Книга: Плененная королева
Назад: Глава 46 Пуатье, 1173 год
Дальше: Глава 48 Барфлёр, Английский канал и Саутгемптон, 1174 год

Часть четвертая
Несчастная пленница
1173–1189

Глава 47
Руан, 1173 год

Когда они подъезжали к дворцу покойной императрицы, расположенному перед стенами Руана, уже темнело. Бульшую часть пути Алиенора провела, представляя себе, как ее встретит Генрих. Наедине, чтобы не унижать ее… и себя? Или он пойдет на то, чтобы представить ее, пленницу, всему двору? Что ж, он способен и на это, думала Алиенора. Правда, король может вообще не встречаться с ней. Запрет где-нибудь в подземелье, где она не будет видеть света божьего, пока не начнется суд.
Сердце ее стучало, как молот, когда они подъехали к дворцу и мост перед ними опустили. Алиенора понимала, что, вероятно, являет собой прискорбное зрелище: грязная после долгой дороги, с лицом, искаженным дурными предчувствиями. А платье пропитано потом страха. Господи милостивый, молилась Алиенора, дай мне мужество встретить с достоинством то, что меня ждет!
Известие о ее прибытии пришло заранее, и во дворе появился один из капитанов короля с четырьмя воинами, чтобы освободить сержанта и его людей от их знаменитой обузы. Когда Алиенора спрыгнула с лошади, капитан чопорно поклонился.
– Мадам, вы должны следовать за мной, – сказал он и повел ее, вплотную за ними следовали его люди.
Они подошли к дверям одной из башен, куда обычно проходили гости, и Алиенору это воодушевило, но когда по узкой винтовой лестнице поднялись на верхний этаж, она увидела, что дверь единственной комнаты снабжена новым запором. Значит, это будет ее тюрьмой.
Капитан открыл дверь и показал, что королева должна войти. Алиенора настороженно вошла внутрь, не исключая, что там ее будет ждать Генри. Но в свете свечи она увидела только неопределенного возраста, коренастого сложения женщину с лицом, словно вырубленным топором. На женщине было серое шерстяное платье, белоснежный вимпл, она поглядывала на Алиенору неприязненным взглядом. Неужели это ее тюремщица? Сердце у королевы упало. Лучше уж увидеть сейчас разгневанного Генри.
– Амария будет вашей личной служанкой, мадам, – с бесстрастным выражением лица произнес капитан. Глаза его смотрели в какую-то точку за ее плечом.
– Моим сторожем, вы хотите сказать, – ответила Алиенора, обретя дар речи, и почувствовала, как ощетинилась женщина.
– Нет, – ответил капитан. – Король назначил эту женщину прислуживать вам. Для вашей безопасности стражники будут находиться у дверей вашей комнаты и у дверей внизу. Амария может уходить и приходить по необходимости, приносить нужные вещи, но я бы посоветовал вам, мадам, не делать глупостей и не предпринимать попыток к бегству. Этим вы только усугубите свое положение.
– Я и представить себе не могла, что моя ситуация может быть хуже нынешней, – ответила Алиенора. – Скажите, если вы знаете, увижу ли я моего мужа-короля?
– Не могу вам сказать, – ответил капитан.
– Он здесь? Мне говорили, что меня везут сюда, чтобы увидеться с ним.
– Я не посвящен в планы короля, мадам. Мне приказано держать вас под замком. – Произнеся это, он взял ключ, висевший на поясе, закрыл за собой дверь и запер ее.
Алиенора вздохнула в отчаянии, потом оглянулась. Амария посматривала на нее недобрым взглядом. Наверняка ей сказали, что я какое-то чудовище, подумала Алиенора.
В круглой комнате висел единственный гобелен, настолько выцветший от времени, что его, возможно, взяли из старой городской крепости Вильгельма Завоевателя. Алиенора не могла разобрать, что там изображено, но женскую фигуру в центре различила. Похоже, какая-нибудь коварная женщина из легенды, подумала Алиенора. Наверное, Генри сам выбрал этот гобелен, полагая, что он отвечает ситуации. Здесь стояли полированное деревянное кресло, табуретка, стол, небольшой сундук с нарезными бороздками, пустая жаровня. На стене были вбиты колышки, чтобы вешать одежду. Единственная широкая кровать с балдахином из плотной ярко-зеленой ткани с довольно удобным валиком и подушками в полоску была застелена чистыми выбеленными льняными простынями и плотным зеленым шерстяным покрывалом, отороченным чем-то вроде соболиного меха. Но рядом не было соломенного тюфяка для Амарии – только два ночных горшка на том месте, где такой тюфяк мог бы лежать.
Чтобы сделать их совместное заключение хоть сколь-нибудь приемлемым, нужно было найти с этой женщиной общий язык… Но существовала еще проблема с кроватью.
– Добрый вечер, Амария, – начала Алиенора. – Я думаю, пребывание здесь нравится вам ничуть не больше, чем мне, но ради нашего общего блага мы должны постараться. Скажите, как мы здесь будем спать?
Женщина посмотрела на нее холодным взглядом, но ответила довольно вежливо:
– Леди, мне приказано делить постель с вами.
«Неужели они боятся, что я могу соблазнить стражников, пока она спит?» – сердито подумала Алиенора.
Это было таким мелочным унижением, оскорблявшим к тому же ее брезгливость. Что, если эта женщина, чье произношение выдавало ее крестьянское происхождение, плохо пахнет или храпит во сне? Сельские жители спали вповалку на одной кровати, но Алиенора сама выбирала, с кем ей спать, а в одиночестве любила фантазировать и заняться еще кое-чем… С Амарией в кровати для этого не будет возможности.
Но если чего-то нельзя избежать, то с этим нужно смириться. Алиенора полагала, что лишилась права на приватность и свободу выбора… и вообще на какую-либо свободу.
– Вы голодны, леди? – спросила Амария.
– Нет, – ответила Алиенора, – но от вина не откажусь.
Амария постучала в дверь, и когда та открылась, в ее створе Алиенора увидела две сверкающие пики. Это стало для нее потрясением: только теперь она со всей ясностью поняла, что находится в заточении. Она смотрела в унынии, как стражники подняли пики, пропуская женщину, потом захлопнули и заперли дверь. Значит, вот какой будет отныне ее жизнь. Алиеноре показалось, что стены смыкаются, душат ее…
Но она должна быть сильной, если хочет пережить это… и практичной. Радуясь недолгому одиночеству, Алиенора быстро воспользовалась ночным горшком, разделась до нижнего белья – нужно будет как можно скорее попросить мягкое льняное белье – и забралась в постель.
Когда Амария вернулась с вином, Алиенора в поисках забвения быстро осушила кубок, но безрезультатно. Она попыталась уснуть, но сон не шел к ней. Мучили мысли об опасности, которой подвергаются сыновья, о том, что принесет завтрашний день. Когда Амария забралась на кровать, Алиенору передернуло от отвращения, она отодвинулась как можно дальше на край и замерла в беззвучных рыданиях, с грузом страха и печали на сердце.

 

Утро, как ни посмотри, было блеклым. Проснувшись, Алиенора увидела через щель окна смутное серое небо и почувствовала тоскливую пустоту в сердце: она вспомнила, где находится. Амария все еще спала, нижняя челюсть у нее отвисла, изо рта вырывалось зловонное дыхание. Алиенора осторожно соскользнула с кровати и как можно тише облегчилась. Она предвидела впереди немало трудностей: ей нужно было отвечать на зов природы и в то же время сохранять королевское достоинство в недоброжелательных и внимательных глазах прислуги. Алиенора предвидела мучительные неудобства, которые ей придется выносить в ожидании, когда Амария удалится по какому-нибудь поручению.
На столе была оставлена вода и полотняная тряпка. Алиенора, как могла, умылась и облачилась в черное платье и головное покрывало. Никакой другой одежды у нее не было. Нужно срочно попросить, чтобы принесли что-нибудь еще, а также нижнее белье.
Амария проснулась и протерла глаза, когда церковный колокол пробил семь часов.
– Доброе утро, – сказала Алиенора, стараясь быть вежливой.
Эта женщина должна понять, что каждой из них придется прикладывать усилия, чтобы совместное обитание было более или менее сносным.
– Доброе утро, – настороженно ответила Амария, встала и натянула на себя поверх ночной рубахи серое платье. Видимо, умываться она не собиралась.
«Крестьяне!» – подумала Алиенора. Она следила за действиями женщины: та очистила стол, выплеснула остатки воды в окно с криком: «Gardez l’eau!»
– Я принесу что-нибудь поесть, – сказала она и постучала в дверь.
Когда Амария ушла, Алиенора опустилась на колени и попыталась молиться. Она всегда перед завтраком посещала мессу, но тут для ее духовных потребностей ничего не было предусмотрено. Придется попросить и об этом.
Молиться было трудно. Мешали мысли о неминуемом разговоре с мужем, воспоминание о его угрозе убить ее. Когда он придет или вызовет ее? И вообще – в Руане ли он?
Алиенора попыталась сосредоточиться на страданиях Христа. Легко было общаться со Спасителем в богато украшенных королевских часовнях или в тишине Фонтевро или других известных монастырей. Но здесь, в этой безрадостной комнате, в самый трудный для нее час Господь, казалось, не хочет слышать ее.
Королева сосредоточилась на пяти пунктах молитвы. Благодарности – но за что? За то, что пути Господни воистину неисповедимы? В чем могла состоять Его цель, когда Он подвергал ее этим страданиям и несчастьям? В том, чтобы она повинилась? Но перед кем? Перед мужем, которого должна любить и в отношении которого обязана выполнять супружеские обязанности?.. Но Генрих бессчетное число раз изменял ей и не пожелал отдать должное сыновьям. Нет, уж лучше повиниться перед Молодым Генрихом, перед Ричардом и Жоффруа за то, что не смогла им помочь. Молиться за других? Господь знал: она всю жизнь молилась за сыновей и других детей. Молилась также за свою землю – Аквитанию, – и за ее народ, и за всех бедняков, и за тех, кому нужна помощь в этом несчастном мире.
Молиться за себя. Сердце Алиеноры рвалось от тоски. «Помоги мне, помоги мне!» – вот единственное, о чем она могла просить, потому что не могла сосредоточиться и вспомнить все свои беды. Но Господь их, конечно, знал. Она была уверена, что Он будет милосерден.
«Слушай Господа, слушай, что Он говорит!» Алиенора старалась – как же она старалась! – смирить свои бурлящие мысли, чтобы очистить разум и впустить Его. Но ничего не получалось; если и раздавался спокойный, тихий голос, который пытался что-то сказать ей, она его не слышала.
Королева услышала другое: возвращение Амарии с подносом, на котором лежали хлеб, небольшие кусочки мяса и эль. Алиенора не чувствовала голода, но заставила себя немного поесть, Амария села напротив и принялась по-простецки заталкивать в рот куски еды. Отвращение переполняло Алиенору. Неужели никто не говорил этой женщине, что еда – это не только возможность удовлетворить плотские потребности, но и продемонстрировать хорошие манеры, учтивость, поговорить?..
Что она и попыталась сделать.
– Вы живете поблизости? – начала Алиенора.
Амария холодно посмотрела на нее, шумно вгрызаясь в кусок хлеба.
– Нет, леди, – ответила она.
Алиенора попробовала еще раз:
– У вас где-то неподалеку семья?
– Нет.
– Тогда откуда вы?
– Из Норфолка.
– И что же вы делаете в Нормандии? – Природное любопытство Алиеноры начинало приносить результаты.
– Мой муж был одним из капитанов короля и повсюду следовал за ним. Я скучала по нему, а потому нашла работу прачки при королевском дворе, чтобы путешествовать с ним.
– Он здесь – с вами? Ваш муж.
– Он мертв, – последовал откровенный ответ.
– Примите мое сочувствие, – искренне сказала Алиенора. – И давно вы вдовствуете?
– Три месяца. Но вам что до этого, леди?
– Я просто подумала, что если уж мы вынуждены все время быть рядом, то можем попытаться сдружиться – так будет легче нам обеим.
– Вам, вы хотите сказать, – прозвучал грубый голос.
– Конечно. Но от этого и вам тоже будет польза.
Последовала пауза – Амария обдумывала ее слова.
– Мне запрещено много говорить с вами, леди, – ответила она. – Только прислуживать вам.
– Я не буду говорить о том, почему я здесь, – пообещала Алиенора. – Только о вас и обо всяких общих делах. Мне вот интересно узнать, как вы оказались на этом месте.
– Когда леди Алиса де Пороэт содержалась здесь заложницей, за нее отвечал мой муж, и я прислуживала ей. Это было несколько лет назад, но после этого я, когда требовалось, прислуживала еще нескольким приезжим дамам.
– И некоторые из них были заложницами, как леди Алиса?
– Я не знаю. Мне только говорили, что я хорошо поработала и его величество король доволен. Думаю, поэтому за мной и прислали на днях и сказали, что я буду прислуживать вам, леди.
– Вам сказали, почему я здесь? – спросила Алиенора.
– Нет, только то, что вы пленница короля.
– Но до вас ведь доходили слухи, да?
Ответом был неприветливый взгляд. Женщина поджала губы:
– Об этом я не могу говорить.
– Справедливо, – ровным тоном ответила Алиенора, стараясь не разрушать ту хрупкую связь, которая только-только начала устанавливаться между ними. – Скажите, а дети у вас есть?
– У меня есть один сын. Марк. Ему двенадцать. Он учится в школе при соборе в Кентербери. Умный мальчик. Будет священником. – Взгляд Амарии неожиданно смягчился от гордости. У нее даже внешность изменилась.
Алиеноре подумалось, что когда-то Амария, возможно, была хорошенькой.
– Вы, наверное, гордитесь им, – сказала она. – Я тоже мать и понимаю, чту вы чувствуете. Дети – самое главное в мире, правда?
Алиенора спрашивала себя, достаточно ли у Амарии ума понять, чту Алиенора пытается донести до нее: все, что она сделала, она сделала ради своих сыновей.
Амария посмотрела на нее с озадаченным, но сочувственным выражением и быстро отвернулась, когда Алиенора улыбнулась ей.
– Я должна убрать все это, – сказала она и стала собирать остатки завтрака.
– Мне нужны кое-какие вещи, – проговорила Алиенора.
– В сундуке, – ответила Амария.
Алиенора опустилась на колени, подняла крышку и нашла кипу чистых тряпиц, используемых при месячных и давно уже ей не нужных, свежее белье, головные платки и чулки – все это было переложено свежими травами. Еще она увидела два шерстяных платья: одно темно-зеленое, другое темно-синее, оба простые и удобные. Ничего королевского или блещущего великолепием; лишение ее каких-либо знаков высокого положения было частью наказания. С содроганием Алиенора подумала о том, какое платье она наденет, когда ее поведут на казнь.
– Я вижу, вы постарались, собирая это, – признательно сказала она Амарии. – Спасибо.
Вид у женщины, когда она услышала это, был смущенный. Служанка явно не знала, что думать о своей королеве.
«Может быть, она ожидала увидеть чудовище, – подумала Алиенора, – а теперь удивлена, поняв, что я существо из плоти и крови, как она сама. И что я люблю своих сыновей так же сильно, как она своего». Это было хоть какое-то основание, на котором можно строить дальнейшие отношения.
– У меня есть еще просьба, – сказала Алиенора, вставая на ноги. – Я бы хотела в моих испытаниях иметь утешение веры. Можно ли прислать ко мне священника?
– Я спрошу, леди, – ответила Амария и снова постучала в дверь.
Вернулась она через четверть часа.
– Завтра утром сюда придет отец Гуго – выслушать вашу исповедь и отслужить мессу, – сообщила она Алиеноре. Манеры служанки стали теплее.
Амария принялась стелить кровать, а Алиенора уселась на единственное кресло, спрашивая себя, что, черт побери, будет она делать в долгие часы, которые ее ждут. Необходимо чем-нибудь занять себя, чтобы отвлечься от тех ужасных мыслей, что преследовали ее. Но ничего такого, чем она привыкла занимать себя, здесь не было: ни книг, ни музыкальных инструментов, ни вышивки, ни дам, с которыми она привыкла играть в шахматы или шарады… и, конечно, ни малейшей возможности отправиться на прогулку верхом. Или хотя бы пройтись по саду. Заключение, хотя оно и оказалось легче, чем Алиенора предполагала, было удушающим, она больше не могла выносить его ни минуты.
Но куда же деваться? Надо сделать что-нибудь.
– Скажите мне, Амария, как вы любите проводить время?
– Я шью, – ответила женщина. – Прежде мне нравилось возиться у себя на огороде. Но теперь дома больше нет. Нет нужды его сохранять.
– Не могла бы я помочь вам вязать? – спросила Алиенора. – Мне нечем себя занять.
– Тут целую кипу простыней нужно подшить, – ответила Амария.
– Тогда давайте за дело! – с благодарностью откликнулась Алиенора.
– Я их принесу. – На лице женщины изобразилось некое подобие улыбки. – Ох, не думала я, что когда-нибудь придется чинить простыни с королевой Англии!

 

На второй день кипа простыней уменьшилась, но лишь незначительно по сравнению с предыдущим утром. Алиенора хотела бы заняться чем-нибудь, требующим умственных усилий, чтобы отвлечься от мыслей о нынешнем прискорбном положении, но она была благодарна Амарии хотя бы за то, что та если и не прониклась к ней дружескими чувствами, то стала проявлять чуть больше участия. Им удавалось поддерживать разговор о еде, деторождении, путешествии и множестве других мирских дел. Алиенора отчаянно желала довериться этой женщине, но она боялась рисковать возникшим между ними хрупким согласием. Ах, как ей хотелось поделиться с кем-нибудь своими страхами! Священник в этом смысле оказался бесполезным – старик, глупый и глухой, он выслушал произнесенную шепотом исповедь с усталым и умным видом, потом наложил на королеву нестрогое наказание. Она немедленно исполнила его, проговорив несколько раз за шитьем «Аве Мария». Алиенора поняла, какое это трудное испытание – сидеть и шить, не имея ничего другого, чем занять мечущийся ум, и думая о том, что не за горами сумасшествие.
Но такое времяпрепровождение не затянулось. Внезапно дверь распахнулась, и вошел капитан стражи.
– Приготовьтесь, леди, сюда идет король, – сообщил он. – Ты, женщина, иди со мной, – сказал стражник Амарии и пятясь вышел в дверь.
И тут Алиенора осталась наедине со своей судьбой. Страх наполнил душу, когда услышала она, как шпоры Генриха быстро постукивают по ступеням лестницы, потом пики снова разошлись, и король быстрым шагом вошел в комнату – плотная фигура в обычной охотничьей одежде, бычья голова наклонена вперед, рыжие волосы и борода отливают седыми прядями, в глазах лед ярости и ненависти. Алиеноре достаточно было раз поглядеть на мужа, чтобы понять: разговор легким не будет. Но разве она надеялась на что-нибудь иное?
Королева сделала реверанс и наклонила голову, соблюдая ритуал. Конечно, более действенно было бы опуститься на колени или упасть ниц в мольбе, но Алиенора напомнила себе, что виноватая здесь не она. Если держаться этой позиции, ей мало что поможет, но согласиться с тем, что она не права, Алиенора не могла.
– Нет слов, чтобы передать, что я о тебе думаю! – без всякого вступления прорычал Генри. Алиенора подняла голову, но муж не пожелал встречаться с ней взглядом. – Это самое горькое предательство за всю мою жизнь, – заявил он, и лицо его покраснело от гнева и обиды.
– Убедить тебя ни в чем невозможно, – спокойно сказала Алиенора. – Все шло к этому. Ты мог бы и догадаться. Господь свидетель, я пыталась предупредить тебя о том, что может случиться, если ты будешь упорствовать и несправедливо относиться к нашим сыновьям. Неужели ты полагаешь, будто я, их мать, останусь в стороне, продолжая спокойно смотреть на то, что ты делаешь?
– Ты знаешь, что ты наделала?! – прорычал Генрих. – Половина Европы ополчилась против меня. И в это число входят твои сволочные аквитанские вассалы! Они используют эту ссору как предлог для восстания против того, что они называют деспотическим правлением.
– Посмотри на себя, Генри! – ответила Алиенора. – Подумай, кто во всем этом виноват?
– Не пытайся придумать оправдание для своих поступков! – брызгая слюной, прокричал он. – Ты совершила страшное преступление, а теперь пытаешься переложить вину на других. Из-за тебя и твоих сыновей существование моего королевства теперь под угрозой. Да что говорить, я и корону могу потерять! Так ведет себя покорная и преданная жена? Это возмутительно, невероятно! Я тебе говорю, Алиенора, ты можешь посмотреть старые хроники и найти там многочисленные примеры того, как сыновья поднимались против отцов, но там нет ни одного случая, когда королева бунтует против мужа. Ты сделаешь меня жалким посмешищем во всем христианском мире. Люди даже говорят, это Божья кара за то, что мы заключили кровосмесительный брак. Кровосмесительный? Да уж скорее дьявольский!
Король был вне себя. Спорить с ним теперь бесполезно, так что и пытаться не стоило.
– И что ты собираешься делать? – с вызовом спросила Алиенора, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Предать меня суду? Твоим двенадцати честным и верным людям?
Генрих смерил ее ненавидящим взглядом:
– По закону я должен был бы повесить тебя за измену. Но считай, что тебе очень повезло: не хочу выставлять на публику свой – или твой – позор. Я не сообщал о твоем аресте и не имею намерений заявлять о твоей измене. Хватит с меня скандалов. Ты уже и без того достаточно навредила мне. Теперь вся Европа будет шептаться об этом. Надеюсь, ты это понимаешь. Боже, Алиенора, неужели ты и в самом деле так хочешь причинить мне вред?
– Причинить тебе вред? – повторила Алиенора. Теперь она была в безопасности, а потому могла выговориться. – Это называется: с больной головы… Что ты скажешь обо всех женщинах, с которыми ты изменял мне? А твоя глупая, рабская зависимость от Бекета? Много тебе принесла твоя любовь к нему? Не ради ли его советов ты оставил меня? А то, что ты наплевал на мой совет о том, как править моими владениями? Вот теперь с последствиями этого ты и разбираешься. И самое главное – как ты мог быть таким несправедливым по отношению к нашим сыновьям?
– Я и не догадывался, что ты так сильно ненавидишь меня, – проговорил Генрих, чье лицо было искажено гневом и гримасой жалости к самому себе. – Раны Господни, я взлелеял змею у себя на груди!
– Я любила тебя! – воскликнула Алиенора. – Но ты уничтожил эту любовь, а мне оставалось только смотреть, как ты это делаешь. Я и передать тебе не могу, какую боль ты причинил мне. Все эти годы… – Алиенора закрыла лицо руками и разрыдалась, все накопившееся напряжение и страх последних дней нашли выход в этом потоке слез. – Увы, для нас уже слишком поздно, – всхлипнула она.
– Ни одно из моих так называемых предательств не оправдывает твою измену! – грубо заявил Генрих.
– Так накажи меня! – вскрикнула она, одержимая желанием положить конец этому жуткому противостоянию и стремясь сделать ему как можно больнее. – Давай уж – во все тяжкие. Спроси себя, насколько далеко зашла моя измена. Предай меня казни, а потом остаток жизни мучайся вопросами.
– Что ты хочешь этим сказать?! – угрожающим тоном спросил он.
– Так, значит, тебе небезразлично?! – напустилась на него Алиенора.
– Говори! – Генрих схватил ее за руку. – Ты что, распутничала?
– Не больше, чем Прекрасная Розамунда. Или леди Эйкни. Или Рогеза де Клер. Или любая другая из легиона шлюх, с которыми ты спал.
– Отвечай мне! – взревел он.
– Ты станешь воевать с известным бароном? – Алиенора с удовольствием мстила мужу самым болезненным образом: она делала это так, словно то была ее последняя возможность, словно ее больше не волновало, что она говорит или делает.
– Кто он?! – подскочил к ней Генрих. – Говори!
– Нет уж, попробуй сам догадаться. И поспрашивай себя, не показался ли он мне получше тебя как мужчина!
Эта издевка пришлась по больному месту. У Генриха чуть не пена пошла изо рта. Еще минута – и он будет кататься по полу и жевать подстилку-тростник.
– Да-да, жеребец он хоть куда! – укусила она его еще раз.
– Ну, ты сама напросилась! – окончательно взорвался Генрих, обнажая зубы.
– И что ты теперь со мной сделаешь? Повесишь?
– Нет, такое наказание было бы для тебя слишком легким. – Дыхание хрипами вырывалось из его груди. Генрих почти потерял над собой контроль. – Тебе, я думаю, очень не нравится здесь. Верно я говорю? Это написано у тебя на лице. Ну что ж, моя неверная леди, я запру тебя здесь, чтобы ты подумала о своих грехах, пока я буду решать те проблемы, что ты мне создала. И еще, Алиенора, – добавил Генрих, прищурив налитые кровью глаза, – я надеюсь, что ты сгниешь здесь.
Приговор мужа чуть не подкосил ее, все ощущение торжества мигом испарилось. Все было очень просто. Она была пленницей в этой жуткой комнате. И одному Богу известно, как долго продлится ее заточение. Перспектива мрачная, ужасная… Дыхание у Алиеноры перехватило, она боялась умереть от удушья. Заперта, заключена, обречена не видеть света божьего, не вдыхать запаха растущих цветов, никогда не скакать на коне с соколом на руке, не чувствовать ветра в волосах, нервной дрожи преследования. Разлучена со своими детьми, сослана из своей любимой Аквитании. Наказание было слишком жестоким. Оно убьет ее. Мир уже темнел перед ее глазами…
Алиенора, потеряв сознание, упала на пол. Король безжалостным взглядом посмотрел на нее и гаркнул, вызывая служанку.
– Положи ее на кровать, – приказал он Амарии и направился прочь, торопясь покинуть комнату. – Она скоро придет в себя. Или вообще притворяется, что меня не удивило бы.
Но Алиенора не притворялась. На несколько блаженных мгновений она ушла из этого мира и не ведала о темноте и забвении, которые сомкнулись вокруг нее.
Назад: Глава 46 Пуатье, 1173 год
Дальше: Глава 48 Барфлёр, Английский канал и Саутгемптон, 1174 год