31
На этот раз я не закрыла глаза. Палач тяжело ступил вперед. Я видела сквозь щелочки в капюшоне его бегающие глазки: он выбирал место поудобней. Вот он широко расставил ноги и поднял над головой топор. В тусклом свете пасмурного дня блеснуло окровавленное лезвие. И, описав дугу, топор с силой опустился на шею осужденного.
То, что я увидела в этот миг, навечно оставило в моей душе незаживающую жгучую рану.
Потом какой-то незнакомый мне человек забрал отрубленную голову Монтегю. Гвардейцы оттащили мертвое тело в конец эшафота. Шерифы, а за ними священник и палач спустились по скрипящим ступеням вниз. На эшафот поднялись другие люди, чтобы забрать ящики с обезглавленными телами. Я понимала, что происходит вокруг меня, но видела все как бы отстраненно. Так могла бы наблюдать за происходящим какая-нибудь чайка, которых много кружилось над лондонским Тауэром.
Кажется, ко мне подошел и тронул за руку Чарльз, верный дворецкий Кортни:
— Госпожа Джоанна…
По тону его я поняла, что Чарльз уже не в первый раз окликает меня. Но была не в силах говорить.
— Мы сейчас их похороним. Получили от шерифа разрешение. Хотите пойти с нами?
— Что? — не сразу поняла я.
— Вон там церковь, видите? — Он протянул руку. — Церковь Всех Святых. Там мы их и похороним временно.
Собрав все силы, я кивнула.
Потом ко мне подошел Суррей:
— Джоанна, нам надо… О господи, да у вас кровь!
Он отвел меня подальше от эшафота и, порывшись в карманах камзола, извлек оттуда платок. Юный граф сам отер кровь с моего лица; глаза его были полны жалости. За его спиной какие-то люди разглядывали меня с испуганным восхищением. Кругом слышался шепот.
— Стаффорд… — донеслось до моих ушей.
Не обращая на них внимания, Суррей продолжал вытирать остатки крови. Будь я в эту минуту в состоянии что-либо чувствовать, я бы пожалела о том, что собиралась сейчас сделать: ведь мой план был некоторым образом направлен против сына Норфолка.
— Ну все, пойдемте отсюда! — прокричал сам герцог, стоявший шагах в двадцати от нас.
— Я с вами никуда не пойду, — ответила я.
Герцог с явной неохотой приблизился ко мне. Он то и дело поглядывал на эшафот. Ящики с обезглавленными телами Кортни и Монтегю как раз спускали вниз.
— Я прямо сейчас отправляюсь во дворец. Король должен видеть меня при дворе. Проводи ее в Говард-Хаус, — велел он сыну, — а потом тоже приходи.
— Я никуда не пойду, — повторила я.
— Пойдете как миленькая. Будете делать, что я вам скажу, — прошипел герцог. — А завтра мои люди отправят вас в Стаффордский замок.
Я тронула графа Суррея за рукав парчового с прорезями камзола:
— Мне надо кое-что вам сказать, милорд. Это касается вашей покойной тетушки, Маргарет Булмер. Вам обязательно надо об этом узнать. Маргарет не просто так отправилась на Север, тому есть причина. И она имеет самое непосредственное отношение к вашему батюшке.
Норфолк схватил меня за руку и оттащил в сторону, другой рукой делая знак Суррею, чтобы тот удалился.
— Вы с ума сошли! Разве можно сейчас называть это имя, да еще здесь? — снова прошипел он, трясясь от ярости.
— Вашего сына чрезвычайно огорчает, когда все вокруг шепчутся, называя его отца сводником, — отвечала я. — Интересно, что он скажет, когда я сообщу ему, что вы пытались уложить Маргарет в постель к королю и силой заставить ее стать его любовницей, ведь именно поэтому моя бедная кузина была вынуждена столь спешно покинуть двор.
Лицо Норфолка исказилось ужасом. Должно быть, приблизительно так же выглядела и я сама, когда Гертруда Кортни назвала мне имя Джорджа Болейна.
— Это неправда, — прошептал герцог.
О страшной тайне Маргарет я узнала от своего несчастного отца, который поведал мне ее буквально за несколько дней до смерти. Но я не стала говорить Норфолку, откуда мне это известно. Ровным голосом, даже глазом не моргнув, я спела ему совершенно иную песню:
— Маргарет прислала мне письмо, в котором рассказала обо всем. Я до сих пор никому его не показывала, чтобы не марать ее светлую память. Но если вы сегодня же не оставите меня в покое, я непременно ознакомлю всех с его содержанием.
Как ни странно, услышав это заявление, герцог Норфолк улыбнулся — и в улыбке его таилось страшное предостережение. Печаль в глазах моего собеседника — он был явно расстроен казнью, хотя и старался этого не показывать, — сменилась неистовой яростью.
— Мне прекрасно известно, что именно поэтому король и приказал избрать для Маргарет столь жестокую смерть, — продолжала я, подавляя страх. — Если бы не вы, ничего этого не случилось бы. Моя кузина не отправилась бы на Север и не приняла бы участия в Благодатном паломничестве… Во всем виноваты вы один. Это вы убили Маргарет, еще задолго до того, как она открыто взбунтовалась против короля. И я думаю, что ваш сын, а также и ваша жена должны знать правду.
Норфолк наклонился ко мне.
— Вы хоть представляете себе, Джоанна, против кого вы сейчас намерены выступить? — спросил он, и в голосе его прозвучала недвусмысленная угроза.
Я посмотрела на герцога: этот человек вел людей в бой, он не раз отдавал приказы убивать — мужчин, женщин и даже детей. Он ни перед чем не остановится. И все-таки я отважно сказала:
— Заставить меня пойти с вами, ваша светлость, можно только одним способом — потащить силой. Но будет ли благоразумно с вашей стороны привлекать к себе всеобщее внимание именно сейчас, когда вся высшая знать государства и без того находится под подозрением? Помните, что сказал вам в день своего ареста барон Монтегю? «Теперь не осталось никого, кроме вас, Говард. Будьте готовы».
Нижняя губа Норфолка задрожала. Видно, ему пришлось приложить громадные усилия, чтобы взять себя в руки и не убить меня прямо на месте голыми руками. Глядя через плечо герцога, я видела, что юный Суррей внимательно наблюдает за нами.
— Я ни слова не скажу вашему сыну, ни одна живая душа не узнает от меня правды о Маргарет, клянусь вам в этом, как перед Богом. Но только в том случае, если вы оставите меня в покое. Сейчас я хочу присутствовать на похоронах своих друзей. А потом отправлюсь в Дартфорд. И вы больше никогда меня не увидите. Я не желаю больше иметь никаких дел ни с вашей семьей, ни с кем-либо из числа высшей знати и придворных. — Я помолчала, а потом добавила: — Но сначала я заеду в Винчестер-Хаус и заберу брата Эдмунда. Немедленно пошлите к епископу человека с просьбой освободить его сегодня же.
Герцог Норфолк обернулся, посмотрел на сына, потом снова на меня.
— Вы думаете, этим все кончится? — тихо, чуть слышно спросил он. — Так вот, Джоанна Стаффорд, вы ошибаетесь.
И он ушел, щелкнув пальцами, приказывая этим жестом своему сыну и наследнику следовать за собой. Ослушаться отца Суррей не посмел. Я ни на минуту не сомневалась в том, что так оно и будет.
Я же пошла, пробираясь сквозь редеющую толпу, к церкви Всех Святых. Там уже собрались слуги и домочадцы Кортни, общим числом не менее дюжины. На похоронах также присутствовали трое слуг барона Монтегю. Но ни родственников его, ни друзей (не считая, разумеется, меня) видно не было.
На этом же месте находилось первоначальное захоронение и других высокопоставленных лиц, объявленных государственными изменниками: например, кардинала Фишера и сэра Томаса Мора. Иногда, когда мстительная злоба короля утихала, он милостиво позволял родственникам казненных перезахоронить их в другом месте. Но так бывало далеко не всегда.
Священник меланхоличным голосом произнес над двумя свежими могилами несколько слов.
Сразу после похорон я покинула Тауэр-Хилл. Горбун на Лондонском мосту, тот самый, что за малую мзду выдал нас Норфолку, на этот раз меня даже не заметил. Я заплатила пенни и устало зашагала через мост, чуть в стороне от обгоняющих меня лошадей и повозок. Все сейчас казалось мне странным: шумный плеск воды где-то далеко внизу, крики и веселый смех сидящих на повозках людей… все это было мне как-то чуждо, словно бы я явилась сюда из другого мира. Я не чувствовала ни малейшего торжества или хотя бы радости оттого, что избавилась от Норфолка. Напротив, глубокая печаль угнетала меня: в каком же мрачном и жестоком мире мы все живем!
В Винчестер-Хаус я заходить не стала. Остановилась на Саутуарк-стрит, где стоял дворец епископа, при входе во двор, и ограничилась тем, что назвала свое имя мальчишке-привратнику.
Долгое время никто не выходил. Снова пошел дождь, на этот раз мелкий, моросящий. Но я не стала искать укрытия. Людям, которые направлялись в Винчестер-Хаус по делам, приходилось огибать мою неподвижную фигуру.
Наконец показался какой-то священник, он дошел до середины двора и остановился. Смерил меня взглядом, сохраняя на лице каменное выражение, а потом повернулся и сделал кому-то рукой знак.
И вот под каменной аркой, на которой была вырезана буква «В», появился брат Эдмунд. Он медленно пересек мощенный булыжником двор и вышел на улицу. Настроение у меня сразу поднялось, хотя, честно говоря, я все-таки чувствовала себя виноватой и жалела о том, что впутала друга в свои неприятности. Но особенно сильно я раскаивалась в том, что столь бесстыдно вела себя в монастыре Черных Братьев.
— Здравствуйте, сестра Джоанна, — сказал он, подойдя ко мне.
— Здравствуйте, брат Эдмунд.
Лицо его было бледно, вокруг глаз чернели темные круги, но следов явного насилия вроде бы заметно не было. Он окинул взглядом мое платье и вздрогнул:
— Это кровь?
Я опустила глаза. И только сейчас заметила на плаще, с левой стороны, бурые пятна.
— Сегодня утром их казнили.
Он кивнул, взял меня за руку и повел прочь.
— Как вам удалось добиться, чтобы меня освободили? — спросил брат Эдмунд.
— Я пригрозила герцогу Норфолку: заявила, что, если он немедленно не отпустит вас и не оставит нас обоих в покое, я всем расскажу одну его постыдную тайну.
Брат Эдмунд остановился как вкопанный.
— Вы угрожали самому Норфолку? — испуганно спросил он. — И чем же именно?
— Мне очень жаль, но этого я вам сказать не могу.
— К пророчествам это не имеет отношения? — почти шепотом поинтересовался брат Эдмунд.
— Разумеется, нет. Об этом я бы герцогу ни за что не сказала.
— Мне кажется, сестра Джоанна, что вы должны сообщить мне правду — на всякий случай, чтобы я был готов ко всему.
— Не могу. Поклялась перед Богом, что не скажу никому.
Брат Эдмунд кивнул:
— Ну, тогда не будем больше говорить об этом.
Мы снова тронулись в путь. В самом конце улицы группа каких-то негодяев избивала нищего.
— Епископ Гардинер лично допрашивал меня, — сообщил брат Эдмунд. — Я ничего ему не сказал, но, боюсь, он подозревает, что в Блэкфрайарз нас привело нечто большее, чем просто желание помолиться.
Сердце мое мучительно сжалось, а потом часто забилось. Вот этого я предвидеть не могла. Епископ хитер, как лиса, и слишком хорошо знает нас с братом Эдмундом. Если кто и способен разнюхать про пророчества и мою роль в них, то это Стефан Гардинер.
Брат Эдмунд вдруг громко ахнул, но совсем не потому, что испугался коварного епископа. Просто как раз в этот момент он тоже заметил головорезов, избивавших нищего. Не успела я и слова сказать, как мой друг бросился к ним.
— Стойте! — закричал он. — Немедленно оставьте этого человека в покое!
Ничего не понимая, я устремилась за ним. С чего вдруг брат Эдмунд решил ввязаться в уличную драку?
Высокий широкоплечий громила, зажавший беднягу-нищего под мышкой, как куль с овсом, злобно посмотрел на брата Эдмунда:
— А ты кто такой? Тоже небось сторонник Папы?
И только теперь я рассмотрела нищего как следует и поняла, что это был вовсе не нищий. На человеке, на которого напали бандиты, была ряса монаха-цистерцианца с капюшоном. Когда верзила оторвал этот капюшон и отшвырнул его в сторону, я с изумлением увидела белое как мел лицо брата Освальда. Он был в полубессознательном состоянии, по подбородку несчастного струилась кровь.
— Да вы никак знаете этого урода? — догадался громила.
— Он монах, Божий человек, — ответил брат Эдмунд. — Вы должны немедленно отпустить его.
— Мы больше не кланяемся монахам, — прорычал бандит. — Они все лицемеры, колдуны и бездельники.
Я и прежде слышала, как простые обыватели злобно ругают монахов, и всякий раз испытывала такую боль, словно меня били по лицу. Получалось, что людей в рясах ненавидели не только король с Кромвелем и их приспешники.
— Он папист, — орал громила, — а мы знаем, что надо делать с папистами! Верно, ребята?
Остальные радостно заржали. Их было человек десять, не меньше.
— Посмотрите, он совсем слабый и беззащитный. Ну как вам не стыдно, нашли на ком демонстрировать свою силу! — увещевал негодяев брат Эдмунд.
Вожак бандитов швырнул брата Освальда на землю. Монах застонал. Мой друг бросился было к нему, но дорогу ему преградил все тот же громила.
— Тогда давай я испробую свою силу на тебе! Ты как, не против? — загоготал он в полном восторге от собственного остроумия.
— Нет! — закричала я. — Прекратите немедленно!
Бандит обернулся и плотоядно оглядел меня с головы до ног:
— А-а, да ты и девчонку привел с собой? Сейчас позабавимся…
Брат Эдмунд поспешно спрятал меня за свою спину:
— Пусть только кто-нибудь попробует тронуть ее хоть пальцем!
Он поднял правую руку, сжав ее в кулак. Вывести из себя брата Эдмунда было не так-то просто, но когда это все-таки случалось, в гневе он бывал страшен.
Громила угрожающе набычился и двинулся на нас. А вместе с ним и вся его банда.
Вдруг сзади послышался громкий топот. Десятка два человек бежали к нам по улице от Винчестер-Хауса, некоторые размахивали палками.
— А ну убирайтесь прочь! — кричал седовласый священник. — Прочь, вам сказано!
Головорезов сразу как ветром сдуло. Только главарь остановился на перекрестке, обернулся и крикнул:
— Думаете, мы забудем, что ваш епископ Гардинер встал на сторону папистов? Как бы не так!
— Это брат Освальд, бывший монах цистерцианского ордена, — сообщила я священнику, который столь вовремя появился из особняка Гардинера. — Он ранен, вы должны отнести его в Винчестер-Хаус и обеспечить ему уход и лечение.
— Ну уж нет! — резко возразил священник. — Мы и так сделали для вас все, что могли. А дальше уже ваше дело: можете оставить его здесь или забрать с собой, как хотите. Но я настоятельно советую: уходите отсюда поскорей, пока эти негодяи не вернулись с подмогой. А они это сделают, можете не сомневаться.
И люди Гардинера исчезли так же быстро, как и появились. Брат Эдмунд опустился на колени перед истекающим кровью монахом. Осторожно поднял ему голову.
— Брат Освальд, вы слышите меня? Вы помните меня? Я Эдмунд Соммервиль. Мы познакомились во время паломничества в Стоунхендж.
Веки цистерцианца задрожали.
— Эдмунд… да. Помню.
Он несколько раз моргнул.
— А это кто с вами? Джоанна?
— Да, — кивнула я.
— Мы сейчас отнесем вас в безопасное место, — сказал брат Эдмунд.
— Да благословит вас Бог, — отозвался брат Освальд. — Бог Отец и наш искупитель… это они спасли меня. — Он попытался осенить себя крестным знамением, но рука его бессильно упала в грязь.
— Вряд ли он сможет идти, — прошептала я.
— Вы здесь один? — спросил его брат Эдмунд. — А где же ваши друзья?
В прошлый раз мы встретили брата Освальда, когда он вел за собой еще с дюжину оставшихся без места монахов; они шли пешком через всю Англию, пытаясь найти ответы на свои недоуменные вопросы при помощи молитвы и паломничества по святым местам.
— Остальные ждут меня у реки, — ответил брат Освальд. Он сморщился, потер бок и закашлялся. — Их пятеро. Они сейчас возле ямы, где травят медведей. Мы направляемся в Кент, в Элсвортский монастырь.
— Дартфорд как раз по пути в Элсворт, — вставила я.
Брат Эдмунд взвалил на себя брата Освальда. Лицо его покраснело от натуги.
— Хотелось бы довести их всех до Дартфорда, — сквозь крепко сжатые зубы сказал он. — Думаете, мы сможем, сестра?
Меня охватило волнение.
— Сможем, обязательно сможем.
— Но как? Даже с помощью остальных братьев пронести раненого такое расстояние… это немыслимо.
Я похлопала по карману плаща, на котором виднелись пятна крови.
— Наймем повозку. У меня здесь есть несколько монет. Катрин Говард отдала мне свой кошелек. Денег немного, но, думаю, нам хватит.
— Вы хотите потратить все свои деньги?
— Да. Богом клянусь, лучшего применения им не найти.
Глаза брата Эдмунда исполнились гордости за меня и решимости.
— Итак, в Дартфорд, — кивнул он.
