Я медленно, но верно выздоравливала. С помощью брата Эдмунда — и благодаря его невероятному терпению — я однажды утром смогла пройти по лазарету. На следующий день настоятельница сказала, что меня ждут в церкви.

Я воспряла духом. Я искренне верила в то, что сказала сестре Беатрис. До того самого дня, когда всем нам придется покинуть монастырь, мне хотелось истово молиться, совершать песнопения, искать восторженного единения с милосердным, мудрым и любящим Богом.

И сейчас, несмотря на слабость, я отправилась из лазарета в Дартфордскую церковь; с одной стороны меня поддерживала сестра Винифред, а с другой — сестра Агата. В церкви я опустилась на колени и предалась молитве. Хотя я пока и не могла двигаться быстро, но в тот день, и завтра, и послезавтра посещала все службы. Исповедовавшись, я почувствовала облегчение и благодарность: на душе у меня стало не так тяжело, как прежде. Брат Эдмунд наконец-то разрешил мне покинуть лазарет, сказав, что я уже могу ночевать в общей спальне. Я была рада снова лечь на свой тюфяк, хотя сердце мое и екнуло, когда я увидела пустое место у противоположной стены, где прежде размещалась сестра Кристина.

На следующий день я подошла к настоятельнице с вопросом:

— Успеем ли мы закончить гобелен сестры Елены до закрытия монастыря?

Она долго смотрела на меня и наконец ответила:

— Да, если вы возглавите работу, сестра Джоанна.

— У меня вряд ли получится, — возразила я, заливаясь краской.

— Никто, кроме вас, этого не сумеет, — твердо сказала она. — Сестра Джоанна, вы чрезвычайно одаренная послушница. Вы много читали, знаете латынь и математику, прекрасно вышиваете и музицируете, свободно владеете французским и испанским. — Она помедлила. — Я не говорила вам этого раньше, потому что боялась сделать вам больно, но моя предшественница Элизабет как-то раз сказала мне, что вы с вашими способностями и происхождением вполне сможете со временем стать настоятельницей. Она не один раз упоминала о ваших блестящих способностях.

Я удивилась и действительно слегка опечалилась… а еще была очень тронута.

— Спасибо. Приятно узнать, что настоятельница Элизабет была обо мне высокого мнения. И еще я рада, что вы тоже доверяете мне.

Я поклонилась и отправилась на поиски сестры Винифред. Та пришла в восторг, узнав, что нам разрешено продолжить работу над гобеленом.

На следующее утро мы с ней открыли гобеленную, которая была заперта со времени смерти сестры Елены. Станок и все остальное покрылось пылью. Нам пришлось потратить немало сил на то, чтобы привести оборудование в порядок, потом я внимательно изучила все шелковые нитки в корзинке, которая так и осталась стоять на полу, когда сестра Елена внезапно заболела.

Мы с братом Эдмундом видели оба гобелена Говардов, однако это не помогло нам в поисках. Теперь было ясно, что сестра Елена ничего не слышала о спрятанной короне. А вот о туннелях под монастырем ей, вероятно, было известно, и уж совершенно точно она знала о развратном поведении лорда Честера. В мифах о Дафне и Персефоне рассказывалось о невинных девушках, которых преследовали или даже погубили мужчины. На гобелене, иллюстрирующем историю Дафны, сестра Елена зашла очень далеко: она не побоялась сообщить миру о том, что случилось в Дартфорде, изобразив шелковыми нитями лицо сестры Беатрис и поместив в углу полотна настоятельницу Элизабет, воплотив ее черты в образе родителя, пытающегося спасти дочь. После убийства лорда Честера начальница гобеленной, видимо, догадалась, что это дело рук сестры Кристины: вот чем и объяснялось то возбужденное состояние, в котором она пребывала. Разумеется, в этой связи она не могла не вспомнить свою старую работу, на которой были изображены плеяды.

Я нашла один из маленьких набросков, который она создала для своего последнего гобелена. Впоследствии он был перенесен на большой лист картона, разрезанного затем на вертикальные полосы. Но даже на небольшом рисунке был хорошо ясен общий замысел.

— Ага! — воскликнула я, обращаясь к сестре Винифред. — Теперь я все понимаю. — После чего занялась подборкой шелковых нитей по цвету.

— Вы позволите вам помочь, сестра Джоанна?

В дверях стояли сестра Агата и сестра Рейчел, а за ними, опираясь на трость, сестра Анна — самая старая из всех обитателей монастыря.

— Я была послушницей, когда этот станок привезли в Дартфорд, — сказала сестра Анна. — Кажется, я еще помню секреты ремесла.

Их просьба меня порядком смутила.

— Но не могу же я руководить старшими монахинями, я не заслужила этого.

— Займите свое место, начальница гобеленной, — громко скомандовала сестра Агата и показала на табурет сестры Елены у окна.

Пришлось подчиниться: я села и начала распределять обязанности.

В тот день мы сделали очень много, а на следующий к нам присоединились еще две монахини. Они по очереди занимали места на скамьях, чтобы до закрытия Дартфорда успеть завершить последний гобелен.

Работа была закончена во вторую неделю февраля. Мы с сестрой Винифред, осторожно неся гобелен на вытянутых руках, бок о бок направились в коридор. И тут вдруг до нас донесся радостный смех.

Мы недоуменно переглянулись.

Смеялись в саду клуатра. Завернув за угол восточного коридора, мы увидели полдюжины сестер, молодых и пожилых. Они стояли посреди сада, поднимая руки навстречу падающим снежинкам.

Такой метели я не видела уже много лет. Быстро падавшие хлопья полностью укрыли землю снегом, толстый слой его уже лежал тяжелым грузом на ветвях айвовых деревьев.

Я выскочила в сад, спеша присоединиться к сестрам. Мы кружились посреди снегопада, пробовали сугробы носками башмаков, и я даже высунула язык, чтобы узнать вкус этих огромных белых хлопьев, которые Господь посылал к нам на землю с небес.

Я зажмурилась и, вспомнив давние уроки, сделала изящный танцевальный пируэт.

— Сестра Джоанна! — внезапно услышала я чей-то взволнованный голос.

Распахнув глаза, я увидела, что сквозь метель ко мне идет человек. Это был Джеффри Сковилл: весь красный от холода, волосы и одежда в снегу.

— Сестра Джоанна, — сказал он, и лицо его озарилось улыбкой. — Я слышал, что вы выздоровели, но никак не думал, что увижу вас уже танцующей.

— Джеффри! — воскликнула я. Я была так рада видеть его.

Другие сестры нерешительно замерли: они чувствовали неловкость в присутствии этого молодого человека, хотя все в монастыре знали, что именно он спас от смерти меня и настоятельницу.

Я двинулась ему навстречу, в душе понимая, что негоже послушнице столь вольно держать себя с мужчиной. Однако в тот момент мне было не до соблюдения приличий.

— Как хорошо, что вы пришли, — сказала я. И, дурачась, швырнула в констебля пригоршню снега: та попала ему на рукав и моментально рассыпалась.

Он рассмеялся. Мне всегда нравился его искренний смех, даже когда я сердилась на Джеффри, что случалось довольно часто.

И тут из-за его спины вышел другой человек. Это был брат Эдмунд, смотревший на меня печальными глазами. Эти двое не любили друг друга, и я подумала, что подобное положение дел вряд ли когда-нибудь изменится.

Я посмотрела на Джеффри — он больше не смеялся, даже не улыбался. Они переглянулись, многозначительно и без всякой враждебности. Скорее эти двое были похожи на заговорщиков.

— Что случилось? — спросила я.

— Ваш отец в монастыре, — сказал Джеффри.

Несколько секунд я не могла осознать смысл его слов.

— Ах, Джеффри, спасибо вам! Огромное спасибо! — воскликнула я наконец. — Это вы его нашли?

— Нет, мистер Стаффорд сам приехал.

— Значит, он искал меня?

— Да, — ответил брат Эдмунд.

— Где он?

Эти двое снова переглянулись.

— В лазарете, — сказал брат Эдмунд. — Я отведу вас туда. Но сначала вы должны кое-что узнать…

Однако я, недослушав его, стремглав кинулась в лазарет. Мне пока еще нельзя было бегать, но я все равно бежала, заставляя двигаться ослабевшие ноги. На минутку остановилась и привалилась к стене, чуть не упав на нее, но затем оттолкнулась и двинулась дальше.

Я распахнула дверь и увидела отца. Он сидел на той самой кровати, на которой еще совсем недавно лежала я. При взгляде на его обожженное, обезображенное лицо сердце мое сжалось.

Сестра Рейчел как раз принесла ему еду.

— Папа! — воскликнула я.

— Джоанна, доченька. — Голос его звучал совсем слабо. Ничего: главное, что он жив.

Сестра Рейчел отошла в сторону, чтобы не мешать мне, и я заключила отца в объятия. Он сильно замерз, и даже сквозь одежду я почувствовала, как бедняга исхудал. Слезы побежали по моим щекам, а я все не выпускала его из объятий и благодарила Бога за то, что Он вернул мне отца.

— Моя девочка, — прошептал папа, гладя мои волосы. — Моя бедная маленькая девочка.

В этот момент за спиной у меня что-то со звоном стукнулось об пол. Я повернулась и увидела мальчика лет четырех с огненно-рыжими волосами, которые отливали золотом в лучах зимнего солнца. Широко улыбаясь, он схватил со стола серебряную кастрюльку и швырнул ее на пол.

— Артур, этого делать нельзя, — сказал отец. — Веди себя прилично.

— Кто этот мальчик? — спросила я.

Отец изо всей силы сжал мою руку.

— Это Артур Булмер. Сын Маргарет.