1506–1509. Королева
Ибо она была создана, чтобы вынести все тяготы этого мира, и смелость никогда ее не подводила.
Анонимные хроники
Глава 24
Я стояла на берегу залива Фриш, который бурлил подобно гигантскому котлу. Сильный ветер подбрасывал на волнах нашу флотилию, словно горстку золоченых пробок. Начинался сезон зимних штормов, и даже самые отважные рыбаки не осмеливались выходить в море в такую погоду. Но для моего мужа это не имело значения: ничто не могло стать преградой для его безграничного тщеславия.
Я улыбнулась.
После того как Филипп отправил мое письмо, у него не осталось иного выбора, кроме как достичь согласия с королем Фернандо. Затем начались поспешные приготовления к соперничеству с зимними штормами. Филипп расхаживал по пристани, словно только что помазанный король, выкрикивая приказы налево и направо. За ним семенил дон Мануэль. Мне же оставалось лишь размышлять над столь неожиданным поворотом событий. Я жалела, что со мной нет Лопеса, который помог бы распутать все нити, приведшие меня в конечном счете к путешествию в Испанию.
Естественно, я уже знала, что Филиппа не волнуют никакие договоренности ни с моим отцом, ни с кем-либо еще. Он мог разорвать их в любой момент, – собственно, он так уже и поступил, по крайней мере мысленно. Иначе зачем ему было брать с собой всю свою стражу и отряд германских наемников? К чему целый арсенал арбалетов, мечей и копий и флот из семидесяти с лишним кораблей? Объяснение могло быть только одно: мой муж готовился к войне.
Я тоже готовилась к ней – только мне не требовалось ни единого бойца.
Филипп подошел ко мне. На нем был темно-желтый камзол из расшитой золотом парчи и подбитый куньим мехом плащ. Последние недели он неустанно упражнялся, сражаясь на турнирах и тренируясь с луком и мечом, чтобы сбросить лишний вес и вновь обрести мускулистую фигуру, казалось заслонявшую теперь все вокруг.
– Пора. – Он властно кивнул в сторону моих фрейлин: – Им придется путешествовать с остальной нашей свитой. На флагманском корабле нет места.
– Беатрис и Сорайя поплывут со мной, – ответила я. – Они могут спать в моей каюте. Мне и так пришлось оставить детей. Вряд ли ты ждешь от меня еще каких-то жертв.
Он уставился на меня. Наши взгляды встретились и оба были одинаково холодны. Хотя я порой грустила, что наша юношеская любовь превратилась в жестокую игру, на самом деле в моей душе уже не осталось к нему никаких чувств. Он стал для меня полностью чужим.
– Поступай как знаешь. Только поторопись, а то оставлю тебя на берегу.
Он направился прочь. Я не спеша последовала за ним к шлюпке, которая должна была доставить нас на наш галеон, если, конечно, он раньше не перевернется и не утонет.
Наступила ночь, скрыв берег под покровом тьмы.
Оглядываться я не стала. Я уже решила, что во Фландрию никогда больше не вернусь.
* * *
На третий день, когда мы огибали побережье Британии, с неба к моим ногам упала птица. Взглянув на пернатое тельце и беспомощно раскрывающийся клюв, я уже собиралась присесть, как вдруг матрос рядом упал на колени:
– Нет, ваше высочество, не трогайте ее! Это дурной знак!
– Ерунда, – усмехнулась я. – Всего лишь несчастный заблудившийся воробей.
Я подняла слабо бьющую крыльями птичку. Одно крыло было вывернуто под неестественным углом, возможно сломано. Я огляделась, ища Беатрис.
Матрос в ужасе наблюдал за мной:
– Умоляю вас, ваше высочество, бросьте ее в море! Прошу вас, во имя Господа! Она нас погубит!
Рассмеявшись, я пошла в свою каюту, где положила воробья на койку. Наполнив кубок пресной водой из бочки, я начала поить птичку каплями с пальца, напевая ей, словно младенцу. Закутав птицу в шаль, я баюкала ее в импровизированном гнезде под бормотание моря, скрип корабельных снастей и шорох волн.
Пришла Беатрис: все на борту только и говорят о крылатом создании, которое явилось, чтобы проклясть корабль. Я показала на крошечный сверток:
– Вот оно, твое крылатое создание, – всего лишь усталый воробей. Принеси мне чашку горячего бульона. Буду его кормить, пока он не наберется сил, чтобы улететь.
Внезапно я ощутила тепло в груди. Возможно, моя душа все же не настолько омертвела, как мне казалось.
* * *
На следующую ночь налетел шторм. Небо на западе приобрело кроваво-красный оттенок, и его затянули рваные бордово-черные тучи. На флотилию опустилась угрожающая тьма, вздымая гигантские волны и поглощая все на своем пути, словно чудовищная пасть.
Мы с фрейлинами поспешно стащили стол и стулья в дальний угол, придвинув к ним сундуки. Пищащего воробья я посадила в решетчатую шкатулку, где хранила свои скудные драгоценности.
Снаружи завывал ветер и хлестал ледяной дождь. Корабль все сильнее раскачивался на бушующих волнах, кренясь из стороны в сторону. Мы могли лишь сбиться в кучу и прислушиваться к грохоту перехлестывавших через палубу волн и отчаянным крикам матросов, пытавшихся спасти нас от гибели.
Раздался громкий треск, потом панические вопли. Мгновение спустя галеон начал заваливаться набок. Сорайя что-то неразборчиво причитала, Беатрис шептала молитвы всем святым, какие только могли прийти ей в голову. У меня же вдруг возникло ощущение, будто я скачу верхом на необузданном жеребце, – неожиданное и бодрящее. Я почувствовала себя по-настоящему живой. Живой и свободной.
Корабль со стоном выпрямился. Мне вдруг стало смешно. «Утонула вместе с ненавистным мужем и его пустоголовой свитой» – какая вышла бы эпитафия!
– Идемте, – сказала я фрейлинам. – Нужно выйти на палубу.
– На палубу? – переспросила Беатрис, как будто я заявила, что собираюсь броситься за борт.
– Да.
Держась за стену, я направилась к двери каюты. Несмотря на весь ужас происходящего, Беатрис последовала за мной с плащом в руках – такого же болезненно-зеленого цвета, как и ее лицо. Я открыла дверь, и ветер накинулся на нас, словно дикий зверь. Держась за перила, я уставилась на царивший внизу хаос. Фламандские вельможи метались туда-сюда в промокших пышных нарядах, не обращая внимания на матросов, пытавшихся закрепить сломанную мачту и удержать галеон на плаву.
Я заметила дона Мануэля, в коричневом бархатном костюме похожего на мокрую обезьяну. Рядом с ним стоял Филипп, и фигура мужа показалась мне гротескно раздутой. Что с ним такое, во имя всего святого? Вглядевшись, я невольно рассмеялась. Мой муж напялил на себя накачанный воздухом кожаный мешок! Даже издали я могла различить намалеванные красными чернилами на его груди слова: «El rey Don Felipe».
Я расхохоталась, закинув голову. El rey! Король! Чтобы, если он свалится за борт и сумеет доплыть до берега, его не приняли за простого матроса! В подобную глупость я никогда бы не поверила, если бы не видела ее собственными глазами.
– Нужно молить Бога, чтобы Он помог нам добраться до ближайшего порта! – крикнула Беатрис.
– Ближайший порт в Англии. Но бояться нечего. Я еще ни разу не слышала, чтобы какой-нибудь король утонул.
Признаюсь: если бы мы в тот день затонули, я пошла бы ко дну счастливой женщиной.
* * *
Побитые штормом, потеряв несколько кораблей, мы высадились на побережье Эссекса, где местное дворянство поспешно выделило нам небольшое поместье. О случившемся сообщили королю Генриху Седьмому. Проснувшись утром два дня спустя, я узнала, что мой муж, дон Мануэль и бо́льшая часть фламандской свиты уехали, оставив меня с несколькими слугами.
– Уехали? – заорала я на управляющего Филиппа, который постоянно чихал, подхватив простуду, как и большинство фламандцев. – Куда? Говорите немедленно!
Управляющий не посмел мне возразить. После моей бравады на борту корабля во время шторма он, скорее всего, решил, что я действительно сумасшедшая, как заявлял Филипп.
– Ко двору короля, – уныло пробормотал он. – Его величество король Англии сообщил, что готов их принять.
– Принять нас, вы хотели сказать? – бросила я и метнулась назад в свои комнаты.
Корабли вытащили для ремонта на берег, и могли пройти дни, даже недели, прежде чем мы сможем продолжить путь. А я не собиралась сидеть и ждать, пока Филипп и дон Мануэль замышляют бог весть что вместе с Тюдорами. Я была королевой Испании, а моя сестра Каталина уже несколько лет жила в Англии, вновь помолвленная с братом ее покойного мужа, принцем Генрихом. Учитывая ее положение при дворе, пренебречь мной было не так-то просто. Мне очень хотелось увидеться с сестрой после стольких лет разлуки, и я не собиралась упускать представившуюся возможность.
Пока мои фрейлины боролись с всепроникающей сыростью, разводя огонь в жаровнях по всей комнате, и просушивали подмокшие в сундуках платья, я посадила воробья в клетку у окна и села за стол, чтобы написать письмо. Закончив, я отдала письмо Сорайе вместе с несколькими золотыми монетами.
– Найди кого-нибудь, кто доставил бы его ко двору. – Когда Сорайя вышла, я посмотрела на Беатрис. – Или они пришлют сопровождение, или я пойду сама. Пусть выбирают.
Через три дня пришел ответ. Я ожидала официального приглашения, но, к моему удивлению, письмо оказалось от сестры: всего несколько строчек, но их хватило, чтобы у меня зашевелились волосы на затылке.
– Что она пишет? – тревожно спросила Беатрис.
– Она просит меня тайно явиться в Виндзорский замок. Завтра ночью.
* * *
Вспышка молнии осветила каменную громаду Виндзорского замка, который возвышался над поросшим лесом холмом, словно массивная поганка.
Следом за посыльным, доставившим письмо Каталины, мы въехали в мощеный внутренний двор. Мы спешились, и нас повели внутрь замка. Пройдя через несколько галерей, посыльный остановился перед обитой медью дверью. В просторном помещении стояли дубовые стулья, стол, несколько расписных сундуков и мягкая скамья перед камином. Встроенный прямо в стену камин был столь огромен, что огонь внутри скорее отбрасывал тень, чем давал свет. Я заметила в дальней стене еще одну дверь, которая, видимо, вела в спальню. Ее отчасти закрывала бархатная занавеска с вышитыми звездами. Здесь явно жила некая высокопоставленная персона.
Я хотела спросить посыльного, не здесь ли нас встретит моя сестра, но он уже исчез, закрыв дверь и оставив нас с Беатрис одних.
– Не могу поверить, что нас в самом деле никто не заметил, – с тревогой сказала я, расстегивая плащ и подходя к камину. – Наверняка Филипп поручил кому-то за мной следить. Может, письмо – лишь уловка, чтобы заманить меня сюда? Хотя не могу даже представить зачем.
– Я тоже… – начала Беатрис, и тут я услышала ее удивленный вздох.
Из-за занавески на свет вышла невысокая женщина в простом платье, склонив голову в чепце. Мне сразу же стала ясна реакция Беатрис: женщина сверхъестественным образом напоминала мою мать, вплоть до падавших из-под чепца золотистых волос.
Пока я пыталась обрести дар речи, она присела передо мной в реверансе.
– Su Majestad, – проговорила она, поднимая взгляд.
В призрачном свете камина блеснули неземные голубые глаза, пробуждая давние воспоминания.
Приглушенно вскрикнув, я подошла к ней и обняла, стала целовать сестру в щеки, губы и нос. По моему лицу текли слезы. Наконец отступив назад, я увидела угрюмый взгляд Каталины.
– Они знают, что ты здесь. – Она кивнула на дверь. – Мой посыльный – один из немногих доверенных слуг, что у меня остались. Увы, у нас мало времени.
– Они? – Я уставилась на нее, не в силах поверить, что передо мной та самая весело смеющаяся девочка, которую я в последний раз видела в Испании.
– Его светлость король Генрих и твой муж, – пояснила она. – Эрцгерцог сказал королю, что ты плохо себя чувствуешь после морского путешествия, но потом пришло твое письмо, и никто не знал, что делать. Я выяснила, где ты живешь, но боялась, что ты можешь не прийти.
– Понятно, – сказала я, сдерживая злость.
Естественно, Филипп сказал Генриху Тюдору, будто я больна. Он был готов на все, лишь бы держать меня подальше от здешнего двора, а это означало, что ничего хорошего ждать не приходится.
– Если спросят, – продолжала Каталина, – ты должна сказать, что решила приехать сама. Что бы ни случилось, они не должны узнать, что я тебе писала. Слишком мало осталось тех, кому я могу доверять, и мне бы не хотелось, чтобы их подозревали в том, что они передают не предназначенные для моих ушей известия.
Я кивнула. Под глазами у нее были синяки, в уголках бледных губ пролегли тонкие морщинки. Ей еще не исполнилось и двадцати трех, но она выглядела вдвое старше. Что с ней случилось?
– Каталина, – я взяла ее руки в свои, – ты говоришь так, будто тебе грозит опасность. Почему?
Она отвела взгляд. Я усадила ее на скамью перед камином. Беатрис, не дожидаясь моего распоряжения, встала на страже у двери.
Каталина отпустила мою руку. При свете огня я увидела, что пальцы ее покраснели и опухли. Я поняла, что это не ее покои и живет она вовсе не здесь. Платье ее тоже выглядело старым и изношенным. Ясно было, что в Англии она отнюдь не благоденствует. Ее руки напоминали руки обычной поденщицы, а не всеми обожаемой будущей королевы наследника Тюдоров.
– Кто с тобой так поступил? – в гневе спросила я.
– Король, – тихо ответила она. – Он запретил мне появляться при дворе, но я его не послушалась. – Она посмотрела на меня. – У меня не было иного выхода. Ты единственная, кто может мне помочь.
– Но я чего-то не понимаю, pequenita. Разве ты не помолвлена с принцем Генрихом? Почему он запрещает тебе появляться при дворе?
Каталина слабо улыбнулась. Я с болью отметила, что у нее улыбка матери – любезная, но отстраненная.
– Это мне написала мама перед смертью. – Сестра достала из кармана платья бумагу. – Наверное, тебе стоит прочитать. Тогда поймешь все куда лучше.
На мгновение я оцепенела. Из темных углов на меня словно надвинулись тени. Взяв письмо, я повернула его так, чтобы свет камина падал на страницу.
Судя по потертости пергамента, Каталина давно носила его с собой. Письмо было без даты, приветствия и печати. Я узнала до боли знакомый неровный почерк матери – страстный поток мыслей, запечатленных выцветшими чернилами.
Я глубоко вздохнула.
Пишу тебе накануне моей смерти, и мое желание уйти в мир иной омрачают лишь мысли о тех, кого мне придется покинуть. Вряд ли ты знаешь, будучи столь далеко от меня, как я за тебя переживаю в эти тяжкие времена. Будь сильной, hija mia, сильнее, чем когда-либо. Из Рима наконец получено соизволение, которое должно дойти до Англии к тому времени, когда ты получишь это письмо. С радостью извещаю, что его святейшество провозгласил союз между тобой и принцем Генрихом законным, ибо твой супружеский долг перед Артуром так и не был исполнен. Лишь самый порочный из мужчин осмелится теперь оспорить твою девственность. Я не могу быть рядом, чтобы тебя защитить, но Бог всегда с тобой, и справедливость восторжествует. Молюсь, чтобы ты более не нуждалась в поддержке, но, если случится так, что соизволения окажется недостаточно, ты должна положиться на Хуану. Я напишу ей и попрошу воспользоваться властью королевы Кастилии, чтобы, если потребуется, убедить Тюдора признать твою помолвку. Я знаю, она нежно тебя любит и не бросит в беде. Что касается меня, то ты навсегда останешься в моем сердце и душа моя навеки с тобой.
Твоя преданная мать,
Изабелла.
Письмо зашуршало в моих дрожащих руках.
– Я ничего не получала, – прошептала я, взглянув на Каталину. – Ее письмо до меня не дошло.
– Наверное, потерялось. Мое пришло почти через два месяца после ее смерти.
– Нет, не потерялось.
Перед глазами поплыло, и мне пришлось сосредоточиться, чтобы продолжать отчетливо видеть сестру. Настало время отомстить этому мерзавцу дону Мануэлю, утаившему от меня последнее письмо матери.
– Расскажи, почему король отказывается признать твою помолвку с принцем. Мне нужно знать все, чтобы тебе помочь.
– Как ты помнишь, принц Артур умер через две недели после нашей свадьбы, – бесстрастно заговорила она. – Пока я носила траур, жена короля Генриха, королева Елизавета, пригласила меня пожить при дворе. Она была очень добра ко мне, а когда траур закончился, предложила обручить меня с принцем Генрихом. Его светлость согласился. Она написала маме, и начались переговоры о получении соизволения из Рима, поскольку Генрих – брат моего мужа. Я поклялась перед свидетелями, что мы с Артуром никогда не исполняли супружеский долг, и никто не думал, что нам откажут.
Каталина замолчала, сжав руки на коленях, как часто бывало в классе, когда она не могла справиться с особенно трудным уроком. Как и я, она терпеть не могла неудач.
– Потом королева Елизавета умерла при родах, – продолжала она. – Его светлость был вне себя от горя, как и мы все, ибо она была доброй и любящей женщиной. И все же его светлость заверил меня, что его совет одобрит мою помолвку с Генрихом, поскольку таково было последнее желание его жены. – На осунувшемся лице Каталины промелькнула улыбка. – Ты даже не представляешь, как я обрадовалась, даже несмотря на траур по королеве. Я полюбила Генриха куда больше, чем когда-то Артура, и он отвечал мне тем же. Мы начали готовиться к свадьбе.
– И что случилось потом? – спросила я, в страхе ожидая ответа.
– Умерла мама. – На лице Каталины не отразилось никаких чувств, но я поняла, что она с трудом скрывает душевную боль. – На следующий же день король отправил меня в наследное поместье на берегу Темзы, сократив мое содержание до такой степени, что у меня не было денег на слуг, и почти все меня бросили. Мне пришлось заложить золотое блюдо, чтобы покупать еду. Я каждый день писала его светлости письма с протестами, но он отвечал, что мои трудности его не касаются, и советовал, раз уж я так нуждаюсь, попросить денег у отца. Мол, я всего лишь гостья в Англии, а не его подопечная. Потом… – голос ее дрогнул, – потом он написал, что папа римский объявил мой предполагаемый брак с Генрихом кровосмешением, так как я была женой его брата. Я клялась честью, что я девственница. Мы с Артуром ни разу не исполнили супружеский долг, но король отказывается мне верить. После я узнала, что Рим на самом деле дал соизволение, а король лгал мне, поскольку ищет Генриху другую невесту. Он бросил меня на произвол судьбы. Моя дуэнья, донья Мануэла, настаивала, чтобы я написала тебе, но когда я услышала, что ты уехала из Фландрии в Испанию, решила подождать. Отцу я, однако, написала. Но он не ответил. – Она взглянула мне в глаза. – Он ведь не болен?
– Нет. По крайней мере, мне ничего об этом не известно.
У меня перехватило дыхание. Мне хотелось разрушить этот замок голыми руками. Моя прекрасная сестра, принцесса Испании в расцвете юности, терпела лишения и унижение по вине какого-то выскочки Тюдора, чья родословная была весьма сомнительной. А Филипп уже много дней предавался разгулу, держа меня в полном неведении. Теперь я поняла, почему он от меня ускользнул и почему я не получала никаких приглашений. Никто не хотел, чтобы мы с Каталиной встретились. Никто не хотел, чтобы я знала о тех чудовищных страданиях, которые ей пришлось пережить.
Я встала.
– Беатрис! Скажи, пусть нам подготовят лошадей. – Я протянула руку Каталине. – Идем, pequeñita. Мы уезжаем.
– Уезжаем? – нахмурилась сестра. – Ты, наверное, не поняла. Когда я просила тебя о помощи, я вовсе не имела в виду, что хочу уехать.
– Не хочешь уехать? – переспросила я. – Но, во имя всего святого, зачем тебе оставаться? У тебя здесь нет никаких обязательств. Ты – инфанта Испании. Я – королева Испании. Ты можешь поехать со мной домой.
– И что дальше? Жить при дворе старой девой? Принять обет и уйти в монастырь? Или, может, выйти замуж за первого попавшегося вельможу, который надо мной сжалится? Я уже была замужем и овдовела. Хуана, я не тринадцатилетняя девочка, у которой за дверью толпятся ухажеры. Ты это знаешь не хуже меня. В моем возрасте ты уже родила своему мужу ребенка. Да, у меня есть обязательства. Я помолвлена с принцем Генрихом. Моя честь подвергнута сомнению, пусть и не по моей вине, и я не могу признать свое поражение. Ты читала письмо мамы. У Господа есть планы на мой счет. Он хочет, чтобы я стала королевой Англии.
– Может, Господь этого и хочет, но здесь я ничем тебе помочь не могу. У меня нет никакой власти, пока я не доберусь до Испании и кортесы не пожалуют мне титул. Неужели ты не понимаешь? Я… я тоже сражаюсь за свою жизнь.
Слова вырвались у меня, прежде чем я успела что-либо сообразить. Увидев, как вздрогнула Каталина, я сразу же поняла, что, несмотря на отдаленность от двора, она все же слышала о той ситуации, в которой оказалась я. Сестра наклонилась ближе ко мне:
– Кое-чем ты все же можешь помочь. Твой муж и король ведут переговоры. Его светлость намерен обручить Генриха с другой принцессой, вероятно с какой-то из твоих дочерей. Ты можешь отказаться, предложить ему нечто другое взамен на признание моей помолвки.
Взгляд Каталины обжигал. Она схватила меня за руки, и я внезапно испугалась. Сейчас она была похожа на нашу мать, уже принявшую решение, – несокрушимая, словно камень, о который мог разбиться весь мир.
– Его светлость плохо себя чувствует. – Глаза ее блеснули. – Он кашляет кровью и легко устает. Все, что мне требуется, – время. Генрих любит меня, я знаю. А как только он станет королем, он сделает меня своей королевой.
– О нет, Каталина. – Я взглянула на наши сплетенные пальцы, ощутив открывшуюся между нами бездну. – Это ты его любишь до беспамятства. Вижу по твоим глазам. Ты любишь его всем сердцем и душой, и твоя любовь тебя погубит, как когда-то погубила меня.
Сестра вздрогнула. Я взяла ее за подбородок:
– Посмотри на меня. Я тоже любила своего принца, как и ты. И в конце концов он меня предал. Тебе следует забыть своего Генриха. Поедем со мной, пока не стало слишком поздно.
– Нет, – помолчав, ответила она.
В коридоре послышались голоса. Каталина вскочила, схватила брошенное письмо и метнулась к двери за занавеской. Секунду помедлила, глядя на меня, а затем исчезла, как будто ее и не было.
Сдерживая нахлынувшую тоску и злость, я сделала знак Беатрис подойти к двери. Мгновение спустя вошла группа вельмож, которых сопровождали слуги с факелами. Яркий свет ударил в глаза, и я сразу же поняла, что сгорбленная худая фигура в соболиной мантии, стоявшая в центре, – Генрих Седьмой, король Англии.
Рядом с ним стоял мой муж.
* * *
Каталину я больше не видела, но от вопросов воздержалась, помня, как она стремилась сохранить нашу встречу в тайне. Я подозревала, что король обо всем знает, хотя и выразил удивление, что я здесь. Впрочем, я поняла, что за мной в конечном счете все равно бы послали, и эти комнаты были приготовлены для меня. Он устроил празднества в мою честь, оказав мне все уважение, положенное монарху. Мне он сразу же не понравился, хотя бы из-за того, как поступил с моей сестрой, а наши последующие встречи лишь подтвердили мои впечатления.
Сидя рядом с ним на королевском возвышении, я чувствовала оценивающий взгляд его серых глаз и слышала вкрадчивый хриплый голос мужчины, которому слишком долго пришлось спать в одиночестве. Его костлявые пальцы напоминали мне лапы насекомого. Он часто кашлял, капая кровавой слюной на салфетку. Я не знала, смертельна его болезнь или нет, но если даже и да, он мог протянуть еще многие годы. Чахотка отличалась непредсказуемостью, а он нисколько не походил на больного при последнем издыхании.
Когда он представил мне своего наследника, юного принца, я поняла, почему Каталина отказывалась его бросить. Удивительно высокий, с лицом херувима и фигурой бога, шестнадцатилетний тезка короля был безупречно учтив и обходителен. После короткой беседы он извинился и вышел. Я заметила, как его отец хмуро отвел взгляд при виде широких плеч и длинных мускулистых ног сына. Король не мог вынести столь откровенной противоположности собственному разваливающемуся телу.
– Когда-нибудь он станет прекрасным мужем, – усмехнулся Генрих Седьмой, наклоняясь ко мне столь близко, что я ощутила гнилостный запах из его рта.
То был первый намек, что он знал о моей встрече с сестрой.
Я отважно улыбнулась, предчувствуя ловушку, которую собирались устроить они с Филиппом.
* * *
Все произошло в течение недели.
Войдя в мои покои, Филипп положил передо мной черновик нового договора между ним и Тюдором. Требовалась лишь моя подпись. Внимательно прочитав документ, я подняла взгляд:
– Нет.
Губы Филиппа изогнулись в неприятной гримасе.
– Что значит – нет? Отличное соглашение. В обмен на несколько уступок мы получаем поддержку со стороны Англии в Испании. Что тебя не устраивает?
– Все. – Я отодвинула договор в сторону. – Во-первых, зачем нам поддержка Англии в Испании? Мы только что подписали соглашение с моим отцом. Во-вторых, эти уступки включают в себя три различных брачных альянса: между нашим сыном Карлом и младшей дочерью короля Марией, между твоей сестрой Маргаритой и самим королем и, что не менее важно, между его наследником и нашей Элеонорой.
– Да? И что? Неплохие союзы, на мой взгляд.
Мне хотелось плюнуть Филиппу в лицо, но я лишь посмотрела ему в глаза. Он попятился, почувствовав мое неприкрытое презрение, что порой позволяло свести очередную вспышку ненависти к обычной домашней ссоре.
– Со своей сестрой можешь поступать как хочешь, хотя сомневаюсь, что Маргарите это понравится. Но что касается наших детей – я тоже имею право решать, с кем им вступать в брак. И… – я подняла руку, заглушая его протест, – не забывай, что принц Генрих уже помолвлен с моей сестрой.
Побагровев, он стал барабанить пальцами по столу:
– Я просил твою подпись лишь затем, чтобы удовлетворить твою ослиную гордыню. Договору быть в любом случае, с твоей подписью или без нее.
– Поступай как хочешь. Можешь хоть душу дьяволу продать. Что касается меня, то я сегодня же уезжаю в Эссекс, к нашим кораблям.
Я направилась к двери, застигнув врасплох дона Мануэля и фламандских вельмож, притаившихся в коридоре вместе с собаками.
– Господа, известите его светлость короля Англии, что ее величество королева Кастилии желает с ним попрощаться. Сейчас же!
* * *
Я галопом мчалась в Эссекс сквозь ливень и бурю, и мысли бушевали в моей голове, подобно порывам ветра. Вновь оказавшись в том же промозглом поместье, я три недели ждала Филиппа, хотя давно уехала бы в Испанию, если бы команда корабля не отказалась мне подчиняться. Я уже готова была выйти в море на шлюпке, когда вернулся Филипп с сундуками всевозможных побрякушек и золотым блюдом, которые подарил ему Генрих Седьмой. Его шею украшал медальон английского ордена Подвязки.
– Жаль, что тебя не было на церемонии, – сказал он. – Я стал кумиром всего двора. Теперь я эрцгерцог Фландрии, король Кастилии и рыцарь ордена Подвязки.
Я воздержалась от комментариев. Мне пришлось ужинать с ним в зале, а когда дон Мануэль, которого Филипп постоянно сажал рядом с собой как равного, попытался со мной заговорить, я категорически отказалась. Лишь когда я вернулась в свои покои, меня стошнило от отвращения и убогой английской еды.
Той же ночью Филипп постучался ко мне. Видя пьяный блеск в его глазах, я догадывалась, что он придет, и сомневалась, что запертая дверь станет для него препятствием. Беатрис сидела на тюфяке вместе с Сорайей, широко раскрыв глаза. Я молча прислушивалась к его крикам:
– Открой! Открой, кастильская сука!
Он колотил по двери кулаками и ногами и наверняка разбудил бы все поместье. В конце концов я открыла: в таком состоянии он вполне мог приказать слугам выломать дверь. Едва мои фрейлины выскочили в коридор, он развернулся ко мне, замахнувшись кулаком:
– Только попробуй хоть раз еще от меня запереться!
Глаза его напоминали красные щелочки: он явно выпил больше крепкого эля, который предпочитали англичане, чем весил сам. Глядя на занесенную надо мной огромную руку – на хлебах Генриха Тюдора он еще растолстел, – я ответила:
– Если посмеешь меня ударить, я не только запру дверь, но ты вообще никогда меня больше не увидишь.
Фыркнув, он опустил руку:
– Можно подумать, ты сумеешь меня остановить.
Не став напоминать ему, что только что именно это и сделала, я направилась к кровати. Филипп начал возиться с гульфиком. Я знала, зачем он пришел. «Сделай ей еще ребенка, – сказал ему карлик. – Сделай ей ребенка, чтобы в Испании она была податливее».
Я легла на спину и задрала сорочку. Мне не хотелось приезжать в Испанию в синяках и ссадинах – пусть уж лучше поступает по-своему.
– Ах, Хуана, – пробормотал Филипп, – так ты все-таки меня хочешь? Хочешь своего Фелипе?
Ему никак не удавалось справиться с гульфиком – настолько он был пьян. В конце концов он вытащил свое достоинство сверху и начал накачивать его кулаком.
Мне казалось, несмотря на все, я должна хоть что-то почувствовать, хоть последнюю искру былой страсти. Но ощущала лишь прикосновение его жирных пальцев и невыносимую тяжесть пьяной туши. Происходящее выглядело неким гротеском, карикатурой. Еще немного, и меня бы стошнило прямо ему в лицо.
Минуту спустя он шумно выдохнул, скатился с меня и тут же захрапел с раскрытым ртом, источая отвратительный запах перегара. Я соскользнула с кровати, подошла к креслу у окна, села и стала глядеть в темноту, разрываемую вспышками молний.
Я просидела всю ночь не шевелясь, стараясь не думать о его семени в моей утробе.
На рассвете я открыла клетку и выпустила воробья в серое английское небо.
