Глава 36
Церковь аббатства Сен-Дени, февраль 1151 года

Алиенора закончила молитву, перекрестилась и поднялась с колен, выдохнув облачко пара. В это серое февральское утро холод в церкви пробирал до костей, а лучи света, падавшие из высоких окон на плиточный пол, не приносили никакого тепла. Церковь обогревали только мигающие свечи, выставленные в ряд. Алиенора на секунду задержалась, чтобы зажечь свою свечу и поставить к остальным.

Вот уже несколько недель, как Сугерий лежал в могиле. Сен-Дени отзвонила по своему любимому аббату, когда его укладывали на вечный покой в церкви, которую он прославлял последнюю часть своей жизни. Он умер в страхе за свою душу – в страхе, потому что слишком много времени уделял политике и мирским проблемам, вместо того чтобы заняться духовными. Он умолял Бернара Клервоского побывать у его смертного одра и помолиться за него. Но Бернар, сам старый и дряхлый, не сумел приехать, а прислал вместо себя льняной платок, который Сугерий и сжимал в руке, когда умирал, прося, чтобы за его душу служили постоянные мессы и молебны.

Как странно, думала Алиенора. Она знала Сугерия все те годы, что была королевой Франции. Он часто вызывал в ней раздражение и досаду, когда мешал ей. Аббат проявлял невероятную изобретательность, достигая своей цели, но ни разу она не чувствовала угрозы, и это поднимало его в ее глазах. Он не позволял личному мнению влиять на его поступки. Людовик рыдал как дитя, потеряв наставника. Тем не менее, когда слезы просохли, взгляд его остался жестким.

Алиенора вернулась в гостевой дом, где проживала до возвращения в Париж. Ей предстояло написать письма вассалам и священникам. Смерть Сугерия послужила концом и одновременно началом, но последнее несколько задержалось, пока не отзвучала финальная нота. Прошлой ночью Алиеноре приснился Пуатье; теплый, пахнущий тимьяном ветер ласкал ее веки, приподнимал волосы и наполнял душу тоской.

Людовик не присоединился к ней за молитвами, предпочитая держаться отдельно, но сейчас он ее поджидал, в простой темной одежде, украшенной лишь золотым нагрудным крестом с мощами. Бледный, с впалыми щеками, одним своим видом он вызвал у нее дрожь. Она поздоровалась и тут же отошла подальше. После рождения второй дочери, которую Алиенора назвала Алисой, они почти не виделись и не разговаривали друг с другом. Девочка родилась в начале июня, а в конце июля королева покинула свое заточение. Алису она передала на попечение кормилице в тот день, когда снова вошла в церковь, и в начале сентября у нее возобновились месячные. Людовик ни разу не навещал ее в спальне, а она и не поощряла его. Их брак был таким же холодным и безрадостным, как это сырое февральское утро.

– Я хочу поговорить с тобой о расторжении нашего брака, – сказал Людовик, уныло опустив уголки рта.

Алиенора вскинула брови:

– Я много раз предлагала тебе развестись, но ничего не добилась.

– О, теперь результат будет, я ручаюсь.

– Ты хочешь развестись, чтобы заключить другой брак и родить сына? – Она язвительно улыбнулась. – Вполне возможно, что тебе на роду написано иметь только дочерей, Людовик. Ты об этом думал?

У него задергалась щека.

– Ничего подобного. Наш брак, что бы там ни утверждал папа, родственный, а потому греховный в глазах Господа. Нам нельзя оставаться вместе.

– Ты знал, что мы родственники, в тот день, когда женился на мне.

Людовик вспыхнул:

– Я понятия не имел!

– Зато Сугерий прекрасно все знал, но ничто не имело значения, лишь бы Аквитания досталась Франции. Многие пары, такие же родственники, как мы, в четвертом поколении, живут вместе всю жизнь, и у них рождаются сыновья. Родственный брак – удобный предлог для расставания. – Она развела руки в стороны. – Я с радостью соглашусь на развод, Людовик, но если бы ты исполнил мою просьбу в Антиохии, то мы не потратили бы попусту три года.

Он нахмурился:

– Антиохия была вызовом и оскорблением моему пребыванию на троне. Я хотел расторгнуть брак, когда мы прибыли в Тускул, но папа рассудил иначе. Я сделал все, что мог, но он явно ошибся, так что нам нужно расстаться.

Алиенора испытала огромное облегчение, но с привкусом горечи и отупляющим чувством обреченности. Она не желала этого брака, но раз они поженились, хотелось верить, что у них будет прочный союз и что проблеск симпатии перерастет в нечто глубокое. Вместо этого интриги придворных изломали, испортили их отношения. И в конце концов союз распался. Теперешний этап она восприняла как неудачу. И в то же время как освобождение. Впереди предстояло много месяцев переговоров, но пусть уже будет принято решение, и пусть родственные связи послужат благовидным предлогом, хотя оба знали, что истинная причина в другом.

– Что ж, если ты сможешь убедить папу пересмотреть решение, давай двигаться вперед. – Она устремила на него твердый взгляд. – Разумеется, твое правление в Аквитании закончилось. Ты должен отозвать всех своих представителей и убрать гарнизоны с моей территории.

– Это будет сделано, – коротко пообещал Людовик. – Но наши дочери по-прежнему остаются твоими наследницами, и я должен соблюдать их интересы. Они будут жить у меня и воспитываться при моем дворе.

Королева на секунду засомневалась, но потом приняла это условие. Да и что она знала о своих дочерях? Мария едва ходила, когда Алиенора отправилась в чужие земли и не возвращалась во Францию целых три года. Алиса еще совсем малышка. Ни одна из ее дочерей не знала своей матери, а она не знала их. Алиенора испытывала лишь сожаление и чувство потери того, что могло бы быть.

– Значит, мы договорились, – продолжил Людовик. – Я начну хлопотать. – Коротко кивнув, он покинул гостевую комнату.

Алиенора уставилась на дверь, которую он закрыл за собой. Она оцепенела, а ведь по всем законам ей следовало бы воспарить, как орлице, вырвавшейся на свободу. Проведя слишком много времени в заточении и чуть не обломав себе крылья в попытке убежать, она совсем пала духом, и ей требовалось время, чтобы подготовить себя к полету и набраться смелости, чтобы парить.

Теперь она могла бы получить Жоффруа, но все так изменилось. Можно вернуться в Пуатье и почувствовать, как теплый ветер треплет волосы, но она будет уже другой: исчезла невинность, и жизнь уже совсем не та. Теперь, когда Аквитания больше не объединена с Францией, ей предстоит найти новую стратегию, выработать линию поведения, чтобы выжить.

Дел впереди много, но этот день она посвятит раздумьям. Действовать начнет завтра.