ГЛАВА XV
КРАТЧАЙШИМ ПУТЕМ

Как только берега Франции скрылись за горизонтом, Эрик пригласил своих друзей и советчиков в кают-компанию для серьезного разговора.

— Я много размышлял,— сказал он им,— об обстоятельствах, сопровождавших наше плавание с того дня, как мы покинули Стокгольм. Сам собой напрашивается вывод: мы должны ожидать на нашем пути еще новых препятствий и помех. Тот, кто осмелился послать корабль на гибель возле Бас-Фруад, не захочет признать себя побежденным… Быть может, он уже подстерегает «Аляску» в Гибралтаре, на Мальте или где-нибудь в другом месте… Если ему не удастся нас погубить, то, не сомневаюсь, он сделает все возможное, чтобы задержать экспедицию и помешать ей достигнуть Берингова пролива в летнее время, когда Ледовитый океан только и доступен для плавания.

— И я пришел к тому же заключению,— заявил Бредежор,— но держал его про себя, так как не хотел лишать тебя последней надежды, мой дорогой мальчик. Убежден, что отныне следует отказаться от мысли преодолеть за три месяца расстояние, отделяющее нас от Берингова пролива.

— Таково и мое мнение,— сказал доктор.

Маляриус, со своей стороны, подтвердил кивком головы, что он тоже с этим согласен.

— Итак,— продолжал Эрик,— мы все пришли к одинаковому выводу. Так что же нам теперь предпринять?

— Остается лишь одно благоразумное, подсказанное обстоятельствами решение,— ответил Бредежор,— отказаться от предприятия, признав его неосуществимым, и вернуться в Стокгольм. Ты сам это понял, мой мальчик, и мы все трое одобряем тебя за уменье смотреть правде в глаза.

— Ну уж такую похвалу ни за что не приму! — воскликнул, улыбаясь, Эрик.— Я вовсе ее не заслужил! Я даже и не думал отказываться от нашей цели и далек от того, чтобы считать ее недостижимой… Уверен, мы достигнем ее, если только удастся расстроить гнусные замыслы негодяя, и единственным средством для этого является полное изменение маршрута.

— Всякое изменение маршрута только увеличило бы трудности,— возразил доктор.— Ведь мы избрали кратчайший путь. Если нелегко добраться за три месяца до Берингова пролива, идя через Средиземное море и Суэцкий канал, то это тем более невозможно, если плыть мимо мыса Доброй Надежды или мимо мыса Горн. В таком случае плавание продолжалось бы по меньшей мере пять или шесть месяцев.

— Но есть еще один путь, который не только не удлинит, а, напротив, сократит срок нашего плавания. Следуя по нему, мы гарантированы от встречи с Тюдором Броуном,— сказал Эрик, спокойно дожидаясь возражений.

— Еще один?— воскликнул доктор.— Ей-богу, я не знаю его, если только ты не имеешь в виду Панамский канал. Но, насколько мне известно, он еще не открыт для навигации и строительство его будет закончено не раньше, чем через несколько лет.

— Я и не думаю о Панамском канале, равно как и о мысе Горн или о мысе Доброй Надежды,— продолжал молодой капитан.— Я имею в виду совсем другой путь, единственный путь, по которому мы могли бы добраться за три месяца до Берингова пролива. Это Северо-западный проход!

Увидев, как ошеломило его спутников такое неожиданное предложение, Эрик счел необходимым подробно его мотивировать.

— Северо-западный проход,— сказал он,— теперь не так ужасен и мучителен для мореплавателей, каким он был в прежние времена. Разумеется, это не обычная магистраль. Ведь он свободен ото льдов всего лишь восемь — десять недель в году. Но зато этот путь хорошо изучен, точнейшим образом нанесен на карты и используется сотнями китобойных судов. Правда, по нему очень редко переходят из Атлантического в Тихий океан. Корабли, заплывающие в него с той или с другой стороны, почти никогда не проходят его насквозь, из конца в конец. И конечно, может так случиться, что условия сложатся для нас неблагоприятно и мы не в состоянии будем его преодолеть. Не исключено, что как раз в это время проход будет забит льдами и освободится от них позже, чем требуется. Следовательно, мы идем на риск. Но есть много шансов и на успех, тогда как все другие пути обрекают нас на верную неудачу. И поэтому чувство долга, полномочия и денежная помощь, предоставленные нам соотечественниками, обязывают нас принять это решение, дающее единственную возможность достигнуть вовремя Берингова пролива. Обычное судно, пригодное для плавания лишь в теплых морях, побоялось бы принять такое решение. Но кораблю, подобному «Аляске», специально приспособленному для арктической навигации, нечего колебаться. И наконец, я должен заявить, что, возможно, мне придется вернуться в Стокгольм, не найдя Норденшельда, но это случится не раньше, чем я использую все средства для оказания ему помощи!

Доводы Эрика были так убедительны, что никто и не пытался их опровергнуть. Да и что могли возразить доктор, Бредежор и Маляриус? Они хорошо представляли себе трудности нового курса. Но по крайней мере эти трудности казались преодолимыми, тогда как любой другой маршрут не оставлял никаких надежд. Кроме того, они не могли не признать, что при всех обстоятельствах гораздо почетнее вернуться в Стокгольм, предприняв все возможное для достижения цели, чем прервать плавание на полпути.

— У меня есть только одно серьезное возражение,— сказал доктор Швариенкрона после нескольких минут глубокого раздумья.— Как мы сможем пополнять запасы угля в арктических водах? Ясно, что при нехватке топлива нечего и думать преодолеть Северо-западный проход за то короткое время, когда он доступен для навигации.

— Я предвидел это единственное, действительно серьезное, затруднение,— ответил Эрик,— и не считаю его непреодолимым. Вместо того чтобы держать курс на Гибралтар и на Мальту, где нас, без сомнения, подстерегают новые каверзы Тюдора Броуна, мы направимся в Лондон. Оттуда я дам телеграмму по трансатлантическому кабелю в один из торговых домов Монреаля с требованием незамедлительно послать в Баффинов залив судно с углем, где оно и будет нас ожидать. Одновременно отправим такую же телеграмму в Сан-Франциско, чтобы второе грузовое судно встретило «Аляску» у Берингова пролива. У нас и сейчас есть изрядный запас топлива, даже с некоторым излишком. Ведь новый маршрут не потребует столько угля, как прежний, когда мы собирались плыть мимо берегов Азии. Наш теперешний путь гораздо короче! Незачем стремиться попасть в Баффинов залив раньше конца мая, а потому и Берингова пролива мы достигнем в лучшем случае в последних числах июня. Наши поставщики в Монреале и Сан-Франциско будут иметь достаточно времени, чтобы выполнить заказ, а расчет по нему произведет лондонский банкир. Таким образом, достижение Северо-западного прохода станет для нас практически возможным… Сейчас весь вопрос в том, будет ли он свободен ото льдов? Разумеется, от нас это не зависит. Но если бы даже проход оказался недоступным, то мы, по крайней мере, смогли бы подойти к нему, а не бросили своей затеи при первой же неудаче.

— Браво! Браво, мой мальчик! — воскликнул Маляриус.— Твои доказательства неоспоримы.

— Спокойнее, спокойнее, сударь,— проговорил Бредежор.— Не будем увлекаться. У меня есть другое, довольно веское возражение. Неужели ты думаешь, милый Эрик, что «Аляска» пройдет незамеченной по Темзе? Конечно нет, не так ли? О ее прибытии заговорят газеты. О ней сообщат телеграфные агентства. О том, что она прибыла в Лондон, узнает и господин Броун. Мошенник поймет, что наши планы изменились, а что помешает ему соответственно изменить и свои? Не допускаешь ли ты, что он сможет, например, задержать корабли с углем, без которых ты ничего не добьешься?

— Бесспорно,— ответил Эрик,— и это лишний раз подтверждает, как тщательно нужно все предусмотреть. Значит, мы не поплывем к Лондону, а остановимся в Лиссабоне, как если бы по-прежнему были на пути к Гибралтару и Суэцкому каналу. Затем один из нас отправится инкогнито в Мадрид и, не вдаваясь ни в какие объяснения, свяжется по телеграфу с Монреалем и Сан-Франциско, чтобы обеспечить прибытие грузовых судов с углем. Об их назначении никто не узнает, и они будут ждать нас в условленном месте, а капитанам будет сообщен условный пароль.

— Вот это другое дело! При таких условиях почти невозможно, чтобы Тюдор Броун мог напасть на наш след!

— Вы хотите сказать — на мой след, ибо, я надеюсь, вы не собираетесь сопровождать меня в арктические моря? — спросил Эрик.

— Черт побери! Я хочу с чистой совестью смотреть людям в глаза, чтобы никто не посмел сказать, что какой-то проходимец вроде Тюдора Броуна заставил меня отступить! — заявил доктор.

— И меня тоже! — в один голос воскликнули Бредежор и Маляриус.

Молодой человек попытался было переубедить своих друзей, объяснив, что подобное решение связано с опасностями, что путешествие в условиях полярной ночи будет однообразным и томительно-монотонным. Но его доводы не подействовали. После того как они уже перенесли вместе столько испытаний, говорили друзья, делом чести является довести путешествие до конца. Оставаясь вместе, они смогут взаимно облегчить друг другу трудности предстоящего плавания. Разве не приняты все предосторожности, чтобы пассажиры «Аляски» не очень страдали от холода? Уж кого-кого, а шведов и норвежцев морозами не запугаешь!

Короче говоря, Эрик сдался и согласился с тем, что изменение маршрута не должно повлечь за собой никаких изменений в составе экипажа.

Теперь следовало как можно быстрее пройти первую часть пути. Второго апреля «Аляска» бросила якорь в Лиссабоне. Прежде чем португальские газеты успели оповестить о ее прибытии, Бредежор был уже в Мадриде и с помощью банкирского дома связался по трансатлантическому телеграфному кабелю с двумя солидными торговыми фирмами в Монреале и Сан-Франциско. Он договорился о посылке судов с углем в назначенные пункты и сообщил пароль, по которому можно опознать заказчика. Пароль содержал девиз «Semper idem», который был начертан на некоторых вещицах младенца, лежавшего в колыбели, привязанной к спасательному кругу. Наконец, девятого апреля, удачно заключив и надлежащим образом оформив сделки с иностранными фирмами, Бредежор возвратился в Лиссабон, и «Аляска» немедленно вышла в море.

Двадцать пятого числа того же месяца, после благополучного перехода через Атлантический океан, судно прибыло в Монреаль, где и запаслось углем. Все распоряжения, отданные Бредежором, были выполнены точнейшим образом. Двадцать девятого «Аляска» уже покинула воды залива Святого Лаврентия, чтобы на следующий день пройти проливом Белл-Айл, отделяющим полуостров Лабрадор от острова Ньюфаундленда. Войдя в Девисов пролив, экспедиция начала путь вдоль западного побережья Гренландии и десятого мая прибыла в гренландский порт Годхавн, где встретила второй пароход с углем, подоспевший даже раньше назначенного срока.

Эрик прекрасно знал, что в конце апреля еще рано пересекать Полярный круг, потому что в это время извилистый Северо-западный путь почти на всем протяжении забит льдами. Но зато у него были все основания надеяться добыть в тех морях, часто посещаемых китобоями, сведения более точные, чем на самых лучших картах. Здесь он также рассчитывал купить десяток хороших собак, которые, во главе с Клаасом, могли бы в случае надобности составить санную упряжку.

Годхавн, как и все датские поселения на гренландском берегу, представляет собой бедный поселок, служащий складочным пунктом для торговцев жиром и мехами. Весною погода там не намного холоднее, чем в Стокгольме или Нороэ. Но Эрик и его друзья с удивлением увидели, как сильно отличаются друг от друга две страны, расположенные на равном расстоянии от Северного полюса. Годхавн стоит на той же широте, что и Берген, но тогда как в южной части Норвегии уже в апреле зеленеют леса, фруктовые деревья и даже шпалеры виноградников, взращенных на хорошо удобренной почве, Гренландия в мае еще покрыта снегом и льдом и ни одно деревце не оживляет здесь унылый пейзаж. Фьорды, глубоко вдающиеся в норвежское побережье, цепь островов, окружающих его, теплое течение Гольфстрим — все способствует повышению среднегодовой температуры в этой стране. В Гренландии, напротив, благодаря низким ровным берегам потоки холодного воздуха с полюса беспрепятственно проникают к самому центру острова. К тому же вся поверхность острова, главным образом его центральная часть, покрыта ледяным щитом в несколько футов толщиной.

Стоянка в Годхавне продолжалась пятнадцать дней, после чего «Аляска» продолжала путь по Девисову проливу и вскоре пересекла Полярный круг.

Двадцать восьмого мая на 70°15' северной широты при температуре минус два впервые встретились плавучие льды. Правда, эти первые льды представляли собой мелко искрошенную массу, но вскоре они стали более плотными, и нередко приходилось прокладывать путь при помощи тарана. До сих пор плавание не было связано ни с серьезными опасностями, ни с большими трудностями. И все же путешественников не покидало чувство, что они оказались в совершенно ином мире. Все сколько-нибудь отдаленные предметы выглядели бесцветными и словно бесплотными. Линия горизонта от движения волн и преломления лучей в перемещающихся массах воздуха казалась подвижной и постоянно меняющей свои очертания. Ночью же, при свете электрического фонаря, зажженного на «вороньем гнезде» «Аляски», Баффинов залив принимал совершенно фантастический вид.

«Кто бы мог представить себе эту волшебно-печальную картину,— писал один очевидец.— Рокот волн под блуждающими льдинами, странный шорох снежных пластов, внезапно соскальзывающих в воду и словно гаснущих с шипением подобно раскаленным углям? Кто бы мог вообразить ослепительно блестящие осколки льда, низвергающиеся каскадом с ледяных гор, брызги пены при их падении, смешной переполох испуганных морских птиц, спящих на вершине какого-нибудь ледяного острова и вдруг теряющих точку опоры и затем долго вьющихся в воздухе, прежде чем опуститься на другую льдину?… А какое причудливое зрелище по утрам, когда солнце в сверкающем ореоле перистых облаков неожиданно прорывает пелену тумана, сначала освобождая лишь маленький клочок голубого неба, который, постепенно разрастаясь, словно преследует подернутые дымкой легкие облака, точно в беспорядочном бегстве стремящиеся к горизонту!»

Эрик и его друзья в свободное время могли наблюдать подобные картины, обычные в северных морях. Продолжая плыть вдоль берегов Гренландии, они поднялись до широты Упернавика, чтобы потом повернуть на запад и пересечь Баффинов залив во всю его ширину. Здесь тяготы путешествия стали более ощутимыми, так как Баффинов залив служит главной магистралью для полярных льдов, увлекаемых бесчисленными подводными течениями, выходящими из залива. «Аляска» почти беспрерывно пробивала себе путь тараном среди громадных ледяных полей. Иногда она останавливалась перед непреодолимыми торосами, которые приходилось огибать, потому что пробиваться через них было невозможно. Порою подвергалась атакам снежных буранов, покрывавших палубу, мачты и весь такелаж толстым слоем снега. Бывало и так, что под порывами пронзительного ветра пароход обрастал ледяной коростой и рисковал пойти ко дну под тяжестью этого панциря. Случалось «Аляске» попадать и в полыньи — своего рода озера, окруженные хаотическими ледяными заторами. В таких случаях она оказывалась в тупике, из которого можно и не выбраться в свободное море. Вот когда следовало быть особенно настороже, чтобы не задеть корпусом какой-нибудь огромный айсберг, плывущий с севера со стремительной скоростью и грозящий раздавить корабль, как ореховую скорлупку! Но еще большую опасность представляли подводные льдины, которые приходили в движение при соприкосновении с килем судна и — настоящий гидростатический парадокс! — могли в любую минуту переместить центр тяжести, с невероятной силой вырываясь на поверхность, все сметая на своем пути, подобно сокрушительному тарану. «Аляска» потеряла таким образом две шлюпки, и не раз уже приходилось поднимать на борт гребной винт, чтобы выправлять его искривленные лопасти. Нужно самому пережить все тяготы и опасности плавания в арктических морях, чтобы составить об этом хотя бы приблизительное представление. В таких условиях достаточно одной-двух недель, чтобы выбилась из сил самая выносливая команда.

Но все испытания и тревоги искупались, по крайней мере, тем, с какой быстротой накапливались в судовом журнале пройденные градусы долготы. Бывали дни, когда их насчитывалось до десяти и даже до двенадцати. Но случались и такие, когда не удава лось отметить и одного градуса. И вот, наконец, одиннадцатого июня на «Аляске» увидели землю, и вскоре она бросила якорь у входа в пролив Ланкастер.

Эрик полагал, что будет вынужден задержаться на несколько дней, перед тем как сможет углубиться в этот длинный проход. Но, к его удивлению и радости, пролив оказался свободным, по крайней мере в начале. Не колеблясь, отважный капитан ввел в него корабль. Однако уже на следующий день «Аляску» окружили льды и осаждали ее в продолжение трех суток. Только благодаря сильным течениям судно, несмотря на грозившую ему опасность, могло продолжать свой путь — как и предсказывали годхавнские китобои.

Семнадцатого июня «Аляска» достигла пролива Барроу и прошла его на всех парах. Но девятнадцатого, когда она уже выходила из пролива Мелвилл, на широте мыса Уолк путь ей преградили льды.

Вначале Эрик отнесся к этой неприятности спокойно, ожидая ледохода. Но дни проходили за днями, а ледяное поле оставалось неподвижным. По правде говоря, у путешественников, застрявших неподалеку от побережья, было немало развлечений. Обеспеченные всем необходимым, чтобы не зависеть от случайностей, они совершали прогулки на санях, охотились на тюленей и наблюдали издалека за играми китов. Приближалось летнее солнцестояние. После пятнадцатого июня люди на «Аляске» стали свидетелями удивительного зрелища, незнакомого даже норвежцам и жителям южной Швеции: полуночное солнце огибало небосвод, не заходя за линию горизонта.

Забравшись на безымянную вершину, которая вздымалась на этой пустынной равнине, путешественники наблюдали, как дневное светило описывало в течение суток полный круг в небесном пространстве. По вечерам, когда все было залито солнечным светом, где-то вдали южная сторона горизонта погружалась в ночную тьму. Вернее сказать, в бледный рассеянный свет, при котором предметы теряют свои очертания, а тени расплываются. Вся природа казалась какой-то призрачной. Здесь нельзя не почувствовать, в каком далеком краю ты находишься и как близок он от полюса!… Тем не менее морозы не были сильными. Ртуть в термометре не опускалась ниже 4-5 градусов. Воздух иногда был совсем теплым, и с трудом верилось, что это и есть самое сердце Арктики.

Но даже удивительные явления природы не могли увлечь Эрика настолько, чтобы он хотя бы на минуту забыл о главной цели своего путешествия. Он приехал сюда не из любви к ботанике, как Маляриус, который с восторгом предпринимал далекие экскурсии, собирая неизвестные растения и старательно пополняя ими свой гербарий; и не для того, чтобы вместе с доктором Швариенкрона и Бредежором наслаждаться невиданными пейзажами, которые открывала перед ними арктическая природа. Ведь целью молодого путешественника было найти Норденшельда и Патрика О'Доногана, выполнить свой священный долг и, быть может, узнать, кто его родители! Вот почему он так упорно, не заботясь об отдыхе, пытался пробиться через ледяное кольцо, окружавшее «Аляску». Поездки на санях и на лыжах к далекой линии горизонта, на паровом боте — в поисках прохода… В течение десяти дней он испробовал все возможные средства, чтобы найти свободный путь. Но на западе, так же как на севере и на востоке, громоздились непреодолимые ледяные торосы. Наступило двадцать шестое июня, а они были еще так далеко от сибирских морей! Неужели признать свое поражение? Нет, Эрик не мог с этим примириться!

Повторные промеры глубины открыли существование подо льдом подводного течения в направлении пролива Франклина, то есть к югу. И тогда молодой капитан пришел к заключению, что даже не очень сильный толчок может оказаться достаточным, чтобы вызвать подвижку льдов. И решил попробовать. На семь морских миль в длину он велел пробуравить цепь небольших отверстий, отстоящих друг от друга на два-три метра, заложить в каждое по килограмму динамита и соединить между собой медной проволокой с гуттаперчевой изоляцией. Тридцатого июня в восемь часов утра Эрик Герсебом, находясь на палубе «Аляски», поджег шнур, нажав кнопку электрического аппарата.

Тотчас же раздался страшный взрыв. К небу взметнулись столбы сверкающей на солнце пыли. Ледяное поле вздрогнуло и заколыхалось, словно от подводного землетрясения. В воздухе с пронзительными криками закружились тучи испуганных морских птиц. Когда все успокоилось, на бескрайнем белом пространстве, насколько мог видеть глаз, открылась черная извилистая дорожка, причудливо украшенная боковыми трещинами: гигантская льдина раскололась. После минутного ожидания ледяной массив, будто повинуясь сигналу, пришел в движение: с грохотом, скрежетом и треском он распался на части и поплыл, увлекаемый течением. То здесь, то там еще удерживались огромные льдины, целые острова, словно протестуя против совершенного насилия. Но уже на следующий день проход освободился, и «Аляска» могла развести пары. С помощью динамита человеку удалось сделать то, на что слабому полярному солнцу понадобился бы целый месяц.

Второго июля корабль достиг пролива Банкса. Четвертого вошел в Ледовитый океан. Теперь путь был свободен, несмотря на айсберги, туманы и снега. Двенадцатого пароход обогнул мыс Глясе, тринадцатого — мыс Лесборн; четырнадцатого в десять утра вошел в залив Коцебу на севере Берингова пролива, пролива между материками Азии и Северной Америки, пролива, соединяющего Северный Ледовитый океан с Тихим. Так в два месяца и шестнадцать дней была выполнена программа, намеченная в Бискайском заливе.

В заливе Коцебу путешественники встретили пароход с углем из Сан-Франциско. «Аляска» не успела еще стать на якорь, как Эрик прыгнул в шлюпку и причалил к борту грузового судна.

— Semper idem! — сказал он, увидев капитана.

— Лиссабон,— ответил американец.

— Давно вы меня здесь ждете?

— Пять недель! Мы отплыли через месяц после получения вашей телеграммы.

— О Норденшельде по-прежнему нет известий?

— В Сан-Франциско не было. Но с тех пор, как мы здесь, мне пришлось разговаривать со многими китобоями, и они утверждают, что слышали от жителей поселений у мыса Сердце-Камень, будто европейское судно вот уже девять или десять месяцев затерто льдами западнее того мыса. Они полагают, что это и есть «Вега».

— Вот оно что! — воскликнул Эрик с живой радостью,— И вы думаете, она еще не прошла через пролив?

— Убежден. Ни одно судно не проходило здесь за последние пять недель без того, чтобы я не обменялся несколькими словами с капитаном.

— Слава Богу! Все наши испытания с лихвою окупятся, если нам удастся найти Норденшельда!

— А вы не первые будете,— сказал янки, иронически улыбаясь.— Вас обогнала американская яхта. Она прошла здесь три дня тому назад и так же, как вы, осведомлялась о Норденшельде.

— Американская яхта? — переспросил Эрик с удивлением.

— Да, «Альбатрос», капитан Тюдор Броун, прибывший из Ванкувера. Я сообщил ему все, что знал, и он немедленно повернул к мысу Сердце-Камень.