Глава 23

Двор обосновался в Вестминстере, чтобы отпраздновать Рождество тридцать второго года правления Генриха. Роджер и Ида присутствовали среди собравшихся. Роджер – на своем официальном посту сенешаля. Впрочем, Генриху было все равно, как перед ним ставят блюдо и что на нем лежит, лишь бы съедобна была пища, – с его точки зрения, она существовала только для того, чтобы поддерживать тело.

Роджеру показалось, что Генрих постарел. Годы, щадившие его столь долго, внезапно навалились всей тяжестью. Теперь он хромал постоянно, а волосы, золотисто-ржавые в ту пору, когда Роджер только вступил в борьбу за свое наследство, стали седыми. Задиристый подбородок оплыл. Любой, кто встретил бы его величество в коридоре, не будучи с ним знаком, издали принял бы его за убогого, измученного заботами слугу, а не за короля Англии. Однако за обветшалым фасадом сохранился прежний дух и интеллект – быстрый, мощный и коварный. Рука все так же крепко держала поводья.

Генрих еще не примирился с гибелью сына Жоффруа на турнире в Париже. Молодой человек упал с коня, был жестоко растоптан и в мучениях умер через несколько часов. Ему наследовали беременная жена и маленькая дочь. В лучших анжуйских традициях причины пребывания Жоффруа в Париже были более чем сомнительны, судя по всему, он разжигал недовольство против отца, а не упражнял свое тело. И вот он умер в двадцать восемь лет, в том же возрасте, что и его брат Генрих Молодой, и тело его упокоилось в великом соборе Парижской Богоматери. Все с нетерпением ожидали, мальчиком или девочкой разрешится его жена.

Генрих изучал блюдо из оленины, которое Роджер поставил перед ним, горячее и ароматное, с кровью внутри. Взяв нож, но остановившись, прежде чем разрезать мясо, Генрих взглянул на Роджера:

– Как поживает ваша супруга? Я почти не видел ее.

– Благополучно, сир, – с холодной учтивостью ответил Роджер.

Он полагал, что чем меньше общаются Ида и Генрих, тем лучше. Жена проводила время в более скромном Уайтхолле, в обществе королевы Алиеноры, которую отпустили из-под домашнего ареста в Солсбери, чтобы она посетила празднества в Вестминстере.

– Говорят, у вас родилась еще одна дочь, – бросил на него вызывающий взгляд Генрих. – Девочки нужны, чтобы заключать брачные союзы, но лучше, если Господь сперва подарит сыновей.

– Господь был к нам милостив, сир, – ответил Роджер, внешне оставаясь беззаботным, хотя внутри его закипала ярость, поднимаясь пузырьками к поверхности.

Гуго недавно исполнилось четыре, и Роджер невероятно гордился сыном – забавным, подвижным и ярким, словно новенький серебряный пенни. Его второй ребенок, Мари, в два с половиной года только-только сменила детские сорочки на настоящие платьица, такие крошечные, что Роджер приходил в умиление, глядя, как они лежат на сундуке, пока девочка спит. Маргарита родилась в августе – в тот же день, когда они услышали новость о сыне Генриха Жоффруа. Ида плакала над новорожденной дочерью, но Роджер не был уверен в причине ее слез. Возможно, она плакала от радости и облегчения после очередных благополучных родов, но ему показалось, что новость задела незажившую рану от потери первенца.

– Я тоже так думал, – ответил Генрих, – но теперь мне кажется, что Господь посылает нам сыновей и дочерей в наказание, а затем отнимает по тем же причинам. – Он разрезал оленину, и кровавый сок вытек на золотое блюдо. – Вы с отцом были в ссоре под конец его дней, милорд Биго. Сожалеете ли об этом?

– Я сожалею, что он умер так, как умер, сир, – тихо ответил Роджер, – и мы не встретились лицом к лицу, но не сожалею, что бросил ему вызов.

Генрих наколол ножом ломоть мяса и мгновение смотрел, как он дрожит, прежде чем поднести его ко рту.

– Я давно наблюдаю за вами, милорд, – произнес он. – Вы ступаете по выбранному пути осторожно и с величайшим терпением. Прекрасные и полезные качества. Я могу пересчитать людей, которым безоговорочно доверяю, по пальцам одной руки…

Король помедлил, и у Роджера засосало под ложечкой. Ну наконец-то. В качестве рождественского подарка Генрих собирается вернуть ему титул и треть доходов с графства. Он получит позволение восстановить Фрамлингем.

Его голос против воли стал хриплым.

– Сир, я всегда стараюсь руководствоваться честью.

Король выглядел наполовину раздраженным, наполовину позабавленным.

– Милорд Биго, я совсем забыл, какую компанию вы водите. – При виде удивленного лица Роджера Генрих взмахнул ладонью. – Уильям Маршал, – пояснил он. – Еще один «человек чести».

Хотя тон короля был язвительным, Роджер воспринял его слова как комплимент. Более того, они подкрепили его надежды. Маршал весной вернулся из Святой земли, и Генрих подарил ему поместье на севере Англии и опеку над юной наследницей Элоизой Кендал. В настоящее время Уильям заботился о своих новых землях и присматривал за подопечной. Лошадей Роджера он потерял, но навестил Роджера и попытался возместить их стоимость. Роджер отказался, объявив их подарком, и Уильям, знаток правил вежливости, учтиво поблагодарил его.

Роджер предполагал, что Маршал может навестить рождественский двор, но этого не случилось. Уильям также смог бы жениться на наследнице Кендала, и Генрих, вероятно, рассчитывает именно на это, но пока разговоров о свадьбе не шло. Тем не менее Роджер рассудил, что если Генрих счел уместным вознаградить Маршала, то может одарить и других.

– Несомненно, сир, – подтвердил он.

Генрих кисло посмотрел на него. Какие мысли кривили его губы в усмешке?

– Я нуждаюсь в здравомыслящих «людях чести».

Внезапно ладони Роджера стали холодными и влажными.

Генрих сощурился, подобно кошке, ухватившей мышку за хвост.

– Я хочу, чтобы вы посетили следующее заседание Вестминстерского суда и разобрали жалобы.

Разочарование было жестоким, но Роджер умудрился этого не показать. Он не доставит Генриху подобного удовольствия. Это привилегия, а не наказание, сказал он себе. Ему доверили задачу, требующую большой рассудительности и ответственности, которая возвысит его. Председательство в королевском суде – знак глубокого уважения, требующий мудрости, беспристрастности и знания законов. Но Роджер ожидал большего. Краешком глаза он уже видел графскую перевязь и мягкое мерцание горностая. Сардонический огонек в глазах Генриха поведал ему, что король прекрасно знает, о чем подумал Биго, и это его забавляет.

– Сир, если вы этого желаете, быть по сему. – Роджер чопорно поклонился.

– Несомненно, желаю, – ответил Генрих. – А после, возможно, мы побеседуем о трети доходов с графства.

В зале королевы труппа акробатов развлекала женщин и молодежь королевского двора разными проделками и трюками. Один артист щеголял в клетчатом красно-черном наряде и епископской митре поверх парика с желтыми кудряшками. Маленькие дети были очарованы его собачкой с пушистым хвостом: та умела прыгать сквозь обручи, кувыркаться и танцевать на задних лапах.

Ида жадно смотрела на темноволосого мальчика, который пытался решить, под каким кубком один из акробатов спрятал фасолину. Одет он был роскошно, как принц, в котту из темно-красной шерсти и облегающие синие чулки. У него были длинные руки и ноги, нос и брови Генриха, но цвет волос и глаз Иды; в изгибах его щек и линии подбородка тоже чувствовалось что-то от нее. Взгляд мальчика был проницательным, как у отца, и он безошибочно указал на фасолину – по крайней мере два раза. На третий раз выбранный кубок оказался пустым. Как и все прочие кубки. И акробат ликующе выудил фасолину из-за уха малыша. Лицо ее сына стало удивленным, а затем он разразился радостным смехом. Ида тоже засмеялась, хотя жестоко страдала. Карапуз стал чудесным мальчуганом. Она узнала бы своего ребенка из тысячи. Даже с завязанными глазами. Материнский инстинкт подсказал бы ей… Но это чувство не было взаимным. Он больше не знал матери, и другие женщины заняли ее место в его жизни и привязанностях. Ида понимала, что не может ни воссоединиться с ним, ни уехать, потому что тоска окажется невыносима и это будет нечестно по отношению к Уильяму. Если бы только он мог приехать и жить с ней и Роджером, воспитываться со своими единоутробными братом и сестрами… Однако она знала, что этому не бывать. Генрих ни за что не отпустит младшего сына, в особенности после недавней потери старших.

Юная девушка, почти женщина, улыбалась, глядя на проделки акробатов. На ней была легкая накидка, но из-под нее выглядывали косы толщиной с мужское запястье, цвета спелого ячменя. Ее глаза были синими, совсем темными в мерцании свечей. Лорд Иоанн, сын короля, жадно разглядывал ее, а она старательно избегала его взгляда, с уверенностью в себе, которая восхитила Иду. Сама она не обладала таким хладнокровием в молодые годы. Впрочем, Ида не думала, что Иоанн зайдет дальше взглядов. Он впал в немилость, заделав ребенка своей кузине Эмме, дочери графа де Варенна, и старался вести себя примерно, хотя у него не слишком-то получалось.

Акробат взял семь кожаных мячиков ярких цветов и подбросил их в воздух радужным вихрем. Жонглируя мячиками, он умудрился кинуть один Уильяму, который отправил его обратно. Акробат поймал мячик, не уронив других и не запнувшись, и продолжил подобным образом бросать и ловить, скаля зубы в улыбке. На лице Уильяма, напротив, отразилось глубокое раздумье, и Ида прикусила губу от нежности и веселья.

– Вот бы и мне так уметь! – захлопала в ладоши блондинка.

– Несомненно, вы бы научились, если бы зарабатывали этим на жизнь, – ответила Ида. – Иногда мне кажется, что нам, женщинам, приходится жонглировать своими жизнями, словно мячиками, но чем лучше у нас получается, тем меньше замечают другие.

Девушка почтительно улыбнулась в ответ, и Ида внезапно ощутила себя древней старухой, хотя ей было всего двадцать пять лет. Девушка носила два золотых кольца, ни одно из которых не было обручальным.

– Простите, – извинилась Ида. – Я давно не была при дворе и совсем забыла, кто есть кто.

– Я тоже никого не знаю, – покачала головой девушка. Помедлив, она застенчиво добавила: – Я Изабелла де Клер, дочь Ричарда де Клера, лорда Стригуила и Пембрука.

– А! – Ида наконец узнала ее.

Изабелла де Клер – наследница одного из богатейших состояний, находившихся во власти Генриха. Ее земли лежат вдоль границы Англии и Уэльса, кроме того, она наследница Лонгвиля и Орбека в Нормандии и обширной области в Южной Ирландии. Ее отец был прославленным воином, а мать принадлежала к ирландской королевской семье.

Ида назвала свое имя, и девушка отреагировала вежливо, но без особого интереса. Откуда, впрочем, ей знать? Изабелла де Клер была еще ребенком, когда Ида стала любовницей Генриха. Пока что девушка несведуща в коварных придворных сплетнях, незримых, но скользких, словно груда кишок под гладкой кожей живота. И невинной. «Как некогда я», – печально подумала Ида.

Генрих вышел из большого зала с группой избранных придворных и присоединился к женщинам. Ида и Изабелла присели в реверансе. Уголком глаза Ида заметила, как ее сын отвесил идеальный поклон – элегантный, уверенный и такой естественный, что стало ясно: он практиковался, пока не овладел этим искусством в совершенстве. Ее глаза затуманились от гордости.

Роджер был с королем, и Ида поймала его взгляд. Движение его губ и блеск глаз наполнили ее нежностью и страстью. Она вспомнила, как они впервые украдкой обменялись взглядами при дворе… Только теперь подобные взгляды дозволены и их можно довести до естественного завершения.

Генрих поговорил с Алиенорой, и они были вежливы друг с другом, несмотря на ее продолжающийся домашний арест. Даже если оковы сотканы из шелка и вина, книг и песен, они останутся оковами до конца жизни Генриха. Затем король подошел к Иде, Изабелле и другим, наблюдавшим за акробатами. Ида снова присела.

– Леди Биго, – голос Генриха был полон теплоты, выходившей далеко за рамки вежливого приветствия, – искренне рад видеть вас при дворе.

– Благодарю, сир… – Ида уставилась в пол, отчаянно надеясь, что Генрих не станет трепать ее по подбородку или каким-либо иным образом намекать на былую близость.

– Вы подарили своему господину замечательного сына, – улыбнулся Роджеру Генрих.

Замечание казалось невинным, но Ида знала, как работает разум короля, и скрытая колкость была нацелена прямо в сердце. Она вскинула глаза и увидела, что Роджер вежливо улыбнулся в ответ, но плечи окаменели от напряжения.

Генрих поцеловал Иду в щеку и окинул пристальным взглядом, на мгновение вернувшим ее в прошлое. Если бы она до сих пор оставалась его любовницей, сегодня вечером он призвал бы ее в свою постель и усердно использовал. В некотором роде это напомнило ту первую встречу когда он выделил ее из толпы.

– Госпожа Изабелла… – Генрих оставил Иду в покое и перешел к наследнице Стригуила. – Вам нравятся празднества?

– Очень, сир, – застенчиво ответила Изабелла.

– Посмотрим, что можно сделать для вашего будущего, – задумчиво посмотрел на нее Генрих. Он потрогал языком щеку. – Возможно, найти достойного лорда для ваших владений в Стригуиле и Ленстере?

– Разумеется, я надеюсь, что он окажется достойным, сир. – Изабелла грациозно, как лебедь, склонила голову.

– Вам не о чем беспокоиться, – развеселился Генрих. – Я не доверю работу боевого коня хромой старой кляче или немощному одру.

– Или неопытному жеребенку, – вмешалась Ида, думая об Иоанне, но не глядя на него.

– Благодарю, леди Биго, – бросил на нее суровый, но веселый взгляд Генрих. – Надеюсь, вы судите не по собственному опыту? – Голос короля был полон сарказма, и он снова посмотрел на Роджера, который из последних сил сохранял невозмутимое выражение лица.

– Нет, сир. – Ида пожелала себе провалиться сквозь землю. – Но я знаю по собственному опыту, на что способен настоящий мужчина, если дать ему шанс.

– Как и настоящая женщина, если хорошенько поразмыслит, – ответил Генрих. – А это может оказаться опасным… достойным сожаления мужа.

Он было направился дальше, но Ида сделала вдох, словно собираясь заговорить, и король остановился и обернулся, подняв бровь.

– Я только хотела сказать, что очень сожалею о Жоффруа. Я скорблю о вашей утрате.

Лицо Генриха смягчилось.

– Ида, у вас доброе сердце, и я рад этому. Молитесь за меня. – Он погладил ее по щеке и направился дальше, по пути ласково взъерошив темно-каштановые волосы своего младшего сына.

Вернувшись в дом на Фрайди-стрит, Ида заключила подбежавшего Гуго в объятия и долго целовала его, пока сын не вывернулся из ее рук. Она проделала то же с Мари, затем склонилась над колыбелью, поцеловала свои пальцы и прижала к щеке новорожденной. Гуго вопросительно смотрел на нее большими синими глазами в тени вороха светлых кудряшек. Он совсем не походил на старшего брата – разве что гармонией движений и развитой не по годам сноровкой, но это изящество и грация были унаследованы от Роджера.

По дороге домой Роджер молчал, стиснув губы, но теперь снял шляпу и нахлобучил ее на голову Гуго. Затем сел на скамью у мерцающих поленьев в камине и усадил сына на колено.

– Ты хорошо себя вел? – спросил он.

Гуго пососал нижнюю губу, размышляя, и энергично кивнул. Он подскакивал на колене Роджера и болтал ногами. Поля шляпы спустились почти до самого коротенького носика.

– Рад это слышать, потому что я принес тебе подарок. Угадай, в какой руке? – Роджер вытянул плотно сжатые кулаки.

Гуго наморщил лоб и указал на левый. Ида подозревала, что причина в том, что на этой руке Роджер носил узорчатое золотое кольцо и Гуго нравились рисунки на фасках.

– Не угадал. – Роджер продемонстрировал пустую ладонь. – Попробуй еще раз!

Гуго указал на правый кулак и заерзал в предвкушении, но тот тоже оказался пустым. Роджер изобразил удивление:

– Он точно был у меня секунду назад. – Серьезно посмотрев на Гуго, Роджер приподнял поля алой шляпы, чтобы заглянуть в лицо сыну. – Он не у тебя? Быть может, под шляпой?

Гуго снял шляпу и заглянул внутрь.

– Нет, папа, – мрачно ответил он.

Роджер подпер рукой подбородок.

– А что это у тебя за спиной?

Гуго обернулся, но ничего не увидел. Когда он снова посмотрел на отца, Роджер держал резную фигурку рыцаря на коне. Щит был выкрашен в красный и желтый цвет, как и сюрко, и полосатое копье. Глаза Гуго распахнулись от радости, особенно когда он обнаружил, что рыцаря и копье можно снять.

Ида была очарована:

– Где вы его раздобыли?

– Конюх Герлуин режет по дереву, и я попросил его сделать игрушку для Гуго. – Роджер не смотрел жене в глаза. Сняв ребенка с колена, он предложил: – Принеси других своих рыцарей, и мы устроим рыцарский турнир.

Ида сжала губы. Было очевидно, что с Роджером что-то неладно, и так же очевидно, что он ничего не скажет при Гуго и слугах.

Пока Роджер играл с Гуго, притопала Мари и потребовала, чтобы отец усадил ее на колени. Он нашел для нее место и приобнял за худенькие плечики. Во время игры он рассказывал детям историю о короле, даме и храбром рыцаре и о том, как рыцарь спас даму от короля, возжелавшего посадить ее в темницу. Ида слушала, потирая руки; ее бил озноб. Она сняла плащ, вернувшись домой, но теперь вновь надела его, однако холод, который она ощущала, шел изнутри.

– Рыцарь убил короля? – спросил Гуго.

– Нет, – ответил Роджер, – поскольку это было бы бесчестно, а рыцарь ценил свою честь и дал клятву поддерживать своего суверена.

– Но он спас даму?

– Не знаю. – Роджер взглянул в глаза Иде, но она не выдержала и отвернулась. – Расскажу в другой раз. А сейчас пора ужинать и спать.

– Король попросил меня заседать в Вестминстерском суде и разбирать его дела, – произнес Роджер, когда они с Идой вернулись к огню, проследив, чтобы дети помолились, и поцеловав их на ночь. Гуго захотел видеть перед собой нового рыцаря, и коня поставили на пол у кровати лицом к двери – охранять его сон. – Он также говорит, что подумает над возвращением мне трети доходов с графства.

Ида посмотрела на мужа, пытаясь уловить его настроение. Подобная новость должна быть поводом для радости, но он все равно выглядел мрачным.

– Разве это не хорошо? – спросила она.

– Сперва я так и подумал, но потом задался вопросом, сколь велика цена.

– В смысле?

– Я видел, как Генрих смотрел на вас сегодня. – Губы Роджера дернулись. – Он охотно уложит вас в постель, если решит, что это сойдет ему с рук. И то, как вы смотрели на него…

– Что за глупости! – пришла в ужас Ида.

Муж бросил на нее мрачный взгляд:

– Неужели?

Ее затошнило.

– Вы считаете, король предлагает взятку, чтобы вы закрыли глаза, пока он будет забавляться со мной? Вы так мало доверяете мне? Вы следуете за сюзереном, полагая, будто он способен на такое? – Ида повернулась к Роджеру, дрожа от ярости и обиды. – Да, когда-то, в иной жизни, я была королевской любовницей. И даже родила королю ребенка. Если вы что-то усмотрели в его поведении, это относилось к далекому прошлому и девушке, которой больше не существует. Король стареет. Все, что я чувствую к нему, – сострадание. Два его сына мертвы. Легко ли отцу это пережить?

– Возможно, и легко, ведь он так мало знал их, – сухо ответил Роджер.

Ида редко ссорилась с мужем, но только потому, что он был справедливым, добродушным и она обожала его. Она также знала, насколько иной могла быть ее жизнь без него. Несомненно, Роджер спас ее от короля. Памятуя, как ей повезло, она всегда уступала первой, чтобы избежать разногласий и идти дальше ровной дорогой. Но теперь до самого горизонта простирались камни, и Ида подумала, что не выдержит пути. Она встала и подошла к лестнице, которая вела в спальню. Поставив ногу на первую ступеньку, помедлила и обернулась.

– Он знал их достаточно, чтобы горевать, – сказала она. – Об этом говорят при дворе, и это написано на его лице. Я принадлежу вам с тех пор, как впервые увидела вас, когда вы явились просить короля о наследстве. Разрази меня гром, если я хоть раз изменила вам словом, делом или мыслью. – Она сглотнула, пытаясь успокоиться. – А теперь я иду спать, потому что меня искренне тошнит от вас.

Роджер позволил ей уйти и в наступившей тишине пробормотал ругательство. Потом запустил руки в волосы. Да, он вел себя неразумно. У него сложилась репутация спокойного и уравновешенного человека, неизменно рассудительного, невозмутимого, но сейчас все иначе, и здравомыслие дало брешь. При виде Иды и Генриха, стоящих бок о бок, Роджера охватила жгучая ревность. Он ненавидел короля за то, что тот все еще смеет бросать на Иду подобные взгляды. Он злился на Иду за сочувствие к королю, и внутри у него все бурлило, когда она полными любви глазами смотрела на мальчика, которого ей сделал Генрих. Роджер всегда спокойно наблюдал, как жена ласкает Гуго или девочек. Если она родит еще одного сына, он не станет к нему ревновать, но только потому, что его дети – часть его самого. Он их отец – зачал их в ее теле в силу любви, удовольствия и долга. Когда Роджер видел, как Ида с невыразимой тоской смотрит на своего первенца, то против воли воображал ее и Генриха вместе и представлял, как они испытывают сходные чувства. Он потер глаза кулаками и застонал. Роджер хотел поговорить с женой о том, что нужно задержаться в Лондоне, о том, какие последствия будет иметь судебное заседание и рассмотрение жалоб, но сам все испортил.

Вздохнув, он поднялся и пошел за Идой в спальню. Она не погасила лампу на полке, чтобы он мог раздеться при свете. Платье жена сняла, но сорочку оставила, и ее коса темным канатом лежала на светлых льняных подушках. Роджер сел на край кровати. Он ненавидел чувство отстраненности. Возможно, следует поговорить об этом со своим капелланом, но он сразу отогнал эту мысль. Надо справиться самому, и вряд ли священник, давший обет безбрачия, сможет ему помочь.

Роджер попытался стянуть сапоги. Из-за холодной погоды на нем были толстые носки, и снять обувь было нелегко. Обычно помогала Ида, но сейчас она лежала, повернувшись спиной, а звать слугу он не собирался. Наконец, после множества трудов и ругательств, удалось стащить сапоги. Дальше нужно было распустить завязки на чулках. Пальчики Иды, более проворные, чем у него, всегда приходили на помощь, которая часто приводила к весьма приятному продолжению. Сражаясь с узлами, Роджер подумал: неудивительно, что мальчики так долго носят сорочки, а пожилые мужчины воняют мочой.

За его спиной раздался приглушенный всхлип, и матрас задрожал. Справившись с последним узлом, Роджер сложил чулки и положил их на сундук. Глядя на одежду, он слушал, как Ида тщетно пытается плакать беззвучно. Роджер терпеть не мог женских слез, а слезы супруги, казалось, сыпали соль на рану. Он лег, повернулся к ней и, стиснув в объятиях, поцеловал в шею и холодную мокрую щеку.

– Любимая, простите меня. Не надо плакать, не надо. Вы лишаете меня самообладания.

Мгновение Ида сопротивлялась, затем внезапно содрогнулась и с рыданием прижалась к нему.

– Если вы хотите, я завтра не пойду ко двору.

Роджер поморщился, уткнувшись в ее висок, и вдохнул мягкий аромат жасмина. Он хотел, чтобы Ида держалась подальше от двора, но если будет разыгрывать деспота, то лишь усугубит положение.

– А вы чего хотите, жена?

Ида громко хлюпнула носом и вытерла лицо тыльной стороной кисти.

– Я промочу вам рубашку, – со слезами в голосе извинилась она.

– Ерунда. Можно будет повременить со стиркой.

– Я… я хочу ко двору – ответила она. – Мне нужно общаться с женами и дочерьми других баронов. Нужно заводить друзей и устанавливать связи не меньше, чем вам. Долг женщины – смазывать колеса телеги.

Ида теснее прижалась к мужу и он опустил ладонь ей на талию. От запаха ее волос, от ее близости его естество напряглось. Роджер заставил себя сосредоточиться на словах жены и понял, что в них содержится здравый смысл… но если бы здравого смысла было достаточно!

– Король выказал вам благосклонность, – продолжила Ида, – и вы должны ею воспользоваться. Но если не доверяете мне… – Она умолкла, поскольку договаривать было не нужно.

Роджер закрыл глаза.

– Ида, – тихо произнес он, – я в жизни не встречал никого прекраснее вас. Вы возродили во мне чувства, которые я полагал навеки утраченными, и пробудили новые, о которых я не подозревал. Даже если я веду себя глупо, я боюсь лишиться этих чувств. Боюсь лишиться вас.

Она вдохнула, чтобы заговорить, но Роджер закрыл ей рот долгим поцелуем.

– Кто знает, – отстранившись, заметил он, – возможно, я доверяю вам и не доверяю себе.

– Я не понимаю.

– Мой отец не был ласков с женщинами, – невесело ответил Роджер. – Мать ненавидела его за мелочное тиранство, да и мачеха тоже. Я не питаю любви к Гундреде, но я видел, как она страдала от его рук, и поклялся, что никогда не стану обращаться с женщинами так, как мой отец обращался со своими женами. Это проистекало из его собственной неудовлетворенности, и в конце концов я пожалел его. Он не мог заставить их полюбить себя и потому добивался подчинения силой. – Роджер провел большим пальцем по ее лицу, вдоль хрупких косточек. – Я хочу запереть вас в ларце, подобно драгоценному перстню, и в то же время хочу с гордостью выставлять напоказ, но боюсь, что вас похитят и вы окажетесь на чужом пальце. Не представляю, что чувствует Генрих, видя пустоту там, где некогда были вы. Но знаю, что чувствовал бы я.

Ида отвела его руку от лица и нежно прикусила большой палец.

– Генрих не вы, – сказала она. – У него есть новая любовница… даже несколько, и у него всегда было много женщин одновременно. Я больше не питаю к нему симпатии, разве что в воспоминаниях, поскольку я больше не невинная девушка, которую тянуло к нему. Я стала старше, мудрее… и сильнее. А после того, что он сделал… – Ее голос надломился.

Ида склонилась над мужем и поцеловала его в губы. Роджер знал, что она ищет утешения в прикосновениях. Это проще, чем думать, в десять раз проще.

– Мама… мама…

В комнату, спотыкаясь, вошел Гуго, охрипший после сна, раскрасневшийся, сбитый с толку и трущий глаза.

– Я видел медведя, большого черного медведя с зубами! Он мне не понравился! – прохныкал малыш.

Ида и Роджер разомкнули объятия, Роджер закрыл глаза локтем, а Ида поспешила обнять и утешить ребенка:

– Тише, тише. Это просто дурной сон, не более. Ты видел медведя-плясуна на ярмарке и до сих пор вспоминаешь о нем. Тебе ничего не угрожает. Мы не дадим нашего мальчика в обиду.

Гуго переступал с ноги на ногу, давая понять, что его беспокойство в немалой степени вызвано переполненным мочевым пузырем. Ида достала ночной горшок и приподняла сорочку сына. Целился Гуго неуверенно, но большая часть попала по назначению.

Роджер опустил руку и посмотрел на Иду и сына. В свете ночника издалека было видно, что лицо у Иды в пятнах, а глаза опухли. Жена плакала по-настоящему горько, и он ощутил свежий укол вины.

Когда Гуго закончил, Ида повела его за ручку обратно в кровать, но мальчик упирался и тер глаза, продолжая хныкать из-за медведя. Кроме того, он дрожал, поскольку ночной воздух был морозным. Ида подхватила сына на руки и уложила в супружескую кровать между собой и Роджером, в теплый кокон простыней и одеял.

– Здесь нет медведей, – ласково повторила она. – Тебе нечего бояться.

Гуго свернулся калачиком и перестал дрожать. Веки опустились, большой палец скользнул в рот, и вскоре он уснул. Его волосы сияли на подушке ангельским золотом, а маленькое тело едва вздымало покрывала. Роджер подумал, что Генрих никогда бы не позволил подобного. Возможно, это обычное дело для селян, у которых всего одна кровать, но не для знатных людей. Он не мог представить, чтобы Генрих обладал должным терпением… или нежностью.

– Отправляйтесь завтра ко двору, – тихо произнес Роджер. – Заводите нужные связи. Я вручаю вам ключ от ларца. Не потеряйте его.

– Спасибо, – просто сказала Ида.

Ее взгляд задержался на Гуго, и она погладила его по волосам.

– Только не жените нашего сына на какой-нибудь симпатичной наследнице, не посоветовавшись со мной, – натянуто улыбнулся Роджер.

Ида тоже заставила себя улыбнуться.

– Едва не женила сегодня, – пробормотала она. – Изабелла де Клер – неплохая добыча, как по-вашему?

Они сменили тему разговора на менее опасную, и гроза словно прошла стороной. Рядом со спящим ребенком страстям не было места. Благодаря его присутствию их беседа стала уравновешенной и конкретной.

– Несомненно, – согласился Роджер, – и она еще не выйдет из возраста деторождения, когда Гуго сможет стать отцом. – Он посерьезнел. – Впрочем, его шансы невелики, разве что она овдовеет. Изабелла де Клер исключительно богата и красива, словно майский денек. Генрих подвесит ее как приманку под носом у всех голодных неженатых рыцарей и баронов, чтобы заставить их работать и ждать.

– Вы могли бы заполучить ее вместо меня, – заметила Ида с ноткой вызова в голосе.

– Нет, – покачал головой Роджер. – Конечно, она красива, богата и составит счастье какого-нибудь мужчины, но зачем она мне, когда у меня есть вы?

– В подобных вопросах не всегда прислушиваются к сердцу.

– Я не женился бы, не питая сердечной склонности, – пожал плечами Роджер. – Я видел достаточно, чтобы не желать такого в своем доме. А ваше сердце разве молчало? Неужели вы искали только спасения… надежного убежища?

– Нет, муж мой! – Ида ахнула и вскинула голову. – Никогда так не думайте!

– А что мне думать, если вы говорите подобное?

– Вы извращаете мои слова. – Ее глаза вновь наполнились слезами. – Люди женятся из долга перед своими семьями и землями. Хорошо, когда в отношениях есть гармония… и любовь, но они никогда не стоят на первом месте, по крайней мере для мужчин. Женщина не имеет права голоса, разве только она вдова и может заплатить штраф, чтобы выразить свою волю. Я выбрала вас, потому что считала сильным, добрым и благородным. И я знала, что могу полюбить вас, но вы ответили на предложение моей руки не сразу. У вас были другие соображения.

– И все же я мог жениться только от чистого сердца. – Роджер потер лоб. – Ах, Ида, – вздохнул он, – сегодня я не лучше нашего сына. За мной гонятся медведи, которых я сам напридумывал. Давайте спать. Утро вечера мудренее.

– Да, – кивнула Ида.

Она вытерла глаза, решительно выпятив подбородок.

Роджер наклонился, чтобы поцеловать ее, задул свечу, а потом лежа слушал тихое дыхание сына и напряженное молчание – свое и жены.