Книга: Летняя королева
Назад: Глава 14 Пуатье, лето 1141 года
Дальше: Глава 16 Пуатье, позднее лето 1141 года

Глава 15
Тальмон, лето 1141 года

Алиенору мучили привычные спазмы внизу живота, а внезапная горячая струйка крови между ног означала, что зачатия не произошло. Она позвала Флорету, которая принесла мягкую ткань для таких дней. Королева сделала вид, что не видит жалости в глазах женщины.
Придется сообщить Людовику, что беременность опять не наступила. Хотя, если подумать, он посещал ее спальню нерегулярно, в зависимости от различных церковных запретов, так что ее шансы зачать были невелики: откуда взяться ребенку, если в нее не попадало семя?
Спазмы не проходили, но Алиенора не любила залеживаться в постели, а потому устроилась с шитьем у окна, где свет лучше падал на ткань. Пока она выбирала иглу, в комнату ворвался Людовик, раскрасневшийся, со слезами ярости в глазах.
– Они меня отвергли, – прорычал он. – Какая наглость!
– Кто тебя отверг? – Алиенора отложила работу и с тревогой посмотрела на мужа.
– Монахи соборного капитула в Бурже. – Он сотрясал письмом, зажатым в кулаке. – Они отвергли Кадюрка и выбрали собственного архиепископа. Некоего выскочку по имени Пьер де ла Шатр. Как смеют они противиться воле и праву короля-помазанника, избранника Божьего! И это благодарность за то, что я верный сын церкви? – Он хрипло дышал.
Алиенора подвела его к окну, заставила сесть, налила бокал вина.
– Успокойся, – сказала она. – Их кандидат пока не рукоположен.
– И не будет! – Людовик выхватил бокал и выпил. – Я не позволю, чтобы эти подлые негодяи мне противоречили. То, что они творят, просто неслыханно. Я имею все права. Что бы ни случилось, клянусь святым Дионисием, они не будут торжествовать победу.
– Я знала, что так и произойдет, – вырвалось у Алиеноры, но она тут же поджала губы.
Что сделано, то сделано. Она ведь говорила мужу, что нужно посетить Бурж, разъяснить свои намерения, но он предпочел верить, что все подчинятся его авторитету на расстоянии.
– Я напишу папе и попрошу отменить выборы, а еще я не позволю де ла Шатру вступить в Бурж.
– Папа Иннокентий поддерживает свободные выборы прелатов, – напомнила Алиенора. – Быть может, он предпочтет поддержать их кандидата.
– Мне все равно, как он поступит. Я не приму этого монаха, которого не знаю, в качестве архиепископа. И я буду до последнего дыхания отстаивать свое право выбирать моих собственных церковников в моем собственном королевстве! – Людовик скомкал пергамент и швырнул в угол.
– Тебе следует написать папе примирительное письмо, – посоветовала жена.
– Я напишу ему так, как сочту нужным. Не я сею здесь раздор. – Он резко вскочил.
– У меня начались месячные, – сказала она, решив покончить с плохими новостями разом.
– Почему все так трудно? – с досадой воскликнул он. – В чем я провинился, что все и вся против меня? Я пытаюсь вести примерную жизнь, и такова моя награда: непокорное духовенство и бесплодная жена! – Он выскочил из комнаты, отбросив пинком попавшуюся на пути табуретку.
Алиенора прислонила горящий лоб к прохладному камню оконного проема. Ситуация в Бурже сложилась бы иначе, если бы Людовик подружился с местными монахами, как она говорила. А теперь начнутся раздоры и недопонимание. Людовик же примется демонстрировать направо и налево свой крутой нрав, усугубляя ситуацию. Вроде бы взрослый мужчина, король на престоле, а ведет себя как наивный ребенок, просто доводя ее до отчаяния.

 

Пробил поздний час. Петронилла была под хмельком, выпив слишком много крепкого темного вина за праздничным ужином. На следующей неделе двор возвращался в Пуатье, а затем в Париж – идиллия почти закончилась. Она столько танцевала в своих тонких лайковых туфельках, что разболелись ноги. Рауль, заявлявший, что не любит танцевать, тем не менее проявил грацию и живость, оградив Петрониллу от ухаживаний юношей, искавших ее благосклонности. Она смеялась до боли в боку над проделками шутов, присоединялась ко всем песням, хлопая в ладоши и гармонично выводя мелодию. Теперь все завершилось и люди расходились. Алиенора отправилась в свои покои, а Людовик пошел молиться.
За главным столом среди крошек и догорающих свечей сидел Рауль. Он подлил себе в кубок вина и ей плеснул немножко. Слуги вокруг прибирали, складывали столы у стены, но стол на возвышении нарочито обходили стороной.
– Итак, – проговорил Рауль, – за что мы с вами выпьем?
– Не знаю, сир, – ответила она с игривой улыбкой. – У вас больше опыта произносить тосты, чем у меня.
– В таком случае за прекрасное вино и прекрасных женщин Аквитании. – Он поднял бокал.
Петронилла нахмурилась:
– Прекрасных женщин?
– Только одну из них, – уточнил он, – за самую красивую сестру королевы.
– Произнесите мое имя, – велела она.
– Петронилла.
От тембра его голоса у нее побежали мурашки. Девушка тоже взяла в руки бокал.
– За прекрасное вино и сильных мужчин. И за самого совершенного кузена короля. – Она не спеша сделала глоток.
– Произнесите мое имя, – откликнулся он.
– Я часто его повторяю, но это слышит лишь моя подушка. – Петронилла обвела пальцем края бокала. – Хотя, будь ваша голова на моей подушке, вы бы сами услышали.
Он понизил голос, оглянувшись на слуг:
– Это было бы слишком опасно.
Она бросила на него взгляд, полный вызова. Петронилла желала этого мужчину, и она получит его, точно так как ее бабушка, удачно прозванная Данжероссой, получила ее дедушку. Риск лишь придавал остроты. Они соединятся под носом у всех, но никто не догадается, даже ее сестра, считавшая, что знает все.
– Да, согласна, – промолвила она. – Уже поздно. Вам следует проводить меня в мои покои.
Они обменялись многозначительными взглядами, и чресла Петрониллы увлажнились. Жар возбуждения и предчувствия охватил ее тело. Где-то в глубине души ей не верилось, что она это делает. А еще гадала, как поступит Рауль – последует за ней или струсит. Если они перейдут черту, то обратного хода уже не будет. Когда она поднялась, то у нее подкосились ноги.
Рауль сделал шаг и поймал ее. Со стороны, для слуг, это выглядело так, будто королевский коннетабль помогает сестре королевы, которая неразумно перебрала вина, и никто ничему не придал значения.
Вместо того чтобы отвести Петрониллу в ее спальню, Рауль потянул девушку в сад. Она прислонилась к нему, ударив его бедром, и захихикала. Ночной теплый ветерок нежно обдувал их смешанным ароматом роз и соленого океана. Петронилле показалось, что она слышит даже рокот волн, хотя, наверное, это просто кровь вскипела у нее в жилах. Полная луна над их головой казалась огромным серебряным шаром на темно-синем светящемся небе.
Рауль увел ее в зеленую беседку, наполовину скрытую розами и аквилегией, и усадил к себе на колени. Петронилла обхватила руками его шею и наклонила голову, приглашая к поцелую. Он приник к ее губам, раздвинул их и показал, что делать.
Желание разлилось по ее телу, как крепкое вино. Она прижалась к нему, отдаваясь восхитительным ощущениям, которые он вызывал в ней своими губами и пальцами. Но тут вдруг он замер. До этой секунды его рука, пробравшись к ней под юбки, легко поглаживала внутреннюю сторону бедра, чуть не доводя ее до исступления.
– Продолжай, – выдохнула она, подталкивая его телом. – Продолжай!
– Если я продолжу, – сказал он, – то обратного пути не будет, сама знаешь. Мы окажемся связаны самой судьбой.
Петронилла теряла голову от вожделения, отчаянно жаждала его любви и внимания и крепкого мужского тела. Все остальное не имело значения. Последствия она уладит позже.
– Никто ничего не узнает, если мы будем осторожны! – прошептала она.
Рауль все знал об осторожности. За его плечами – десятилетия практики и многочисленные романы. Насчет Петрониллы он испытывал легкий укор совести, но этого было недостаточно, чтобы усмирить его желание и инстинкт хищника. Красивая и дикая, но в то же время невинная и голодная – он все это прекрасно видел, потому что отчасти сам был таким.
Он приподнял ее и усадил на себя верхом.
– Не торопись, – приговаривал он. – Действуй осторожно, сердце мое. Чуть-чуть, а потом еще немного.
Петронилла закрыла глаза и прикусила губу. Почувствовала боль, но терпимую. А после пришло удовольствие, которое больше напоминало боль. Людовик и Алиенора никогда ничего подобного не испытывали, никаких сомнений. Она единственная познала наслаждение, и это делало его еще более чудесным. Петронилла понимала, что поступает очень дурно, хотя как это может быть дурно, когда так чудесно? А потом мысли вообще исчезли. Все происходило так, как она воображала. Содрогнувшись в момент кульминации, она вцепилась зубами в воротник его рубахи, чтобы не закричать. Рауль крепко ее сжал и, приподняв над собой, пролил семя не в ее тело.
Она без сил рухнула на Рауля, а он откинул назад голову и хватал ртом воздух. Сердце у него колотилось о ребра. Такого бурного возбуждения он не испытывал с юных лет, когда у него была первая женщина.
Петронилла, задыхаясь, рассмеялась.
– Я хочу повторить, – сказала она, сияя.
Он неуверенно хмыкнул:
– Не сегодня, doucette. Иначе нас кинутся искать. Прогулка на свежем воздухе не должна затягиваться до рассвета, а мы и так с тобой задержались. К тому же, в отличие от тебя, мне нужно время, чтобы восстановить силы.
– Но завтра?.. – Она наклонилась и поцеловала его, доказывая, что быстро учится.
Рауль обхватил рукой ее затылок и с неторопливой основательностью вернул поцелуй.
– Мы посмотрим, что можно будет сделать.
У него при себе оказалась салфетка, оставшаяся после ужина, и он воспользовался ею, чтобы стереть улики прелюбодеяния с ее бедер.
– Отдай мне, – попросила Петронилла. – Я брошу ее в огонь.
Рауль протянул ей салфетку и помог подняться на ноги. Девушка отряхнула юбки, потом повернулась и снова его поцеловала. Ей нравилось прикосновение его щетины и твердость рук на ее талии.
– Идем, – сказал он. – Пора превращаться в скромную молодую даму в глазах придворных.
Петронилла изобразила зевоту:
– Свежий воздух пошел мне на пользу. Кажется, я буду спать сегодня хорошо, даже очень хорошо.
Рауль проводил Петрониллу до лестницы и, оглядевшись по сторонам, не смотрит ли кто, снова поцеловал ее, после чего с прощальным салютом растворился в ночи.
Девушка тихо вздохнула, все еще пребывая в восторге, и вошла в спальню. Там ее поджидала встревоженная Флорета.
– Где вы были? – воскликнула она. – Я чуть голову не потеряла!
Петронилла закружилась в центре комнаты:
– Ходила прогуляться. Луна чудесная.
– Одна? – ужаснулась Флорета.
– Не кипятись. Это Тальмон. Здесь все меня знают. Я не заключенная.
– Что это у вас в руке? – подозрительно спросила Флорета, указывая на салфетку.
– Ничего, – поспешила с ответом Петронилла. – Меня затошнило. Не хотелось испортить платье. – Она взмахнула рукой, отпуская служанку. – Голова кружится. Ступай спать, а я сама о себе позабочусь.
Флорета засомневалась, но в конце концов сдалась, присела в поклоне и вышла из спальни. Петронилла бросила салфетку на кровать. Огонь в камине не горел, поэтому сжечь улику прямо сейчас она не могла. Да ей и не хотелось почему-то ничего сжигать, ведь это было доказательством ее первой ночи, не хуже невестиной простыни. Пусть Рауль женат, это не важно. Она получит его, чего бы ей ни стоило.
Сняв платье и туфли, она забралась в кровать и задула лампу, а потом долго лежала без сна, заново переживая случившееся и смакуя воспоминания. Но прежде чем заснуть, взяла салфетку и сунула под подушку.

 

Побывав на мессе и позавтракав, Алиенора отправилась к Петронилле поговорить о предстоящем возвращении в Пуатье. Как всегда, сестрица была в постели, хотя не спала, а сидела со спутанными волосами, как воронье гнездо, и сонным взглядом. Только что пришла Флорета, принесла теплой воды для умывания, а также немного хлеба и кувшин пахты.
Алиенора досадливо покачала головой.
– Ты как ночной цветок, – заметила она. – Утром вялая, а к вечеру бодрая.
Петронилла как-то странно на нее посмотрела, и на губах ее заиграла улыбка.
– Мои лепестки раскрываются, когда у других они закрыты, – согласилась она и потянулась.
Алиенора уловила какой-то знакомый запах, но сразу не поняла, какой именно. Петронилла встала с постели, чтобы умыться, и тут старшая сестра заметила, что из-под ее подушки выглядывает что-то вроде салфетки. Она бы даже не обратила на это внимания, если бы не пятна крови. Сердце замерло от потрясения.
– Что это? – гневно спросила она.
Петронилла обернулась и бросилась к подушке, но Алиенора ее опередила, выхватив салфетку.
– Пустяки, – ответила та с пунцовыми щеками. – Ночью у меня пошла кровь из носа, только и всего.
Алиенора развернула ткань – там были и другие пятна, а сама салфетка все еще слегка влажная. Она поднесла ее к носу и безошибочно угадала запах мужского семени. Королева повернулась к испуганной Флорете:
– Оставь нас. И никому ни слова.
Флорета разложила платье Петрониллы на кровати и вышла из комнаты, бросив через плечо встревоженный взгляд. Алиенора выждала, пока не раздался щелчок замка, и только тогда пригвоздила сестру разъяренным взглядом.
– Ты что же это делаешь, глупая? Так ты погубишь нас обеих. Кто это? Отвечай!
Петронилла сложила руки на груди.
– Никто, – сказала она.
– Не смей лгать! Отвечай, кто это!
Петронилла вздернула подбородок и уставилась на Алиенору немигающим взглядом, ее карие глаза совсем потемнели от яркого румянца.
– Ничего тебе не скажу, потому что говорить нечего. – Повернувшись спиной, она отломила кусочек от буханки, принесенной Флоретой, и сунула в рот.
Вспылив от гнева и боли, Алиенора схватила Петрониллу за руку и развернула к себе лицом.
– Глупая девчонка, я стараюсь защитить тебя! Ты хотя бы осознаешь, какую опасность на себя навлекла?
– Ты стараешься защитить только себя. Ты ничего не понимаешь! И на меня тебе наплевать! – Петронилла сбросила ее руку, тяжело дыша.
– Я забочусь о тебе куда больше, чем ты представляешь. Кто-то лишил тебя невинности. Я выясню кто, и тогда ему не поздоровится.
Петронилла промолчала, отломила еще один кусочек хлеба и положила в рот, глядя на сестру с дерзким вызовом.
Раненная в самое сердце, Алиенора повернулась к двери, но тут же остановилась. Скандал не должен выйти за пределы этой комнаты, иначе Петронилла приобретет дурную славу и позор сестры отразится на ней тоже. До сих пор она была так осторожна с Жоффруа де Ранконом, избегала и сторонилась того, что могло бы легко превратиться в громкий скандал, но теперь Петронилла своим глупым, легкомысленным поступком подвергла опасности их обеих. Она швырнула сестре салфетку.
– Избавься от этой мерзости, – прошипела она. – Ты опозорила, ты предала меня и весь наш дом. Подумай об этом, если у тебя осталась хоть капля совести, а не только одно эгоистичное желание получать удовольствия и праздно проводить время. – Голос ее срывался. – Я тебе доверяла… Ты не понимаешь, что натворила.
Петронилла по-прежнему молчала. Алиенора вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. В коридоре стояла Флорета, заламывая от волнения руки.
– Что тебе об этом известно? – строго спросила Алиенора. – Отвечай!
Флорета покачала головой:
– Ничего, мадам, клянусь! Я, как обычно, приготовила спальню. Но ваша сестра все не шла, и я начала беспокоиться. Потом она появилась, держа в руке салфетку, и сказала, что чувствовала себя плохо и боялась, как бы ее не стошнило. Поэтому она пошла подышать свежим воздухом.
А успела гораздо больше, мрачно подумала Алиенора.
– Она появилась одна? С ней никого не было?
– Никого, мадам.
Королева посмотрела на Флорету тяжелым взглядом:
– Ничего никому не говори. Если об этом станет известно, будут ужасные последствия, причем для всех.
– Клянусь душой, мадам. – Флорета перекрестилась.
– Я выясню, кто в этом виноват. Проследи, чтобы сегодня Петронилла не выходила из комнаты. Не желаю видеть ее среди придворных. Если кто спросит – сестра больна. Доложишь, если она скажет что-нибудь важное, что мне нужно знать.
Флорета вернулась в спальню, а королева пошла молиться. Она собиралась не только обратиться к Богу за помощью, но обдумать, как быть дальше. Ей хотелось выбраться из этого болота, не говоря ничего Людовику, иначе он снова впадет в бешенство. Она взялась за четки, терзаемая огромным чувством вины. Нужно было внимательнее следить за Петрониллой. Сестра всегда была слабой и уязвимой, и, как оказалось, искала внимания не в тех местах. Насчет виновного у Алиеноры были сильные подозрения. Эмери де Ниорт в последнее время не скрывал своих намерений. Но он простой рыцарь – совершенно неподходящая партия для Петрониллы.
Боже милостивый, а что, если теперь появится ребенок? Его скрыть труднее, чем потерянную невинность. Петронилле придется уйти в монастырь, хотя бы на время беременности. Мужчине позволено сеять бастардов, но для женщины их положения – это позор, отражающийся на всей семье. Их бабка Данжеросса де Шательро жила открыто в союзе со своим любовником, дедушкой Алиеноры, но это вызвало огромный скандал, который для них с Петрониллой оказался позорным пятном. Как внучкам распутника и шлюхи, им всегда приходилось быть не просто хорошими, а безукоризненными, ведь люди постоянно следили, не проявится ли в них испорченная кровь.
Она склонила голову к сложенным ладоням, чувствуя, будто все вокруг разлетелось вдребезги. Но если действовать с умом, то, возможно, ей удастся все склеить. И никто, кроме нее, не увидит швов.

 

Алиенора с отвращением смотрела на растерянного юношу, которого только что швырнули к ее ногам два надежных рыцаря. Его схватили сразу после конной прогулки, поэтому Эмери де Ниорт был в полном облачении для верховой езды, со шпорами на каблуках и с плащом, закрепленным на плече драгоценной брошью.
– Оставайся на коленях! – приказала королева. – В моем присутствии ты с них не встанешь.
– Мадам, чем я вас оскорбил? – В глазах рыцаря читалось недоумение.
– Сам прекрасно понимаешь, – ответила Алиенора, со злостью признав, что он красив. – Ты правда думал, я ни о чем не узнаю?
– Мадам, я ничего не сделал! – Он покачал головой. – И не понимаю, о чем вы говорите.
– Неужели? – Алиенора раздумывала, не выпороть ли его, приняв страх в глазах юноши за вину. – Так, может быть, мне упомянуть мою сестру, Петрониллу?
Он покраснел и дернул кадыком.
– Вижу, ты понимаешь, – сказала она. – Я могла бы приказать отхлестать тебя кнутами и повесить за то, что ты сделал.
– Мадам, я ничего не сделал! – Голос его дрожал. – Только попросил у Петрониллы сувенир на память. Если вы обвиняете меня в чем-то, то я невиновен.
– Мне приходилось и раньше слышать подобные отговорки, – ледяным тоном заверила она.
– Если желаете, я готов поклясться на костях своих предков. Я не знаю, что вам наговорили, но это ложь!
Он был настолько искренен в своем недоумении, что на секунду Алиенора засомневалась. Хотя, быть может, он хороший лгун. Сейчас главное – избавиться от него.
– Ты уволен с моей службы. Забирай своего коня и ступай на все четыре стороны. – Королева щелкнула пальцами, и рыцари поволокли его из комнаты под громкие протесты и уверения в своей невиновности.
Алиенора прикрыла веки. Если она еще немного подумает о делах, то расплачется.
В приоткрытую дверь сунул голову Рауль де Вермандуа:
– Посылали за мной, мадам?
Она кивнула, приглашая его войти:
– Да, посылала. Мне нужен ваш совет и одолжение.
Он настороженно посмотрел на нее и весь напрягся:
– Что бы это ни было, буду рад помочь.
Королева жестом указала ему на скамью рядом с собой. Она хоть и посылала за ним, но до сих пор не была уверена, сможет ли ему довериться.
– Насчет Петрониллы.
На лице Рауля ничего не отразилось.
– Да, мадам?
Алиенора прикусила губу.
– Сестра смотрит на вас, как когда-то смотрела на нашего отца, – начала она. – Вы ей нравитесь, вы с ней добры.
Рауль закашлялся и сложил руки, но ничего не сказал.
– Я волнуюсь за нее. Петронилла все время флиртует с вельможами и молодыми рыцарями – сами знаете, вы же не раз вмешивались. Сестра совершенно не думает о последствиях, а если и думает, то они ее не волнуют. Ее нужно обуздать, но никто не должен ничего заметить. Я бы хотела, чтобы вы присмотрели за ней, когда мы поедем обратно в Париж, за ней и за всеми молодыми поклонниками, которые захотят переступить черту.
Рауль отвел взгляд, пробормотав:
– Я недостоин вашего доверия.
– Сестра прислушается к вам, тогда как меня или Людовика она, конечно, слушать не станет.
– Мадам, я…
Алиенора опустила руку на его рукав:
– Я знаю, с ней трудно, но прошу вас, в виде одолжения.
Он взъерошил свою густую серебряную шевелюру и покорно вздохнул:
– Как пожелаете, мадам.
– Благодарю. – У Алиеноры отлегло от сердца. – Только пусть Людовик ничего не знает. Все равно ни к чему хорошему это не приведет – вам известен его нрав. Я ценю вашу осторожность в делах.
Рауль склонил голову в поклоне:
– От меня он ничего не узнает, даю вам слово.
Когда он удалился, Алиенора закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, желая сбросить напряжение. Она горячо надеялась, что справилась с ситуацией.
Следующий шаг – привести Петрониллу в свои покои, чтобы сестра была все время на глазах.
– Нам нужно собирать вещи в дорогу. Возвращаемся в Пуатье и Париж, – сказала она. – Дел очень много. Эмери де Ниорт покинул двор и с нами не поедет. Больше об этом говорить не станем, понятно?
Петронилла испуганно взглянула на нее и, не говоря ни слова, уселась на подоконник.
Алиенора тоже подошла к окну.
– Петра… – Ей хотелось обнять сестру и в то же самое время влепить ей пощечину. – Как жаль, что ты не желаешь со мной поговорить! Мы были когда-то очень близки.
– Но это не я отдалилась, – возразила Петронилла. – Тебя волнует только одно – что скажут люди. Обо мне ты даже не думаешь, ты просто скандала боишься и того, что муж узнает. За свое положение трясешься!
– Неправда!
– Да нет, правда! Я для тебя всего лишь назойливая младшая сестренка, которая крутится под ногами, мешая. Ты обещала, что позаботишься обо мне, но ничего не сделала. – Петронилла набросилась на сестру, сверкая глазами. – Все, что тебе нужно, – быть королевой. Я не имею значения.
– Ты ошибаешься. Очень сильно ошибаешься. Разумеется, ты имеешь для меня значение. – Чувство вины захлестнуло Алиенору, ибо она признала в словах сестры и правду, и несправедливость.
– Ерунда! – Петронилла соскочила с подоконника и оттолкнула ее. – И мне все равно, потому что ты тоже для меня больше ничего не значишь! Ты не держишь слова. Я тебя ненавижу! – Она сорвалась на пронзительный крик.
Девушка подбежала к дорожному сундуку и начала выбрасывать из него вещи. Придворные дамы, опустив глаза, продолжали заниматься своими делами, будто ничего не произошло.
У Алиеноры к горлу подступила тошнота. Петронилла вела себя точно как их бабка Данжеросса, настроение у которой менялось так молниеносно, что они, детьми, никогда не знали, чего от нее ожидать. Все обычные эмоции моментально перерастали в вихрь страстей, и у Петрониллы, видимо, проявляются те же самые тревожные симптомы теперь, когда она стала женщиной. Придется загружать ее делами и пытаться уменьшить ее напористость, пока она не натворила бед. Но Алиенора любила сестру, поэтому сейчас ей было больно.

 

Следующие несколько дней королева терзалась неизвестностью. Но по мере того как опасность скандала из-за неосторожности Петрониллы меркла, она задышала свободнее. Двор готовился к многодневному пути, а Людовик слишком занят молитвами и негодованием по поводу архиепископа Буржа, чтобы обращать внимание на другие скрытые течения.
Алиенора слегка успокоилась, видя, что Петронилла как будто всерьез восприняла ее предостережение. Сестра побывала в церкви, исповедалась и с тех пор вела себя скромно и сдержанно. Однако она по-прежнему отказывалась говорить с Алиенорой, и эта ссора между ними – как открытая рана, которую перебинтовали, но она все равно кровоточила.
Рауль сдержал слово, был внимателен к Петронилле, когда та покидала свои покои, но не выходил из рамок официальной любезности. Он был ее партнером в танцах, сидел рядом с нею за столом и сопровождал на охоте, когда двор выезжал в последние дни с собаками и соколами.

 

Вежливая сдержанность Рауля расстраивала и злила Петрониллу. Он кланялся и улыбался ей с обходительностью придворного, но делал вид, что не замечает, как она смотрит на него. Ей было невыносимо думать, что тот раз в саду останется единственным – его очередной маленькой победой – и что дворцовые сплетни о его романах, когда он использовал женщин и тут же бросал, были чистой правдой. Она решила завлечь его, чтобы он хоть как-то отреагировал, – пусть знает, что с ней нельзя обращаться как с пустым местом. Проходя мимо него по коридору в окружении придворных, она прижалась к нему на секунду всем телом и смело посмотрела в глаза. Ей удалось задуманное: Рауль ответил взглядом, полным желания и упрека. Он не был настолько равнодушным, как хотел казаться. Позже она села рядом с ним за стол во время главной трапезы дня и под прикрытием скатерти обвила своей ножкой его ногу.
Рауль быстро отодвинулся, словно от огня, и слегка покачал головой, но Петронилла предпочла этого не заметить.
Слуги принесли еду из кухонь и начали расставлять блюда, среди которых была нежная оленина и маринованные фрукты с пикантными соусами: золотистым с корицей, фиолетовым из ежевики и еще одним, отдававшим имбирем.
Рауль подал Петронилле два шампура – один с мясом, второй с фруктами.
– Они похожи на строй придворных, – рассмеялась она. – Вот Тьерри де Галеран, рядом с ним, кусок потолще, Гильом де Монферрат. А этот – копия Людовика. Видите, такого же цвета, как его наряд. Съесть его первым? Подержите шампур.
Рауль покорно поддержал палочку струганого ясеня, а Петронилла сомкнула зубки на куске золотистой маринованной груши и стянула ее с шампура чувственно и соблазнительно. Пожевала и проглотила.
– Правда, было бы хорошо избавляться от всех наших врагов подобным образом?
– Надеюсь, вы не имеете в виду, что король ваш враг?
Петронилла дернула плечами:
– Я говорила обо всех врагах вообще. Давайте теперь я подержу для вас шампур. Кого вы съедите первым? Этот кусочек немного похож на Тибо, графа Шампани, не находите?
Рауль покачал головой, но все же улыбнулся:
– Вы большая шалунья.
Петронилла смерила его затуманенным взглядом.
– Не бо́льшая, чем вы, – сказала она и облизнула губы.
– Тихо. – Он начал озираться. – Сейчас не время и не место для этого.
Ему хотелось схватить ее и заставить умолкнуть, но его страх был пропитан желанием, и он сразу представил, что она замолчит от крепкого поцелуя, прижавшись к его телу. Он еще раз посмотрел, не следит ли кто за их перешептыванием, и увидел, что один из священников Людовика наблюдает за ними безобидным взглядом, который в любой момент мог превратиться в осуждающий.
– Тогда скажите, когда придет время, – парировала она, прерывисто дыша. – Вы, находясь в моем обществе, игнорируете меня, так что мне только остается удивляться.
– Doucette, вы не знаете, что творите.
Она наклонила голову:
– Еще недавно вы так не считали.
Рауль сглотнул, испытывая все большую растерянность.
– Будете себя так вести, и нас разоблачат здесь и сейчас. Неужели вы действительно не боитесь последствий? – Он скривил лицо. – Придется найти способ, как решить эту проблему. А пока, милая дама, позвольте предложить вам этот чудесный кусочек лососины. – Он потянулся к серебряному блюду, стоявшему перед ними, на его лице застыла маска обходительности.
– Видимо, господин де Вермандуа, вы приходите к выводу, что откусили кусок больше, чем можете проглотить, – проговорила она, слегка улыбнувшись.
Он медленно покачал головой, сознавая, что она стала возмездием ему.

 

– Эмери де Ниорт, – произнес Людовик, обращаясь к Алиеноре.
Королева перестала складывать кольца в шкатулку, ее сердце подпрыгнуло от страха.
– Что с ним?
– Его старший брат обратился ко мне с просьбой исправить содеянное. Говорит, что ты выставила Эмери без причин, обошлась с ним нечестно, тогда как он не совершил никакой подлости. Поведаешь, в чем там дело?
Алиенора крутила в пальцах колечко с мелкими красными камешками, похожими на гранатовые зерна.
– Он проявлял слишком большой интерес к Петронилле. Я была вынуждена вмешаться.
Людовик вздернул брови:
– Ты прогнала его, а не просто вмешалась.
– Так было нужно, поверь мне.
Он задумчиво взглянул на жену:
– Петронилла, должно быть, поощряла его.
– Я уже дала ей нагоняй, отругала за глупую неосторожность, но все равно, чтобы разжечь костер, нужна лишь искра. Вопрос решен, и возвращаться к нему не будем.
Людовик раздраженно хмыкнул.
– Ей давно пора замуж, – сказал он. – Я займусь этим, как только мы вернемся в Париж.
– Она моя наследница, пока у нас с тобой не появится ребенок, и это моя привилегия – подыскать ей пару, – рассудительно заметила Алиенора. – Но ты прав. Ее следует выдать замуж, как только найдем подходящего кандидата.
Назад: Глава 14 Пуатье, лето 1141 года
Дальше: Глава 16 Пуатье, позднее лето 1141 года