Книга: Плененная королева
Назад: Глава 41 Бюр, 1170 год
Дальше: Часть третья Щенки проснутся 1172–1173

Глава 42
Аржантан, 1171 год

Не в силах больше выносить это напряжение, король прекратил рождественские празднования, распустив гостей. Вместе с королевой они направились в Аржантан. Именно там его и нашел брат Питер, молодой монах из Англии. Он был весь в грязи и едва стоял на ногах после долгой дороги. Король и Алиенора в этот момент принимали Арнульфа, епископа Лезьё, и собирались поужинать в своем соларе.
– Ваше величество, – выдохнул монах, падая на колени от усталости. – Я привез страшную новость.
Генрих побелел, сжал кулаки. Епископ вскочил со своего места, оттолкнув назад стул.
– Какую? – резко спросила Алиенора.
– Миледи, архиепископ Бекет убит, заколот в собственном соборе во время вечерни.
Алиенора от ужаса, казалось, лишилась дара речи.
– Убит? – глупо повторила она. – Архиепископ Кентерберийский?
– Его жестоко зарубили мечами четыре королевских рыцаря, – с болью сказал брат Питер.
– Боже мой! – неожиданно взвыл Генрих, бия себя в грудь. – Томас. Мой Томас! Да простит меня Господь, это моя вина. Это я убил его. Сомнений нет. Можно считать, что я убил его собственными руками. – Слезы побежали по его лицу, рыдания сотрясли мощную грудь.
– Да отомстит за него Господь, – пробормотал епископ, крестясь. Он был поражен до глубины души. – Не случалось еще большего злодейства. Слыхано ли это, чтобы кто-то совершил подобное святотатство: убил архиепископа в доме Господнем.
Генрих повернул к нему трагическое лицо:
– Это было сделано для меня, по моему приказу. Я один виноват. Но Господь свидетель, я любил Томаса, несмотря на наши с ним ссоры. Я произнес те слова в гневе. И вовсе не хотел, чтобы их принимали буквально. Я любил его! – Генрих произносил эти слова в паузах между всхлипами и был слишком ошеломлен, чтобы добавить еще что-то. А епископ смотрел на него, не вполне понимая, о чем говорит король. Алиенора быстро подошла к мужу, собираясь утешить его, но король повернулся к ней спиной. – Нет… Я не достоин утешений! – горько прорыдал он. – Оставьте меня с моей страшной скорбью.
Алиенора почувствовала укол ущемленной гордости, но проглотила его слова, понимая, что мужу нужно время, чтобы осознать случившееся и принять его. С этим он должен был идти к своему исповеднику, а не к жене, хотя со временем, может быть, он исповедуется и перед ней. А пока королева обратила внимание на несчастного дрожащего монаха и сама налила ему кубок вина. Еще один кубок она протянула плачущему епископу, который с благодарностью осушил его, потом предложила вина и Генри, но тот был слишком погружен в себя и не обратил на нее внимания.
– Сядьте, – велел он брату Питеру, – и расскажите все, что случилось.
Молодой человек сел, как ему было сказано, и слово за слово выложил всю историю. О том, как Бекет приехал в Англию и после всех добрых слов демонстративно отлучил от Церкви трех епископов, которые участвовали в коронации Молодого Короля. О том, как в Кентербери прискакали четыре рыцаря и угрожали архиепископу всеми карами, если он немедленно не покинет королевство. О том, как Бекет спокойно отверг их угрозы, сказал, что не тронется с места, и отослал их прочь.
– Весь день они оставались во дворе, о чем-то договаривались, выкрикивали оскорбления в адрес его милости, обращаясь к нам, монахам, затем надели доспехи, – рассказывал брат Питер. Преодолев начальную робость и справившись со скорбью, он стал говорить ровно. – Потом мы прошли в собор на вечерню, рыцари вплоть до самых дверей шли за нами. По правде говоря, мы были в ужасе. Когда его милость архиепископ вошел в церковь, мы остановили службу и бросились к нему, благодаря Бога за то, что он жив и здоров. Мы поспешили запереть двери, дабы защитить нашего пастыря. Но, – милое, дружелюбное лицо брата Питера исказила гримаса боли, – он приказал нам отпереть двери, говоря, что не подобает превращать дом молитвы, Церковь Христову, в крепость. И тут в собор ворвались четыре рыцаря с обнаженными мечами… – Продолжать монах не смог.
– Передохните, – успокаивающим тоном сказала Алиенора и предложила ему еще вина и немного хлеба.
В ужасе от услышанного, королева держала себя в руках. Время слез наступит позднее, но кто-то должен был оставаться в здравом уме, пока король все еще пребывал в ступоре, стоял к ним спиной, время от времени издавая сочувственные крики и стоны, а у епископа слезы текли ручьем.
– Я должен закончить рассказ, – шмыгнув носом, пробормотал брат Питер. – Мир должен знать об этом страшном преступлении.
– Мы слушаем, – сказала ему Алиенора. – И вы можете не сомневаться, что правосудие свершится. – Она увидела, как передернуло Генриха.
– Мы очень испугались, когда увидели дьявольские лица этих рыцарей и услышали, как они бряцают оружием, – продолжал монах. – Все смотрели в трепете – все, кроме его милости. Он был спокоен, и когда рыцари спросили, где находится Томас Бекет, предатель короля, он ответил: «Я здесь. Не предатель, а священник!» В нем не было страха. Он спросил, зачем он им понадобился, и сказал, что готов пострадать во имя Спасителя. Он был настолько отважен, что отвернулся и начал молиться.
Алиенора задержала дыхание, когда монах сделал паузу, заставил себя пожевать хлеб, хотя аппетита у него явно не было, и продолжил свою историю:
– Рыцари подошли к его милости и потребовали, чтобы он простил отлученных им епископов, но он отказался. «Тогда ты умрешь!» – сказали они. Я никогда не забуду этих слов. Его милость посмотрел на них и сказал, что готов умереть за Иисуса Христа, чтобы в его крови Церковь обрела мир и свободу. Им не хотелось, чтобы он становился мучеником, и они потащили его прочь, наложив на него святотатственные руки. Но он сопротивлялся, говорил, что они действуют как сумасшедшие, и продолжил молитву. Тогда один из рыцарей поднял меч и ударил его по голове. Появилась кровь. Брат Эдвард бросился вперед, пытаясь спасти его милость. Но они почти отрубили ему руку. А потом все случилось очень быстро. Милорд ухватился за столб, а они снова ударили его по голове, но он все еще стоял. Они ударили его в третий раз, и он упал, опираясь на колени и руки, и кровь уже хлестала ручьем. Его милость призвал нас в свидетели того, что он готов умереть за Иисуса Христа и Церковь. Потом он упал на пол. Но все еще оставался живым и был в сознании, и тут один из этих дьяволов снова набросился на него и рассек череп его милости с такой силой, что меч сломался. Его кровь и мозги пролились на пол, оскверняя наш святой собор. Ничего страшнее я в жизни не видел. После этого рыцари бросились прочь, а мы остались с нашим несчастным архиепископом, которому уже мог помочь только Господь. Он принял мученичество с необыкновенным мужеством, и я искренне верю, что его душа сейчас с Господом.
По окончании рассказа брата Питера наступила тишина – все были охвачены ужасом. Потом король издал сдавленный звук, а епископ отер глаза рукавом.
– Это превосходит коварство самого Нерона, – заявил Арнульф. – Даже Ирод не был так жесток.
– Упокой, Господи, душу архиепископа Томаса, – проговорила Алиенора.
Это убийство потрясло королеву, но не меньше потрясла и мысль, на которой она поймала себя: уж не сам ли Бекет сочинил эту драматическую сцену. Он, казалось, чуть ли не радовался мученичеству, из кожи вон лез, чтобы его добиться. Это так отвечало его тщеславию. Наверняка он сам все это и подстроил – его последняя месть Генриху…
В ужасе от собственных мыслей, потому что думать так было неблагородно перед лицом ужасной смерти Бекета, Алиенора встала, позвала смотрителя, чтобы он распорядился приготовить постель и еду для брата Питера, вежливо дала понять епископу, что ему пора уходить, а потом, когда они наконец остались вдвоем, обратилась к мужу.
Генрих был как сломанная марионетка: двигался дергано, плохо координировал движения, неровно дышал. Погруженный в свою душевную муку, он не противился Алиеноре, которая отвела его в постель и сняла с него котту и штаны. Король лежал на спине, по его лицу пробегали мучительные судороги, он стонал и рыдал. Когда Алиенора попыталась обнять его, он снова оттолкнул ее. Достучаться до него было невозможно.

 

Эта новость быстро распространилась по всему христианскому миру. Весь мир – как и Генрих – был потрясен. Убийство было единодушно осуждено, приравнено к преступлению Иуды, предавшего Христа, и король Людовик громко потребовал, чтобы Папа расчехлил меч святого Петра, дабы наказать преступника. Повсюду Бекета безоговорочно превозносили как святого мученика, и люди обвиняли в убийстве короля Англии.
– Откровенно говоря, Бекет мертвый гораздо опаснее Бекета живого, – посетовала Алиенора, разговаривая со своим сыном Ричардом, когда они выслушивали очередную историю про добрых людей из Кентербери, наводнявших оскверненный собор, чтобы измазаться в крови их убитого архиепископа или подобрать как святыню клочки его одеяния. – Вскоре начнут говорить, что у его гробницы случаются чудеса!
– Я слышал, что его называют «рыцарем Господа без страха и упрека», – сказал мальчик. – Его убийство – ужасное несчастье, но люди склонны забывать о том, что он долгое время не желал покоряться королю.
– Теперь твоего отца выставляют преступником, – с горечью заметила Алиенора. – Я боюсь, ему никогда не восстановить свою прежнюю славу. И трагедия в том, что он любил Бекета вплоть до самой его смерти. У отца не было желания причинить вред архиепископу. Вот почему, сын мой, ты всегда должен думать, прежде чем в гневе произнести то или иное слово, о котором потом можешь пожалеть. Если бы твой отец следовал этому правилу, архиепископ Бекет был бы сегодня жив.

 

Король оставался в уединении в течение шести недель, отказываясь участвовать в управлении своими огромными владениями. Удалившись от мира, он надел грубую одежду из мешковины, измазав ее пеплом из очага в наказание за его страшный грех, хотя и был убежден, что искупить этот грех не может ничто. Три дня он ничего не ел и никого не пускал в свою комнату, даже встревоженную жену. Вскоре Алиеноре пришла в голову мысль, что Генрих, возможно, потерял разум. Она даже начала опасаться, как бы муж не покончил с собой. И еще ей пришло в голову, хотя она и просила Господа простить ее за такие мысли, что его скорбь напускная: король хочет убедить людей, что никогда не желал смерти Бекету.
Алиенора в отчаянии вызвала архиепископа Руанского и попросила его предложить ее мужу какое-нибудь духовное утешение.
– Король был со мной вполне откровенен, – сказал архиепископ Алиеноре, проведя какое-то время с Генрихом. – Он ни в коей мере не сходит с ума. В этом, по крайней мере, вы можете быть абсолютно уверены. Но он страдает от угрызений совести. Король считает себя виновным в убийстве архиепископа Бекета, хотя у него не было ни такого желания, ни намерения. Но он знает, что навлек на себя порицание и проклятие всего христианского мира. В моем присутствии он призывал в свидетели Бога, клялся бессмертной душой, что это злое деяние не было совершено по его воле, или с его поощрения, или по его плану.
– Я верю в это, – ответила королева. – Я хорошо знаю его. И я присутствовала, когда он произнес эти слова. Они были сказаны под воздействием момента. Король может быть коварным и вздорным, но тираном и убийцей – никогда.
– Вы верно говорите, – подтвердил архиепископ. – Вот только убедить в этом весь мир будет трудновато. Но ваш господин король согласился через мое посредство предстать перед судом Церкви и с огромным смирением пообещал принять любое наказание, которое ему будет назначено.
– Никто не смог бы сделать больше! – с отчаянием произнесла Алиенора.
– А убийцы, эти пособники Сатаны, о них есть какие-нибудь известия?
– Они, судя по всему, исчезли, хотя я приказала чиновникам короля заняться их розыском.
– Они, считайте, уже мертвецы, – язвительно заметил архиепископ. – Папа наверняка отлучит их от Церкви.
– Молю Бога, чтобы с ними он не отлучил и короля, – сказала Алиенора.
– Надеюсь, этого не случится. Король решил отправить послов к его святейшеству, они должны будут довести до сведения Папы, что король никогда не желал смерти благочестивого Бекета.
– Увы, я боюсь, что его святейшество будет вынужден считаться с общественным мнением, которое убеждено в противном, – обеспокоенным тоном произнесла Алиенора.
Ожидание ответа от Папы будет как дамоклов меч, подвешенный над королем.
Страх королевы произрастал из гнева. Ее Генри был великим королем, и он не заслужил такой клеветы. Бекет даже и после смерти преследует его.

 

Наконец Генрих появился из своего долгого уединения, похудевший и состарившийся на несколько лет. Но самообладание вернулось к нему, и он был готов снова взять на себя заботы и тяготы управления государством, однако раскаяние все еще не отпускало его. Короля поедали скорбь и чувство вины, сделавшие его настолько вспыльчивым, что жить с ним стало невозможно.
Он едва узнавал Алиенору – смотрел на нее как на постороннюю, отверг все предложения жены утешить его в те дни, когда ему было труднее всего, и теперь ему нечего было дать ей, да и общество королевы, казалось, более ему не требуется. Он ушел в себя, его чувства увяли. Надежда на примирение, которая появилась было у Алиеноры, теперь умерла, она чувствовала, что ей нечего предложить Генриху и для них обоих будет лучше, если они снова разойдутся и она вернется в Аквитанию. По крайней мере, на короткое время. Может быть, ее отсутствие пойдет на пользу им обоим. Алиенора не удивилась, когда он без возражений согласился на ее отъезд.
– Ты там нужна, – таков был его короткий ответ.
Как только погода улучшилась и дороги стали проходимы, Алиенора попрощалась, сказала Генри, что будет молиться за него – они все еще ждали ответа Папы, – и неохотно отправилась на юг.
Назад: Глава 41 Бюр, 1170 год
Дальше: Часть третья Щенки проснутся 1172–1173