Литовский полуостров
8 ноября. 9 час. 00 мин
Вода поднялась ещё выше, оставив Карякину с его отрядом совсем узкую полоску прибрежного склона. Уже рассвело, и хорошо были видны подводы по ступицу в воде, пушки, нацеленные круто вверх, притулившиеся в окопах бойцы.
Воздух был наполнен гулом. Орудия врангелевцев стреляли непрерывно; то и дело на нашей стороне вырастали кусты взрывов — чёрные, если снаряды попадали в берег, белые, если они рвались на воде.
Карякин подполз к самому гребню и, уткнув подбородок в землю, смотрел, что делается у белых. На его глазах из окопов в степи полезли зелёные английские шинели, слились в сплошную линию и двинулись вперёд. Чёткое «ура» неторопливо перекатилось справа налево, как на ученье. Заблестели иголочки штыков. Белая пехота шла в атаку.
— Амба, — с тоской сказал Карякин и сполз по склону вниз.
— Товарищи! — закричал он. — Слушайте меня. Занять боевую позицию! Выкатывай орудия! Будем бить прямой наводкой… И пускай белые гады не радуются. Мы помрём сегодня, а они завтра!.. Потому что революция победит, даже несмотря на нашу гибель…
По пояс в воде стоял посреди Сиваша человек. В одной руке он сжимал винтовку другой поддерживал телефонный провод. Саженях в тридцати от него был другой такой же человек, ещё дальше — третий, четвёртый… Они стояли неподвижно, будто вбитые в дно сваи, а мимо, чуть не задевая их мокрыми конскими боками, шла через Сиваш кавалерия. Конники двигались гуськом — притихшие, сосредоточенные. Только мальчик-горнист чёртиком вертелся в седле: ему нравилось всё странное, что происходило в эту ночь.
— Эй, мужичок! — окликнул он связиста. — Чего там по телефону гуторят?.. Тебе слыхать?
Связист, не отвечая, смотрел мимо него усталыми до беспамятства глазами.
Лошадка под горнистом вдруг нырнула в воду по шею — видно, оступилась с тропки. Она перепуганно заржала, кое-как поймала дорогу и, расплёскивая грудью воду, шибко пошла вперёд. Она обгоняла одного конника за другим, а мальчик смеялся и нарочно торопил её пятками.
Четыре карякинских орудия, задыхаясь от спешки, били по белым. Тявкали «льюисы» и «максимы». Бойцы, лёжа плечом к плечу, палили из винтовок.
А белые цепи, почти не редея, всё надвигались, и ничего с ними нельзя было поделать.
Ударил в уши гром, метнулась брызгами земля, и одна из пушек, развороченная врангелевским снарядом, заскользила вниз по склону и задом въехала в воду. Вода зашипела, поднялся пар.
Белые снова закричали «ура» и, пригнувшись, побежали вперёд.
Карякин вскочил с земли и в бессильной ярости швырнул «лимонку», хотя враги были ещё далеко.
— Врёшь! — заорал он. Мы ещё живые!..
Тяжело топоча сапогами, врангелевцы бежали на него.
И в этот момент на бугор, туда, где стояло, покосившись, красное знамя, вылетел всадник.
Он вскинул к небу горн, и воздух разорвала жестокая весёлая трель — сигнал кавалерийской атаки.
Белая цепь дрогнула, будто споткнувшись об эти звуки. Секунда — и врангелевцы попадали на землю, залегли; с красной кавалерией шутки были плохие.
А мальчик-горнист всё продолжал трубить. Карякин метнулся к нему:
— Где наши?! Где?
— А бис их знает, — сказал мальчик с досадой. — Отстали… А я всё равно буду трубить!
— Слазь! — закричал Карякин и дёрнул горниста за ногу. — Убьют!..
— Успею, — сказал мальчик и вдруг, уронив горн, сполз прямо на руки Карякину, его убило сразу, наповал.
Белые поняли, что сигнал горна обманул их. Цепь снова поднялась в рост, покатилась вперёд, нацелившись штыками.
Вот тогда-то над гребнем показались оскаленные конские морды, засверкали шашки.
Перемахивая через окоп, через головы карякинских бойцов, конники мчались в атаку — в кавалерийскую атаку, от которой нет спасения. А сзади, словно морские чудища, лезли, лезли на берег из воды мокрые лоснящиеся кони, и всадники свирепо шпорили их, торопя в бой.
