Глава 7
Ночью меня мучили тревожные сны. Грезилось, будто я иду по бесконечно длинному темному коридору. Впереди маячила арка, залитая ярким зимним солнцем, но как бы я ни старалась, не могла к ней приблизиться.
Я проснулась, тяжело дыша и путаясь в простынях. Беатрис лежала рядом — нам обеим было настолько не по себе, что мы жались друг к другу даже во сне. Когда я рассказала ей про сон, подруга ответила, что это предзнаменование многообещающего, но опасного будущего. Практичная во всех отношениях, моя фрейлина тем не менее была суеверна, что, как она заявляла, передалось ей по наследству от предков-евреев, принявших христианство. Я не придала значения ее пророчествам, — возможно, потомки евреев и могли относиться к подобному всерьез, но уж никак не я. У меня была моя вера в Господа, и мне следовало довериться лишь ей одной.
Когда мы выглянули за дверь, оказалось, что стражники ушли и сад внизу залит лучами прохладного майского солнца. Кабрера принес нам на завтрак теплый хлеб, фрукты и сыр; служанка под надзором изящной пожилой женщины, которая представилась как донья Кабрера, мать Андреса, приготовила нам ванну. Мы с Беатрис с наслаждением погрузились в горячую воду с ароматом розмарина, плескались и хихикали, словно девчонки, каковыми, собственно, и были.
Но когда мы облачились в платья и направились в алькасар, под золоченым потолком Королевского зала, где нас уже ждали, ко мне вернулась прежняя тревога. Я понятия не имела, что принесет грядущий день, и крайне обрадовалась, заметив Фернандо. Его присутствие внушило уверенность, как и его быстрая улыбка, которой он одарил меня, когда я прошла мимо него к трону. Во дворце лишь он один казался нормальным, свободным от тайных заговоров и интриг.
Альфонсо уже был в зале, ожидая на помосте у трона вместе с королевской семьей. Он выглядел усталым и бледным, наверняка из-за выпитого накануне вина. Расшитый золотыми нитями синий камзол и веселая шапочка с пером контрастировали с землистым цветом лица. За его спиной стоял архиепископ Каррильо, он улыбнулся мне, как обычно, тепло. Однако на этот раз я настороженно взглянула на него, зная, что он мог преднамеренно помешать матери приехать во дворец вместе с нами. Его расчетливый, хотя и казавшийся безмятежным взгляд внушал мне тревогу, словно он смотрел сквозь меня в некое будущее, доступное лишь ему одному.
Принцесса лежала на руках королевы Жуаны, закутанная в расшитый жемчугом белый бархат. Едва я присела в реверансе, Жуана протянула младенца мне, предлагая поцеловать нежную детскую щечку. Маленькая Иоанна спала, и на мгновение я растаяла, увидев ее. Столь невинное создание никак не могло стать причиной беспорядков в королевстве.
— Ты будешь ее крестной матерью, — сообщила мне Жуана с улыбкой, столь же неестественной, как и карминовый цвет ее губ. — Мы приготовили подарок специально для того, чтобы ты вручила ей во время сегодняшних празднеств, — серебряную крещенскую купель, на которой выгравировано ее имя. В конце концов, не может же крестная мать явиться с пустыми руками?
Я пробормотала слова благодарности, отвернувшись от ее пронизывающего взгляда. Если она и испытывала стыд из-за того, что якобы совершила, то ничем его не показывала, и я вновь начала сомневаться в грязных слухах, в которые почти поверила всего несколько часов назад. При холодном свете дня казалось невообразимым, что она, принцесса из Португалии, сестра нынешнего короля той страны и родственница моей матери, могла решиться на подобное, рискуя короной.
Я стала рядом с Альфонсо. Энрике сидел на троне, чувствовалось, что ему неуютно в украшенной драгоценными камнями короне и мантии. На лице его проступила щетина, под покрасневшими глазами виднелись синяки. На меня он не смотрел, бросал лишь нервные взгляды на собравшихся, пока герольд зачитывал слова грамоты, дававшей маленькой Иоанне королевский титул принцессы Астурийской — наследницы престола.
Кортесы Кастилии — парламент, состоявший из представителей каждой из главных провинций королевства, — должны были одобрить право новой наследницы на трон голосованием. Но когда гранды начали один за другим подходить к трону, становиться на колени и подтверждать права принцессы, лица их напоминали гранит, а монотонные голоса, которыми они произносили слова клятвы, придавали церемонии похоронный оттенок.
— Где графы де Альба, де Кабра и де Паредес? — послышался яростный шепот королевы. — Где гранды из Андалусии — Медина-Сидония и Кадис? Они что, хотят нас оскорбить? Им разослали приглашения несколько недель назад, и они обязаны были явиться, чтобы оказать почести нашей дочери.
Энрике еще глубже уткнулся подбородком в горностаевый воротник. Когда подошла очередь Альфонсо, Каррильо протянул руку, и мне на мгновение показалось, что он удержит моего брата. Но он лишь погладил его по руке, приободряя. Когда Альфонсо произнес клятву и отошел в сторону, наступила моя очередь. Опустившись на колени перед измученным взглядом Энрике, я сказала:
— Я, Изабелла де Трастамара, инфанта Кастилии, торжественно клянусь, что признаю принцессу Иоанну законной первой наследницей трона, исключая всех прочих.
От собственных слов во рту остался неприятный вкус. Я не знала, верила ли я в них сама или нет, не согрешила ли только что, признав дитя, чье отцовство подвергалось сомнению; но когда вернулась на свое место, меня охватило несказанное облегчение. Мать могла возмутиться, вельможи — продолжать ворчать, а придворные — распространять низменные слухи, но дело сделано. Маленькая Иоанна стала наследницей Энрике, если только кортесы не решат иначе. Мы принесли ей присягу. Поклялись. И не могли не сдержать наше слово.
Наступила гнетущая тишина.
Энрике встал, выглядел он в королевском облачении до ужаса неуклюже. Я решила, что король что-то скажет, но он лишь повернулся и поспешно спустился с помоста. Из толпы появился его спутник по прошлой ночи, на этот раз одетый в простой камзол и лосины. Вместе они скрылись за боковой дверью, после чего остальные быстро разошлись.
Остался один Фернандо, который не сводил с меня взгляда.
Я повернулась к Альфонсо:
— Идем, брат. Подышим свежим воздухом перед обедом.
Альфонсо уже собрался шагнуть ко мне, когда послышался голос Каррильо:
— Сожалею, но с подобным времяпрепровождением придется подождать. У его высочества есть важные дела. Не так ли, мой принц?
Альфонсо вздохнул:
— Полагаю, да. Иди, Изабелла. Может, встретимся позже?
— Конечно, — кивнула я.
Хотя мне не нравились властные манеры архиепископа, оставалось лишь верить, что Каррильо действует из лучших интересов Альфонсо.
И все же, поцеловав брата в щеку, я прошептала:
— Ничего не обещай.
Альфонсо вздрогнул. Я быстро отпрянула, улыбнувшись Каррильо, который улыбнулся мне в ответ. Затем я направилась к ведшим на помост ступеням, где ждал мой юный кузен из Арагона.
Фернандо протянул мне руку:
— Прогуляемся, Изабелла?
Мы вышли в сад. Беатрис и Андрес де Кабрера благоразумно держались позади.
День был все еще прохладным, но дыхание лета уже чувствовалось в теплом ветерке и распускающихся на шипастых стеблях бутонах роз. Дорожка под ногами поблескивала от кварца; время от времени нам встречались скамейки, украшенные мозаикой с изображениями героических деяний прежних королей, каждый из которых сражался за отвоевание Кастилии у мавров.
Рядом со мной размеренно шагал Фернандо. Я не торопилась первой нарушать тишину, просто радовалась передышке и свежему воздуху. Но когда мы приблизились к фонтану и Беатрис с Кабрерой отошли в сторону, позволив нам побыть наедине, Фернандо откашлялся:
— Мне бы хотелось извиниться за прошлый вечер. Я вовсе не желал вас обидеть.
Я пристально взглянула на него. Несмотря на молодость, он, похоже, не привык просить у кого-либо прощения, тем более у девушки. Единственный наследник Хуана Арагонского, Фернандо наверняка был основательно избалован, хотя я сомневалась, что он живет в роскоши. Его фланелевый камзол и кожаные сапоги выглядели чистыми, но довольно поношенными, а на колене виднелась заштопанная дыра, хотя и столь хорошо заделанная, что заметить нелегко. Не зашила ли ее мать, кастильская королева Арагона? Чувствовалась опытная рука, а время, чтобы совершенствоваться в швейном искусстве, имелось лишь у женщин королевского происхождения или монахинь.
— Я уже сказала — извиняться не за что. Я вовсе не обиделась.
— Но мне не следовало говорить так о королеве, — сказал он.
— Да, не стоило.
Я подобрала юбки, усаживаясь на каменную скамью возле фонтана. Вода мерцала на солнце, а в туманной глубине носились яркие разноцветные рыбки. Я посмотрела в глаза Фернандо. Они показались мне прекрасными — темно-карие с медовым оттенком, со слегка раскосыми уголками, которые лишь подчеркивали их блеск. Когда-нибудь от одного лишь его взгляда будут таять сердца, подумала я. Он уже неотразим, хотя еще не стал мужчиной.
— Сегодня я уезжаю в Арагон, — неожиданно сказал он.
Мое сердце разочарованно дрогнуло.
— Так скоро?
— Боюсь, да. Я получил известие от отца. Моя мать… я ей нужен.
Губы его дрогнули, и к глазам подступили слезы; я подвинулась на скамейке, освобождая место.
— Садитесь, прошу вас, — сказала я, и он сел рядом.
Вид у него был напряженный, словно он опасался дать волю чувствам. Я подождала, пока принц не возьмет себя в руки, а когда он снова заговорил, в голосе его чувствовалась лишь едва заметная дрожь.
— Королева очень больна. Врачи не знают, что с ней. Она постоянно слабеет. Всегда вставала раньше всех и ложилась последней; весь дворец был на ее плечах. А когда отец начал слепнуть, стала помогать ему во всех делах. Но папа говорит, что она слегла через несколько дней после моего отъезда и хочет меня видеть.
Он изо всех сил пытался скрыть охватившее его горе. Мне хотелось обнять его, утешить, но это выглядело бы крайне неуместно; собственно, мне вообще не следовало оставаться с ним наедине, даже притом, что Беатрис и Андрес де Кабрера были неподалеку, создавая иллюзию, будто присматривают за нами.
— Мне очень жаль, — наконец сказала я. — Это ужасно тяжело — терять любимого человека.
Он кивнул, и на его скулах проступили желваки.
— Вы потеряли отца и лучше других знаете, какая это боль.
— Мне было всего три года, когда умер папа. Я едва его знала.
Он пристально посмотрел на меня:
— Вы всегда столь честны?
— Никогда не видела причин вести себя иначе.
— В таком случае вряд ли вы последуете моему совету — что при дворе необходимо притворяться?
Я помолчала, размышляя над его словами.
— Не люблю лгать.
— Я вовсе не имел в виду, что вам следует врать. Но вам также не стоит слишком откровенно выражать свои чувства. Здесь это небезопасно и неразумно. Здесь есть опасности, которых вы не понимаете.
— Хотите сказать, двор моего брата знаком вам лучше, чем мне? — спросила я, намереваясь поставить его на место, но тут же поняла, сколь наивно прозвучали мои слова.
Он знал, что я выросла вдали от дворца, а у него, принца нашего потомственного врага и порой союзника, имелась своя точка зрения, которой, ввиду моего воспитания, у меня быть не могло.
Однако он вовсе не собирался демонстрировать превосходство или обижаться на меня. Напротив, наклонившись ближе, негромко проговорил:
— Скоро станет только хуже. Начнутся споры из-за права на престол…
— Зачем вы такое говорите? У моего брата есть наследница. Не вижу никаких поводов для тревоги.
Он посмотрел на меня, и во взгляде его промелькнула боль.
— Вы знаете, о чем я.
— Да, — сухо ответила я. — Похоже, мы снова говорим о непристойных слухах.
— Это не просто слухи. Многие из кастильской знати недовольны королем и его выбором наследника. Они не доверяют Бельтрану де ла Куэве или королеве и считают, что право на трон принадлежит вашему брату Альфонсо…
— Я это уже слышала, — оборвала я его. — Может, достаточно?
— Простите меня. — Он протянул руку и сжал мои пальцы; я невольно вздохнула. — Но прежде, чем я уеду, должен вас предупредить, ибо это касается будущего наших королевств.
— Вам поручил передать это мне ваш отец, король Хуан? — спросила я.
Фернандо поморщился:
— Я никогда не стал бы говорить за своего отца. Просто хочу помочь вам защитить ваш трон.
— Трон? — резко переспросила я. — О каком троне вы говорите, умоляю вас! Моя племянница — принцесса Астурийская, наследница Кастилии; если, не дай бог, с ней что-то случится, следующим в очереди на престол стоит мой брат. Он женится и станет отцом детей, которые будут править после него. Я никогда не буду королевой.
— Нет, будете! Самое горячее желание моего отца — чтобы мы с вами поженились. Вы будете королевой, Изабелла, — королевой Арагона, моей женой.
Я уставилась на него.
— Это хороший союз, — добавил он, сжимая мою руку; я никогда еще не ощущала столь теплого прикосновения. — Я знаю, что Арагон меньше и не столь могуществен или богат, как Кастилия, но у нас немало кровных связей. Мы можем сблизить наши королевства, восстановить между ними мир. — Он замолчал, не сводя с меня глаз. — Что скажете? Вам не хотелось бы выйти за меня замуж?
Я ожидала чего угодно, но только не этого. Встретившись с его страстным взглядом, я с трудом пробормотала:
— Но вы еще мальчик, а я девица…
— Нет! — Он повысил голос. — Я не мальчик. На будущий год мне исполнится тринадцать; меня посвятили в рыцари, и я обагрил свой меч, защищая Арагон. В моем королевстве я уже мужчина.
Ничего, кроме подобных хвастливых заявлений, я от него и не ждала. Но когда я взглянула на наши сплетенные пальцы, мне они вдруг показались похожими на разные пряди шелка из одного мотка: мои — белые и тонкие, его — широкие и смуглые, но и те и другие почти одного размера, с той же безупречной юношеской кожей.
Почему он вызвал у меня такие чувства — грубоватый, высокомерный и чересчур прямой, несмотря на советы насчет притворства? Я почти его не знала. Но, если честно, мысль, что он мог бы стать моим супругом, казалась мне весьма привлекательной. Всю жизнь мне говорили, что однажды придется выйти замуж ради блага Кастилии. Я никогда не думала, что смогу сама выбрать мужа, но это вовсе не означало, будто меня не интересовало, кто станет моим спутником, и что я не мечтала о том же, о чем грезит любая девушка. В нашем мире полно старых толстых королей, и неудивительно, что меня привлекло обещание дерзкого юного принца.
Но, конечно, я никогда бы ему об этом не сказала. Не могла рисковать. Сегодня он уезжал в свое королевство, и кто знает, когда я снова его увижу, если увижу вообще?
Я высвободила руку:
— Для инфанты Кастилии брачный возраст — пятнадцать лет. Если хотите моего ответа, приходите к тому времени снова, и я вам его дам — после того, как попросите у моего брата, короля, моей руки, — добавила я, не давая ему возразить. — А сейчас не будем терять зря времени, которое у нас еще осталось.
Я улыбнулась, глядя на его полное уязвленной гордости лицо.
— Погуляем еще. Расскажите мне про Арагон. Я никогда там не была, так что хотелось бы взглянуть на него вашими глазами.
С радостью приняв мое предложение, он начал гордо описывать владения своей родины, простиравшиеся от богатых земель северной Уэски до лазурных вод Валенсии на юге. Рассказ его звучал столь живо, что я отчетливо могла представить себе впечатляющие иззубренные горы Арагона, что меняли цвет с фиолетового на голубой под ледяными пиренейскими ветрами, глубокие ущелья, в которых скрывались поросшие фруктовыми деревьями зеленые долины, и засушливые степи, где паслись стада скота и овец. Я видела окруженную стенами столицу Сарагосу в устье реки Эбро, похожий на кружево дворец Альхафери и алебастровые алтарные скульптуры знаменитой Базилики, торговый город Барселону, населенную дикими каталонцами, которым не по душе власть Арагона. Я ощущала вкус крабового супа, якобы предотвращавшего болезни, и знаменитой ветчины pata negra, которую подавали в городе Теруэль. Я узнавала об отважной борьбе арагонского народа против непрестанных вторжений коварных, словно лисы, французов и о многовековых попытках подчинить себе далекие, обожженные солнцем королевства Сицилии и Неаполя.
— Когда-то под нашей властью находилась большая часть Южной Италии, — сказал Фернандо. — Герцогства Корсиканское и Афинское тоже принадлежали нам. Мы властвовали на Средиземном море.
Естественно, мне были знакомы просторы моего родного королевства Кастилии и Леона. Но тем не менее меня захватили его откровения о заморских владениях Арагона, предприимчивые мореплаватели которого искали богатства в далеких землях, привозили оттуда сундуки с пряностями, драгоценными камнями и шелками, а также минеральные квасцы, использовавшиеся для окраски тканей, — торговцы платили за них целые состояния.
— Вы подобны римлянам, — выдохнула я. — У вас целая империя.
— И чувствуем мы себя так же! — рассмеялся он, показав щель между верхними передними зубами, придававшую ему необъяснимое очарование. — Наше тщеславие превосходит возможности казны, а чтобы поддерживать столь дальние владения, требуются деньги, и немалые.
Он немного помолчал, и лицо его помрачнело.
— А после того, как проиграли Константинополь туркам, мы стоим перед лицом серьезной угрозы со стороны неверных. Опасность угрожает всей Европе. Именно так овладели нами мавры много веков назад, и подобное может случиться и снова. Турки способны использовать в качестве прохода Гранаду, так же как мавры использовали Гибралтар.
Мысль о захлестывающей нас темной волне мавров заставила вздрогнуть, несмотря на все то восхищение, которое вызвали у меня познания Фернандо. Я никогда не задумывалась о катастрофическом падении Константинополя, одного из самых почитаемых городов христианского мира, хотя это случилось два года спустя после моего рождения и потрясло нашу веру до самых основ. Знания мои ограничивались иллюстрированными историями Кастилии, поэмами о трубадурах и романтическими притчами вроде «Книги о доброй любви». Я никогда не видела наш мир с той точки зрения, с какой смотрел на нее Фернандо, считая нас не центром мироздания, а всего лишь его частью. Его слова приводили меня в восторг, словно я стояла на палубе галеона, рассекающего пенные воды на пути к неизвестным берегам…
— А теперь, — вздохнул Фернандо, — когда этот паук Луи Тринадцатый угрожает северной границе Арагона, нам приходится держать армию наготове. Войска стоят денег, и куда больших, чем вы можете вообразить. Знать не станет призывать своих слуг без денег, а вассалы не пойдут сражаться без соответствующего жалованья. Моя мать умела экономить на расходах на содержание двора, так что мы могли… — Он замолчал и отвернулся. — Не могу поверить, что только что говорил о ней так, будто ее уже нет.
— Уверена, вы вовсе не это имели в виду, — сказала я.
Он снова посмотрел на меня:
— Когда вы рядом, слишком легко забыться.
Я не ответила. Мы подошли к арочной галерее, окружавшей дворец; сами не заметили, как дважды обогнули весь сад. Когда мы впервые в него вошли, он показался мне большим, настоящим лабиринтом. Теперь же, когда в моей голове все еще звучали слова Фернандо, сад выглядел тесным творением человеческих рук из аккуратных живых изгородей, неестественно подстриженных деревьев и ровных дорожек, ведущих в никуда.
— Это не ваша подружка? — спросил Фернандо.
Бросив взгляд в сторону галереи, я увидела Беатрис, которая сидела на каменной скамье рядом с Кабрерой. Он что-то ей говорил, оживленно жестикулируя, а она восхищенно слушала, не сводя с него глаз.
— Пожалуй, он для нее несколько староват, — усмехнулся Фернандо, — но ей, похоже, все равно.
Я тут же разозлилась, услышав в его словах недвусмысленный намек.
— О чем вы? Дон Андрес де Кабрера всего лишь крайне добр к нам. Вряд ли у него есть какие-то виды на…
Но тут взгляд мой упал на Беатрис, которая слушала Кабреру, кокетливо наклонив голову и шире обычного раскрыв глаза, словно тот был самым обворожительным мужчиной из всех, кого она когда-либо знала. Я стояла перед ней всего в нескольких шагах, но она меня даже не замечала.
Я подавила смешок. Похоже, он ее все-таки очаровал…
— Я должен научить вас танцевать, — выдохнул Фернандо.
От моего веселья не осталось и следа.
— Что? Но мы танцевали всего лишь вчера вечером. И у меня достаточно хорошо получалось, спасибо.
— О да, вы прекрасно танцуете, но не знаете арагонских танцев. Вам следует научиться хотя бы одному, чтобы хоть что-то вам обо мне напоминало.
Схватив меня за руку, прежде чем я успела возразить, он повел меня к мозаичной площадке возле фонтана. Я попыталась высвободиться.
— Нет, — сказала я, услышав испуг в собственном голосе. — Кто-нибудь… кто угодно может нас увидеть.
— Кто? — усмехнулся он, оглядываясь в сторону галереи. — Они ничего не заметят, даже если мы выстрелим из пушки. Давайте же, это всего лишь танец.
— Нет, я в самом деле не могу. Не здесь, не в саду. Это… неприлично.
Он замер, уставившись на меня.
— Вы всегда столь серьезны? — спросил он.
Хотя вопрос его мог показаться обидным, я сразу же поняла, что ничего такого он в виду не имел и им двигало лишь любопытство.
— Конечно, — ответила я и вызывающе подняла голову. — Я инфанта Кастилии. И должна всегда об этом помнить.
Он приподнял брови:
— Всегда? Неужели даже инфанта не может иногда развлечься?
— Вряд ли танцы в саду можно назвать… — начала я, но он, не обращая на меня внимания, направился к мозаичной площадке, что-то напевая себе под нос, и занял позицию для танца.
Он сошел с ума. Он действительно собирался это сделать. Танцевать!
— Этот танец, — сказал он, откидывая со лба волосы, — пляшут крестьяне после сбора урожая, чтобы отпраздновать щедрость природы.
Еще и крестьянские плясульки, а может, даже и языческие! Мне следовало уйти. Это было непристойно. И сам Фернандо вел себя неприлично. Но я не могла пошевелиться, прикованная к месту видом его крепкой, уверенной фигуры. Отведя назад плечи, он упер руки в бока и, издав губами громкую трель, подпрыгнул и быстро скрестил ноги.
— Это символизирует снопы пшеницы! — крикнул он, крутясь на месте, совершая замысловатые прыжки и взмахи ногами. — Давайте же! Я вам покажу.
Он протянул руку. Не в силах поверить в то, что делаю, я шагнула к нему. За нами могли наблюдать из окон дворца возмущенные придворные, любой проходящий через галерею мог нас увидеть. Я взяла руку Фернандо, ощутила тепло его пальцев, не сомневаясь, что Беатрис сейчас наблюдает за нами, раскрыв рот.
По лбу его струился пот, он широко улыбался.
— Вы можете споткнуться о свои юбки, — сказал он, кивая на мое платье.
Я застыла.
Наклонившись ко мне, он прошептал:
— Смелее, Изабелла.
У меня пересохло в горле. Быстро наклонившись, я подобрала юбки и завязала их в узел сбоку бедра, а затем посмотрела на Фернандо.
— Вам уже приходилось делать это раньше, — сказал он, дерзко скользя взглядом по моим лодыжкам в белоснежных чулках.
Мне не нравились мои тощие ноги, из-за которых ступни казались чересчур большими.
— Вопреки тому, что вы могли бы подумать об избалованных инфантах, — резко ответила я, заставив его вновь перевести взгляд на мое лицо, — я выросла в действующем замке, вместе со скотиной. Грязь и навоз были для меня обычным делом. А у меня не так уж много лишних платьев.
Поклонившись, он шагнул ко мне, обнял рукой за талию.
— Все намного легче, чем кажется, — прошептал он столь близко, что я ощутила запах его пота. — Просто следуйте моему примеру.
Сперва я едва не упала — столь быстрым и внезапным оказался его прыжок, за которым последовало все то же сложное движение ногами. Я неуклюже попыталась повторить под его одобрительные аплодисменты, после чего он вновь напел мелодию без слов, напомнившую мне дудочку козопасов на продуваемом ветром утесе, взял меня за руку, повернулся ко мне лицом и сказал:
— На счет «три» — подпрыгиваем, выбрасываем ногу, поворачиваемся кругом, а потом еще раз и еще.
— Не получится, — ответила я, собираясь и закрывая глаза, чтобы лучше уловить все нюансы мелодии.
Услышав напев и почувствовав, как сильнее сжимаются пальцы Фернандо, я затаила дыхание и подпрыгнула, выбросив ноги сперва назад, потом вперед. Как только мы коснулись земли, я повернулась к нему столь быстро, что чепчик едва не слетел с головы. А потом я забыла обо всем, о том, что прилично, а что нет. Сквозь стук крови в ушах услышала свой собственный смех, вырвавшийся на свободу, словно долго просидевшая в клетке птица, и мы снова закружились в танце.
Мы стояли, тяжело дыша, и держались за руки под аплодисменты плещущейся в фонтане воды. Стук в ушах утих, и наши взгляды встретились. Над головой проплыло облако, закрыв солнце. Во внезапной игре света и тени я вдруг увидела, каким он станет годы спустя, повзрослев, — с более угловатыми скулами, широким лбом, но с теми же живыми глазами и неудержимой энергией. Мне казалось, что улыбка его никогда не изменится, независимо от возраста.
— Вы вся горите. — Высвободив руку, он коснулся моего лица. — У вас такая нежная кожа, белая, словно луна…
Не в силах пошевелиться, я чувствовала, как его пальцы скользят по моей коже, радовалась разливающемуся по жилам теплу, пока приятное покалывание не охватило все тело.
Со стороны собора послышался колокольный звон, возвещая о наступлении полдня, он избавил меня от необходимости отвечать. За спиной послышались шаги, и Фернандо отступил назад. Повернувшись, я увидела, как ко мне спешит Беатрис; судя по ее красным щекам, она была столь же взволнована, как и я. Кабрера с ошеломленным видом стоял возле скамьи. Неужели они нас не видели, столь поглощенные друг другом, что лишь колокола привели их в чувство?
— Прошу меня простить, сеньорита. — Беатрис неуклюже присела в реверансе. — Я совсем забыла о времени. Вы завершили прогулку? Вам долго пришлось ждать?
Она поспешно задавала один вопрос за другим, но в голосе ее чувствовались веселые нотки, — похоже, несмотря на всю свою увлеченность, она все-таки нас видела.
— Нет, — ответила я, подумав о том, насколько заметна моя собственная радость. — Недолго…
Очарование танца рассеялось, словно благовонный дым или приятный сон. Мне хотелось удержать его, прежде чем оно исчезнет окончательно, заключить в перламутр, в редкую жемчужину. На мгновение мне показалось, будто у меня нет никаких обязательств перед миром, никаких тревог, страхов или сомнений.
Всего лишь один миг я была свободна.
— Боюсь, нам нужно идти, — тихо сказала я Фернандо. — Мы должны послушать полуденную службу, а потом переодеться для банкета. Увидимся позже, в зале?
— К сожалению, нет, — ответил он. — Мои слуги уже наверняка беспокоятся, куда я делся; мы уезжаем задолго до полуденной молитвы. Путь до Арагона займет не меньше двух дней.
— О… — Я натянуто улыбнулась, несмотря на разочарование. — Спасибо вам. Мне было очень приятно с вами, кузен. Надеюсь, мы еще встретимся.
— И я тоже надеюсь, моя инфанта.
От меня не ускользнуло, что он подчеркнул слово «моя», касаясь губами моей руки. Беатрис толкнула меня в бок, и я яростно уставилась на нее.
— Рад был с вами познакомиться, сеньорита де Бобадилья, — сказал ей Фернандо, и она присела в реверансе, жеманно улыбнувшись:
— Мое почтение, ваше высочество.
Он посмотрел мне в глаза:
— Я напишу.
Прежде чем я успела вымолвить хоть слово, он зашагал через сад в сторону своих комнат, словно сто раз до этого ходил по незнакомым извилистым дорожкам.
Я смотрела ему вслед, с трудом подавляя желание позвать его, сказать ему, что он был прав. Мне действительно понравился танец, и даже очень.
— Он тебе нравится, — сказала Беатрис.
Я с притворным безразличием кивнула:
— Довольно забавный мальчишка.
— Мальчишкой он будет недолго. И он достаточно смел для своего возраста.
— Верно, а тебе, похоже, тоже пришлась по душе беседа с доном Кабрерой?
Я удовлетворенно отметила, как щеки ее заливает румянец — несмотря на то что она тряхнула головой и легкомысленно бросила:
— Кабрера? Ха! Он для меня ничего не значит.
Вернувшись после молитвы в наши комнаты, мы поспешно переоделись в придворные платья. Когда возвратились в алькасар, я обмолвилась в разговоре с Беатрис, что теперь понимаю, зачем нужен столь обширный гардероб, учитывая количество церемоний, которые нам, похоже, предстоит посещать. Но мне вовсе не хотелось просить Менсию де Мендосу или королеву о помощи, особенно после того, как я успела столь вспыльчиво от нее отказаться.
— А если поговорить с Андресом — в смысле, с доном Кабрерой? Может, его мать сумеет помочь нам сшить платья? — предложила Беатрис. — Она так добра к нам и наверняка будет только рада.
— Верно, — кивнула я. — От ее помощи я бы не отказалась, хотя, будь у меня подходящий образец, вполне справилась бы и сама. Зато твое шитье столь же безнадежно, как и твои реверансы.
Беатрис хмуро взглянула на меня:
— Как будто кого-то волнует, что я ношу.
— Дона Андреса де Кабреру, похоже, волнует, — ответила я.
Она негодующе подбоченилась:
— Ты что, так и будешь меня весь день поддразнивать? Лучше уж сразу скажи, чтобы я не обращала на тебя внимания.
— Ох и характер у тебя. — Я поцеловала ее в щеку. — Прости. Обещаю, больше ни словом не обмолвлюсь.
— Ладно. Хотя о чем тут говорить — забавный мужчина, только и всего.
Она подмигнула мне, и мы, подавляя смешки, вошли в зал. Под ногами хрустел умащенный розмарином тростник.
Я направилась к помосту, где уже сидел Альфонсо рядом с Энрике и королевой. Затаив дыхание, я заняла свое место и, видя полный фальши взгляд королевы, решила, что стоит точнее рассчитывать время. Пока что я постоянно опаздывала.
Пурпурное бархатное платье королевы, казалось, специально подчеркивало ее идеальное декольте; шею украшало сверкающее ожерелье из бриллиантов и жемчуга. Заметив мой взгляд — ибо я никогда еще не видела столь великолепных драгоценностей, — она многозначительно коснулась ожерелья и промурлыкала:
— Нравится?
— Очень красиво. — Я не стала добавлять, что оно к тому же выглядит невероятно дорогим.
— Это подарок Энрике, в честь дня рождения нашей дочери. — Одарив короля снисходительной улыбкой, она вновь повернулась ко мне. Радушный тон ее голоса едва скрывал презрение. — Ты что, опять в том же платье, что и вчера? Изабелла, дорогая, мне следует заняться твоим гардеробом. Ты должна выглядеть подобающе своему положению. Здесь не Аревало; при дворе внешность играет весьма важную роль.
Мне показалось, будто меня облили ушатом холодной воды. Откуда ей знать, что именно этот вопрос столь меня беспокоит? На мгновение мне вспомнилось, с каким восхищением смотрел на меня Фернандо, когда мы танцевали в саду. Вряд ли его тогда волновало, как я одета.
— Да, Изабелла, — робко улыбнулся Энрике, — пусть Жуана тебе поможет. Ей известны все последние веяния моды.
— И еще, — добавила она, и в ее медовом голосе послышались зловещие нотки, — могу дать тебе поносить свои старые драгоценности. Ведь у любой принцессы должны быть красивые украшения, не так ли?
Я отвела взгляд:
— Ваше величество, вы очень любезны. Для меня это большая честь.
— Конечно. — Она отвернулась в зал, куда входили слуги с первыми блюдами.
Судя по всему, от вчерашних разногласий с Энрике не осталось и следа; королева смеялась и перешептывалась с ним, словно не случилось ничего особенного. Я также заметила, что симпатичный вчерашний партнер королевы по танцам, Бельтран де ла Куэва, обедает вместе с ее фрейлинами, оказывая недвусмысленные знаки внимания Менсии де Мендосе. При свете дня он выглядел еще более впечатляюще в лазурном камзоле с обшитыми мелкими бриллиантами вырезами в итальянском стиле, сквозь которые виднелись воротник и рукава его рубашки. Королева, однако, вела себя так, будто вообще его не замечала; меня же вскоре начала беспокоить необычная молчаливость Альфонсо.
В конце концов я спросила брата, как прошел день.
— Все отлично. — Он ткнул ножом в кусок жареной оленины.
— Непохоже. — Я внимательнее взглянула на него. — Что не так? Тебя заставляют чересчур прилежно учиться? Если хочешь, могу попросить архиепископа Каррильо, чтобы он разрешил мне тебе помогать…
— Ничего ты не понимаешь, Изабелла, — раздраженно бросил он. — Ты всего лишь глупая девчонка.
Заметив взгляд Энрике, я попыталась изобразить улыбку, несмотря на неожиданные обидные слова брата, который всегда был достаточно легкомысленным и редко поддавался настроению. Внезапно он показался мне чужим, и я поймала себя на том, что пытаюсь сдержать слезы. После того как меня назвали глупой девчонкой, не хватало еще и расплакаться.
— Альфонсо, — сказал король, давая понять, что услышал нас, — наверняка Изабелла просто волнуется за тебя и…
Громкий хлопок двери возвестил о появлении маркиза де Вильены в сопровождении его брата-великана Хирона и шестерых слуг. Они направились к нам, и в наступившей тишине послышалось змеиное шипение извлекаемого из ножен меча Хирона.
Альфонсо оцепенел, сжал пальцами под столом мое колено. Энрике тоже застыл на троне. Когда гранды приблизились к помосту, королева испуганно взвизгнула, а Бельтран де ла Куэва вскочил с кресла.
Вильена улыбнулся. Хирон развернулся к фавориту королевы, едва не задев его мечом.
— Сын шлюхи! — бросил Хирон. — Приблизься еще на дюйм, и я проткну тебя насквозь, а потом скормлю собакам.
Куэва был безоружен — придворным запрещалось законом носить оружие в присутствии короля. Он стоял, тяжело дыша и слишком поздно осознавая свою ошибку. Хирон махнул рукой, приказывая Менсии и фрейлинам убраться с дороги, а затем с размаху ударил Куэву кулаком в лицо. Фаворит рухнул спиной на стол, сбросив на пол столовые приборы, кубки и блюда.
Королева завопила. От стены к трону бросились мавританские стражники, выстроились перед помостом. Энрике вцепился в подлокотники трона.
— Что все это значит, сеньор маркиз? — дрожащим голосом проговорил он.
Вильена показал на перепачканного вином и едой Куэву, на чьем лице уже проступал солидных размеров синяк. Рыдающая Менсия помогла ему подняться. Придворные попятились, некоторые бросились к дальним дверям, предчувствуя драку.
— Вы пожаловали этому напыщенному глупцу власть над Сантьяго, высшим военным орденом Кастилии, — прозвенел в наступившей тишине голос Вильены. — После всего, что я для вас сделал, вы даровали ему почести, которые по праву должны принадлежать мне!
— Как вы смеете!.. — закричала Жуана, но Энрике оборвал ее.
— Вы забываетесь, сеньор маркиз. Здесь я — король. И я оказываю почести тем, кому пожелаю.
— Скорее, тем, кому пожелает ваша португальская шлюха, — сказал Вильена, с ледяной ненавистью глядя на Энрике желто-зелеными глазами.
Я понятия не имела, что именно произошло между ними, но не могла поверить, что кто-то из грандов, как бы он ни был оскорблен, мог осмелиться вести себя подобным образом с монархом.
— Она не ваша, — продолжал Вильена. — Девочка, которую вы объявили своей наследницей, — не ваша. Я думал, вы этого не знали, но теперь вижу, что наверняка знаете, ибо только в таком случае рогоносец может присваивать титулы любовнику собственной жены.
— Да, — добавил Хирон, сплевывая в сторону стражников и сжимая меч так, будто ему не терпелось броситься на невозмутимых мавров. — Можешь сколько угодно прятаться за спинами своего неверного сброда, но в конце концов истина Божья восторжествует!
На одно кошмарное мгновение мне показалось, что Энрике сейчас прикажет стражникам прирезать маркиза, его брата и слуг, но он лишь стоял, весь дрожа, и, судя по ошеломленному взгляду, никак не мог поверить в происходящее.
— Сделай что-нибудь, — прошипела Жуана. — Арестуй их. Они лгут, это измена.
— В самом деле? — холодно спросил Энрике, и она отпрянула. Король повернулся к Вильене. — Вы вправе покинуть мой двор, если вы более не согласны с моими порядками. Но предупреждаю: я не потерплю измены, какими бы благими побуждениями вы ни руководствовались.
— Я запомню, — ответил Вильена.
Насмешливо поклонившись, он повернулся и направился к выходу. Хирон снова замахнулся мечом на Куэву, чье украшенное синяком лицо залила смертельная бледность, после чего вышел следом за маркизом, бросив несколько непристойных фраз в сторону жавшихся к дверям перепуганных фрейлин.
Стражники не сдвинулись с места. Энрике проговорил что-то на их родном языке, и они одновременно отступили назад, словно хорошо выдрессированные собаки. Я не сомневалась, что по его приказу они бы не колеблясь убили Вильену и Хирона.
Жуана сбежала с помоста и бросилась прочь из зала. Ее фрейлины последовали за ней. Оставшийся в одиночестве Куэва умоляюще посмотрел на Энрике, но тот отвел взгляд. Лишь тогда я заметила архиепископа Каррильо, который ворвался в зал через боковую дверь. Вид у него был озабоченный, а за ним следовали Кабрера и часть дворцовой стражи.
— Ваше величество, — сказал он, — мне только что сообщили. Это произвол! Вильена зашел слишком далеко. Могу ли я…
— Уведите их, — прошептал Энрике.
— Идемте, дети мои. Быстро, — повелительно произнес Каррильо.
Мы с Альфонсо поднялись со своих мест. К нам подошла Беатрис, стоявшая до этого среди придворных. Когда Каррильо выводил нас за дверь, я успела заметить, как Энрике бессильно опустился на трон, закрыл лицо руками, словно ему нанесли смертельный удар.
В коридоре Каррильо распорядился, чтобы Кабрера отвел нас в наши покои.
— Проследите, чтобы сегодня они никуда не выходили, — мрачно проговорил он, и я взглянула на Альфонсо, который испуганно жался к архиепископу и его стражникам.
Кабрера повел нас за дверь; я услышала лязг оружия стражников, что направились вместе с Каррильо и моим братом в другую сторону.
— Изабелла! — крикнул Альфонсо, и я резко обернулась.
Брат кинулся ко мне, бросился в мои объятия.
— Прости, — прошептал он. — Я не хотел. Ты вовсе не глупая. Я просто… я так испугался.
— Почему? В чем дело, Альфонсо? Почему ты испугался?
Я оглянулась в сторону Каррильо, тот стоял, раздраженно уперев руки в бока. Его белая мантия, под которой виднелась черная рубаха, падала на обутые в сапоги ноги, а с кожаного пояса толще моей руки свисал меч в ножнах.
Он тоже носил оружие при дворе. Слуга Господа в облачении воина. Внезапно я представила, как он рычит от ярости на поле боя, размахивает мечом и срубает головы, и сердце мое забилось сильнее.
— Останься с нами, — сказала я Альфонсо. — Прошу тебя, не ходи с ним.
Брат покачал головой:
— Не могу. Я пообещал, что исполню свой долг. Прости, Изабелла.
Мягко поцеловав меня, он вернулся к Каррильо. Не в силах пошевелиться, я смотрела, как архиепископ обнимает моего брата за плечи и уводит прочь.
Мне хотелось побежать за ними, потребовать от Альфонсо поклясться, что он не станет рисковать своей жизнью. Но я уже поняла: что бы я ни говорила или ни делала, это ничего не изменит. Он был прав — я всего лишь глупая девчонка, которая ни на что не может повлиять и никак не способна изменить нашу жизнь.
Именно тогда мне стало ясно, что снова я увижу брата очень не скоро.
Два дня спустя, когда мы с Беатрис сидели, прижавшись друг к другу в освещенной свечами комнате, и прислушивались к недовольному ворчанию леопардов в королевском зверинце, к нам пришел Кабрера с новостями.
— Архиепископ Каррильо покинул дворец. Он забрал с собой инфанта, заявил, что ваша мать лично доверила ему Альфонсо. Король потребовал их возвращения, но никто не знает, куда они уехали. У Каррильо немало владений, и он пользуется поддержкой среди своих вассалов. Он может быть где угодно. Я сделаю все, что смогу, для вашего высочества, но…
— Мне следует позаботиться о себе самой, — закончила я, заставив себя улыбнуться.
После того как уехали Каррильо и мой брат, Кабрера и Беатрис оставались единственными моими друзьями во дворце.
Кабрера достал из-под камзола сложенный пергамент. Беатрис молча надела плащ.
— Читай, мы не станем тебе мешать, — сказала она, шагая следом за Кабрерой к выходу.
Я долго смотрела на послание, прежде чем сломать восковую печать с символом Арагона и медленно развернуть хрустящую бумагу.
Там было всего пять слов:
Будьте смелой, Изабелла. Ждите меня.
