Глава 13
Как выяснилось, мой новый друг был весьма недурно осведомлен об особенностях устройства Гринвича. Перегрин бывал здесь неоднократно: трудился на кухне, пригонял баржи с животными из Лондона, отводил зверей к их владельцам. Поэтому он с легкостью отвечал на мои расспросы относительно дворца. Ему был известен даже тот факт, что, подобно большинству обиталищ Тюдоров, Гринвич стоял на руинах некоего старинного сооружения. Я поинтересовался тайными покоями и возможностью проникнуть в них.
– Там стоит личная стража, – объяснял Перегрин, пока мы пересекали внутренний двор. – Они должны охранять галерею, ведущую в королевские покои, и не пускать туда никого. Их, конечно, можно подкупить, но это рискованно. Человек из личной стражи может лишиться своей должности, а то и головы, если король совсем разозлится.
– А ты знаешь кого-нибудь из личной стражи Эдуарда?
– Это ты знаешь. Твой господин лорд Роберт один из них.
– Я имею в виду такого, кому можно доверять.
Он задумался:
– Есть такой Барнаби Фитцпатрик. Друг детства Эдуарда. Иногда он приходил с королем на конюшню. Но ни разу не произнес ни слова. Просто стоял и глазел. Правда, я не знаю, здесь ли он. От многих приближенных Эдуарда избавились, когда он заболел. Будто бы они подвергали его величество риску заразиться, хотя он выглядел вполне здоровым, пока не появился герцог.
– Перегрин, ты воистину кладезь полезных сведений. – Я шутливо приподнял шляпу. – Если когда-нибудь решишь предать меня, я пропал.
Он укоризненно взглянул мне в глаза:
– Хочешь, чтобы я поискал Барнаби? Может, он и знает, как попасть в тайные покои, если тебе туда надо.
Я оглянулся по сторонам, мельком подумав, что это уже вошло у меня в привычку.
– Говори потише. Да, это может оказаться полезным. Отыщи его, но пока ничего ему не рассказывай. Я не знаю, где буду, но…
– Я найду тебя. Уже ведь находил. Гринвич не такой большой.
– Ну, тогда удачи, – кивнул я. – Что бы ты ни делал, пожалуйста, постарайся избежать неприятностей.
В своей обычной одежде, сбросив куртку здешнего конюха, Перегрин умчался через двор вверх по ступеням лестницы. Шепотом помолившись за него, я направился в противоположную сторону, в то крыло, где размещалась знать. Я решил припрятать свою сумку в соломе возле Шафрана: если кто и посягнет на нее, получит хороший удар копытом. Мой конь был животным смирным, но копаться в своем стойле чужому точно не позволил бы. С собой я прихватил только кинжал, засунув его в сапог; теперь я мог передвигаться быстро и без помех.
Внутри стояла тишина. Я шел по коридору мимо бесконечного ряда совершенно неотличимых друг от друга дверей – некоторые были закрыты, некоторые распахнуты.
«Надо было спросить Роберта, которая комната его», – подумал я, попеременно заглядывая внутрь и дергая щеколды.
Все комнаты выглядели одинаково: портьера из кожи или поблекшей ткани отгораживала небольшую гостиную от крошечной спальни, кое-где были самые простые уборные. Беленые стены, как в Уайтхолле, и полы без всяких украшений. Вся обстановка – будь то табурет, скамья, стол, покосившаяся кровать или соломенный тюфяк на шатких опорах – отличалась строгой практичностью. Никаких подобающих королевскому дворцу излишеств, зато, похоже, здесь не водилось блох, грызунов и зловонных отходов.
После нескольких неудачных попыток я обнаружил в одной из дальних комнат наш кожаный сундук из Уайтхолла и брошенные на него седельные сумки. Заляпанный грязью дорожный плащ небрежно висел на стуле, словно его кинули в спешке.
Вероятно, Роберт отправился сообщить о приезде отцу. Я решил воспользоваться его отсутствием и поискать в сумках ключи. Внезапно послышались шаги. Я метнулся за портьеру. Затаив дыхание и скорчившись, я припал глазом к дырке, проеденной молью в потертой ткани.
В дверном проеме возникла фигура в плаще с капюшоном и сапогах. Помертвев от ужаса, я думал о таинственном преследователе, – похоже, он настиг свою жертву. Однако, посмотрев в дырку, я с невероятным облегчением убедился, что вошедший был ниже меня ростом и более хрупкого сложения. Если Перегрин прав, это не может быть мой таинственный незнакомец.
Пришелец огляделся по сторонам, извлек из одежды сложенный пергамент и положил его на стол, сдвинув оловянные подсвечники так, чтобы письмо сразу бросалось в глаза. После этого фигура стремительно удалилась.
Я сосчитал до десяти и выскользнул из-за портьеры. Взяв письмо в руки, я почувствовал, каким тонким и, несомненно, дорогим был пергамент. Мое внимание, однако, больше привлекла печать: эту «Е» в окружении виноградных лоз ни с чем не спутаешь. Я с трудом удержался, чтобы не вскрыть письмо сразу. Там может быть нечто чрезвычайно важное для меня, способное повлиять на весь ход моей миссии. Но нельзя же просто взять и взломать печать на письме принцессы, адресованном Роберту. Нельзя, но все же… Я аккуратно провел ногтем по краю печати. Воск еще не застыл и легко поддался. С неистово колотящимся сердцем я развернул пергамент. Три строчки, изящно выведенные аристократической рукой, заканчивались той самой «Е»:
Милорд, нам необходимо обсудить дело чрезвычайной срочности. Если это не причинит Вам хлопот, благоволите ответить обычным способом, и мы встретимся сегодня ночью после двенадцатого удара в павильоне. Е.
Я перевел дыхание. В тот же миг в коридоре послышались отрывистые шаги, и я едва успел снова нырнуть в свое убежище. Роберт, по-прежнему в дорожной одежде, ворвался в комнату; его черты были искажены яростью.
– Почему именно я всегда делаю для него грязную работу?
Рывком сбросив перчатки, он швырнул их по углам. Следом, сохраняя обычную невозмутимость, вошла его мать. У меня пересохло в горле, в руках я сжимал вскрытое письмо. Леди Дадли захлопнула дверь:
– Роберт, прекрати. Ты уже не мальчик. Я не потерплю истерик. Твой отец желает повиновения, я же требую его.
– Да ты его получаешь! И всегда получала. Я даже женился на этой тупой девке Робсарт, когда вы с отцом решили, что так будет лучше. Что бы вы ни просили – я делал все.
– Ты примерный сын, и все это знают.
Он холодно рассмеялся:
– Осмелюсь возразить. Мне казалось, примерных сыновей не посылают выполнять столь глупые поручения.
– Это вовсе не глупое поручение, – заговорила она вкрадчиво.
В ее устах такие интонации звучали неестественно и даже жутковато.
– Напротив, то, о чем мы просим, требует всех твоих недюжинных способностей.
– Каких способностей? По внезапному предписанию поехать и арестовать несчастную старую деву? Это сделает любой олух с половиной моего конвоя. Она что, собирается драться? Держу пари, при ней не больше дюжины прихвостней, а то и вовсе никого.
– В самом деле. – Голос леди Дадли приобрел обычный оттенок холодной суровости. – И тем не менее эта старая дева может разрушить все наши планы. – Она сверлила его взглядом. – Мария потребовала полного отчета о состоянии короля. Она угрожает, что, не получив его, возьмет дело под свой контроль. Это означает, у нее при дворе есть осведомитель.
– Разумеется. Она не глупа. И повсюду достаточно папистов, готовых поддержать ее.
– Вот именно, – ответила леди Дадли. – Она того и гляди ускользнет из страны под крылышко своего кузена-императора. Марию необходимо схватить и заставить молчать. Ты единственный, кто способен это сделать. Из твоих братьев больше никто не годится. Ты участвовал в битвах, ты знаешь, как заставить людей повиноваться приказам. Солдаты беспрекословно подчинятся тебе, когда дело дойдет до ареста.
Я стиснул зубы. Речь шла о принцессе Марии, старшей сестре короля. Я помнил слова Сесила о ее непреклонном католицизме и той угрозе, которую она создавала власти герцога. Запихнув послание под одежду, я еще теснее приник к портьере. Вот уже во второй раз я участвовал в освященном временем обряде подслушивания, который упоминал в нашей беседе Сесил. Но сейчас, если меня поймают, уже точно можно прощаться с жизнью.
– Я все это понимаю, – отозвался Роберт, проведя растопыренными пальцами по спутанным волосам.
В этот момент он напоминал растерянного подростка, чьи полудетские желания столкнулись с железной волей его родителей.
– Я знаю, чем мы рискуем. Но мы с отцом пришли к выводу, что сейчас Мария не представляет непосредственной угрозы. У нее нет армии, нет поддержки среди знати, нет денег. Она, может, и подозревает что-то относительно короля, но не в состоянии ничего предпринять. Елизавета же здесь, в Гринвиче. Это она настоящая наследница. Я уверен, Елизавета поймет, какие преимущества сулит ей наше предложение. Сначала мы заручимся ее согласием, а потом приструним назойливую папистку.
Я не шевелился и почти перестал дышать в ожидании ответа леди Дадли.
– Сын мой, – произнесла она с легкой дрожью в голосе, – твой отец не был со мной откровенен в эти последние дни. Однако я знаю, какой натиск ему приходится выдерживать. Он управляет этим королевством с тех пор, как лорд-протектор Сеймур взошел на эшафот, но это не приносит твоему отцу уважения и любви. Раньше герцога называли правой рукой протектора, теперь же зовут рукой, лишившей его головы. Твое предложение разумно, однако не забывай: мы должны сражаться и с Саффолками, и с Советом. Пока они лишь задают вопросы. Но вскоре потребуют ответов.
– Если у нас будет Елизавета, мы сможем ответить им. Я пытался убедить в этом отца, но он не стал слушать. Елизавета – ключ ко всему. Она принесет нам все, о чем мы мечтаем.
– Ты нетерпелив, – укоризненно заметила леди Дадли. – Ты не можешь надеяться на расторжение брака с Эми Робсарт без одобрения Совета. И пока ты ее супруг, для Елизаветы Тюдор ты будешь лишь другом.
Роберт побледнел.
– Отец обещал, – яростно зашептал он. – Он обещал, что ни Саффолки, ни Совет не встанут на нашем пути. Он сказал, когда дело дойдет до развода, он выбьет у них согласие, хоть бы пришлось приставить им меч к горлу.
– Обстоятельства меняются, – вздохнула Леди Дадли. – Пока твой отец не имеет возможности добиваться уступок в этом вопросе. Слишком многое поставлено на кон. Елизавете не следовало появляться в Лондоне. Приехав сюда, она выбила почву у нас из-под ног. Если она решит во что бы то ни стало ходатайствовать перед Советом о встрече с братом или, боже упаси, прилюдно требовать этого от нас…
Она умолкла, и непроизнесенные слова о чудовищных последствиях этих пагубных действий словно повисли в воздухе между ними.
Затем Леди Дадли сказала:
– Твоему отцу нужно время, Роберт. Если он решил, что сейчас лучше не приближаться к ней, ты должен верить ему. Он никогда не совершает бесцельных поступков.
Говоря это, она подняла глаза и повернулась в сторону моей портьеры. От ее взгляда, исполненного злобы, мне стало страшно: точно так же она смотрела, когда знакомила со мной герцогиню Саффолк. И в этот самый момент, видя ее лицо из-за портьеры, я твердо знал, что она лжет. Обманывает собственного сына.
– Он не забыл о тебе, – сказала она мягче. – Отец просто считает более разумным сначала заняться Марией. В конце концов, кто знает, что у нее на уме? Ты говоришь, у Марии нет денег и поддержки, но, надо полагать, кто-то при дворе снабжает ее информацией, а деньги она легко найдет у испанского посла. Ситуация слишком ненадежная. От Марии нужно избавиться прежде, чем она нанесет нам непоправимый вред.
У меня екнуло в желудке. Почему она вот так мешает правду с ложью? Зачем ей отправлять Роберта подальше отсюда и от Елизаветы? Самый способный из детей Дадли, к тому же имеющий личную связь с принцессой, уедет, когда семья пребывает в смертельной опасности, – какой ей от этого прок?
Роберт внимательно рассматривал мать, будто видя ее впервые. Было ясно, что он тоже чувствовал подвох, но не понимал, как его растолковать. Его сомнения были почти зримы, словно клинок повис в воздухе между ними. Наконец он издал сдавленный смешок:
– Мария может причинить вред разве что себе самой, выставив себя полной дурой. Ей давным-давно следовало выйти замуж – и лучше за лютеранина, который вбил бы немного здравого смысла в ее упрямую католическую башку.
– Как бы то ни было, – отозвалась леди Дадли, – ты должен признать, что она создает трудности. Что, в сущности, мешает ей проехаться по деревням и пробудить к себе симпатию? Сброд обожает неудачников. Мне бы лучше спалось, знай я, что она в Тауэре. Всего-то день-другой в седле и несколько неприятных часов – и дело сделано. Тогда ты сможешь вернуться к Елизавете. Она никуда не исчезнет за это время.
На лице Роберта, слушавшего доводы матери, отражалась внутренняя борьба. Я не удивился, когда он в конце концов кивнул:
– Исчезнет, как же. Да она упряма, как мул, ничем не лучше сестрицы. Елизавета не двинется с места, покуда не получит ответы на все свои вопросы. Что ж, если арест Марии способен пробудить хоть толику разума у этих остолопов в Совете, да будет так. Я доставлю ее в Лондон в цепях.
Леди Дадли склонила голову:
– Я счастлива слышать это. Пойду расскажу твоему отцу. Он совещается с лордом Арунделом. Они, разумеется, хотят отправить с тобой благонадежного человека. Когда приготовления закончатся, тебя известят. Почему бы тебе не вздремнуть немного? Ты выглядишь усталым.
Она погладила его по щеке, но этот жест не был проявлением материнской нежности.
– Ты ведь наше самое талантливое дитя, – промурлыкала она. – Терпение. Твой час придет.
Леди Дадли развернулась и удалилась, шурша юбками. Как только дверь закрылась за ней, Роберт схватил один из подсвечников и с силой швырнул о стену. Посыпалась штукатурка. В воцарившейся тишине он сидел, тяжело дыша, словно загнанный зверь. Поборов неприятные ощущения в желудке, я взлохматил волосы, распустил шнурки джеркина и, сонно моргая, высунулся из-за портьеры. Роберт так и взвился:
– Ты? Ты что, был здесь? И все слышал?
– С учетом сложившейся ситуации, – заметил я, – я предпочел не высовываться.
Он сощурился:
– Черт тебя задери, подслушивал, гаденыш этакий!
Я потупился:
– Простите, но я очень устал. Вся эта выпивка прошлой ночью, а потом скачка… Я заснул прямо на постели милорда. Прошу вас простить меня. Больше этого не случится.
Роберт пристально смотрел на меня. Затем, подойдя ближе, влепил мне оплеуху. Я отшатнулся, но устоял. Он не сводил с меня взгляда, а затем сухо произнес:
– Говоришь, заснул? Поучился бы, как следует пить. Или пил бы поменьше.
Он снова умолк. Я с трудом перевел дыхание, лицо так и горело. Уловка как будто удалась, – может, мои слова звучали и не слишком убедительно, зато Роберт избежал неловкого положения. Вряд ли он допускал, что деревенский олух способен понять смысл подслушанного разговора. Мой заносчивый господин придерживался невысокого мнения об умственных способностях собственного оруженосца. В глазах Роберта я был лишь верным псом, не расположенным кусать руку кормящего. Мне же оставалось благоразумно подыгрывать ему. Подозревай Роберт иное, вполне мог бы прикончить неверного слугу.
К счастью, моя скромная особа больше не интересовала Роберта – пнув подсвечник, он направился к столу.
– Чертов папаша с его затеями. Только у меня все стало налаживаться! Я начинаю склоняться к мысли, что он нарочно ставит мне палки в колеса. Сначала отправляет меня в Тауэр по какому-то пустяковому делу а сам меж тем приглашает ее во дворец. Теперь снова находит отговорку лишь бы не выполнять своего обещания.
Я издал звук, призванный означать сочувствие, мысленно пытаясь создать целостную картину из всего услышанного. Во-первых, миф о единстве семьи Дадли, похоже, рушится на глазах. Леди Дадли хоть и говорит, что супруг не откровенен с ней в последнее время, по-прежнему остается главной опорой герцога, броней под его шелками. Какие бы замыслы ни вынашивал Нортумберленд в отношении Елизаветы, Роберт в них явно отсутствует, хоть и твердит о данном отцом обещании. Что это за обещание – догадаться нетрудно.
Во-вторых, леди Дадли упомянула Саффолков, их будущих родственников. Возможно, они, как члены королевской семьи, возражали против союза с Гилфордом. Джейн Грей внучатая племянница Генриха VIII, в ее жилах течет кровь Тюдоров, унаследованная от матери, племянницы прежнего короля. Тогда понятно, почему герцог отправляет Роберта арестовать Марию: упрятав в Тауэр наследницу престола, он снимет возражения Саффолков против женитьбы его сына на леди Джейн. Или его махинации имеют еще более зловещую подоплеку?
Хорошо бы копнуть поглубже там, где дело касается Саффолков. Их роль явно весьма значительна. В частности, нужно разузнать, в чем состоят намерения герцогини. Безопасность Елизаветы, да и моя тоже, зависит от этого напрямую. Но раз, по моей собственной версии, я ничего существенного не подслушал, вопросы пока задавать не стоит.
Наконец я рискнул прервать молчание:
– То, что предлагает милорд, заслуживает одобрения.
Слабая поддержка, но Роберт, как и все люди, одержимые мщением, ухватился за нее:
– Да, так сказал бы любой. Но мой отец, очевидно, думает иначе. А мать… Господи боже, я ведь знаю, что Гилфорд – ее единственная забота. Мы все сдохнем в одночасье, а она и глазом не моргнет – лишь бы любимый сынок был рядом.
Помолчав, я заметил:
– И все же мне приходилось слышать, будто матери обычно любят всех своих детей одинаково.
– А твоя? – огрызнулся он. – Твоя мать сильно тебя любила, когда бросала помирать в доме священника?
Вопрос был риторическим и ответа не предполагал. Я промолчал, а он продолжал негодовать:
– Я для нее пустое место. Гилфорд всегда был любимчиком. Послушен ей во всем. Это она устроила свадьбу с Джейн Грей. Отец говорил, она даже осмелилась выступить против матери Джейн, когда герцогиня отказалась дать согласие на этот брак, – дескать, у них в жилах королевская кровь, а мы выскочки и никто, кроме короля, нас не ценит. Но ведь как-то ей удалось убедить герцогиню. Не сомневаюсь, матушка могла и нож ей к горлу приставить.
Эти слова заставили меня напрячься. Нож у горла герцогини… Внезапно я почувствовал себя запутавшимся в паутине, выбраться из которой не было никакой возможности.
Роберт расстегнул дублет и швырнул его на скамью.
– Ладно, провались она. И все они пускай провалятся, вот так. У меня есть собственный план. Я не отступлю, и мать мне не указ. Пусть сама катится за Марией, если воображает, будто эта папистка представляет угрозу. Я не лакей и не стану бегать по каждому ее поручению. – Он обшарил глазами комнату. – Есть что-нибудь выпить в этой Богом забытой дыре?
– Я принесу вина, милорд, – поспешно сказал я, направляясь к двери.
Я понятия не имел, где тут можно раздобыть вино, но очень хотел в одиночестве собраться с мыслями.
– Нет, не надо вина, – остановил меня Роберт. – Помоги раздеться. Нужно сохранить ясность ума. Я найду способ встретиться с Елизаветой, пусть отец говорит, что хочет. Я увижусь с ней и добьюсь ее согласия, и тогда ему нечего будет возразить. Он ничего не сможет сделать.
Я помог Роберту стянуть штаны, рубашку и сапоги. Отыскав в его седельной сумке чистую тряпку, я стер пот с его спины.
– Они все и не подозревают, – разглагольствовал Роберт. – В особенности Гилфорд и мать. Очень хочется взглянуть на их физиономии, когда я поделюсь с ними новостями.
Он гоготнул и вытянул ноги, чтобы я мог стянуть с него чулки.
– Ну что? Что скажешь?
Я аккуратно сложил его белье на сундуке и сказал:
– Я довольствуюсь тем, что служу милорду в соответствии с его ожиданиями.
Он рассмеялся:
– Дерзость и мужество, Прескотт, – вот что помогает выжить в выгребной яме, именуемой жизнью. Впрочем, тебе не понять.
Направляясь к постели, он напутствовал меня:
– Сейчас займись чем хочешь, но будь здесь вовремя. Я должен успеть одеться к вечернему празднику. И не вздумай снова заблудиться. Мне необходимо выглядеть наилучшим образом.
– Милорд.
Тут, повинуясь внезапному порыву, я сунул руку за пазуху. Будь что будет. Посланец Елизаветы может вернуться за разъяснениями, не дождавшись ответа Роберта.
– Оно было на столе, когда я вошел. – Я протянул ему письмо. – Простите. Я позабыл, что спрятал его.
Роберт вырвал пергамент из моих пальцев:
– Вот умник! Слава богу, мать не видела. Ты вовремя задремал на моей постели.
Он вскрыл письмо, и по его лицу разлилось выражение триумфа.
– Что я тебе говорил? Она не может устоять передо мной! Пишет, что хочет встретиться сегодня вечером в старом павильоне, ни много ни мало. Мрачноватое чувство юмора у нашей Бесс. Говорят, ее мать провела последнюю ночь на свободе в этом павильоне, тщетно ожидая Генриха.
– Так это хорошие новости? – невинно поинтересовался я, ощущая гнусный привкус на губах.
– Хорошие? Да это, черт возьми, лучшие новости за всю мою жизнь! Ну, не стой же как болван. Неси скорее бумагу и чернила из моей сумки. Нужно отправить ответ, пока она не передумала.
Он небрежно нацарапал несколько строк, посыпал письмо песком и запечатал кольцом.
– Передай это ей. Она прибыла уже давно и затребовала покои с видом на сад. Иди по коридору во внутренний двор, пересечешь его и поднимешься по лестнице в галерею. Ее саму ты не увидишь: она любительница вздремнуть после обеда. Но там будут женщины из обслуги, и среди них эта аппетитная штучка, Кейт Стаффорд. Она пользуется доверием принцессы. – Он грубо расхохотался. – Главное, не отдавай письмо в лапы этой драконихе Эшли. Она ненавидит меня, словно я сам Люцифер.
Я спрятал письмо под джеркин:
– Сделаю все возможное, милорд.
Он ответил жесткой улыбкой:
– Да уж постарайся. Ведь если все пойдет по плану ты вскоре станешь оруженосцем короля Англии.
