение будет бесполезно для прогнозирования того, не передумает ли игрок, отдав пас партнеру, или не решит ли сделать кистевой бросок.
Аналогично относительные цены акций компаний, готовящихся к слиянию, в течение какого-то времени могут меняться в соответствии с прогнозами математической модели. Но если участники рынка получат какую-то информацию, которая изменит их отношение к слиянию, относительные цены на акции могут сильно измениться по сравнению с прогнозом модели. Если появятся слухи о том, что слияние не состоится, относительные цены продавца могут обвалиться. Арбитражные трейдеры должны использовать свое историческое понимание для того, чтобы уяснить себе, как другие участники рынка будут реагировать на эти новости. Как только переоценка закончится и новый фактор риска провала сделки будет заложен в модель, она опять заработает вполне приемлемо. Однако модель не в состоянии уловить перемены в восприятии, являющиеся началом создания нового плана. Именно этот аспект планирования и составляет предмет изучения австрийской экономической теории — человек в момент выбора, так как план должен быть направлен на достижение одной цели, в то время как все другие отставляются в сторону; одни средства для достижения цели должны быть выбраны, другие отвергнуты. Математическая экономика моделирует состояния рынка, в которых планы не строятся или не пересматриваются, другими словами, когда событие, представляющее интерес для австрийских экономистов, — человеческий выбор — отсутствует.
Сказанное выше не следует воспринимать так, что математический подход в экономической теории вообще бесполезен; нет, речь идет только о том, что он не улавливает сущность человеческой деятельности. Британский философ Майкл Оукшотт говорит, что мы можем теоретизировать относительно какого-либо явления либо как о механической системе, характеризующейся до известной степени постоянными реакциями на одинаковые условия, либо как о разумной деятельности, рассматриваемой как разумная именно постольку, поскольку она не является результатом механического процесса. Комментируя два различных подхода к общественным наукам, Оукшотт пишет: «[В формулировке механической] "науки об обществе"... общество понимается как процесс, или структура, или экология, то есть не наделенное разумом "движение", подобно генетическому процессу, химической структуре или механической системе. Компонентами данной системы являются не люди, осуществляющие деятельность, а уровни рождаемости, возрастные группы, группы лиц, имеющих одинаковые доходы, коэффициенты умственного развития, образы жизни, развитие "состояний общества", воздействие окружающей среды, среднее умственное развитие, соотносимое с возрастом, распределение в пространстве и времени, "число выпускников", модели деторождения или расходов, системы образования, статистические данные по заболеваниям, бедности, безработице и т.д. И задача состоит в том, чтобы сделать эти тождества более умопостигаемыми при помощи теорем, демонстрирующих их функциональную взаимозависимость и причинно-следственные связи... Нельзя сказать, что эта задача не выполнима. Но она имеет мало отношения к человеческой [деятельности] и вовсе никакого отношения — к действиям изучаемых агентов. Как ни суди о корреляции и причинной обусловленности воздействия окружающей среды, стиля поведения или распределения кухонных газовых плит (росте самоубийств? уменьшении использования моющих средств?) — всё это не те категории, при помощи которых можно понять выбор человека, делающего или говорящего это, а не другое, когда он реагирует на неожиданную ситуацию и стремится, пусть и ценой риска, достичь воображаемого или желаемого удовлетворения. Лишь при категориальной путанице можно ожидать, что данное начинание приведет к пониманию реальных действий и высказываний действующего агента» (Oackeshott «On Human Conduct»).
Для австрийской экономической школы люди — это творческие, разумные действующие субъекты.
