Глава 28
Константинополь, сентябрь 1147 года
Огромный город-цитадель Константинополь занимал треугольник суши, с двух сторон граничащий с морем и защищенный высокими стенами. С востока, внутри еще одного препятствия, его правый фланг охранялся водным бассейном, известным под названием рукав Святого Георгия. Приток заканчивался массивной цепью, мешавшей кораблям подняться вверх по широкому устью и атаковать городские стены.
Жарким сентябрьским утром французская армия подошла к стенам города и разбила лагерь. Алиенора поменяла серую коренастую лошадку, на которой проделала весь путь из Парижа, на резвого золотисто-гнедого жеребца, присланного от императрицы Ирины. Его бока отливали металлическим блеском, а шаг был мягкий как шелк, отсюда и кличка – Серикос, что на греческом означало «ткань». Людовику тоже подарили коня: это был жеребец цвета сверкающего на солнце снега. Оба животных были упитанны, с блестящей шерстью, в отличие от лошадей крестоносцев, потерявших форму во время тяжелого переезда и совершенно непригодных для испепеляющей жары Ближнего Востока.
Алиенора ехала рядом с Людовиком – спина прямая, голова высоко поднята. На ней было платье из кораллово-красной парчи, расшитое жемчугом. Поверх шелковой вуали она надела венец из изящных золотых цветов, украшенных сапфирами. Людовик предпочел скромный наряд из синей шерсти, но надел пояс с драгоценными камнями, перстни и корону. Взглянув на мужа один раз, Алиенора больше на него не смотрела: ей было невыносимо видеть изможденного, поджавшего губы мужчину вместо улыбчивого юноши, который когда-то взял ее за руку и посмотрел на нее искренним теплым взглядом.
Королевскую чету приветствовала знать греческого двора, разодетая в яркие шелка с непринужденностью людей, привыкших ежедневно носить такую одежду. Во Франции только избранные могли позволить себе этот материал, да и то он был редкостью. Несмотря на их старания появиться во всем блеске, Алиенора понимала, что грекам они кажутся помятыми, оборванными варварами, что только усиливало их предвзятое мнение о христианах севера.
Французов отвели к императорскому Влахернскому дворцу, строительство которого продолжалось. Кое-где стояли леса, и рабочие трудились, поднимая тесаные каменные блоки и ведра с известью на площадки. Удары зубила по камню, скрип лебедки и крики мастеров слились в один непрерывный шум. Однако главное здание дворца было завершено и облицовано декоративными арками из разноцветного мрамора, образующего узор.
Слуги подбежали, чтобы забрать лошадей и препроводить Людовика с Алиенорой во внутренний дворик дворца, где их поджидал император Мануил Комнин вместе со своею супругой, императрицей Ириной. Мануил был сверстником Людовика, имел такое же сложение, но на этом сходство и заканчивалось. Император напоминал роскошную мозаику, его пурпурные одежды так густо усеивали драгоценные камни, что не уступали по жесткости кольчуге и при любом движении переливались.
Монархи обнялись и торжественно поцеловались. Император также поприветствовал Алиенору с чопорной официальностью. Она присела перед ним в глубоком поклоне, а Комнин поднял ее и слегка коснулся щеки губами. Королева вдохнула запах ладана и сандала. Взгляд у него был непроницаемый и холодный, а роговица такая темная, что сливалась со зрачком.
Алиенора поклонилась императрице. Высокая и стройная Ирина оказалась одного с ней роста, с темно-карими глазами и смуглым лицом. Она хоть и была чуть старше Алиеноры, но сохранила гладкую кожу. Императрица вышла к гостям в далматике из пурпурного шелка, отделанной золотыми косичками, и короне, с которой свисали нитки жемчуга, создавая завесу из молочных капель над завитыми волосами. В отличие от многих придворных дам, она не красила лицо, если не считать двух тонких размазанных линий, подчеркивавших глаза.
– Добро пожаловать, – произнесла императрица на латыни. – Я очень много слышала о королеве Франции.
– Как и я об императрице греков, – любезно отозвалась Алиенора.
Женщины оценили друг друга, не выходя из рамок официальности, за которой скрывались настороженность и любопытство.
– Вы проделали долгий путь, но впереди вас ждет дорога еще длиннее, – сказала Ирина. – Пройдемте в покои, подкрепите свои силы. Пока вы здесь, пользуйтесь всем, что может предложить Влахернский дворец.
Алиенора вошла. Ей показалось, будто она ступила внутрь золоченого ларца. Стены расписаны фигурами в полный рост, отделанными позолотой и раскрашенными простыми красками. Толченый лазурит, красный кермес, охра. Мраморные поверхности сочетались с хрустальными и золотыми и потому переливались, как вода. Инкрустированный блестящий пол отражал как зеркало, и Алиеноре казалось, что она идет по подсвеченной воде.
Наконец они вошли в большой зал, огражденный по периметру арками. На мраморном возвышении установили два кресла: одно для Мануила, второе для Людовика. Всем остальным полагалось стоять, включая Ирину и Алиенору.
Между королем и императором занял место толмач с кудрявой масленой бородой: Людовик изъяснялся на латыни, но Мануил ею не владел. Беседа монархов была такой же витиеватой, как и окружающий декор, – Людовик говорил сжато, но толмач все равно приукрашал его высказывания цветистыми оборотами, соблюдая традиции греческого двора. Слушая ответы Людовика, Алиенора поняла, что сейчас идет лишь обмен любезностями. В первый день, как это было принято у греков, никаких серьезных разговоров. Как и на следующий, и даже на третий.
После предварительной церемонии их препроводили в другой зал, где состоялся ужин с императором и его двором. И опять они шли по расписным коридорам с сияющими мраморными полами. Обеденные столы тоже были мраморные, розовые и белые, с затейливой резьбой под белыми скатертями. Роскошные яства, подаваемые на керамических и серебряных с позолотой блюдах, источали ароматы розовой воды, корицы и мускатного ореха. Нежный ягненок с абрикосовым соусом, дичь, зажаренная до хрустящей корочки и фаршированная диким рисом, серебристая рыба из богатых вод Золотого Рога.
Греки за столом пользовались двузубчатым прибором, насаживая на него кусочки ягненка или абрикоса и обмакивая в пикантные соусы или оливковое масло, светло-зеленое, как жидкое стекло. Кусочки сидели на зубцах надежно, не падали. Заметив интерес Алиеноры, Ирина тут же подарила королеве диковинку.
– Вы вскоре удивитесь, как до сих пор могли обходиться без нее, – сказала она.
Алиенора поблагодарила императрицу, любуясь костяной ручкой, инкрустированной маленькими квадратиками радужной мозаики.
– Обязательно осмотрите знаменитые достопримечательности нашего города, пока вы здесь, – добавила Ирина. – Я сама все вам покажу – так мы лучше узнаем друг друга.
– С огромным удовольствием, вы очень добры, – поблагодарила Алиенора с улыбкой.
Ирина тоже улыбнулась, но ее темные глаза смотрели серьезно и пристально.
– Ваш муж… он успел завоевать здесь уважение как набожный человек. Мы слышали от наших купцов, что он много времени проводит в молитве.
– Все верно. – Алиенора поднесла кубок к губам, а сама подумала, что «купцы» звучит благороднее, чем «шпионы». – Моего мужа готовили в священнослужители до того, как он стал наследником трона.
– В нашем городе он найдет много святых мест. Церкви, усыпальницы и бесценные реликвии, тысячу лет охраняемые императорами от врагов. Да будет на то воля Божья, мы и впредь продолжим это.
От Алиеноры не ускользнули предостережение и вызов в словах Ирины, произнесенных якобы с мягкостью. Людовику разрешалось посмотреть, но не трогать, а французы были не столько союзниками, сколько выгодным способом отвлечь врагов Константинополя на себя.
– Полагаю, нам предстоит еще многое узнать друг от друга, – заметила Алиенора.
– Совершенно верно, – вежливо ответила Ирина, пригубливая напиток. – Именно так.
Для Алиеноры в Константинополе началась новая жизнь. Роскошь так и манила. Ее вместе с Людовиком и всей их свитой разместили в охотничьем домике, по сравнению с которым Тальмон казался крестьянской лачугой. В первый же вечер Алиенора смыла в горячей воде с лепестками роз все тяготы долгого пути. Служанки натерли ее экзотическими маслами, избавили массажем от боли в мышцах, и она обрела легкость и томность во всем теле. Император предоставил им слуг в помощь их собственным, которые исполняли малейшие желания.
– Шпионы, – изрек Людовик, раздувая ноздри и отодвигая в сторону тарелку с миндальными кексами, украшенными разноцветным сахаром. – Они навязали нам шпионов, а мы не можем то же самое проделать с ними.
Алиенора дернула плечом:
– Да что они смогут выведать?
– Ничего. Потому что мы ничего им не скажем. – Он поймал ее запястье, когда она проходила мимо, и притянул к себе. – Не желаю, чтобы ты разговаривала с императрицей и выкладывала ей все, слышишь? Я знаю, как любят посплетничать женщины.
– Я не глупа, – ответила Алиенора. – Мы с императрицей хорошо понимаем друг друга. – Она вырвала руку и потерла то место, куда впивались его пальцы. – Тебе бы, наоборот, поощрять мои беседы с ней, чтобы выведать сведения, но ты не хочешь наделять меня такими полномочиями, правда?
– Это мужское дело. Не вмешивайся.
Она стиснула зубы.
– Предупреждаю, – он погрозил ей пальцем перед лицом, – я не потерплю никакого заговора.
– А тебе не приходит в голову, что я могла бы помочь?
– Нет, не приходит.
Людовик покинул комнату, громко топая, и прошел по коридору в свои покои. Тьерри де Галеран нес караул снаружи. Увидев Алиенору, он самодовольно усмехнулся. Она продолжала растирать кисть руки после хватки Людовика, и ее раздражение переросло в гнев. Греки быстро узнают от своих шпионов, что король и королева франков не в ладах. Какой смысл приказывать ей соблюдать осторожность, когда он сам оставлял дверь открытой для всех?
Алиенора не переставала поражаться изобилию и роскоши Константинополя. На рассвете и закате город сверкал, переливаясь золотом и бронзой. Ирина отвела ее на крышу Влахернского дворца и в ясный день палящего солнца и мягкого ветра показала Алиеноре, где расположены ипподром, форумы императоров Константина и Феодосия, собор Святой Софии. Через реку кварталы генуэзских торговцев вокруг Галаты сияли, как отдельная золотая шкатулка. Ирина быстро говорила, живо указывая то на одно, то на другое, словно стараясь исполнить долг хозяйки и ничего не упустить.
Константинополь оказался очень утомительным. Алиенора моталась по всему городу с хозяевами и осматривала один потрясающий вид за другим, но вскоре они все слились в одно расплывчатое пятно из хрусталя, мрамора и золота. Все равно что проскакала мимо на лошади – такое смазанное осталось впечатление, да и сам город, несмотря на всю свою красоту, показался ей удушающим. Людовик часами молился в роскошных усыпальницах, рядом с которыми церковь Сен-Дени выглядела весьма бледно.
Армию вынудили оставаться за стенами города, ютиться в холщовых палатках, а через ворота пропускали лишь под бдительным надзором строго ограниченное число людей. Император не собирался допускать бесчинств неуправляемой толпы. Воины узнали Константинополь с иной стороны, нежели их господин и госпожа, поскольку осматривали совсем другие кварталы, но тем не менее это тоже был поучительный опыт. Они увидели зловонный гниющий мир бедноты, одолеваемой болезнями и воровством. На темных узких улочках в глубине величайшего города христианства, где даже днем было сумрачно, обитатели жили убогой подземной жизнью. Паломники и солдаты рассказывали своим товарищам, что город напоминал огромный золотой самородок, который перевернули, а под ним – грязь и копошатся какие-то твари. По сравнению с этим самые сырые, неприятные улочки Парижа выглядели как ярко освещенные проспекты.
Миновало две недели, а Людовик все ждал появления той части армии, которая шла другим маршрутом. Праздник святого Дионисия как раз пришелся на канун их прибытия, и император прислал Людовику избранных священнослужителей для проведения торжественной службы. Каждому монаху вручили высокую свечу, украшенную золотым листом и яркими цветными вставками. Среди греков были евнухи, кастрированные до мутации голоса. Рыхлотелые и полные, они пели высокими сладостными голосами, сливавшимися с низкими нотами других мужчин, и эти чудесные звуки заставили Людовика прослезиться.
Алиенору удивил этот музыкальный дар, поскольку она знала, что лукавые греки просто так ничего не дарят, даже если тоже празднуют День святого Дионисия по своему календарю. Как бы там ни было, служба прошла очень красиво, и королева любезно поблагодарила Ирину.
Императрица улыбнулась и поправила рукава своей далматики так, чтобы золотой край образовывал одну прямую линию. Ирина и ее гостья сидели в одной из многочисленных комнат Влахернского дворца и любовались сквозь открытые окна великолепным видом бухты Золотой Рог. Слуги бесшумно передвигались, разливая сладкое вино и подавая изысканную выпечку, сдобренную розовой водой.
– Мы с императором постарались сделать ваше пребывание на нашей земле как можно более приятным, и нам кажется, что этот праздник был его достойной кульминацией.
Алиенора задумалась над последним словом, протянув руку к чашке из тонкого стекла на мозаичном столике.
– Кульминацией?
Ирина махнула холеной, наманикюренной ручкой:
– Естественно, что, как только прибудет ваш отряд из Италии, вы захотите продолжить свое путешествие.
– Действительно, – подтвердила Алиенора. – Нашим спутникам, однако, понадобится отдохнуть, прежде чем мы отправимся в путь.
Ирина кивнула:
– Мы будем рады оказать им гостеприимство, пока готовятся корабли и припасы. Тем не менее ваш родственник в Антиохии с нетерпением вас ожидает. – Она изобразила озабоченность.
Итак, императрица желает, чтобы они ушли, а праздничная служба в честь святого Дионисия была последней точкой их визита.
– Дядя будет рад принять нас, – ответила она, – но он понимает опасности нашего путешествия и захочет, чтобы мы выступили в поход хорошо подготовленные, в полной силе.
– Истинно так, но выступить следует до начала зимы. – Ирина наклонилась вперед, словно собиралась сказать что-то доверительное. – Муж получает рапорты, что немецкая армия сметает любое сопротивление, с которым сталкивается. Недавно состоялась битва, тысячи турок полегли. Если вы отправитесь в путь сейчас, то он будет расчищен.
Алиенора изумилась:
– О, а я не слышала этой новости.
Ирина всем своим видом выражала самодовольство:
– Еще бы! Гонец только недавно принес известие. Император сообщит вашему мужу уже сегодня.
– Даже если это так, нам следует подождать остальные отряды, идущие из Апулии, а потом продолжать путь вместе. Таков изначальный план.
Ирина согласно кивнула:
– Вы, конечно, поступите, как сочтете нужным, но император намерен устроить для вас рынок на том берегу рукава Святого Георгия, с тем чтобы вы могли запастись необходимым.
Алиенора поблагодарила хозяйку, разговор пошел о другом, но при первой возможности вежливо удалиться она воспользовалась благовидным предлогом и поспешила к Людовику.
Он находился у себя в покоях вместе со знатью и священниками и был так озабочен, что даже не посмотрел на нее злобно и не огрызнулся. Жоффруа и Сальдебрейль де Санзе тоже присутствовали, первый обменялся с королевой быстрыми взглядами, когда она вошла в комнату.
– Императрица только что рассказала мне о победе немцев, – сообщила Алиенора.
Щеки Людовика пылали, глаза сверкали.
– Четырнадцать тысяч турок убиты, – сказал он.
– Целая армия. Неужели правда?
Робер де Дрё пожал плечами:
– Кто знает? Численность всегда трудно определять, а грекам доверять нельзя. Если это действительно так, то, значит, путь свободен, а немцы далеко продвинулись вперед.
– Император утверждает, что немцы согласились приносить ему присягу за каждое поселение, отвоеванное по дороге, – процедил Людовик. – Теперь он требует того же самого от нас в обмен на гарантированное снабжение в течение всего похода. Но я утверждаю, что это его христианский долг – снабжать нас, здесь не идет речь о принуждении или меновой торговле.
Послышался гул одобрения. Алиенора подошла к свободному креслу и опустилась в него, положив руки на позолоченные подлокотники.
– Он хочет, чтобы мы ушли до прибытия отряда из Апулии. Императрица Ирина недвусмысленно дала мне это понять. Возможно, он преувеличивает успехи немцев.
– Император опасается, что как только мы получим подкрепление, то окажемся слишком сильными для него, – заявил епископ Лангра. – Если мы объединимся с немцами и сицилийцами, то сможем захватить Константинополь и использовать его богатства для осуществления наших целей.
Людовик обхватил рукой подбородок и уставился на епископа прищуренным взглядом.
– В самом деле, – разгорячился Лангра, – если все как следует обдумать, то захватить город легко. В некоторых местах стены осыпаются и не выдержат атаки. Людишки здесь вялые, расфуфыренные слизняки – таких одолеть ничего не стоит. Они нанимают других, чтобы воевать, а сами охотятся на тех, кто слабее, – их можно запугать, предать или обхитрить. Нам только и нужно, что перекрыть доступ воды в их трубопровод.
Алиенора почувствовала легкую тревогу. Если Людовик повернет свою армию на Константинополь, то это отвлечет их от первоначальной цели и они, возможно, никогда не достигнут Антиохии.
– Император относится к нам не дружественно, – продолжал епископ воинственным тоном. – Этот город только зовется христианским, хотя по сути таким не является. Император препятствует тому, чтобы мы оказали помощь страждущим, он сам и есть угнетатель. Разве не он совсем недавно запугал Антиохию и потребовал присяги на верность от графа Раймунда? Разве не он заключает соглашения с неверными? Разве не он изгоняет католических епископов из городов под его правлением и заменяет их своими собственными священниками? Вместо того чтобы объединять силы христиан, он их разобщает. – Лангра ткнул нательным распятием в сторону Людовика. – Так должны ли вы щадить человека, под правлением которого Крест и Гроб Господень не в безопасности?
Это были эмоциональные слова, и прозвучали они весомо. Алиенора увидела, как многие закивали.
– Но мы пришли сюда не за тем, чтобы захватывать Константинополь, – заметил Людовик. – Что подумают о нашей собственной набожности, если мы нападем на богатейший город христианского мира и тем самым обогатимся? Поступая так, нам придется убивать и самим терпеть потери. Так разве опустошение этого города искупит наши грехи? – Он осуждающе оглядел собрание. – Неужели вы действительно в это верите? Императору не следовало нападать на Антиохию, но это деяние вряд ли делает его Антихристом. – Людовик протянул руку в сторону раскрасневшегося епископа. – Что важнее – умереть ради добычи или исполнить клятву, принесенную в начале пути? Для нас самое главное – защитить Иерусалим, а не разрушить Константинополь. Мы не сможем подчинить его себе без потери сил – как тогда завершить путешествие?
– Если немцы действительно добились такого большого успеха в Анатолии, нам следует поспешить, – заявил Робер де Дрё. – Иначе они заберут себе всю славу, а территорию поделят между собой и Мануилом Комнином. И я предлагаю выступить сейчас.
– Вы совершаете ошибку, – возразил епископ. – Греки будут предавать нас на каждом шагу. Если дерьмо завернуть в золотой лист, оно все равно останется дерьмом.
– Довольно, святой отец, – отрезал король. – Я понял ваше предложение и обещаю над ним подумать. Но пока мы ничего не предпримем, чтобы нарушить равновесие.
Совещание прервалось с уходом епископа, который вышел, качая головой и бормоча, что Людовик еще пожалеет о своем решении не захватывать Константинополь. Бароны разбились на группы, чтобы обсудить между собой создавшееся положение. Алиенора вернулась в свои покои и велела пригласить Жоффруа и Сальдебрейля.
– Король выступил с хорошей речью, – сказал Жоффруа. – Как бы греки с нами ни поступили, мы покрыли бы себя позором, если бы напали на Константинополь.
– Вы человек чести и достоинства, мой господин, а не алчный епископ, полный желчи. – Королева натянуто улыбнулась. – К тому же вы аквитанец, а следовательно, яснее многих видите всю ситуацию. Я согласна, что в данном случае король не посрамил своего звания, но Антиохия и мой дядя ничего для него не значат. Им движет страх перед Господом. То, что это нам на руку, хорошо, но всякое может случиться. Людовик способен настоять на своем, но его можно сбить с выбранного пути, особенно если действует церковь.
– Однако епископ был прав насчет того, что грекам доверять нельзя, – заметил Сальдебрейль, тряхнув темными кудрями. – Они что-то замышляют. Я боюсь повернуться, чтобы не получить нож между лопаток.
– А кто здесь не замышляет? – кисло рассмеявшись, произнесла Алиенора. – Мы все ищем той или иной выгоды. Они хотят избавиться от нас, пока мы не обрели слишком большую силу и не повернули против них. Так неужели можно их за это винить?
Сальдебрейль покачал головой:
– Нет, мадам, но мне не нравится, что они пользуются такими коварными способами и средствами.
– Действительно, бдительность нам не помешает, – согласилась королева. – Но это не означает развязать против них войну. Наш долг – привести армию к моему дяде, чтобы он мог разобраться со своими врагами. Мы должны поддержать короля в его усилиях и укрепить в нем решимость. Таков мой приказ вам. Цель – Антиохия.
– Когда наступит наша очередь переправляться через рукав Святого Георгия? – спросила Гизела.
Молодая женщина играла с хорошеньким серебристо-серым котенком – водила красной ленточкой перед ним, а он догонял и хватал ее.
– Скоро, – ответила Алиенора.
Они ожидали во дворце, когда их позовут на борт корабля. Почти весь багаж уже был подготовлен, остались только мелочи: игры, шитье, чтобы скоротать время. Бормоча себе под нос, Амария проверяла кисеты со снадобьями. Утром она запаслась отваром из белого мака, на который Алиеноре пришлось раскошелиться, о чем королева ничуть не сожалела.
– Как скоро? – Гизела помахала шелковой полоской, чтобы до нее не достали кошачьи лапки. – Несколько часов, несколько дней… недель?
Алиенора подавила раздражение, вызванное скулежом Гизелы. Они все были на взводе, и ей приходилось быть снисходительной.
– Часов, я бы сказала, во всяком случае, не больше одного дня.
Она подошла, чтобы взглянуть в окно. По реке так и сновали корабли. В это октябрьское утро небо закрыли облака и неспокойные воды бухты казались серыми. Если бы не треугольные паруса, Золотой Рог можно было бы принять за Сену.
Людовик начал переправлять свои отряды через рукав Святого Георгия на другой берег, где раскинулись рынки. Причиной тому послужил, во-первых, тот факт, что император почти прекратил поставку продовольствия в лагерь, и ничего другого не оставалось. А во-вторых, французским воинам не терпелось отправиться в путь, пока немцы не присвоили себе все земли и славу. Император Мануил весьма любезно предоставил корабли для переправы, и посадка на борт продвигалась быстро.
– А в Париже деревья уже сбрасывают листья, – вздохнула Гизела. – Скоро начнут собирать урожай яблок. Хотелось бы мне сейчас отведать чашечку нового сидра!
– Смотри, как бы тебя не причислили к варварам, – поддела ее Алиенора. – И чем тебе не нравится греческое вино?
– А тем, что пьется оно легко и только потом начинает бодаться, – ответила Гизела.
Королева кивком согласилась с ее метким замечанием.
Котенку надоело играть, и он свернулся калачиком на пухлой подушке, обтянутой красным шелком. Последняя группа воинов взошла на борт, и корабль отправился вниз по течению, к нижней цепи через бухту, оставив на берегу пустырь с черными отметинами, где разводили костры.
Алиенора ждала, что ее вот-вот позовут на пристань, но солнце продвинулось еще на час по циферблату, а гонец так и не появился. Теряя терпение, она послала Сальдебрейля узнать, что происходит. Когда он вернулся, то выглядел мрачно.
– Мадам, греки снова тянут время. Проволочку объясняют тем, что якобы ждут возвращения кораблей с того берега, где возникли какие-то трудности с менялами на новом рынке, но больше мне ничего не удалось выведать. Они либо не знают, либо не хотят говорить.
Принесли еду: виноградные листья, фаршированные пряной мясной смесью, и фляги с темным греческим вином. Евнухи сделали вид, что не говорят ни по-французски, ни по-латыни, и на каждый вопрос женщин просто трясли головой и тупо смотрели на них подведенными глазами.
Закат окрасил воды Золотого Рога в цвет крови, а когда комнату окутала темнота и слуги зажгли ароматные лампы, королева сдалась и ушла спать.
На рассвете тоже вызова не последовало. Глядя из окон на вид, освещенный бледным солнечным светом, Алиенора отметила не такое бурное движение кораблей, причем ни один из них не шел в том направлении, что вчера. Ее беспокойство усилилось.
Прибыл Жоффруа де Ранкон, его немедленно препроводили к королеве. Он опустился перед ней на колено:
– Мадам, есть новость. Завтра к полудню сюда прибудет отряд из Апулии.
– Что ж, это к лучшему. – Она жестом приказала ему подняться. – Когда мы отплываем? Вы получили известие из главного лагеря?
– Да, мадам, минуту назад. – Взгляд у него был тревожный. – Император удерживает свои корабли на том берегу и отказывается продавать припасы. Чтобы добраться до вас, нам пришлось переплывать залив в рыболовецком суденышке!
– Что? – Алиенора сердито посмотрела на него.
Жоффруа поморщился:
– Вчера в лагере менял произошли беспорядки. Кое-кто из фламандцев графа Тьерри ограбил столы греков, причинив увечья. Король и граф наказали виновных и возместили убыток, а император пообещал восстановить рынок, как только будет уверен в соблюдении порядка, но он желает получить гарантии.
– Какие, например? – Тревога королевы усилилась.
Жоффруа тяжело вздохнул:
– Он требует от короля и его старших баронов принести присягу верности и пообещать, что все города, которые мы завоюем, передадим под его правление.
Алиенора нетерпеливо взмахнула рукой:
– Мы уже это обсуждали, предвидя, что он выдвинет такое требование. Тут спорить нечего, ведь как только мы вырвемся на свободу, сможем поступать, как нам заблагорассудится.
– Если бы одно это, мадам, было бы просто, – продолжил Жоффруа, метнув взгляд на Гизелу. – Император изъявил желание укрепить договоренность брачным союзом между одним из его племянников и представительницей французского королевского дома.
У Гизелы от ужаса округлились глаза.
– Я приехала как помощница королевы, я не товар для обмена.
– Что говорит король? – поинтересовалась Алиенора.
– Он обдумывает требования императора, мадам, – бесстрастно ответил Жоффруа. – Видимо, считает цену разумной.
– Нет! – завопила Гизела. – Я на это не пойду! Лучше умереть!
В Алиеноре вспыхнуло раздражение. А у нее разве был выбор, когда Людовик прибыл в Бордо тем летом, в год ее тринадцатилетия? Чего бы она не отдала за возможность отказать ему! Чего бы она не отдала за спасение.
– Помолчи! – отрезала королева. – Плачем и бранью делу не поможешь. Воспользуйся головой, глупая ты девушка.
Гизела сглотнула слезы, бросив на Алиенору умоляющий, испуганный взгляд.
– Поверь мне, участь других бывает гораздо хуже, – мрачно изрекла королева. – А ты жила бы здесь в роскоши, одевалась в шелка, благоухала духами и ни в чем не нуждалась.
– Но я потеряла бы свою душу, мадам! – рыдала Гизела. – Прошу вас, не допустите, чтобы это случилось со мной. А то я умру.
– Тебе это только кажется. Я говорю это лишь потому, что именно так произошло со мной десять лет назад, но, как видишь, я до сих пор жива. – Алиенора повернулась к Жоффруа. – По этой причине император и захотел перевезти всех еще вчера. Придержав корабли, он может потребовать за нас любой выкуп – или ему так кажется. – Она решительно поджала губы. – Ну и пусть себе удерживает свои корабли, у генуэзских торговцев найдутся другие, всегда кого-нибудь можно подкупить, чтобы переправиться на ту сторону. Людовик поступит как пожелает в вопросе присяги, но я здесь ни за что не останусь. – Она опустила ладонь на рукав Жоффруа. – Найдите способ увезти нас отсюда, причем быстро.
Он накрыл ее руку своей и слегка пожал – успокаивающий жест для других, но сказавший гораздо больше Алиеноре.
– Доверьтесь мне, мадам. – Жоффруа поклонился и вышел.
– Мне бы раньше догадаться, – сокрушалась королева. – Не стану придираться к политике императора, а вот нам следовало быть осмотрительнее. – Она взглянула на дрожавшую Гизелу. – Не волнуйся. Во мне есть сострадание, и я не оставлю тебя здесь по прихоти Людовика.
Гизела сдержала слезы:
– Когда вы сказали, что я буду жить здесь в роскоши, я подумала…
– Знаю, о чем ты подумала, – перебила ее Алиенора. – Жизнь молодой жены здесь имеет свои преимущества, но я не бросила бы тебя.
Гизела опустилась на колени у ног королевы:
– Благодарю вас, мадам, благодарю!
– Встань! – приказала Алиенора. – Женщины, которые мне служат, должны иметь характер. Займись делом. Наш багаж готов, но, возможно, придется путешествовать налегке. Отбери то, что действительно необходимо, и завяжи в узел, приготовь накидку. Кто знает, как быстро нам понадобится сняться с места.
Жоффруа вернулся в полдень и привел с собой шесть сержантов, переодетых слугами. Под рубахами у них были надеты кольчуги.
– Я нанял корабль у генуэзцев, – сказал он. – Нужно торопиться. Пока нас никто не пытался остановить, но все может случиться. Чем скорее переправимся на тот берег, тем лучше.
– Мы готовы. – Алиенора застегнула накидку и, кивнув женщинам, последовала за Жоффруа.
У лестницы один из императорских евнухов преградил им путь, но Жоффруа выдвинул немного свой меч из ножен, и через секунду слуга потупился и отошел в сторону. Часовые, несшие службу у ворот, сначала не хотели пропускать их и сделали вид, что не понимают, о чем речь, даже под угрозой меча. Тогда Алиенора повернулась к Амарии:
– Скажи им, что я еду в новый лагерь, чтобы обсудить с королем свадебные приготовления для одной его родственницы, и если они меня пропустят, то я щедро расплачусь.
Амария заговорила с охранниками на греческом просящим тоном. Она активно жестикулировала, а ее просьбу подкрепила взятка в виде шкатулки золотых колечек – подарок Алиеноре от императрицы Ирины.
Украшения поменяли хозяина, и боковые ворота распахнулись. У берега их ждали два мелких рыбацких суденышка, подпрыгивая на волнах.
Сердце королевы громко забилось, когда Жоффруа первой помог ей взобраться на борт. Он подсадил ее твердой рукой, за что она благодарно улыбнулась.
Воины взяли в руки весла и отчалили от берега, взяв курс на генуэзскую галеру, переполненную людьми короля, пришедшими из Апулии. На борту она увидела брата короля, Робера де Дрё, который разговаривал с командирами.
– Слава богу, мадам! – выдохнул он, когда Алиенора ступила на палубу, и обнял Гизелу. – Ты теперь в безопасности, кузина.
Гизела тихо всхлипнула и припала к нему, дрожа:
– Я молилась, чтобы ты не оставил меня на съедение волкам.
– Ни за что не отдам тебя им! – прорычал Робер. – Я скорее присягну на верность псу, чем Мануилу Комнину. – Он оскалился. – Пусть брат поступает, как считает нужным, но от меня они клятвы не услышат и тебя не получат.
Алиенора бросила на него пристальный взгляд:
– Людовик по-прежнему намерен принести присягу?
Робер пожал плечами, а генуэзский корабль тем временем шел вниз по течению.
– Он должен это сделать, если хочет получить припасы и проводников, обещанных греками, но, судя по тому, как они держат свое слово, я сомневаюсь, чтобы нам досталось хоть что-то взамен. Я уже сказал ему, что отказываюсь присягать на верность, а что касается брака между Гизелой и императорским племянником – пусть Людовик соглашается, если хочет, но нельзя передать то, чем не владеешь.
Алиенора удивленно вскинула брови:
– Ты готов увезти Гизелу?
Робер пожал плечами:
– Я бы лучше сказал, взять ее под свое крыло.
– Поступай как знаешь, – коротко кивнув, согласилась Алиенора. – Мысленно тебе аплодирую, хотя ты рискуешь навлечь на себя гнев брата.
– Я его не боюсь, – заявил Робер со стальным блеском в глазах.
Он высадил своих подопечных у французского лагеря на противоположном берегу и завершил быстрые приготовления для поездки в передовой лагерь, обосновавшийся в Никомедии, в двух днях пути.
– Мадам, я тороплюсь, иначе предложил бы вам ехать со мной, – сказал он, вскакивая в седло.
Алиенора улыбнулась, покачав головой:
– Я сама за себя постою. Да хранит вас Господь.
Королева посмотрела ему вслед, когда он, пришпорив коня, помчался вдаль, увозя с собой Гизелу. Уже не в первый раз она пожалела, что Людовик и Робер родились в таком порядке. Ей бы легче было нести свою ношу и, быть может, она обрела бы чуточку счастья, будь королем и ее мужем Робер.
Вскоре после полудня Людовик явился в жилище, где разместилась Алиенора со своими дамами. Усталость залегла темными тенями под его глазами, углубила морщины между носом и ртом. Он оглядел комнату, в которой женщины застилали постели и наливали воду для умывания.
– Где Гизела? – сурово спросил король.
– С Робером, – ответила Алиенора. – Она отправилась с ним в Никомедию. Девушка не желает выходить замуж за императорского родственника, Робер принял ее сторону.
– И ты ничего не сделала?
Алиенора пожала плечами:
– Твоему соглашению с императором не может помешать потеря строптивой невесты.
Король помрачнел:
– Ты понятия не имеешь, насколько трудно поддерживать равновесие между всеми группировками. Если я не соглашусь на требования императора, он отрежет нас от продовольствия и оставит в бедственном положении. Если же я соглашусь, то мои собственные подданные сочтут меня слабаком. Как теперь быть?
У нее чуть не сорвалось с языка: «будь мужчиной», но она сдержалась.
– Я понимаю, как трудно в подобных обстоятельствах, но кому дороги твои интересы? И кто поможет тебе вернуться?
– Вот именно, – отрезал Людовик. – Доверять ли императору, который строит коварные планы, а сам смотрит мне в глаза, словно пес, писающий на куст, или моим драгоценным брату и жене, которые поступают точно так же? Кого предпочесть?
– Почему бы тебе не спросить у Господа или твоего драгоценного евнуха? Вдруг кто-то из них даст ответ?
Он ударил ее по лицу, да так сильно, что она отлетела к стене.
– Ты насквозь пропитана ядом! – закричал король с исказившимся от бешенства лицом. – Ты подлая гадюка, погрязшая во всех грехах Евы! Видеть тебя не могу! – Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Алиенора поднесла руку к лицу. От удара она прикусила язык, во рту появился привкус крови. Она ненавидела короля, как же сильно она его ненавидела! Скорее бы добраться до Антиохии.
В тот вечер она устроила роскошный прием с музыкантами, угощением и вином, что лилось рекой. Это был своего рода вызов и грекам, и Людовику, который не соизволил прийти. Впрочем, Алиенора и не ждала его появления. В душе ей хотелось плакать, но она гордо вскинула голову, решив ослепить всех, кто попадется в ее поле зрения.
Жоффруа и Сальдебрейль пришли, подготовив все к походу на Никомедию, и обнаружили свою хозяйку в центре всеобщего внимания – она танцевала и весело смеялась. На ней было платье из темно-зеленого шелка, расшитого звездами, длинные рукава и юбки разлетались в стороны, когда она скользила и кружилась.
– Что-то расстроило нашу госпожу, – кисло заметил Сальдебрейль. – Завтра держи ухо востро.
Жоффруа ничего не сказал, поскольку онемел при виде королевы. Он всегда ее любил. Сначала смышленую, не по годам развитую девочку, дочь его вельможного сеньора, герцога Гильома. Последний был еще совсем молод, но уже женат, с растущей семьей. Алиенора и тогда входила в круг знакомых де Ранкона. Но затем Бургонди, его жена, умерла при родах четвертого ребенка, а старшая дочь Гильома начала взрослеть, и, по мере того как горе утихало, он начал задумываться о будущем с ней. Герцог вскоре тоже овдовел и подумывал о новом браке, чтобы родить сына. Если бы все осуществилось, Жоффруа получил бы шанс жениться на Алиеноре. Судьба распорядилась иначе, когда Гильом безвременно скончался. Де Ранкону хватало здравого смысла принять случившееся, но он все еще оставался романтиком и не забыл своей мечты. Алиенора с тех пор сильно изменилась, но все равно осталась его Алиенорой, сияющей всеми своими гранями, да и желание никуда не ушло.
Жоффруа последовал за Сальдебрейлем, присоединился к компании рыцарей, но сам ежесекундно чувствовал присутствие Алиеноры. Она поворачивалась в одну сторону, потом в другую, и перед ним мелькало то белоснежное запястье, то подкладка рукава из золотого шелка. Он любовался гибкостью ее стана и грациозностью движений. А потом заметил синяк на ее щеке и почувствовал дурноту. Лишь один человек мог ударить ее, хотя, по сути, никакого права не имел – ему бы дорожить ею превыше всего. Тем не менее его вельможный господин пользовался своим положением.
Де Ранкон повернулся на каблуках и вышел. Присоединиться к веселью и танцам он не мог. Так решала проблемы Алиенора, но только не он. Жоффруа прислонился к колонне, закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, утихомирить гнев, но ничего не получилось. Будь здесь Людовик, он бы его придушил.
До него донесся звонкий смех Алиеноры и ее голос – она обещала кому-то скоро вернуться. А потом послышались ее шаги, едва уловимые; шелест платья; пахнуло тонким ароматом ее духов.
– Алиенора… – Он вышел из-за колонны.
Королева охнула от удивления и, бросив поспешный взгляд через плечо, направилась к нему.
– Почему вы ушли? – тихо спросила она. – Я хотела с вами поговорить.
– Я ушел потому, что не мог больше притворяться. – Де Ранкон увлек ее в тень, где никто не смог бы их увидеть. – Что он с вами сделал? – Жоффруа нежно коснулся ее щеки тыльной стороной пальцев.
– Не важно, – нетерпеливо ответила она. – Людовик в ярости оттого, что Робер уехал и забрал Гизелу. Ему нужно было на ком-то сорваться, и, как обычно, под руку подвернулась я. Все это закончится, как только мы достигнем Антиохии.
– Вы все время это повторяете, – мрачно изрек он.
– Потому что это так и есть. – Она точно так же провела рукой по его щеке. – Жоффруа…
Он притянул ее к себе:
– Нет, важно. – Его лицо исказилось. – Еще как важно! Для меня это невыносимо.
– Но вы все стерпите, как терплю я, – мы должны. Иного выхода сейчас нет.
У него вырвался крик отчаяния, и он поцеловал ее, сжав талию еще крепче. Она запустила пальцы в его волосы, разомкнула губы, и он окончательно потерял голову от этого поцелуя, полного сладости и боли. Они так долго осторожничали, так долго держались на расстоянии, как полагается вассалу и госпоже, но сейчас подземный поток словно вырвался на поверхность, захлестнул их и унес туда, где существовал лишь этот миг и они сами. Он прислонился к колонне, приподнял ее и овладел ею со всей долго сдерживаемой страстью и отчаянием. Она обхватила его ногами и со всхлипом спрятала лицо у него на плече. За те несколько мгновений они прожили целую жизнь, понимая, что другого такого случая, возможно, у них не будет.
