Жаккард вновь появился только через неделю. Слуги ежедневно приносили мне еду и питье. Даже смену белья и одежды. Но дверь моей спальни всегда была закрыта снаружи. Я была узницей, и моя участь мало чем отличалась от участи Мишеля Нострадамуса.

Войдя в мою комнату, Жаккард с порога сообщил мне последние новости:

— Чтобы привести Гент в покорность, королева Мария Венгерская, правительница Нидерландов, попросила помощи и содействия у императора. Разумеется, она бы хотела, чтобы ее брат прибыл сюда лично, но добраться в Гент из Испании довольно трудно. Уже почти осень, и путешествие затянулось бы из-за распутицы. Горожане уверены, что император до Гента не доберется, а потому им все сойдет с рук. Эти смутьяны совсем обнаглели. Но наш замок надежно охраняется.

Я промолчала. Как ни отвратителен мне был Гравенстеен, я не хотела покидать его только для того, чтобы сломя голову мчаться в Англию исполнять пророчество.

— И все же вас надо срочно отсюда вывести, — продолжал Жаккард, вышагивая из угла в угол. — Вопрос о браке Анны Клевской с Генрихом уже решен окончательно. Только непомерным честолюбием ее брата, герцога Клевского, можно объяснить его согласие отдать сестру замуж за человека, убивающего своих жен одну за другой. Через три-четыре месяца Анна будет в Англии и станет четвертой супругой вашего короля. Так что времени, сами понимаете, у нас в обрез.

— Послушайте, Жаккард, я же сказала: ко мне это не имеет никакого отношения.

Вот тут-то он и потерял терпение. Куда пропала его хваленая сдержанность? Ролин орал, сыпал проклятиями, швырял в стену предметы, которые подвернулись ему под руку. Обзывал меня глупой курицей и упрямой ослицей. Потом вызвал стражников, которые тут же прибежали на зов, готовые выполнить любое его приказание. Он распорядился сунуть меня в тюремную камеру, расположенную как раз под камерой Нострадамуса.

— Посидите тут и хорошенько обо всем подумайте, — заявил он, когда меня втолкнули в крохотную комнатенку без единого окошка.

Я огляделась: посыпанный соломой земляной пол, скамья, а у стены — узенькое ложе, покрытое соломенным тюфяком. Помещение освещалось одной свечкой, и в углу я заметила ведро, предназначенное для нечистот.

— Ничего, я скоро вернусь… И не сомневаюсь, что вы будете как шелковая.

Он уже выходил, когда я вдруг опомнилась:

— Стойте, Жаккард! Подождите!

— А-а! Вам хватило и этого… — ощерился он.

— Я просто хочу на всякий случай напомнить вам: однажды я целых четыре месяца провела в лондонском Тауэре, в камере, которая не идет с этой ни в какое сравнение. И, как видите, жива-здорова.

Глаза его потемнели.

— Ах вот как, Джоанна Стаффорд? Ну, мы еще посмотрим, кто кого, — процедил он сквозь зубы, запирая дверь.

Еду и питье мне в камеру приносили регулярно, как и прежде, когда я обитала в более благоустроенном помещении наверху. Свечи тоже были. Мне позволили иметь книги, так что занять ум тоже было чем. Большую часть времени я проводила в молитвах. Во время пребывания в Тауэре меня ежедневно водили на прогулки, и, признаться, сейчас мне их очень не хватало. Но в Тауэре меня изводили неизвестность и страх за жизнь отца. Сейчас все было иначе. Я вовсе не чувствовала себя потерянной или погибшей. Я достигла состояния полной духовной ясности и чистоты. И твердо решила противостоять планам Жаккарда.

Шли дни, за днями недели. Мне было очень трудно. Я часто чувствовала гнетущую усталость, порой сознание мутилось, и я уже не понимала, что к чему. От вечной сырости ломило кости. Я много плакала. Но все равно держалась. Каждую минуту слабости я молилась Богу, чтобы Он дал мне сил, и Бог вознаграждал меня. Моя решимость стоять на своем не ослабевала.

За дверью то и дело слышались крики, но голос Жаккарда среди них звучал редко. А вот имя Нострадамуса, напротив, упоминалось часто. Значит, он был еще жив, и я от души радовалась этому. Его пророчество, конечно, испугало меня, но я сочувствовала этому французскому аптекарю и искренне желала ему добра. Он, как и я, тоже был вовлечен в события, которые находились не в нашей власти.

А еще в коридорах замка частенько звучали жалобы на господина Ролина, на его грубость и высокомерие. Меня это не удивляло. Но скоро начался ропот и по другому поводу: заканчивались продукты. Похоже, жители города окружили нас плотной осадой и хотят взять измором. Интересно, долго ли мы здесь продержимся?

Ответ на этот вопрос я вскоре узнала: однажды утром ко мне явился Жаккард с бутылкой вина в одной руке и с письмом в другой. Я понимала, что после стольких дней, проведенных в тюремных условиях, выгляжу не лучшим образом. Впрочем, и Ролин тоже не блистал красотой и изяществом. Камзол его был засален и неопрятен, бакенбарды торчали клочками во все стороны, а усы обвисли. Он даже не потрудился хоть немного привести себя в порядок.

— Джоанна Стаффорд! — с порога закричал Жаккард, влетев ко мне в камеру. — У меня прекрасная новость, и ее надо отметить! Эти негодяи в замке недостойны того, чтобы я с ними пировал. Так что у меня остались только вы. Но мы же с вами, в конце концов, муж и жена, наши документы признают законными в любом суде. Так что, считайте, я явился с визитом к собственной супруге.

Он помахал передо мной конвертом:

— Сегодня подбросили к нам в окно. Шапуи нашел-таки человека, который умеет метко стрелять из лука. Он явился в Гент, натянул тетиву и стрельнул, а к стреле предварительно привязал письмецо. Представляете? И у меня теперь есть для вас очень интересная новость, вернее, даже несколько.

— А именно?

— Ого, она заговорила! — ухмыльнулся голландец. — Мадам Ролин изволили заговорить. Еще бы, мы так взволнованы, ведь с нами связался сам посланник. Да-а… Вы всегда восхищались Юстасом Шапуи. Это так трогательно.

Сидя на скамье, я вся внутренне напряглась и попросила:

— Да говорите же, наконец!

— Первая новость: император Карл так разгневался на славный город Гент, что пожелал удовлетворить просьбу сестрицы и вознамерился явиться сюда во главе своей армии и лично наказать бунтовщиков. Он уже отправил королю Франции формальный запрос о разрешении пройти по территории его страны. А мы с вами, как вам известно, находимся сейчас близехонько от французской границы. Так что для императора это будет кратчайший путь.

— Значит, нас скоро освободят. Но когда?

— Возможно, уже в январе.

Жаккард приложился к бутылке и довольно долго не отрывался.

— Ах да, есть и одно осложнение. Королева Мария Венгерская любезно удовлетворила просьбу английского короля и позволила Анне Клевской проехать в Англию через Нидерланды. И скоро, очень скоро немецкая принцесса выезжает в сопровождении своей многочисленной свиты… а может, уже и выехала. Будь у меня возможность непосредственно связаться с регентшей, я бы стал умолять ее любой ценой задержать невесту Генриха. Но, увы…

Я смотрела на Жаккарда во все глаза и внимательно слушала. Похоже, прибыть в Англию раньше Анны Клевской мне так и так не удастся. Я страстно надеялась, что вся эта интрига с отравлением короля провалится, что с прибытием императора мне позволят покинуть Гент и вернуться в Дартфорд.

— И теперь Шапуи прислал мне подробные указания, как следует действовать в сложившихся обстоятельствах, — сказал Ролин, нежно поглаживая письмо. — План его предусматривает два варианта. Первый: мы с вами, используя отвлекающую тактику, как можно скорее покидаем этот замок и во весь опор мчимся в Лондон.

Я покачала головой:

— Не выйдет. Я не согласна и думаю, что вам нелегко будет вывезти из Нидерландов «жену», которая на каждом шагу сопротивляется этому.

Жаккард запрокинул голову и уставился в потолок моей камеры.

— Мы предполагали, что вы поведете себя именно так, хотя в глубине души у меня была крохотная надежда на то, что вы одумаетесь.

— А второй вариант?

— Совет десяти срочно изготовил требуемую чашу, и она уже отослана в Лондон. И буде возникнет необходимость, задачу, обозначенную в пророчестве, исполнит другой человек.

Я даже рот от удивления раскрыла:

— Как другой человек?

— Да, представьте себе, у нас даже есть на примете подходящая кандидатура. Наш человек и знать не будет, что это за чаша такая хитрая… ему будет приказано наполнить ее вином и подать его величеству. Человек этот очень исполнительный и послушный, с ним будет так легко и приятно работать, особенно после тех мучительных месяцев, что мы провозились с вами.

Признаться, я была потрясена таким оборотом дела. И возразила:

— Но в пророчестве прямо говорится, что подать чашу королю должна именно я.

Он сморщился:

— Ну да, в этом-то и вся загвоздка. Именно поэтому второй вариант мы и рассматриваем в качестве запасного. Конечно, было бы предпочтительней, чтобы пророчество исполнила именно Джоанна Стаффорд. Очень жаль, что вы не хотите нам помочь. Неужели вы не понимаете, — он наклонился ко мне поближе, — что, если вы будете продолжать отказываться, вас не погладят по головке?

Я посмотрела в глаза Жаккарда, в эти его карие с золотистыми искорками глаза, которые сводили с ума стольких женщин, и навсегда распрощалась с надеждой спокойно вернуться в Дартфорд.

— Когда император явится в Гент, — сказал голландец, — он наверняка прихватит с собой не только армию, но и инквизиторов. А те сначала закончат разбирательство по делу Мишеля Нострадамуса, — скорее всего, его сожгут на костре, а потом перейдут к рассмотрению дела Джоанны Стаффорд.

Я в ужасе отшатнулась:

— А я-то какое преступление совершила? Да и господин Нострадамус тоже, если уж на то пошло? Он добрый человек и правоверный католик.

— Да ничего подобного, — возразил Жаккард. — Вы с ним оба занимались колдовством и некромантией. А инквизиция подобные вещи ну очень не одобряет.

Я вскочила на ноги и отчаянно выкрикнула:

— Но это все делалось по наущению самого императора и его представителя, посланника Шапуи!

— Разве? А как вы это докажете? Может быть, у вас есть их письменные указания?

— Я не верю, что Шапуи приказал вам сдать меня в руки инквизиции. Это полный бред.

Жаккард протянул мне письмо:

— Хотите почитать? Правда, придется снабдить вас ключом для расшифровки, но я буду только рад, если это поможет.

Я смотрела на письмо, дрожащее в его руке, и чувствовала себя как оплеванная. Не нужен мне был никакой ключ. Я и так поняла, что Шапуи меня предал.

— Если пойдете со мной по доброй воле, инквизиции вам бояться нечего, — настойчиво проговорил Жаккард. — Хотите — верьте, хотите — нет, но мне было бы очень неприятно стать свидетелем того, как Джоанну Стаффорд сжигают на костре. Поверьте, зрелище не для слабонервных, я не раз видел, как это делается.

— Я тоже видела! — выпалила я.

Перед глазами моими снова встала страшная картина: Смитфилд; клубы черного дыма окутывают гибнущую на костре Маргарет. Неужели теперь настанет и моя очередь отправиться вслед за ней? Я вдруг непроизвольно расхохоталась: это был страшный, истерический, совершенно безумный смех, но я ничего не могла с собой поделать.

Хватая ртом воздух, я отчаянно пыталась остановиться и успокоиться. Наконец мне это удалось.

— Это ваша самая худшая новость? — отдышавшись, спросила я.

— Понимаю, вы бы хотели услышать «да». Но, к сожалению, есть кое-что и похуже.

— Хуже, чем быть сожженной на костре? Интересно.

— Сейчас решается вопрос не только о вашей судьбе, но и о судьбе тех, кто вам дорог. Если даже пламя инквизиции не пугает вас и вы намерены и дальше упорно сопротивляться, тогда нам придется привезти в Гент еще одного гостя из Англии.

Я судорожно вцепилась пальцами в скамью. А ведь Жаккард оказался прав: это будет похуже, чем инквизиция. Чтобы заставить меня работать на него, Гардинер использовал в качестве заложника моего отца. Жаккард теперь пользуется тем же оружием, угрожая человеку, которого я люблю. Но кого он имеет в виду?

— Неужели вы говорите про Артура? — пролепетала я. — Но ваши люди вряд ли сумели похитить его из Стаффордского замка и привезти сюда, это невозможно… — Холодный, липкий ужас вполз мне в душу. Мне стало так страшно, что я почти лишилась дара речи.

— Да кому нужен этот сопливый мальчишка? — поморщился Жаккард. — И мы вовсе не собираемся никого похищать в Англии. Но если уж на то пошло, то да будет вам известно, что в случае надобности мы располагаем всеми необходимыми для этого средствами, да и люди у нас работают расторопные и умелые. Сеньор Хантарас, например, человек серьезный и мастер на все руки. Но похищение — дело хлопотное. Мы нашли гораздо более легкий путь: один из наших агентов случайно увидел в списке лиц, подавших заявку на разрешение выехать из Англии, знакомое имя. Разрешение было получено, и особа, возжелавшая спешно покинуть Дартфорд в силу печально сложившихся личных обстоятельств, сейчас путешествует по территориям, подвластным императору Карлу. И мне кажется, вы согласитесь на многое, лишь бы предотвратить грозящие этому человеку неприятности.

— Нет, — простонала я, — нет… не может быть… Это невозможно…

— Отчего же? Уже предпринимаются меры для того, чтобы уберечь его от всяких случайностей, взять, так сказать, под свое крыло и доставить к вам в целости и сохранности. Я говорю об Эдмунде Соммервиле. Ну разве вы не отблагодарите нас за то, что мы дадим вам возможность снова свидеться с вашим монашком?

Я молниеносно вскочила со скамьи, бросилась на Ролина и вцепилась ему в горло.

— Если по вашей вине с Эдмундом что-нибудь случится, я убью вас! Слышите вы, Жаккард? Клянусь всем на свете: я убью вас!

Жаккард с трудом отодрал мои пальцы от своего горла и отшвырнул меня прочь. Я споткнулась обо что-то и рухнула на солому.

— Не женщина — огонь! — усмехнулся Ролин. — Любо-дорого посмотреть! — Он распахнул дверь камеры и обернулся: — Ну подумайте сами, Джоанна Стаффорд, зачем вам убивать меня? Гораздо разумнее будет убить Генриха Восьмого.