Глава 17
Я кричал, пока не потерял голос. В голове не укладывалось, что я умру вот так. Мне хотелось с грохотом разнести эти стены на жалкие обломки или выкопать подземный ход голыми руками – теперь я понимал, как чувствует себя животное на бойне в ожидании мясника.
Неосознанно я мерил каморку шагами и размышлял. Поразительно, как все вставало на свои места, – поразительно и ужасно. Мой приезд в Лондон был заранее продуманным ходом, организованным леди Дадли, чтобы принудить герцогиню отказаться от своей очереди в наследовании престола. И если это правда, значит леди Дадли что-то известно обо мне. Она взяла меня под опеку из-за этого. Женщина, пренебрегавшая мной и унижавшая меня, заставлявшая меня чистить ее конюшню и приказавшая высечь меня, застав за чтением, – у нее в руках был ключ к моему прошлому.
Il porte la marque de la rose.
Меня накрыла волна отчаяния. Я убеждал себя не поддаваться, напоминая, что все это может быть обманом и манипуляцией. Охваченный болью и гневом, я пытался найти смысл в бессмыслице и поначалу не обращал внимания на едва уловимые изменения в воздухе и на то, что журчание становилось все громче. А потом я явственно услышал, как вода течет по камням, и почувствовал прикосновения холодных ручейков к моим ногам.
Шатаясь, я подошел к колодцу и сквозь решетку увидел, как внизу набирает силу темный поток. Я оцепенел. Поток становился все мощнее и быстрее, он нес с собой запах гнили и моря; подгоняемый неукротимым приливом, он поднимался через подземные трубы и заполнял каморку. В считаные минуты весь пол был залит водой.
Я бросился к двери. Ни задвижки, ни замочной скважины; несколько яростных ударов лишь убедили меня в том, что выломать дверь невозможно. В груди все сжалось от ужаса. Приливная вода будет прибывать, пока не поднимется до самого потолка. Если я не найду способа выбраться отсюда, я утопленник.
Усилием воли я заставил непослушное тело повиноваться. Рывком подняв себя на ноги, я зашлепал по полу – его уже почти не было видно. Я действовал, повинуясь какому-то неосознанному побуждению. Уворачиваясь от норовившего сбить меня с ног потока, я склонился над решеткой. Собрав все силы, я крепко ухватился за прутья и дернул. Мои мышцы горели от напряжения, вода уже доходила до пояса. Несмотря на это, я отчаянно дернул еще раз. Без толку. Вцепившись в прутья, я дернул снова что есть мочи. Ржавчина обдирала мне пальцы.
– Ну же, – шептал я. – Давай же! Давай!
Лязгнув, решетка неожиданно подалась. Я не устоял на ногах и, прикрывая голову руками, свалился в воду. Тяжело дыша, сплевывая ил, я поднялся на ноги. Мне удалось вырвать решетку лишь частично – погнутая, она торчала над колодцем, словно зубастая пасть. Образовавшееся отверстие было слишком мало даже для меня. Вода все прибывала.
Я не мог поверить в то, что сейчас умру. Перед глазами проплывали сцены из моей столь быстротечной жизни при дворе. Я снова видел суету лондонских улиц, лабиринты Уайтхолла, лица тех, кого мне довелось повстречать, и тех, кто стал творцами моей гибели. Я думал о Перегрине, – наверное, он единственный из всех будет грустить обо мне. Когда ужас сделался совсем невыносимым, я вспомнил лицо целующей меня Кейт Стаффорд. И еще я подумал о двух солнцах в глазах Елизаветы.
Елизавета.
Кровь отчаянно пульсировала в руках и ногах. Я видел, как вода ползет все выше, неумолимая стихия, стискивающая мою грудь холодными липкими пальцами. Я уже чувствовал дыхание смерти и представлял, как ил заполнит мои легкие. Из последних сил я заколотил по еще выступавшей над водой двери, не переставая истошно кричать. Помощи ждать было неоткуда. Просто я не хотел гибнуть в безмолвии.
И тут, словно из пропасти, донесся еле слышный отклик:
– Бренда-а-а-ан!
Я умолк и привалился к двери, напряженно прислушиваясь.
– Брендан! Брендан, ты здесь?
– Я здесь! Здесь! – Я снова забарабанил в дверь, раздирая в кровь костяшки пальцев. – Я здесь!
У меня подкосились колени, когда я услышал по ту сторону двери приглушенное шлепанье бегущих ног. Шаги звучали все громче.
– Откройте! Откройте ее!
Невидимые руки принялись возиться с засовом.
– Осторожнее, – предупредил я. – Комната затоплена. Отойдите от двери, а то…
Я потерял равновесие. Вырвавшийся наружу поток воды швырнул меня к противоположной стене. Я сполз на пол, словно мокрый мешок. Вода схлынула, и я услышал испуганный голос:
– Ты живой?
– Если нет, тогда и ты должен быть мертв, – пробормотал я.
Сильные руки, подобные двум мраморным столбам, подняли меня. Передо мной стояли два человека; одним из них был Перегрин. Второй, плотный, огненно-рыжий, с квадратной челюстью и прыщеватым лицом, был мне незнаком.
– Что стряслось? – спросил Перегрин. – На тебя смотреть страшно.
– Еще бы, побывай-ка в шкуре затравленного медведя. – Я поднял глаза на незнакомца. – Благодарю вас.
Он кивнул в ответ. Его большие веснушчатые руки напоминали огромные ломти хлеба.
– Как вы меня нашли? – спросил я Перегрина.
– Вот это. – Он протянул мой помятый джеркин. – Он был здесь, у входа. Мы искали тебя, и тогда Барнаби заметил убегающего человека.
– Эти старые клуатры и кельи, – добавил Барнаби, – принадлежали «серым братьям», покуда король Генрих не вышвырнул их отсюда. Здесь все заброшено уже долгие годы. Если сюда кто и забредает, то явно с недобрыми намерениями. Увидев того человека, я сразу заподозрил неладное.
Я надел джеркин, радуясь хоть какой-то сухой одежде. У меня зуб на зуб не попадал от холода.
– Мы не смогли разглядеть его как следует, – возбужденно подхватил Перегрин, осознавший, что несколько минут назад спас мне жизнь. – Темно было, а он весь в черном. Но Барнаби его приметил – у этого парня глаз как у сокола. Повезло тебе, что это так. Не попадись нам твой джеркин, и не подумали бы искать тебя там, внизу.
Он помолчал и добавил с благоговейным трепетом:
– Кто-то ведь и впрямь хотел тебя убить.
– Это точно. А с тем человеком никого не было? – на всякий случай осведомился я.
Хотя и так нетрудно было догадаться, что это за незнакомец в черном.
– Он был один, – покачал головой Барнаби. – И странное дело – тот человек словно хотел быть увиденным. Он запросто мог пробраться мимо нас незамеченным.
Это заставило меня задуматься. Я запустил руку в волосы, перепачканные илом, и низко поклонился молодому силачу:
– Вы, должно быть, мастер Фитцпатрик, друг короля Эдуарда. Я обязан вам жизнью.
Едва ли ему было больше восемнадцати. Высокий и крепко сбитый, чем-то напоминающий башню, лицо хоть и покрыто прыщами, но привлекательное, из-под шляпы рвутся клочья жестких рыжих волос – внешность весьма приметная. Судя по размеру его ручищ и насквозь промокшему дублету, именно он открыл засов и распахнул дверь.
– Перегрин рассказал мне, кто вы, – буднично ответил Барнаби. – Вы слуга Дадли. Он также сказал, что вы друг ее высочеству. Она мне как сестра, потому-то я и согласился помочь. Но должен предупредить: если вы причините ей хоть малейший вред… – тут он потряс массивным кулаком, – вы об этом горько пожалеете.
Я кивнул:
– Поверьте, у меня и в мыслях не было вредить ей. Я бы мог поведать вам больше, если бы у нас было время. К несчастью, нам необходимо спешить. Ей угрожает серьезная опасность.
Я потянулся за факелом и с треском выдернул его из гнезда.
– Его величество здесь, в тайных покоях, – пропел Перегрин. – Барнаби говорит, что он там уже несколько недель. Видишь? Я же сказал, что разузнаю все, о чем ты попросишь.
Я посмотрел на Барнаби через смолистое дымное пламя факела. В его взгляде читалась мрачная решимость. Мы двинулись по коридору к крутой лестнице, то и дело проваливаясь по щиколотку в небольшие выемки. Я рискнул задать мучивший меня вопрос:
– Его величество серьезно болен, мастер Фитцпатрик?
– Эдуард умирает, – произнес Барнаби севшим голосом.
– Скорбные новости, – помолчав, сказал я. – И не только из-за него, но и из-за ее высочества: ведь она так хотела повидать брата. Боюсь, теперь ее желанию не суждено сбыться. Я лишь молю Бога, чтобы она вняла моему предостережению.
– Как бы то ни было, к моим словам она прислушается, – заметил Барнаби.
При нынешнем раскладе его уверенность внушала оптимизм.
– Ее высочество, его величество и я воспитывались вместе. Мы с ней посещали занятия Эдуарда. На самом деле это мы научили его держаться в седле. – Он коротко улыбнулся. – Старый король Генрих так громко хохотал, когда учителя Эдуарда примчались к нему жаловаться. Они верещали, что нас следует наказать, ибо мы подвергли опасности его высочество.
Он обратил ко мне взгляд темно-синих глаз. Улыбка превратилась в натянутую гримасу.
– Ей известно: я никогда не покину Эдуарда, разве только меня не принудят к тому силой. И она знает, что, даже если меня вышлют, я найду способ быть рядом с ним. Ее высочество выслушает меня, особенно когда я скажу ей о герцоге.
Мы подошли к саду. Никогда в жизни я так не радовался свежему воздуху. Над дворцом с треском взрывались петарды, крутились огненные колеса, рассыпая многоцветные искры перед взором восхищенной публики, столпившейся на балконах, которые тянулись вдоль окон парадного зала. Это зрелище заставило меня вздрогнуть.
– Фейерверки! Уже! Скорее бежим к павильону!
Перегрин метнулся влево. Продравшись сквозь разросшиеся изгороди и подстриженные деревья, мы очутились неподалеку от павильона. Вспышки фейерверков, отражаясь в невозмутимой глади озера, превращали ее в подобие огненного зеркала. Я заметил темный силуэт на балюстраде. Вторая фигура стояла в нескольких шагах от павильона, всматриваясь в глубину сада.
– Разрешите мне лишь краткую беседу с ней, – обратился я к Барнаби. – Нужно подготовить ее хотя бы немного.
Он кивнул и, слегка пригнувшись, шагнул в темноту Перегрин последовал его примеру. Лунный свет и отблески праздничных огней, соперничая друг с другом, освещали путь к павильону.
Фигура в темном обернулась ко мне. Приблизившись, я поклонился. Кейт, стоявшая рядом, испуганно ахнула. Действительно, я и не подумал, что мой вид едва ли годится для аудиенции у принцессы: насквозь промокшая одежда и лицо сплошь в синяках, ссадинах и запекшейся крови.
К счастью, Елизавета ничего не сказала по этому поводу, хотя на лице ее читалось живое сочувствие.
– Встань, оруженосец Прескотт, – только и произнесла она и, помолчав, добавила: – Не слишком ли поздний час для купания?
Я улыбнулся:
– Всего лишь несчастный случай, ваше высочество. Выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле.
– Слава богу, если так.
Глаза принцессы сияли. Волосы были украшены жемчужными нитями, собранными на затылке. Она выглядела обезоруживающе юной, но подчеркнуто строгое черное платье с плоеным воротником и кружевными манжетами делало ее похожей на вдову. Смятенное состояние выдавали руки: изящные, унизанные кольцами пальцы судорожно стискивали носовой платок.
– Так что же? – вскинула она голову. – Ты собираешься говорить? С твоим господином тоже приключился несчастный случай?
– Ваше высочество, боюсь, я принес вам вести о его величестве, вашем брате. И о вашей кузине леди Джейн.
На секунду умолкнув, я облизал пересохшие губы. Я вдруг осознал, как, должно быть, странно и даже нелепо прозвучит моя история, не говоря уже о полном отсутствии убедительных доказательств. Кроме того, я не мог избавиться от весьма неудобного ощущения, что ей уже известно все, о чем я собираюсь ей поведать.
– Я слушаю, – сказала она.
– Его величество, ваш брат, при смерти, – негромко начал я. – Герцог держит состояние его здоровья в тайне и намеревается посадить на престол леди Джейн и своего сына Гилфорда. Он хочет захватить вас и вашу сестру леди Марию и бросить вас обеих в Тауэр. Если вы останетесь в Гринвиче, никто не сможет поручиться за вашу безопасность.
Я замолчал. Не сводя с меня взгляда, Елизавета обратилась к Кейт:
– Это правда?
Кейт приблизилась к нам:
– Боюсь, что да.
– И ты знаешь об этом? А Сесил? Ему это известно?
– Не все. Но я не сомневаюсь в словах оруженосца Прескотта. Как будто у него есть веские основания говорить так.
Итак, Кейт фактически созналась, что поставляет Сесилу информацию. Я бросил на нее испытующий взгляд.
– И я ни на минуту не сомневаюсь, – кивнула Елизавета. – Я подозревала нечто в этом роде с тех самых пор, как герцог отказал мне в возможности увидеть Эдуарда. Полагаю, мне невероятно повезло, что я до сих пор на свободе.
Она сделала паузу, не сводя с меня взгляда.
– Тебе известно, почему меня до сих пор не схватили?
– Я уверен, его светлость пока не осмеливается идти на риск, – ответил я. – Он опасается, что слухи о вашем аресте дойдут до леди Марии и она успеет бежать из страны. Видимо, поэтому он отправил лорда Роберта схватить вашу сестру первой. Кто-то при дворе, сказал он, снабжает ее информацией.
– Наверняка так и есть, – отозвалась Елизавета. – В конце концов, это ведь Джон Дадли. Врагов у него куда больше, чем у Марии.
– В таком случае не стоит и далее испытывать судьбу. Здесь поблизости прячутся друзья, которые помогут вам скрыться. Даже близкий друг его величества, мастер Фитцпатрик, он…
– Нет.
В небе разорвался последний фейерверк, и наступило затишье.
– Нет? – переспросил я, думая, что ослышался.
– Нет. – Ее лицо померкло. – Я не уеду из Гринвича. Не сейчас.
– Ваше высочество, – быстро заговорила Кейт, – вы же не останетесь здесь после услышанного? Это чистое безумие. Мы обещали мастеру Сесилу, и вам надлежит…
– Я помню свои обещания. Я сказала, что приму к сведению его рекомендации. Приму к сведению, Кейт, но не обязательно исполню. Теперь я должна довести все до конца. Я не смогу жить в согласии с собой, если не сделаю этого.
– Миледи, – вступил я, снова испытав на себе всю силу ее взгляда, – умоляю вас передумать. Вы не перемените планов герцога, и у вас нет возможности спасти жизнь его величества. В сложившихся обстоятельствах вы должны подумать о собственном спасении – ради Англии.
Она поджала губы:
– Это слова Сесила, и мне они не нравятся. Будь собой, Прескотт. Я предпочитаю, чтобы ты оставался таким – дерзким, опрометчивым и исполненным решимости совершить задуманное, какова бы ни была цена.
Не будь ситуация столь серьезной, я бы улыбнулся.
– Тогда, со всей присущей мне дерзостью, я еще раз подчеркиваю, что вам чрезвычайно опасно встречаться сейчас с моим господином. Намерения лорда Роберта простираются куда дальше, чем думает ваше высочество. Он найдет способ заманить вас в ловушку. Он отказался ехать за вашей сестрой, поскольку уверен, что вы примете его предложение выйти за него замуж.
Выражение лица Елизаветы неуловимо изменилось. От меня не ускользнуло, как напряглись уголки ее рта, а глаза сердито сверкнули.
– Уж я-то, – вкрадчиво сказала принцесса, – знаю, как справиться с лордом Робертом. – Она вздернула подбородок. – К тому же поздно. Он идет сюда.
Я резко обернулся – Кейт, схватив за руку, оттащила меня назад.
– Беги же! – прошипела она. – Прячься!
Я вскарабкался на балюстраду и с оглушительным треском рухнул в заросли боярышника.
– Изящно, – ехидно заметил Перегрин.
Пока мы беседовали, Перегрин и Барнаби незаметно подползли к павильону, сжимая в руках кинжалы; Перегрин протянул один мне. Я вспомнил свой старый клинок, подарок мастера Шелтона. Стоуксу следовало бы задать взбучку только за отобранный кинжал, не говоря уже обо всем остальном. А что до шляпы, похоже, я все-таки утратил ее безвозвратно.
Сквозь листву я наблюдал за Робертом. Тот вышагивал по тропинке с самодовольным видом. Я, помнится, должен был помочь ему облачиться подобающим образом. Судя по всему он отлично справился и без меня: ослепительный в своем дублете из золотой парчи, отделанном опалами и стоящем, наверное, как целая усадьба. На ногах у него красовались сапоги из кордовской кожи, с золотыми шпорами. Остановившись перед входом в павильон, Роберт снял украшенную драгоценными камнями и перьями шляпу и взошел по ступеням.
Он преклонил колено перед Елизаветой:
– Я несказанно счастлив видеть ваше высочество в безопасности и добром здравии.
Даже в открытом павильоне исходивший от него запах мускуса казался чересчур резким, как дыхание могучего зверя в расцвете сил. Елизавета не протянула ему руки и не велела подняться. Спрятав платок под манжету, она сказала:
– На здоровье я пожаловаться не могу. Что же до безопасности, посмотрим. Этот двор никогда не был для меня надежным убежищем.
Он поднял взгляд. Елизавета старалась говорить беспечно, но ее тон не мог обмануть даже Роберта. Он, однако, как ни в чем не бывало прохрипел:
– Только позвольте, и я сделаю этот двор и все королевство местом, где вы обретете и убежище, и славу.
– Да, – улыбнулась принцесса. – Ты все для меня сделаешь, правда же, мой милый Робин? С самого детства ты обещал мне солнце и звезды.
– И сейчас готов добыть их для вас. У вас будет все, что вы пожелаете. Лишь попросите – и оно будет вашим.
– Что ж, хорошо. – Она смотрела на него не отрываясь. – Я желаю увидеть моего брата Эдуарда, прежде чем он умрет.
Роберт словно окаменел. Все еще оставаясь коленопреклоненным, он, казалось, мучительно подбирал слова и наконец выдавил:
– Я… я не смею говорить об этом. И вы не должны.
– Неужели? – Она наклонила голову. – Отчего же? Разве у друзей могут быть секреты?
– Это не секрет, – отозвался он. – Но обсуждение подобных вещей есть государственная измена, и вам это известно.
Она звонко рассмеялась:
– Хоть у кого-то в вашей семье есть совесть! По всей вероятности, брат мой еще жив. Иначе говорить о нем не было бы государственной изменой. – Она помолчала. – Я-то надеялась получить все, чего только пожелаю. Почему же ты бросаешь меня в час нужды?
– Вы забавляетесь со мной! – Роберт вскочил на ноги, и стало видно, какой он большой и сильный рядом с хрупкой принцессой. – Я здесь не для забав. Я пришел предупредить вас, что ваше право на трон под угрозой.
– У меня нет никакого права, – быстро возразила она, но ее голос прозвучал не слишком твердо, словно она колебалась. – Моя сестра Мария – наследница престола, а вовсе не я. В таком случае если кого и нужно предупреждать, то только ее.
Роберт взял ее за руку:
– Ну же. Мы ведь больше не дети. Нам нет нужды состязаться друг с другом в остроумии. И вам, и мне известно, что народ не захочет видеть вашу сестру своей королевой. Она воплощает собой Рим и прошлое, все, что они ненавидят.
– И тем не менее она является законной и единственной наследницей, – сказала Елизавета, отняв руку. – К тому же как знать? Мария может сменить веру, подобно многим в наши дни. В конце концов, она Тюдор, и мы не из тех, кто позволяет религии стоять у нас на пути.
Роберт слушал Елизавету как подругу детства, и это придавало ситуации совсем иной смысл. Кто знает, что происходило между ними на протяжении всех этих двадцати лет. Могли ли двое детей, выросших среди интриг и обмана, доверять друг другу?
– Вы что, держите меня за дурака? – воскликнул он. – Мария, если потребуется, будет отстаивать свою веру до самой могилы. Вы знаете об этом, Совет знает об этом, ваш брат, король, знает об этом и…
– И твой отец знает об этом лучше всех, – заключила Елизавета. – Или, точнее, он ожидает подобного расклада.
Она не сводила с него глаз: в ее взгляде светилась дружеская близость, но в нем сквозил и холодный расчет. Рядом с Елизаветой Роберт выглядел как интриган-любитель.
– Ведь из-за этого ты так стремился повидать меня? Последние два дня мы только тем и занимаемся, что выделываем сложные па друг возле друга, – и ради чего? Лишь для того, чтобы ты сообщил мне, будто моя сестра не должна занимать престол, ибо не желает отречься от веры, в которой ее воспитали?
– Кровь Господня! Я здесь, чтобы сказать вам от имени всего народа, что вы, и только вы, имеете право быть королевой. Вы принцесса, которую боготворят, вы та, которую ждут. Люди поднимутся с оружием в руках по первому вашему слову. Они умрут, защищая вас.
– Умрут? – Ее голос звучал одновременно и ласково, и жестоко. – Было время, когда они сделали бы то же самое для матери Марии. Тогда Екатерина Арагонская была законной королевой, а моя мать – ненавистной самозванкой. Хочешь, чтобы со мной случилось то же, что с покойницей-матерью?
Воздух между ними словно уплотнялся от напряжения, и это все сильнее тревожило меня. У их отношений действительно была собственная история, полная переживаний и потрясений. Я впервые видел проявления страстей столь глубоких и столь взрывоопасных – дай им волю, и они сметут все на своем пути.
– Вы вечно меня дразните, – произнес Роберт дрожащим голосом. – Вы не меньше меня опасаетесь, что Мария займет престол. Вы понимаете, что это будет означать конец церкви, которую создал ваш отец, дабы жениться на вашей матушке, и рухнут все надежды на мир и процветание. Не пройдет и года, как она натравит на нас инквизицию. Но вы этого не сделаете, у вас нет намерения преследовать кого-либо. Вот почему на вашей стороне народ и знать. И я. Любой, кто осмелится оспаривать ваше право на трон, познакомится с моим мечом.
Елизавета молча смотрела на него. Из своего укрытия я видел, как она колеблется, взвешивая ставки в этой игре и что сулит ей выигрыш. Я представил, какая, должно быть, сейчас происходит борьба внутри ее, ведь ей только что предложили возможность пересмотреть прошлое, запятнанное кровью ее матери. Думая об этом, я сам напрягся, как животное, готовое к броску. Наконец она заговорила:
– Мое право, сказал ты? Мое ли оно? Или ты имел в виду «наше»?
– Но это ведь одно и то же, – торопливо ответил он. – Я живу, чтобы служить вам.
– Какие вдохновляющие слова! И они зажгли бы меня, не услышь я того же самого от другого человека.
Впервые в жизни я увидел, как Роберт Дадли потерял дар речи.
– Хочешь знать, от кого? – продолжала Елизавета. – Это был твой отец. Да, мой милый Робин, твой отец предложил примерно то же не далее как сегодня днем. Он даже использовал те же доводы и те же приемы искушения.
Роберт как будто примерз к месту.
– Если не веришь мне, спроси у мистрис Стаффорд, – добавила Елизавета. – Она видела, как он покидал мои покои. Ворвался ко мне, когда я отдыхала, и провозгласил, что сделает меня королевой, если я соглашусь выйти за него замуж. Обещал избавиться от твоей матери ради меня или, точнее, ради моей короны. Конечно же, в этом случае я должна сделать его королем. И не королем-консортом, а полноправным монархом, чтобы, если я умру раньше его, скажем в родах, он продолжил править и передал трон своим наследникам, вне зависимости от того, являются ли они моими отпрысками. – Она улыбнулась любезно и безжалостно. – Поэтому тебе следует простить мне отсутствие должного воодушевления. Воодушевление испаряется, если речь идет о Дадли.
Эту сцену она сыграла блестяще. Стало понятно, почему герцог все-таки решил посадить на трон Джейн Грей. Опытный придворный интриган, он заранее заготовил запасной план на случай провала первоначального замысла. Его выступление в Уайтхолле в вечер прибытия Елизаветы было не чем иным, как предупреждением принцессе не становиться на его пути. Но она именно это и сделала, отказав герцогу, лишив его всех надежд на корону и, более того, объявив ему войну. Сесил был прав, говоря, что герцог недооценивает ее.
Бронзовая кожа Роберта приобрела оттенок мела. Он явно не верил услышанному. Мне стало почти жаль его, когда он, заикаясь, произнес:
– Мой отец… предложил вам… выйти за него?
– Тебя как будто это удивляет. С чего бы? Яблочко от яблоньки недалеко падает, так принято говорить.
Роберт рванулся к ней с такой яростью, что я сам едва не бросился на него. Меня удержал Барнаби, словно тисками сжав плечо, а Кейт, остававшаяся неподвижной, метнула в нашу сторону предупреждающий взгляд. Я вцепился в рукоять кинжала и заметил, что рука Кейт скользнула под плащ, где, без сомнения, пряталось нечто не менее острое. Это лишний раз убедило меня в ее преданности Елизавете, по крайней мере на данный момент.
Роберт схватил Елизавету за руку так резко, что ее прическа рассыпалась и волосы, подобно языкам пламени, разметались по плечам, а жемчужины разлетелись по павильону.
– Вы лжете! Вы всегда лгали мне и играли со мной – словно течная сука. И все же, спаси меня Бог, я так желаю вас.
Он прижал ее губы к своим, она отшатнулась и со всей силы ударила его по лицу так, что звук разнесся эхом в густом от напряжения воздухе. Ее кольца впечатались в кожу и до крови разодрали ему губу.
– Отпусти меня сию же минуту! – властно произнесла она. – Или, клянусь Богом, ты больше и близко ко мне не подойдешь!
В слова она вложила не меньше ярости, чем в удар. Роберт стоял, словно оглушенный, кровь сочилась из его губы. Затем он попятился. Они смотрели друг на друга как участники поединка, тяжело и громко дыша. Наконец гнев сошел с его лица, и теперь в его взгляде было нечто, напоминающее печаль.
– Но вы ведь не думаете об этом? Вы ведь не выйдете за него назло мне?
– Если тебе пришло такое в голову, ты знаешь меня еще хуже, чем он, – отозвалась Елизавета, и теперь голос дрожал, словно она пыталась скрыть охватившую ее неуверенность. – Я принцесса по крови и воспитанию, и никогда низкорожденный Дадли не окажется в моей постели. Я скорее умру.
Роберта передернуло. Его лицо окаменело. В этот страшный миг звучал погребальный колокол их детской приязни и доверия. Ни одна женщина не смела унизить Роберта Дадли; он получал всех, кого вожделел. Но при всей своей хитрости, тщеславии и амбициях по-настоящему он желал лишь одну женщину. Ту самую, которая только что отвергла его с бездушной решимостью, поразив, словно ударом копья, в сердце.
Он выпрямился:
– Это ваше последнее слово?
– Это мое единственное слово. Я не стану жертвой мужчины, будь он королем или простолюдином.
– Но если этот мужчина признается, что любит вас?
Она сдавленно усмехнулась:
– Если в этом и заключается любовь мужчины, то я молю Бога, чтобы Он избавил меня от нее.
– Что ж, так тому и быть! – взорвался Роберт. – Вы потеряете все: страну, корону – все! У вас отнимут все, и вам останется только ваша дьявольская гордость. Я люблю вас. Я всегда вас любил, но, поскольку вам нет до меня дела, мне ничего не остается, кроме как исполнить волю моего отца. Я поеду и арестую вашу сестру и препровожу ее в Тауэр. И, Бог свидетель, Елизавета, когда в следующий раз он поставит меня во главе отряда солдат, я не поручусь, что мы не постучим в вашу дверь в Хэтфилде.
Она вздернула подбородок:
– Если этому суждено сбыться, я буду рада видеть знакомое лицо.
Роберт, кипя от ярости, поклонился и ринулся вниз по ступеням. Ночь поглотила его силуэт. Как только он ушел, Елизавета покачнулась. Кейт бросилась к ней.
– Господи, помоги мне, – послышался шепот. – Что же я наделала?
– То, что вам надлежало, – ответила Кейт. – То, что подобает достоинству вашего высочества.
Елизавета сосредоточенно посмотрела на нее и нервно засмеялась:
– Оруженосец Прескотт!
Я поднялся, отряхивая листья с мокрых штанов. Приблизившись, я увидел по глазам, сколь сильную душевную боль она скрывает.
– Ты ведь говорил, что моей жизни угрожает опасность. Кажется, ты был прав. Что же нам делать теперь?
– Уезжать, ваше высочество, – ответил я. – Уезжать до того, как лорд Роберт во всем признается отцу. Как только он это сделает, герцог отдаст приказ схватить вас. Вы и так знаете слишком много.
– Странно, – проговорила она.
Кейт тем временем сняла ее плащ с балюстрады и заботливо накинула на ее тонкие плечи.
– Ты ведь рос с ним вместе. А знаешь его недостаточно хорошо. Роберт не отправится сейчас к отцу. Я нанесла ему удар в самое чувствительное место, и он никогда не сможет забыть и простить этого, но мстить через герцога не станет. О нет, Нортумберленда в эту минуту он ненавидит больше, чем меня. Он может выполнить указание герцога и захватить Марию как охотничий трофей, поскольку его мужская гордость требует этого, но по собственной воле он не спустит на меня отцовских гончих.
– Возможно, так и есть. Но у нас нет времени убедиться в этом.
Я повернулся к Кейт и суровым тоном, который заставил бы затрепетать любую другую женщину, осведомился:
– Есть ли срочные указания от Сесила?
Она многозначительно посмотрела на меня:
– Я должна проводить ее высочество через боковую калитку. Там, у дороги, ее ожидает запряженный экипаж. Но тебя с нами быть не должно.
– Я чрезвычайно признательна за ваше участие и усилия, предпринятые во имя моего спасения, – вмешалась Елизавета. – Но у меня нет ни малейшей охоты дарить герцогу моего арабского скакуна Кантилу. Он мой бесценный друг.
Ее губы слегка дрогнули.
– Ты ведь как будто говорил, что поблизости прячутся твои друзья? – обратилась она ко мне.
Не успела она договорить, как из укрытия высунулся Перегрин:
– Я приведу коня вашего высочества!
За его спиной, вытряхивая листья из волос, церемонно преклонил колено Барнаби.
– Миледи, – произнес он с теплотой, свойственной давним знакомым.
– Барнаби Фитцпатрик, – выдохнула она. – Как я рада тебя видеть!
Она наклонилась к Перегрину с вымученной улыбкой:
– Ты работаешь на конюшне в Уайтхолле? А где мой пес?
Перегрин смотрел на нее с нескрываемым обожанием:
– С Урианом все хорошо. Он здесь в конюшне, рядом с Кантилой. Я приведу и его, если вам угодно. Я сделаю все, что прикажете. И почту это за великую честь.
– Он все сделает, – сказал я и, взглянув на Перегрина, добавил: – Ты ведь помнишь, что у меня тоже есть друг – Шафран. А моя сумка спрятана рядом с ним в соломе.
Перегрин взволнованно кивнул.
– Значит, решено, – отрывисто произнесла Елизавета. – Наш приятель приведет собаку и коня к калитке. У меня есть еще один друг, у которого мы сможем укрыться на случай, если герцог отправит за нами солдат. Думаю, пока не слишком благоразумно возвращаться в Хэтфилд.
Она умолкла. Я чувствовал ее напряжение, и меня самого пробирал озноб. Хотя я ожидал чего-то в этом роде, ее слова застали меня врасплох.
– Но прежде чем мы уедем отсюда, я должна повидать Эдуарда.
