Пасху они провели в Фалезе – месте рождения Вильгельма Завоевателя. Двор размещался здесь же, в мощной крепости, возвышавшейся над городом на высоком холме, рядом с рекой Ант.

– Именно с этого места отец Вильгельма, герцог Роберт Великолепный, увидел женщину по имени Эрлева, – напомнил Генрих Алиеноре, когда они стояли на стене замка у громадной неприступной башни с окнами в романском стиле. – Она была необыкновенно красива. – Сказав об Эрлеве, он вспомнил Рогезу.

– Я слышала, что его называли Роберт Дьявол, – иронически заметила Алиенора.

– Он и был дьявол, если уж говорить, – усмехнулся Генрих. – Понимаешь, я потомок дьявола по двум линиям!

– В это я могу поверить, – скорчила гримаску Алиенора. – А разве Эрлеву взяли не для того, чтобы стирать белье в реке?

– Вроде того. По крайней мере, так говорит легенда. Она была дочерью кожевника из городка. Герцог увидел ее и тут же влюбился. Эрлева родила ему двух детей. Жениться на ней Роберт Дьявол, конечно, не мог, потому что у него уже была жена, а потому их сына назвали Вильгельм Бастард, а потом победы принесли ему имя Завоеватель.

Они прошли по стене и вскоре оказались в маленькой часовне Святого Прикса, где Генрих показал на дверь, усеянную металлическими штырями:

– Она ведет в склеп, где я храню некоторые мои сокровища. От этой двери только два ключа: один у меня, другой – у Томаса.

Услышав имя Бекета, Алиенора нахмурилась. Если у кого и должен иметься второй ключ, то у нее, но Бекет и тут ее опередил.

– Я хотел поговорить с тобой о Томасе, – начал Генрих. Они сели на каменную скамью под окном. – Я принял решение. Он будет моим архиепископом. Нет, помолчи! – поднял руку Генрих. – Томас – мой друг, и он предан мне. Церковь обрела слишком много власти, и у меня радикальные планы пресечь злоупотребления. Я знаю, он меня поддержит.

– Почему ты так уверен? – с беспокойством спросила Алиенора.

– Безупречная и преданная служба Бекета в последние годы говорит сама за себя, – сердечно произнес Генрих. – Когда архиепископом станет мой верный Томас, никаких препятствий у задуманных мною реформ не будет.

– Значит, ты уже принял решение, – проговорила Алиенора, понимая, что никакие ее слова не смогут его переубедить.

Всем сердцем она чувствовала, что муж принимает дурное решение, основывая его на неправильной логике, и ничего хорошего из этого не выйдет. Другие люди, более мудрые, чем она, включая императрицу Матильду и епископа Фолио, тоже выражали озабоченность, но Генрих не желал их слушать.

– Я принял решение, – твердо сказал он. – Ты могла хотя бы выразить радость по этому поводу!

– Будем надеяться, что твоя уверенность в Томасе оправдается, – рассеянно улыбнулась Алиенора.

– Оправдается-оправдается, можешь не сомневаться, – беззаботно заверил ее Генрих.

Они сидели на тронах на возвышении в зале, когда по вызову Генриха явился Бекет. Алиенора обратила внимание, что он оделся по-королевски: расшитая алая туника и синий плащ Томаса резко контрастировали с латаной одеждой его властелина. Но Генриха никогда особо не волновала внешняя сторона его королевского титула. Он позволял Бекету быть его представителем в таких вопросах. Величественный вид Бекета мог свидетельствовать о богатстве и положении короля Англии.

Генрих поднялся с трона и тепло обнял своего канцлера:

– Томас, у меня для тебя новая миссия.

– Слушаю, милорд. – На лице Бекета появилось нетерпеливое выражение, словно он горел от желания узнать, какое поручение приготовил для него король.

– Прежде всего я хочу спросить о твоем приемном сыне, лорде Генри. Как у него дела? – начал король.

– Прекрасно, милорд, а его усердие заслуживает всяческих похвал, хотя, если вы позволите так сказать, он предпочел бы учиться фехтованию, чем грамматике, – улыбнулся Бекет.

– Я прошу вас, милорд канцлер, почаще напоминайте Генри о матери, – задумчиво проговорила Алиенора.

– Не беспокойтесь, миледи, он ежедневно включает вас в свои молитвы, – ответил Бекет, потом обратился к королю: – Эта миссия как-то связана с моим приемным сыном?

– Да. Я хочу, чтобы ты с Генри отправился в поездку по Англии и мои бароны принесли ему присягу верности, – приказал Генрих. – Ты должен отправляться немедленно. Церемония пройдет на Троицын день, но сначала привези мальчика сюда, чтобы мы с ним попрощались.

– Если милорд позволит, то я удаляюсь, – поклонился Бекет.

Алиенора радовалась: она увидит сына, пусть и на короткое время. С их последней встречи прошло долгих четыре месяца.

Когда немного спустя Бекет вернулся, с ним был и семилетний Генри. Алиенора сразу же заметила перемены в мальчике. Он казался выше, увереннее в себе. Они поздоровались, и ей стало ясно, что впервые между ней и сыном появилось ощутимое расстояние. Генри элегантно наклонился и поцеловал ее руку. Алиенора с жаром обняла его и тут же почувствовала, что сын испытывает некоторую неловкость. А вот горячие объятия отца меньше смутили мальчика, и Алиенора поняла, что в глазах сына ее значение уменьшилось, хотя внешне поведение маленького Генри было безупречным. Сердце у нее болело, но она продолжала улыбаться и решительно сохраняла дистанцию.

– Я вижу, ты научил парня элегантным манерам! – заметил Генрих, ероша рыжие кудри своего отпрыска. – Ну, милорд Генри, собирайся в поездку по Англии. Ты должен будешь как мой наследник принять оммаж моих баронов. Тебе ничего не нужно делать – только сидеть со счастливым видом и слушать. Помни, что ты пока еще не король!

Все рассмеялись, и в глазах мальчика появился возбужденный и вызывающий блеск, плохо соответствовавший той покорности, которую он должен был проявлять по отношению к отцу. Только Алиенора заметила этот блеск и почувствовала холодок в сердце. Неужели ее сын, при всей его молодости, уже полон амбиций и готов занять место отца? Неужели слова отца говорили ему о том, какая великая судьбы его ждет? Они оба старались изо всех сил, чтобы подготовить Молодого Генриха к роли короля, но сын, вероятно, еще не понимал, что это значит… до сего дня. А может быть, его радовало предстоящее морское путешествие и всеобщее поклонение, которое даст ему возможность почувствовать собственную важность. Какой мальчик остался бы равнодушным в предвкушении такого? Алиенора постаралась прогнать подобные мысли. Не стоит слишком остро реагировать на всякие мелочи, сказала она себе, это дурная привычка. Просто перспектива нового расставания с сыном сделала ее более чувствительной.

– Идите и соберитесь, молодой милорд, – сказал Бекет. – Только не бегом! Будущий король не должен бегать – он ходит размеренным шагом.

– Думаю, Томас, и мне нужно взять у тебя несколько уроков хороших манер! – рассмеялся Генрих.

Бекет улыбнулся своей задумчивой, привлекательной улыбкой:

– Я тоже буду готовиться к путешествию, ваше величество.

– Постой, – сказал Генрих, – ты еще не до конца понял свою миссию.

– Ваше величество? – Это был тот редкий случай, когда на лице Бекета появилось удивление.

– Я желаю, – дружески глядя на него, произнес Генрих, – чтобы ты стал архиепископом Кентерберийским.

Теперь Бекет пришел в ужас. Он стоял, словно лишившись дара речи. Алиенора еще не видела его таким потерянным.

– Ваше величество, – прошептал Бекет хриплым от потрясения голосом, – не делайте этого, умоляю вас.

Улыбка на лице короля застыла.

– Ну-ну, Томас. Ты же наверняка понимаешь мудрость моего решения.

– Ваше величество, – с отчаянием в голосе проговорил Беккет, – я умоляю вас пересмотреть ваше решение. На то есть достаточно причин. Я знаю, что, сделав меня архиепископом, вы будете требовать от меня того, что я не смогу дать. Позвольте мне говорить откровенно. Уже и без того ходят разговоры о том, что вы многого ждете от решения вопросов, которые могут повлиять на положение Церкви. Если вы захотите провести реформы, ущемляющие интересы Церкви, то я буду вынужден противодействовать вам.

– Но, Томас, ты же сам говорил, что Церковь нуждается в реформе, – возразил Генрих.

– В роли вашего канцлера я мог выразить такое мнение, но в роли архиепископа Кентерберийского буду вынужден отстаивать другую позицию. Я окажусь в затруднительном положении. Ваше величество, в Англии хватает священников, которые могли бы занять место архиепископа Теобальда. Взять, например, епископа Фолио, хотя я и не испытываю к нему симпатий. Но он был бы идеальным выбором. А у меня даже нет сана, и я никогда не проводил мессу!

– Не надо со мной спорить, Томас. Я принял решение, – заявил Генрих с королевской интонацией, которая не допускала дальнейших возражений. – Я думал об этом на протяжении многих месяцев и решил, что ты самый подходящий человек для этой должности. И ты не хуже меня знаешь, что можешь быть посвящен в сан, а потом и в архиепископы. Я тебе обещаю, что мы будем вместе работать на благо Церкви… и Англии. А теперь закончим этот спор.

Бекет знал, что потерпел поражение. Он стоял с несчастным видом, глядя так, будто ему вынесли страшный приговор. Не в первый раз Алиенора проникалась к нему сочувствием. Она понимала, что возражения Бекета хорошо аргументированы и с самого начала он окажется в невыгодном положении. Но и он, и она были бессильны переубедить Генриха, если уж он принял решение.

Когда король замолчал на некоторое время, Бекет поклонился на прощание.

– Я приготовлю письма, чтобы известить английских баронов и епископов о моем решении, – заявил Генрих. – Мне необходимо быть в Нормандии, но мой сын должен присутствовать при введении тебя в должность. Есть и еще одно дело. Я хочу, чтобы ты купил золото для украшения короны и скипетра для Молодого Генриха. Я намерен короновать его еще при моей жизни по традиции французских королей.

– Хорошо, ваше величество, – срывающимся голосом произнес Бекет. Лицо у него посерело.

Алиенору разрывало между радостным удивлением в связи со скорым посвящением ее сына в рыцари и недоумением. Генрих еще не проявлял такой недальновидности: как он мог верить в то, что его друг, получив должность архиепископа, будет и дальше оставаться безусловно ему преданным.

Двор все еще оставался в Фалезе, когда в мае в Нормандию поступили сообщения о формальном назначении Бекета архиепископом в присутствии лорда Генри и королевских судей. Потом пришло известие о его посвящении в сан, а на следующий день – в должность архиепископа Кентерберийского. Бекета, как сообщалось, при посвящении переполняли эмоции, он заплакал, когда архиепископская митра была водружена ему на голову. Алиенора злобно спрашивала себя, уж не сделал ли он это для вящего эффекта. Томас тонко чувствовал важность момента и имел склонность к драматическим жестам. Это отвечало его тщеславию.

Следующую новость принес неожиданный гость – секретарь нового архиепископа Иоанн Солсберийский. Алиеноре давно уже была известна репутация Иоанна. Он учился в Париже, работал в папской курии, потом поступил на службу к архиепископу Теобальду и к тому времени был уже знаменитым писателем, а теперь считался одним из самых выдающихся ученых и мыслителей своего времени.

– Он обо мне невысокого мнения, – скривил губы Генрих, когда сообщили о прибытии Иоанна. – Считает, что при моем дворе царят слишком свободные нравы.

– Иоанн говорит почти как аббат Бернар, – иронически заметила Алиенора, вспомнив о наводившем на нее ужас аскетическом старике, который давно уже отдал Богу душу.

– Кажется, именно аббат Бернар рекомендовал нашего друга Иоанна архиепископу Теобальду, – напомнил Генрих.

Высокого, исполненного достоинства священника лет сорока с небольшим провели в королевский солар. Иоанн Солсберийский был известен как человек высоконравственный и бескомпромиссный, но в отношении короля он оставался безупречен.

– Здравствуйте, Иоанн, – сказал Генрих.

– Здравствуйте, ваше величество. Надеюсь, вы и королева в добром здравии. Милорд архиепископ шлет вам слова преданности и любви и наказал мне передать вам это. – Иоанн вытащил богато расшитый мешочек с завязками и положил его в руку короля.

– Государственная печать Англии? – с нескрываемым недоумением спросил король.

– Именно она, ваше величество, – мрачным голосом ответил Иоанн. – Мой господин послал меня вернуть его знак канцлерского положения. Он просит вас извинить его, но с этого момента он хочет полностью посвятить свою жизнь делам Церкви.

– Что? – Лицо Генриха посерело от гнева. – Он нужен мне и как канцлер, и как архиепископ.

Иоанн посмотрел на короля с выражением, в котором сквозила жалость:

– Мой господин сказал, что обязанности двух постов слишком тяжелы – он не сможет их вынести.

– Он что, больше не хочет служить мне?! – взорвался Генрих. В глазах короля появились слезы.

Алиеноре было невыносимо ни смотреть на мужа, ни присутствовать при этом сокрушительном разочаровании. Поступок Бекета представлялся ей чуть ли не сродни предательству.

– Ваше величество, он изменился. Взглянув на него, вы бы не поверили своим глазам.

– Что значит «изменился»? – резко спросила Алиенора.

– После того как его посвятили в сан, с ним случилось чудесное преображение, миледи.

– Чудесное? – эхом отозвался Генрих.

Алиенора вспомнила, что Бекет всегда наслаждался, уходя в свою роль с головой, и подумала, что Иоанну точнее было бы сказать не «чудесное», а «рассчитанное».

– Как только милорд архиепископ облачился в одеяния, какие Господь определил носить самым высоким своим слугам, он изменился. Изменился не только его внешний облик, но и весь образ жизни. Будучи ранее придворным, государственным деятелем, солдатом и светским человеком, он за одну ночь, как ни посмотри, превратился в человека Церкви, даже аскета. Из покровителя лицедеев и любителя борзых превратился в пастыря душ.

– Томас? Аскет? – Генрих не верил своим ушам.

Алиенора ничего не сказала. Она думала, что, перестав быть покровителем лицедеев, Бекет, похоже, превратился в одного из них. Она не могла поверить, что этот переворот искренний. Бекет во всем доходил до конца.

– Да, ваше величество, – сказал Иоанн. – Он отказался от всего мирского. Все только дивятся, глядя на него. Отказался от светских одежд ради монашеского хабита, носит власяницу, чтобы постоянно помнить о греховности плоти. Милорд, его одежда кишит вшами… Пьет он только ту воду, в которой кипятили сено. Он продал всю свою собственность и теперь является одним из самых крупных благотворителей в Англии. И каждый день демонстрирует невиданное смирение: моет ноги у тринадцати нищих и подает им милостыню. Просит своих монахов хлестать его по голой спине в наказание за его грехи. Ночи проводит в бессонных бдениях.

Генрих слушал все это, раскрыв рот. Королю, который любил Бекета, рассказ Иоанна казался невероятным, в отличие от королевы, которая Бекета не любила и всегда смотрела на него с подозрением. Алиенора чувствовала, что Бекет наслаждается своей новой ролью, купаясь в славе. А как иначе можно объяснить такие перемены?

Король, все еще пребывающий в недоумении, вызвал епископа Фолио и попросил Иоанна Солсберийского повторить все то, что он говорил об изменениях, произошедших с Бекетом.

– Милорд, вы совершили чудо, – сухим тоном произнес Фолио. – Вы сделали архиепископа из солдата и придворного. И кажется, святого архиепископа.

Алиенору перекосило. Епископ посмотрел на нее, понимая, что она проницательнее, чем ему казалось прежде.

Генрих был в полном недоумении.

– Уж не знаю, что и думать, – произнес он. – Я чувствую себя брошенным. Я словно потерял друга.