Осталось преодолеть последний отрезок пути. Я наконец-то сняла изрядно надоевший мне шиньон из каштановых волос и перестала называться именем Катрин Ролин, молодой жены Жаккарда, уроженки Дербишира. Голландец приказал мне вместо этого переодеться в мужскую одежду и преобразиться в юношу: в нашей группе, держащей путь в Гент, не должно было быть женщин.

Хотя после убийства бедного Чарльза Адамса постоянная тревога Ролина казалась мне нелепой, притворяться его женой было настолько противно, что я беспрекословно спрятала волосы под шляпу и тесно стянула грудь, чтобы она не выступала под камзолом.

Почти всю дорогу до самого Гента я молчала. Дороги здесь оказались гораздо шире, чем у меня на родине. Мы ехали по деревенской местности, минуя множество богатых процветающих ферм. Я вспомнила о суровой, дикой красоте английской природы, о ее непроходимых лесах, скалистых холмах — и затосковала.

Интересно, что сейчас делает Артур, хорошо ли ему живется в Стаффордском замке? Правильно ли я поступила, отправив его туда? И по Эдмунду я тоже тосковала, как никогда прежде. Как сейчас мне не хватало его чуткости, его доброты, его здравого смысла. Я даже боялась думать о том, что бы он сказал о моем решении отдаться на волю судьбы. Наверное, не одобрил бы, а может, наоборот, рассердился бы, что я не начала действовать раньше.

Шапуи ехал бок о бок с Жаккардом, они о чем-то беседовали. До меня доносились отдельные слова, которые повторялись довольно часто: «Гент», «горожане», «гильдии». Приближаясь к Генту, оба явно испытывали тревогу, но тревога эта была связана вовсе не с третьим провидцем и его пророчеством. Мои спутники говорили о жителях Гента, о том, что сейчас в этом городе начались какие-то волнения.

На следующий день, ближе к вечеру, Жаккард внес весьма странное, на мой взгляд, предложение: мы с Шапуи, а также наши слуги должны ехать вперед и остановиться на одном постоялом дворе, а он сам немного задержится. Зачем это нужно, мне не объяснили. Я лелеяла надежду, что Жаккард навсегда покинет наш маленький отряд, а я продолжу путь до Гента в компании одного только посланника, не считая, конечно, слуг.

Мы с Шапуи благополучно добрались до постоялого двора и сняли там комнаты. Я поужинала и уже готовилась ко сну, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Это был слуга Шапуи, которого тот срочно отправил за мной.

Войдя в комнату посланника, я сразу поняла: что-то случилось. Во-первых, вновь объявился Жаккард, а во-вторых, сам Шапуи был явно чем-то сильно взволнован — таким я его еще никогда не видела.

— Оказывается, с самой Англии за нами следил шпион, — сказал он, потирая лоб.

— Господи, этого еще не хватало! — воскликнула я. — Не может быть!

— Я еще на корабле чувствовал, что за нами следят, — вставил Жаккард. — Правда, в Антверпене никакого соглядатая не обнаружил. Но как только мы оказались на дороге в Гент, я снова заподозрил неладное. Поэтому и задержался и расставил шпиону ловушку. Он появился на дороге, как только вы отправились дальше.

— И кто это? — спросила я.

— Тот же самый человек, которого Гардинер послал следить за вами в Дартфорде. Высокий, худой, темноволосый, с близко поставленными глазами. Его отправили за нами именно потому, что он видел вас в Дартфорде и в случае чего мог опознать. Он заплатил капитану кучу денег, и тот спрятал его где-то на корабле. Я оказался прав: Гардинер действительно заподозрил, что вы покинули Англию вместе со мной, прикинувшись моей женой. Он почуял, что здесь что-то не так, и решил до конца все проверить.

— В таком случае все пропало, — испугалась я. — Епископ Гардинер слишком много знает… Но как я вернусь обратно?

— Мы должны завершить нашу миссию! — горячо возразил Шапуи. — А насчет возвращения не беспокойтесь: мы найдем способ, как доставить вас в Англию.

— Мне достоверно известно, что шпион Гардинера не посылал в Англию никаких донесений. На корабле ему не удалось толком разглядеть вас, он так и не понял, действительно ли меня сопровождает Джоанна Стаффорд или нет. А до того как он последовал за нами в Гент, у него просто не было времени, чтобы отправить послание в Англию. Вот что я смог из него вытрясти.

Услышав слово «вытрясти», я похолодела.

— Значит, и этот человек мертв?

Жаккард посмотрел на меня долгим взглядом. Отвечать на мой вопрос он не счел нужным. Выходит, на моей совести теперь еще одна смерть, уже третья.

Спала я плохо, всю ночь меня мучили кошмары. Проснувшись, сразу надела мужской костюм. Жара уже стояла невыносимая, а нам ведь придется ехать очень быстро, чтобы добраться в Гент до наступления ночи. Той самой ночи, когда я должна услышать третье пророчество. Мы не имели права задержаться даже на один день.

Но, как выяснилось, жара была сущим пустяком по сравнению с тем потрясением, которое мне пришлось пережить чуть позже.

— Дальше я ехать не могу, — заявил вдруг Шапуи. — Ни один человек не должен знать, что я замешан в этой интриге. Вы меня понимаете, Хуана? Таково распоряжение самого императора.

— Но вы же обещали, что не покинете меня. — Я была в полном отчаянии.

Шапуи схватил меня за плечи и с силой встряхнул.

— Клянусь вам: все будет хорошо, — сказал он. — Вы мне верите?

Я кивнула.

— Мы непременно решим все ваши проблемы, — продолжал посланник. — Вы обязательно вернетесь на родину. А если вдруг после того, как все свершится, вы не сможете спокойно жить в Англии, мы устроим так, что вы обоснуетесь в Европе. Снова поступите в монастырь доминиканского ордена… Я легко могу найти для вас место в Нидерландах или в Испании. О вас позаботятся, ни о чем не беспокойтесь.

Я понимала, что Шапуи прав. Идти на попятный в любом случае было уже поздно. И я осталась с Ролином.

Мы с Жаккардом старались ехать как можно быстрее; за нами поспешали двое слуг. Было так жарко, что я насквозь вспотела. Жара ввергла меня в какое-то душевное оцепенение, с которым я безуспешно пыталась бороться.

Солнце уже почти скрылось за горизонтом, когда мы с Жаккардом Ролином добрались до того места, где Шельда впадает в Лейе. Вот он, город, в котором я должна услышать третье, последнее пророчество.

Гент показался мне ничуть не меньше Антверпена. Въехав в него, мы сразу увидели величественный кафедральный собор, выложенный из серого камня. На кривых улочках то и дело попадались красивые здания: то пышный замок, то великолепное аббатство или старинная ратуша. Но атмосфера в Генте заметно отличалась от атмосферы Антверпена. Если портовый город излучал очарование открытости и радостного процветания, то здесь на лицах прохожих ясно читалось выражение подозрительности и недоверия.

— Это город бунтовщиков и смутьянов, — пояснил Жаккард. — Жители Гента отказались платить императору Карлу налоги: заявили, что не станут раскошеливаться, оплачивая его войны. А как ему без денег управлять империей? Это все здешние бюргеры мутят воду: взбаламутили весь Гент и объявили о его независимости.

В первый раз я слышала, чтобы город восстал против своего монарха. И это город, где Карл родился? Новые вопросы не давали мне покоя, грызли мне душу. Если император не в состоянии править Фландрией, колыбелью династии Габсбургов, как же он управляет огромной, раскинувшейся на пол-Европы империей, да еще готовит вторжение в Англию?

Улица, по которой мы ехали, вела нас к огромной городской площади: я увидела ее еще издалека. Оттуда до слуха нашего доносились какие-то звуки. Вскоре стало ясно: это были крики множества людей, сопровождаемые громким свистом. Народу, похоже, собралось очень много: сотни или даже тысячи людей.

Когда мы подъехали к площади совсем близко, Жаккард выругался. Перед нами, окружая возведенный посередине площади помост, колыхалась густая и плотная толпа. Проехать сквозь это скопище народу не было никакой возможности.

— Гравенстеен расположен как раз по другую сторону этой площади, — сказал Ролин. — Нам надо проехать еще три улицы.

— А что такое Гравенстеен?

— Старинная городская тюрьма, там содержится… поджидает вашего прибытия провидец. До полуночи осталось меньше четырех часов. Необходимо пробиться сквозь эту толпу на ту сторону, да еще нам наверняка придется объяснять, почему это мы спешим прочь, когда все жители Гента собрались здесь… Да уж, задача не из легких.

Он спешился и приказал слугам стеречь лошадей, а мне велел:

— Не двигайтесь с места. Я скоро вернусь, только кое-что разузнаю.

Оставшись одна с молчаливыми слугами, я стала думать о предстоящей встрече с провидцем, которого держат в тюремной камере. Бежали минуты, неспокойное море народу все больше пугало меня. Невольно вспомнилась кровожадная толпа на Смитфилде, радостно глазеющая на то, как горит на костре моя любимая сестренка Маргарет.

Я стала молиться, чтобы Господь дал мне силы выдержать все до конца.

Вернулся Жаккард. Новости, которые он принес, были ужасны. Город действительно отказался платить налоги Марии Венгерской, правительнице Нидерландов и родной сестре императора Карла. Горожане заявили, что не признают власти императора и не обязаны хранить верность монархии; они вспомнили про какие-то полузабытые права прежних времен, которые у них были еще до того, как воцарилась династия Габсбургов. Верхушка города, богатые бюргеры, все как один поклялись сжечь документ, согласно которому город Гент присягнул на верность империи. Верным Карлу оставался только глава городского совета, он-то и хранил этот документ в потайном месте и наотрез отказался отдать его бунтовщикам. Но отцы города устроили судебное разбирательство и осудили непокорного главу совета на смерть. Сегодня на этой площади должна была состояться его казнь.

Жаккард махнул рукой в сторону помоста. Я в страхе зажала ладонью рот. Так вот оно что! Я случайно угадала: толпа собралась, чтобы поглазеть на публичную казнь.

Ролин подтолкнул меня, приказывая идти вперед, в сторону помоста.

— Нет-нет, только не это… — слабо сопротивлялась я.

— Это не займет много времени, главу совета должны казнить до захода солнца, — прошептал он мне на ухо. — И тогда мы сможем быстро попасть в Гравенстеен.

Высокий помост теперь был виден гораздо лучше. По четырем углам его ярко горели факелы. Какие-то люди уже тащили осужденного на помост, и он в страхе молотил руками по воздуху. Отчаянные вопли его мешались с насмешливыми выкриками из толпы. За приговоренным следовал человек с поднятым топором. Это был не профессиональный палач, какого я видела на Тауэр-Хилл. Перед обезумевшими от нетерпения горожанами собирался продемонстрировать свое искусство обыкновенный мясник.

Три раза поднимался и падал его топор, пока голова не отделилась от туловища и душа несчастного не взлетела на небеса.

Но я не отводила глаза и твердо смотрела на жуткое зрелище, хотя беспомощный гнев перед безумием и слепой жестокостью этих людей буквально душил меня.

Я искоса бросила взгляд на Жаккарда. Что и говорить, зрелище его тоже смутило, но отвращения на его лице я не заметила. Для него происходящее было лишь досадным препятствием, которое мешало ему осуществить свою mission apres mort.

На помост вскарабкался по ступенькам какой-то богато одетый бюргер и помахал перед толпой листком пергамента, который был охвачен ярким пламенем. Над растерзанным телом главы городского совета горел документ, где стояла подпись императора Карла. Документ, свидетельствовавший о том, что город Гент присягнул на верность Священной Римской империи.

Довольные горожане пустились в пляс, отовсюду слышалось радостное пение. Мы с Жаккардом проталкивались сквозь толпу, стараясь не вызвать подозрений.

— А вы чего не пляшете? А ну пляшите! — кричали на нас со всех сторон. Я прятала лицо, уткнувшись в плечо Жаккарда. Хоть он был мне и противен, я не могла заставить себя улыбаться этим убийцам.

Уж не знаю, удалось бы нам или нет благополучно пробиться сквозь беснующуюся толпу и вовремя выбраться с этой проклятой площади, если бы вдруг не поднялся ветер.

При первых порывах его Жаккард еще крепче сжал мне руку.

— Это еще что? — удивился он. — Минуту назад небо было чистое. Похоже, сейчас будет гроза!

Я посмотрела на небо. Оно было затянуто тучами, которые мчались с такой же скоростью, как совсем еще недавно наш корабль, на всех парусах летевший к Антверпену. Порывы ветра чуть не сбивали с ног.

Добрые горожане Гента, похоже, тоже заметили быстро надвигающуюся грозу.

— Это кара Божия! — прошамкала какая-то старуха.

— Тише ты! — испугалась другая, стоявшая с ней рядом.

Но и остальные, похоже, тоже были напуганы.

— Теперь можно свободно идти в Гравенстеен, — повернулась я к Жаккарду.

— Гроза, похоже, разразится нешуточная, будьте готовы, — сказал он, в наступившем мраке вглядываясь мне в лицо.

— Я-то готова. Подумайте лучше о себе.

Мы кое-как двинулись вперед. Одной рукой Ролин обнял меня, тесно прижав к себе, а другую выставил вперед, стараясь защититься от резких, бьющих прямо в лицо порывов ветра. Именно так мы и проделали последний отрезок пути: если смотреть со стороны — ни дать ни взять влюбленная парочка, отчаянно пытающаяся поскорей добраться до дому.

Вид Гравенстеена произвел на меня ужасное впечатление. Мне казалось, что я достаточно собралась с духом и подготовилась к тому, что третье пророчество услышу в тюрьме. Но теперь, когда я стояла перед высокой каменной башней с узкими, как щели, окнами-бойницами, от которой куда-то в темноту отходили массивные серые стены, меня снова охватил жуткий страх. Мрачная громада Гравенстеена, казалось, поглотила и уничтожила все: и звезды, и луну в небе, и ветер над землей, и тусклые лучики света, зажженного человеческой рукой. В жизни своей я не видела более мрачного места.

Как только мы с Жаккардом подошли к тяжелым дверям, цепи загремели, двери отворились и из них выскочили двое стражников, которые быстро втолкнули нас внутрь.

— Джоанна, не хотите ли для начала почистить перышки и чего-нибудь выпить? — спросил Ролин, вытирая с лица грязь мокрым носовым платком.

— Нет уж, ведите меня сразу к провидцу, — отрезала я.

— Мне всегда нравились энергичные, страстные женщины, — усмехнулся он. — С такими легче работать, уходит гораздо меньше времени. Но сначала позвольте мне переговорить кое с кем, а вы пока отдохните.

И, не обращая внимания на мои протесты, Жаккард ушел. Меня же отвели в маленькую комнатку, где я кое-как привела себя в порядок, вытерла лицо и руки. Слуга налил мне вина и предложил поесть, но я отказалась. На душе было тревожно. Теперь я оказалась полностью в руках Жаккарда Ролина: меня окружали толстые крепкие стены замка, возвышавшегося посреди мятежного города, который взбунтовался против своего суверена. Какая уж тут еда!

Вернулся Жаккард. Я удивилась, увидев на лице его улыбку.

— Все идет хорошо, Джоанна Стаффорд, — сказал он, потирая руки.

Ступая по каменному полу, Жаккард повел меня к центральной башне замка, мимо погасшего камина, такого огромного, что в нем мог бы во весь рост встать взрослый мужчина. По другую сторону каменной арки была лестничная площадка, от которой вверх и вниз отходила каменная лестница.

— Что я должна буду делать? — спросила я.

— Ничего особенного, — ответил он. — На этот раз не будет ни замысловатых пассов, ни ходьбы по кругу, ни вызывания душ умерших или припадков безумия. Никто не станет падать на пол и биться в конвульсиях с пеной у рта, как это было в монастыре. Третьему провидцу требуется лишь несколько… э-э-э… приспособлений. Доминиканец записал весь предполагаемый порядок действий и заранее переслал его Шапуи в Антверпен. Так что я приготовлю все, что необходимо провидцу, дабы сообщить вам пророчество. А пока я буду заниматься подготовкой, вам надо просто пообщаться с этим человеком.

— Просто пообщаться? — как эхо повторила я.

— Самое интересное, как мне кажется, заключается в том, что этот человек… он, если можно так выразиться, в вашем вкусе. Я и сам уже разговаривал с ним… он довольно приятный, очень эрудированный. Нетребовательный, не капризный. Учтивый. Он аптекарь.

От неожиданности я сделала шаг назад:

— Что-о? Жаккард, неужели…

— Нет-нет-нет! — рассмеялся он. — Да вы никак подумали, что я собрался преподнести вам на блюдечке самого Эдмунда Соммервиля?! — Голландец жестом приказал стражнику отомкнуть дверь и продолжил: — Этот человек родом из Южной Франции. Ума не приложу, с чего это его вдруг понесло в Испанию, прямо в лапы инквизиции.

Дверь распахнулась. Жаккард вошел первым и только потом поманил меня.

Камера оказалась совсем маленькой, пол ее был устлан соломой. У стенки стояла скамья. Видимо, совсем недавно здесь зажгли свечи, и в помещении было довольно светло.

На скамье, сложив руки на коленях, сидел очень худой мужчина лет тридцати пяти с каштанового цвета волосами и довольно лохматой бородкой. Увидев нас, он встал; посмотрел сначала на Ролина, а потом перевел испытующий взгляд на меня.

— Джоанна Стаффорд, — торжественно проговорил Жаккард, — позвольте представить вам Мигеля де Нострдама, или господина Мишеля Нострадамуса — именно так звучит его имя по-французски.