Книга: Трон и плаха леди Джейн
Назад: Леди Джейн Грей
Дальше: Леди Джейн Грей

Фрэнсис Брэндон, маркиза Дорсетская

Брэдгейт-холл, ноябрь-декабрь 1544 года.
Мы с Генри в постели. Как всегда, возбужденные после охоты, мы наслаждаемся друг другом. Милорд — похотливый, страстный любовник, и иногда ему удается метнуть копье два-три раза за ночь, но нынче я не в духе и не могу получить настоящего удовольствия. И все по вине этой глупой девчонки, которая сегодня так опозорилась во время своего охотничьего крещения.
Кроме того, мне не дает покоя замечание Генри насчет того, что Джейн не мальчик. При всей его силе и той страсти, с которой мы предаемся любовным утехам, при всех мерах, принятых мною для того, чтобы произошло зачатие, удивительно, что все эти четыре прошедших года и даже дольше мое чрево остается бесплодным.
Лежа без сна на пуховой постели, отбросив с обнаженного тела одеяло, я замечаю, что становлюсь грузной. Я всегда любила вкусно поесть и выпить доброго вина и теперь осознаю, что потворство своим слабостям имеет последствия. Днем жесткий корсет и тугая шнуровка помогают скрыть раздавшуюся талию, толстый живот и тяжелые, отвислые груди. Но ночью, при свете свечи…
Подняв голову, я вижу, что Генри тоже не спит и что мои дородные груди производят на него обычное впечатление. Возможно, думаю я, тучное тело — это не так уж и плохо.
Но раздумывать некогда. Он набрасывается на меня.
На этот раз наша страсть приносит плоды. К Рождеству я узнаю, что у меня будет еще один ребенок. Мы оба молимся о рождении долгожданного сына. Ах да, и не забыть бы послать на Святки подарок Анне, цыганке, в благодарность за ее колдовство.
Брэдгейт-холл, июль 1545 года.
Я опять лежу в родах, помоги мне Господь. На этот раз боль такая, какой мне еще не доводилось испытывать, и повитуха явно обеспокоена. Она даже попросила миссис Зуш послать за капелланом — на всякий случай, что мне совсем не нравится. На самом деле, когда я не кричу от этих адских мук — мое благородное решение терпеть их молча давно нарушено, — я схожу с ума от страха.
Да мне уже не важно, дочь у меня будет или сын, живым ли родится ребенок или мертвым. Схватки идут беспрерывно, и такой силы, что я мечусь на постели, отталкивая своих помощниц, и требую, чтобы они уходили. Когда боль достигает высшей точки, я забываю, что это роды, и завываю изо всех своих оставшихся сил.
— Господи, Господи, помоги! — умоляю я снова и снова.
Милорда вызывают из конюшен, где он, очевидно, для того, чтобы заглушить свою тревогу обо мне, осматривал пару недавно купленных ястребов. Он входит в родильную комнату, куда ни один мужчина не имеет права входить, но сейчас не время для подобной щепетильности.
— Как себя чувствует миледи? — спрашивает он со страхом, этот большой мужчина, которому здесь явно не по себе.
Я вижу его напряженное от волнения лицо. Женщины часто умирают в родах, и Генри до смерти боится, что потеряет не только своего долгожданного сына и наследника, но также свою жену и соратницу и, скорее всего, — я знаю образ мыслей моего Генри — надежды на родство с королем.
— Не очень хорошо, милорд, — отвечает повитуха на своем гортанном северном наречии. — Ребенок продвигается слишком медленно. Головка прорезалась, но какое-то препятствие мешает выйти всему тельцу.
Генри издает стон:
— Неужели вы ничего не можете сделать, во имя Господа?
— Могу, милорд, но это опасная процедура, которая может стоить жизни как матери, так и ребенку.
— Помогите! Помогите! — ору я. У меня такое ощущение, что меня рвут на части.
— И другого способа нет? — хрипло осведомляется Генри.
— Можно положиться на природу, милорд, но миледи слабеет с каждой минутой, и времени уже не остается.
Я снова кричу. Да помогите же!
— Что же это за процедура? — спрашивает милорд.
Вместо ответа, повитуха извлекает из своей огромной сумы длинный металлический прут с большим крюком на конце. Мельком взглянув на него, я в ужасе закрываю глаза. Слышно, как от страха у моего мужа перехватывает дыхание.
— Крюк вводят в чрево, милорд, и с его помощью пытаются вытащить ребенка. — Помолчав, она добавляет: — Это последнее средство, сударь. Но оно может покалечить мать или дитя, или обоих.
С минуту милорд явно переживает внутреннюю борьбу, но как только я снова начинаю кричать, он кивает.
— Приступайте, — велит он.
Все кончено. Я лежу в забытьи на своей мокрой от пота и крови постели и знаю только, что все самое ужасное позади и можно уснуть. Я потеряла сознание от боли, когда они вытащили ребенка из моего тела, и ничего другого не помню. По крайней мере, я осталась жива.
В изнеможении лежу на спине с поднятыми коленями и раздвинутыми бедрами. У меня внутри все болит и ноет, но никакого сравнения с той пыткой, которую я недавно перенесла. В изножье кровати суетится повитуха с тряпками и тазом с водой, и я ощущаю благодатную прохладу, пока меня намыливают и переодевают в чистое. Потом меня, едва осознающую, что со мной происходит, укладывают ровно и переворачивают с боку на бок, чтобы сменить постельное белье, а затем накрывают пахнущими свежестью простынями и одеялами, зачесывают мне волосы назад, убирая с лица, и оставляют отдыхать.
Утром я просыпаюсь в полном сознании. Вчерашние ужасы кажутся страшным сном, но я знаю, что все было наяву, и я готова услышать, что мой младенец не перенес этой пытки. Однако, осторожно повернувшись на перинах, чтобы устроиться поудобнее, я с изумлением вижу возле кровати большую деревянную колыбель. Тихое посапывание свидетельствует о том, что внутри кто-то есть. В столь ранний час я совсем одна, и некого спросить, какого пола младенец.
Но я должна узнать. Собравшись с силами, медленно-медленно приподнимаюсь. Это причиняет мне боль, потому что внизу у меня все ноет, и с каждым движением все сильнее. Проклятье, наверное, разрывы очень сильные, а значит, для выздоровления потребуется гораздо больше времени, чем обычно. От усилий кружится голова. Но вскоре, скрипя зубами от боли, мне удается приподняться и заглянуть в колыбель.
При виде лежащего там существа у меня вырывается крик. Мой ребенок — безобразный, уродливый горбун, это не оставляет сомнений. Но хуже всего то, что — как я вскоре узнаю от примчавшихся на мой крик женщин — это еще одна девочка.

 

Мы даем ей имя Мэри, в честь леди Марии, которая по доброте своей согласилась быть ее крестной матерью. Но я не желаю иметь с этим ребенком ничего общего. Она не только оскорбляет зрение, но и, похоже, поставила крест на моих надеждах когда-нибудь родить Генри сына. Когда я через десять дней, шатаясь, встаю с постели, чтобы посетить службу, и начинаю потихоньку двигаться, я понимаю, что со мной что-то действительно не в порядке. Такое ощущение, что мое чрево вот-вот из меня выскользнет, выйдет, как некий чудовищный плод. Врачи говорят, что поправить ничего нельзя и что мне придется жить, смирившись с этим неудобством, хотя, возможно, и не всю жизнь.
Я ничего не сказала Генри, хотя он, конечно, не мог не заметить перемены. Лежа на спине в супружеской постели, я обнаруживаю, что исполнение моего долга не причиняет мне особой боли, но и удовольствия я не испытываю. Еще я боюсь, что мне никогда теперь не удастся зачать. Стыдливость и сдержанность заставляют меня держать мой недуг в тайне ото всех, и я решила, что никогда не стану обсуждать его с мужем. Пока он возлагает на меня надежды, я могу им управлять.
Но теперь я гораздо чаще прежнего выхожу из себя. Знаю, что всегда была вспыльчива, но теперь я и вовсе не в силах сдерживать приступы гнева, ведь жизнь так жестоко обошлась со мной — женщиной, которая должна была родить много крепких сыновей, дабы они служили нам утешением в старости. Кроме того, у меня нет ни времени, ни нежности для наших старших дочерей, которые невыносимо раздражают меня своей глупой болтовней и детскими заботами, и я сержусь и наказываю их больше обычного.
Все относят мое дурное расположение духа на счет удара, который я пережила, и причуд, которые бывают у женщин, когда в грудях высыхает молоко. Горбунью отдали на попечение няньки, которой было строго-настрого приказано держать ее при себе, чтобы она не попадалась мне на глаза. Я не собираюсь ни воспитывать ее вместе с сестрами, ни давать ей такого же образования. Мы станем держать ее взаперти в Брэдгейте, чтобы мир не узнал о постигшем нас проклятии Божьем.
Королевский дворец в Гринвиче 1545 года.
Я вернулась к своим обязанностям при дворе. Королева, догадывающаяся о том, что мы пережили ужасное несчастье, сводит меня с ума своей непрошеной добротой. Я вежливо отклоняю ласки, которые она расточает мне с самыми лучшими намерениями, и не могу преодолеть свою замкнутость и чувство горечи. Она даже заметила, что мне трудно ходить и садиться, но, к счастью, она слишком хорошо воспитана, чтобы докучать мне расспросами о здоровье. Еще она обратила внимание, что я стала менее терпелива с прислуживающими мне членами ее свиты, и слегка меня за это пожурила.
Гораздо отраднее, чем эта навязчивая забота, то обстоятельство, что недавно она подробно меня расспрашивала о жизни и образовании Джейн, которая, похоже, возбуждает у нее повышенный интерес.
— Мне было бы очень приятно, если бы вы вызвали Джейн во дворец, чтобы она пожила у меня некоторое время, — просит она меня. — Я бы очень хотела сама услышать, каковы ее успехи в занятиях.
Это важный знак и возможность, которую нельзя упустить — привезти Джейн во дворец, дабы снова привлечь к ней внимание короля. Кто знает, что из этого может получиться? Может быть, он уже выделил Джейн с мыслью оказать ей предпочтение.
Я обязана внушить ей, что многое зависит от ее поведения при дворе. Ей следует делать все возможное, дабы угодить королеве, и если ей случится повстречать короля, она должна постараться произвести на него хорошее впечатление — своей внешностью, воспитанностью и образованностью.
Милорд очень рад слышать о любезном приглашении ее величества. Мы с ним целый вечер вдалбливаем Джейн, что она должна и чего не должна делать при дворе. К счастью, она хорошо натаскана по части этикета, но мы обязаны убедиться, что она не упустит случая проявить себя.
Конечно, невинный ребенок и не подозревает, каково значение этого визита, и мне едва ли следует винить ее за это, ибо она не посвящена в наши великие планы на ее будущее. Хотя, подобно всем девочкам ее положения, она знает, что однажды батюшка устроит ей выгодный брак, мы, разумеется, остереглись называть ей имя ее, Бог даст, будущего жениха.
От меня не укрылось, однако, промелькнувшее на лице Джейн непокорное выражение, когда мы закончили наши напутствия. Попросту она возмущена тем, что ей читают нотации. Это необходимо пресечь!
— Только взгляни вот так на королеву, и она тотчас тебя выгонит! — взрываюсь я. — Черт возьми, когда этот ребенок научится скромности?
— Слушайся матушку, Джейн, — устало говорит Генри, давая понять, что не желает стараться больше необходимого. Он целый вечер твердил наставления вместо того, чтобы играть в карты, и ему не терпится поскорее уйти.
— Я буду стараться, сударь, — отвечает Джейн, но я уже не слишком доверяю ее смирению.
Назад: Леди Джейн Грей
Дальше: Леди Джейн Грей