Я считала себя женщиной.

Я представляла, что значит быть женщиной, и старалась в точности этому соответствовать. Но прошли недели после нашей свадьбы, октябрь сменился первым ноябрьским снегом, в каминах трещал огонь, снаружи наш дворец окутывал арктический ветер, а я поняла, что даже не начала ощущать, что такое быть женщиной по-настоящему.

Устроившись среди мехов на скрипучей кровати, мы исследовали царство плоти подобно двум ненасытным детям, которым нечем больше заняться. Могу представить, как ходили по ледяным коридорам слуги и мои фрейлины и сдерживали смешки при звуках из нашей комнаты, где мы предавались наслаждению, забыв обо всем. Естественно, иногда нам требовалось есть, и мы брали пальцами с тарелок кусочки холодной курицы в гранатовом соусе и ломтики сыра на инжире, восторгаясь тем, что никакой деликатес не сравнится с вкусом нашей кожи. Я снова ложилась, радостно смеясь, пока Фернандо прыгал босиком по холодным плитам пола, подкидывал дрова в огонь, а потом ругался и бросался в постель, холодя мое тело ладонями и пальцами ног.

— Перестань! — кричала я, когда он обнимал меня, ощупывая ледяными пальцами.

Но вскоре я уже вновь выгибалась под ним, пока он, вцепившись уже горячими, словно котелок с кипятком, руками мне в волосы, раз за разом наполнял меня своим семенем.

Богоявление пришло и ушло, как и не бывало. Мы устроили праздник в нашем доме, за который заплатили одолженными у Каррильо деньгами, а после мессы обменялись подарками и вновь укрылись в нашем коконе от завывающих бурь, превративших в пустыню всю Кастилию. Ничто не мешало нашему идиллическому уединению, нашему luna de miel; мы довольствовались обществом друг друга, притворяясь, будто весь мир застыл на месте.

Но, естественно, жизнь продолжала идти своим чередом, и в конце концов нам пришлось выбраться из постели, чтобы отправить тщательно составленное письмо моему единокровному брату. Каррильо сообщил нам, что, узнав о свадьбе, Энрике снял осаду с Андалусии и вернулся в Кастилию, проделав весь путь в мрачном молчании, из которого его не удалось вывести даже Вильене. В своем письме, сочиненном в постели в перерывах между любовными утехами, когда оба мы покусывали кончики перьев, проливая друг на друга чернила, я умоляла его понять меня. То был плод первых наших совместных усилий в роли мужа и жены, которым мы провозглашали официальный новый статус и подчеркивали прежнюю верность королю. И все же, отправляя письмо с курьером, я опасалась, что Энрике уже решил отомстить и наши слова или поступки ничего не смогут изменить.

Пока длилась зима, нам ничего не оставалось, кроме как ждать. Какое-то время спустя мы с Фернандо выбрались из постели и начали изучать наши общие интересы. Мы обнаружили, что обоим нравится игра в шахматы и карты и что оба мы страстные наездники. Я с удивлением узнала, что, несмотря на любовь к охоте, он тоже ненавидел бой быков, который считал варварством, и соглашался, что мы никогда не позволим устроить корриду в нашу честь. Чрезмерная роскошь тоже была ему не по душе, поскольку он, как и я, вырос в обедневшем замке, где считали каждую монету. Что важнее, он разделял мой оптимизм, глядя на мир с точки зрения того, чего можно достичь, а не того, что уже потеряно. Он отличался крайней самоуверенностью и не любил, когда ему противоречили, и в те первые дни я с радостью позволяла ему высказываться, глядя, как он расхаживает по комнате, строя планы на наше будущее, пока я, сидя у огня, штопала его чулки и рубашки.

— Стрелы и узы, — сказал он, и глаза его блеснули. — Таким будет наш герб: flechas — для Фернандо и yugo — для Изабеллы, наш символ, увенчанный нашим девизом «Tanto monta». Отличный герб для будущих короля и королевы Кастилии, согласна?

Я улыбнулась и протянула ему заштопанную рубашку. Глядя, как он просовывает в рукава изящные руки, я скрывала внезапный укол страха, что возник при виде очертаний его тела сквозь много раз стиранную и чиненную ткань. Почувствовав со свойственной ему проницательностью внезапную перемену в моем настроении, Фернандо взял меня за подбородок, повернул лицом к себе.

— Что такое? — прошептал он. — Почему моя луна столь печальна?

— Ты знаешь, — ответила я.

Он запнулся, уставившись на меня.

— Энрике, — наконец сказал он, и я кивнула.

— До сих пор не ответил на наше письмо. Сколько, по-твоему, нам еще ждать? У нас нет денег, Фернандо. Как принцессе, мне полагаются во владение разные города, но пока что ни одного так и не пожаловали. За все это, — я обвела рукой комнату, — платит Каррильо. Мы от него зависим.

— Но в письме мы потребовали всего, что тебе причитается. Вряд ли Энрике откажет нам в средствах к существованию, достойных твоего положения. К тому же мы не требуем многого.

Я вздохнула:

— Ты его не знаешь. Его молчание меня беспокоит. Боюсь, он готовит ловушку.

— Но мы уже женаты, и ты объявлена его наследницей. Что он может сделать?

Я покачала головой, достала из корзины у моих ног очередной предмет его туалета.

— Не знаю. Но в любом случае нам следует быть осторожнее. Нельзя допустить, чтобы он победил.

Судя по тому, как стиснул зубы Фернандо, я поняла, что он никому не позволит одержать над нами верх. Но даже он не мог ожидать того ответа Энрике, который наконец пришел, и передал его не кто иной, как Каррильо.

Закутанный в тяжелые меха, распространяя вокруг холод дождливого февральского дня, архиепископ бросил пергамент на стол в нашем зале, где мы с Фернандо обедали вместе со слугами.

— Это от того кретина и его выродка! — рявкнул Каррильо и схватил кубок горячего сидра, поспешно предложенный Карденасом.

Затем сбросил слои одежды, что окутывали его могучую фигуру, остановился у камина, выдыхая пар, и сделал большой глоток, глядя на потянувшегося к пергаменту Фернандо. Тот прочитал письмо, и краска отлила от его лица.

Внутри у меня все оборвалось.

— Что там?

Фернандо поднял взгляд. Впервые с того дня, когда мы обменялись клятвами, я увидела, что он колеблется.

— Изабелла, mi amor… это… я не хочу, чтобы ты…

— Да скажите вы ей, — прервал его Каррильо. — Она прекрасно понимает, чем рисковала.

Выхватив письмо у Фернандо, он прочитал вслух:

— «…таким образом, я не признаю брак доньи Изабеллы с принцем Фернандо законным или канонически обязывающим, поскольку данное на вышеупомянутый союз соизволение является фальшивым. Более того, — он повысил голос, заглушая мой вздох, — моя сестра умышленно отказалась подчиняться моей королевской власти…» и так далее и тому подобное.

Каррильо бросил письмо мне на колени:

— Иными словами, он оспаривает ваш брак и может лишить тебя права на престол в пользу Иоанны ла Бельтранехи; по меньшей мере, попытается выдать ее замуж за иностранного принца, который окажет ему помощь, учитывая, что они с Вильеной растратили все свои средства на идиотскую осаду в Андалусии.

Я сидела, не в силах пошевелиться. Послышался стук упавшего на стол ножа, который бросила Беатрис, спеша ко мне. Собрав все свои силы, я схватилась за подлокотники кресла и поднялась на ноги. Пергамент соскользнул с колен на пол. Фернандо не сдвинулся с места, но Каррильо раскрыл рот, увидев, как я повернулась и без единого слова вышла. Беатрис и Инес последовали за мной. Я не смотрела на таращившихся на меня слуг, хотя и заметила встревоженный взгляд казначея Луиса де Сантанхеля, который тот бросил на Фернандо, своего хозяина. Для меня это стало ударом ножом в сердце, ибо я поняла, что Фернандо поделился своим затруднительным положением с другими, ничего не сказав мне.

Чувствуя, что задыхаюсь, я поднялась по лестнице в наши покои. Закрыла дверь перед обеспокоенными фрейлинами, повернула ключ в замке и в отчаянии рванула на себе корсаж, пытаясь ослабить его жесткие края, чтобы вдохнуть воздуха. Опустившись на пол возле двери, я прижала руки к груди и закрыла глаза, судорожно дыша. Внезапно раздался стук в дверь.

Я поняла, кто это, еще до того, как услышала:

— Изабелла, прошу тебя, впусти меня.

За этим последовало невнятное бормотание Беатрис и резкий ответ Фернандо. Он снова постучал, на этот раз сильнее:

— Изабелла, открой. Это я, твой муж. Нам нужно поговорить.

Слыша его гневный голос, я сперва подумала немного подождать, дать ему выпустить пар, но мне не хотелось скандала, так что я встала и повернула ключ. Войдя, он захлопнул дверь перед носом у Беатрис, и я отступила на середину комнаты.

— Ты все знал, — сказала я, не давая ему вымолвить ни слова. — Когда? До того, как мы произнесли наши клятвы, или после?

Он встретился со мной взглядом, и левый глаз его дернулся, как с ним обычно бывало в минуты волнения.

— Ну? Будешь отвечать?

— Погоди немного, — бросил он.

Я шагнула к нему:

— Чего мне ждать? Я задала простой вопрос.

— Для тебя всегда все просто, — коротко ответил он. — Хорошее или плохое, черное или белое, святой или грешник — вот как ее высочество донья Изабелла видит мир.

Его презрительный тон застиг меня врасплох.

— Но я вижу мир иначе. — Он подошел к стоящему на буфете кувшину.

Вопреки его словам я успела заметить, что Фернандо на самом деле тайком пьет немного вина по ночам, и велела Инес проследить, чтобы вино всегда было наготове. И теперь, пока он наполнял кубок, я подумала о том, сколько еще нового и удивительного мне суждено о нем узнать.

— Я вижу и все оттенки серого, — сказал он. — Вижу, что люди могут быть как плохими, так и хорошими, что мы способны на великое зло и великие жертвы. В отличие от тебя, я знаю: ничто в этом мире не столь просто, как тебе кажется.

— Вне всякого сомнения, ты прав, — помолчав, ответила я. — Я действительно очень многого не знаю. Но соизволение от его святейшества либо законно, либо нет. А судя по словам короля, то, которое получили для нас твой отец и архиепископ Каррильо, незаконно.

— Мой отец ни в чем не виноват. Он действительно несколько раз запрашивал соизволения из Рима, но этот напыщенный осел, папа Пий, все время тянул с ответом. Наконец он его все-таки прислал, как ты сама видела, но настоял, что оно должно стать действительным только после нашей свадьбы. Кто мог знать, что…

— Папа Пий умер пять лет назад, — прервала я его. — Соизволение должен был дать папа Павел.

Я увидела, как Фернандо вздрогнул.

— Но, по крайней мере, ты ответил на мой вопрос. Очевидно, ты знал, что соизволение фальшивое, еще до того, как мы произнесли наши клятвы.

— Изабелла… — Он осушил кубок и подошел ко мне, взяв мои руки в свои. — Dios mio, ты холодная как лед, — пробормотал он.

Я высвободила руки:

— Не люблю, когда мне лгут.

Он раздраженно вздохнул:

— Что нам еще оставалось делать, скажи? Ты писала, что тебе грозит опасность, что Энрике собирается выдать тебя за португальского короля и ты хочешь незамедлительно видеть меня в Кастилии. Но Арагон вел войну с Францией, нам нечем было подкупить папу, который уже принял предложение Вильены отказать нам в соизволении. — Он помолчал, глядя мне в глаза. — Да, это правда. Вильена послал своих представителей в Рим, чтобы разрушить наши планы. Но у моего отца есть друзья в курии, и кардинал Борджиа из Валенсии в конце концов прислал нам соизволение, датированное последним годом жизни Пия.

— А подпись?..

Фернандо отвел взгляд:

— У Каррильо были другие бумаги, написанные почерком Пия.

— Значит, служитель церкви подделал имя покойного папы. — Я повернулась к окну, за которым пелена дождя скрывала от меня вид города. — И теперь мой брат, король, обвиняет нас, что мы живем друг с другом во грехе и наш брак недействителен в глазах Господа.

— Это не так. — Фернандо не шевелился, но я заметила в его взоре немую мольбу. — Каррильо заверил меня, что мы законно обвенчаны по всем канонам святых, церкви и самого Господа.

— Не богохульствуй. — Я невидящим взглядом уставилась в окно.

— Соизволение — лишь формальность. Да, мы родственники, но дальние, а не брат и сестра. Среди королевских пар бывало и похуже.

— Для тебя что, только это важно? — Я повернулась к нему. — Насколько все сойдет нам с рук?

— Нет, конечно нет. Я просто хотел сказать, что…

— Ибо для меня это и впрямь серьезный вопрос. Нам требуется соизволение, и, насколько оно формальное, значения не имеет. Имя и подпись понтифика оказались поддельными, и нужно это исправить. Нужно потребовать другое, законное и обязательное для всех.

— Так мы и сделаем. — Он наконец подошел ко мне, снова взял за руки — на этот раз крепче, не давая отпрянуть. — Обещаю, я сам напишу кардиналу Борджиа. Но сейчас не время. У нас есть дела поважнее.

— Что может быть важнее законности нашего союза? Энрике обвиняет нас в безнравственном поведении, чтобы посадить на трон вместо меня незаконную дочь королевы. — Я невольно повысила голос. — Из-за тебя, твоего отца и Каррильо могут оказаться под угрозой все мои права на Кастилию!

— Как и наша безопасность, — сказал он, и я замерла. — Ты ушла, прежде чем Каррильо успел рассказать об остальных новостях. Вильена соблазнил грандов на союз против нас. Мы для них враги, Изабелла, — ты и я. Мы не можем здесь больше оставаться. Вальядолид находится на равнине, и потому мы беззащитны. Мой дед предложил нам собственных солдат для охраны, но нам придется укрыться в замке со рвом и толстыми стенами, чтобы не подпустить войско короля.

Я взглянула в его глаза — те самые откровенные карие глаза, которые, как я подозревала, никогда не могли бы мне солгать, что бы ни произносили его губы, — и не увидела в них обмана.

— И куда же мы уедем? — прошептала я, содрогнувшись при мысли об очередном поспешном и тайном отъезде. Казалось, будто с тех пор, как в моей жизни появился Энрике, я только и делала, что бежала от него прочь.

— Каррильо говорит, замок Дуэньяс пока подойдет.

— Дуэньяс, — уныло повторила я. — Но до него же многие мили.

— Да, но брат Каррильо — местный градоначальник. Там нам ничто не будет угрожать. — Помолчав, он погладил меня по руке и наконец спросил: — Ты меня прощаешь?

Я кивнула:

— Но ты никогда больше не должен мне лгать, Фернандо. Обещай.

— Обещаю, — прошептал он, наклонившись к моим губам.

Едва он коснулся меня, я ощутила тепло от вспыхнувшего между нами желания; но, когда мы вернулись в зал, меня охватило тревожное чувство, что мы оскорбили Господа, стремясь как можно скорее пожениться. Я не знала, какие испытания нас ожидают, но опасалась, что нам предстоят многие тяготы.

И я уже ощущала внутри шевеление новой жизни.