Джон Дадли, герцог Нортумберленд

Я сижу у себя в кабинете один, глубоко задумавшись. Нет никаких сомнений, что Господь вскоре призовет короля к Себе, и ясно, что требуется срочно решать проблему наследования, если мне дорога жизнь. А заодно и англиканская церковь.

До сих пор я был осторожен. В феврале чахотка, что поедает легкие короля, ненадолго отступила, и он лично открывал парламент, хотя его больной вид вызвал много пересудов. Мне более-менее удалось рассеять страхи как палаты лордов, так и палаты общин и убедить всех — и коли на то пошло, и самого короля, — что его величество на самом деле выздоравливает после серьезной болезни. Мудрецы в Вестминстере могли усмотреть нечто зловещее в объявлении, что король, достигший совершеннолетия, отныне станет во главе правительства Англии. Но я, которому известно истинное состояние здоровья мальчика, просто отдал ему в руки верховную власть, чтобы придать законность планам, рождающимся в моей голове. Я отлично знаю, что он не в силах править и только рад поручить все своему верному слуге — то есть мне. Следовательно, нетрудно будет получить его согласие на мой план по защите протестантской веры и, конечно, моей личной власти.

Но сейчас еще не время для этого. Пока все считают, что Эдуард выздоравливает. После роспуска парламента двор выехал в Гринвич, воздух которого известен своими целебными свойствами. Его величество уверен, что, проведя здесь несколько весенних недель, он снова станет прежним.

Однако я готовлюсь к худшему. Передо мной лежит копия завещания покойного короля и свиток, где изложен Акт о наследовании от 1544 года. Я с пристрастием изучаю оба документа, ища лазейки, которые оправдали бы мои намерения, но таковых не нахожу. Если бы дело было только за тем, чтобы изменить завещание короля Генриха, найти выход из положения не составило бы труда: желания покойного монарха не имеют законной силы, и его завещание можно было бы заменить другим, завещанием его наследника. Но акт парламента может заменить только новый акт парламента.

Разумеется, парламент легко снова созвать ради обсуждения этого вопроса, но король, за месяц утомясь от государственных дел, слег в постель и не в состоянии открыть новую сессию. Его отсутствие, равно как и его присутствие, породит панические слухи, которых я так старался избежать, издавая ободряющие бюллетени о состоянии здоровья его величества. Теперь мне нужно время, чтобы составить планы на будущее — мое будущее, — и еще больше времени, чтобы привести эти планы в исполнение. Тем не менее один только взгляд на короля доказывает, что время на исходе.

Важно, чтобы народ и даже Тайный совет как можно дольше находились в неведении относительно истинного состояния здоровья короля. Не хватало еще, чтобы сторонники Марии сплотились под ее знаменами. К счастью, мне, кажется, удалось убедить ее, что все в порядке.

Я и без того опасаюсь, что когда я изложу свой план в парламенте, его встретят таким сопротивлением, что он никогда не станет законом.

Единственное, что мне остается, — это действовать отдельно от парламента. Одобрения моих предложений королем будет достаточно, чтобы подавить любые протесты. Может быть, это и незаконно, но на карте стоит слишком многое, чтобы обращать внимание на тонкости закона.

Я в третий раз перечитываю завещание и акт. Воля старого короля яснее ясного: после Эдуарда идет Мария и ее наследники, затем Елизавета и ее наследники и после них наследники сестры Генриха, Марии Тюдор. То есть ее ныне здравствующая дочь, Фрэнсис Брэндон, герцогиня Суффолкская, и дочери Фрэнсис в свою очередь.

Все это понятно, но я не смею даже вообразить, что случится со мной или с Англией, если на престол взойдет леди Мария. Католицизм будет восстановлен в качестве официальной религии королевства, а англиканская церковь снова станет зависимой от Папы Римского. Протестанты в Англии будут объявлены еретиками, и я не удивлюсь, если Мария опять начнет их жечь на кострах. Она свихнулась на своей религии и, без сомнения, жаждет отомстить тем, кто ее за это преследовал. Мне, конечно, не уцелеть.

Посему Мария не должна унаследовать трон. И я уверен, что докажу своим коллегам-советникам разумность такого подхода. Среди них есть мои враги, но они должны понимать, к чему приведет воцарение Марии, — все они поддерживали меня в борьбе с ее мессой. А король, пусть он и преклоняется перед памятью отца, чье завещание ему нелегко будет изменить, все же страстный защитник новой веры и захочет сохранить плоды своих трудов.

А что же Елизавета? Это темная лошадка, я ей не доверяю. Она лишь изредка приезжает ко двору навестить брата и всегда выглядит смиренной и набожной. Но меня не проведешь. Под этой маской покорности, без сомнения, прячется лукавая и опасная натура. Мне не хотелось бы связываться с Елизаветой — она не годится для моих целей. Нет, для успешного осуществления моих планов требуется молодой и покладистый человек, который станет беспрекословно подчиняться моему руководству и правлению и исполнять то, что от него требуется. Елизавета на эту роль не подходит.

Оправданием для того, чтобы обойти Марию и Елизавету, служит тот факт, что обе были объявлены незаконнорожденными, когда брак их матерей был расторгнут, а незаконнорожденные не могут занимать престол. Но народ их любит, потому что они дочери короля Гарри. Так что мне нужно действовать с осторожностью.

Если мне удастся исключить Марию и Елизавету из очереди наследования, то останется Фрэнсис Суффолк, убежденная протестантка, но еще менее покорная и податливая, чем принцессы. Она уж точно ни за что не смирится с моей опекой. Да ей и не нужно будет смиряться, ибо ей тридцать шесть лет и она вполне способна править самостоятельно.

Но если убедить миледи Суффолк уступить право на трон своей старшей дочери, леди Джейн Грей, то все встанет на свои места.

Лежащий в постели в Гринвиче, король раздражителен и беспокоен. Пытаясь покориться воле Божией, он вместе с тем жалобно удивляется вслух, почему Он посылает такие страдания своему верному рабу и для чего, когда его величество сделал так много для укрепления истинной веры и еще больше намеревался сделать, Он решил сразить Своего преданного сына в пору первого цветения юности.

Ибо ясно как день: что бы ему ни говорили другие, как бы ни старались его обнадежить, король уже догадался о правде.

— Я знаю, что помилования мне не будет, — говорит он, глядя на меня в упор своими холодными непроницаемыми глазами. — Не надо больше притворяться. Утешайтесь, зная, что я крепок в вере моей и встречу смерть с мужеством и терпением.

Сказать по правде, смерть с каждым часом все ближе. Об этом свидетельствуют его изможденные черты, затрудненное дыхание, надсадный кашель и зловонная мокрота, из зеленовато-желтой ставшая красной от крови. И все-таки, при всей храбрости Эдуарда на словах, страх смерти преследует его во сне, так что он лежит, отчаянно борясь со сном, и сетует, что у него нет сил сделать необходимые приготовления во спасение души.

— Что хуже всего, милорд, — шепчет он, — так это мысль, что не успеет смерть свершить надо мной свое ужасное дело, как труды мои будут уничтожены заблудшей и упорствующей в своих заблуждениях сестрой. Меня ужасает мысль, что Англия снова вернется в римское иго, снова осквернит себя папистским суеверием и ересью; и это Англия, чьи люди, едва обретя надежду на спасение, рискуют заслужить вечное проклятие. Невыносимо даже думать об этом. — Но он думает, лежа так час за часом, а его книга лежит, нераскрытая, поверх одеяла, и теплое солнце бьет в высокое двустворчатое окно.

Я предоставляю ему без помех предаваться сим тягостным мыслям, чтобы потом легче склонить его к выполнению моих планов. Сидя у его постели, я говорю главным образом о государственных делах и об удручающем состоянии его здоровья, тонко намекая на ужасы, которые ожидают нас под властью Марии. Мои старания не проходят даром, и король начинает волноваться еще сильнее. Как пес, кружащий по следу, он беспрестанно возвращается к этой проблеме.

— Что же делать? — вскрикивает он. — Разве не следует созвать парламент, чтобы он одобрил новый закон о наследовании, обходящий Марию в пользу Елизаветы, моей милой многотерпеливой сестрицы, истинной протестантки?

Я медлю с ответом, как будто раздумывая над этим вопросом.

— Парламент может не согласиться обойти леди Марию, — говорю я, хмурясь. — Если обойти леди Марию, то на тех же основаниях придется обойти и леди Елизавету, ибо они обе были объявлены незаконнорожденными. — Я делаю паузу, чтобы смысл моих слов полностью дошел до него. — Позвольте мне обдумать это, сир. Возможно, найдется более удачное решение.

Так я играю на его страхах. Может быть, он догадывается, что у меня в уме уже созрело некое решение. Не важно. Когда я ему все это выложу, он мне будет очень благодарен. Я молю Бога отпустить мне довольно времени для воплощения моих планов, ибо боюсь, что королю осталось совсем недолго.