IV
Расставшись с Арвидом и Конобеевым в управлении Юрий Алексеевич отправился в больницу, чтобы взглянуть на Синицкую и попытаться еще раз утвердиться в том, в чем уверился почти. Правда, уверенность его еще не подкреплялась доказательствами, которые суд счел бы приемлемыми для вынесения обвинительного приговора, но Юрий Алексеевич знал, что довольно скоро в руках у него уже будут неопровержимые свидетельства, уличающие убийцу.
Когда Леденев вернулся в гостиницу и брал ключ от номера у дежурной, она сказала ему:
— А вас ждут, гражданин.
Из кресла, стоявшего в холле, поднялась Вера Васильевна.
— Веруша! — воскликнул Юрий Алексеевич — Ты приехала… И давно ждешь?
— Часа полтора.
— Что же вы не попросили подождать у меня в номере? — укоризненно сказал Леденев дежурной. — Приехала моя жена и мается у вас в коридоре… Отдали б ей ключ от номера.
— Не положено, гражданин проживающий, — равнодушно ответила дежурная администраторша. — Ключ — дело серьезное. Его просто так, за здорово живешь, всяким посторонним отдавать воспрещается.
— Ну хорошо, хорошо, — нетерпеливо согласился Юрий Алексеевич. Он прекрасно знал эту категорию людей и понимал, что спорить с ними бессмысленно, себе дороже. Леденев всегда в таких случаях вспоминал слова генерала Бирюкова: «Хочешь сделать уборщицу королевой — вели ей стеречь калитку».
— Пойдем наверх, — предложил Юрий Алексеевич жене. — Впрочем, ты, верно, голодна? Тогда отправимся сразу в ресторан…
— Мне бы только умыться с дороги, Юра, — попросила Вера Васильевна. — Или, может быть, не положено?
Она улыбнулась.
— Сейчас устроим. Пошли…
Из ресторана супруги вернулись около одиннадцати. И только вошли в номер, как зазвонил телефон.
Юрий Алексеевич поднял трубку.
— Леденев слушает, — сказал он.
— Юрий Алексеевич, наконец-то, — послышался голос Казакиса. — Третий раз звоню, а Прохору Кузьмичу так уже в четвертый… Нет его дома. Александр Николаевич поручил мне срочно разыскать вас обоих.
— А что случилось?
— Очень важная новость, Юрий Алексеевич, — взволнованно ответил Арвид.
— Откуда вы говорите?
— Из управления.
— Как я понял, вы хотите сказать, что мое присутствие необходимо?
— Безусловно, Юрий Алексеевич. Тут такое произошло! Словом, возникли новые обстоятельства.
— Ладно, только без паники. Спокойствие, Арвид, спокойствие… Сейчас буду.
— Машина за вами выезжает тотчас… Я прямо от дежурного по управлению звоню.
— Начинаю спускаться к подъезду. Считайте, что я уже рядом с вами, Арвид.
Леденев положил трубку на рычаг.
Вера Васильевна грустно смотрела на мужа. Юрий Алексеевич развел руками.
— Прости меня, Веруша. Там стряслось нечто. Арвид Казакис просто вне себя от волнения, и даже голос у парня срывается… Поеду в управление, посмотрю, послушаю. А ты располагайся здесь как дома, почитай. Я тебе позвоню, ежели что…
Казакис ждал Юрия Алексеевича у входа. Он молча пожал протянутую Леденевым руку и так же молчал, пока шли они пустынными коридорами до кабинета.
— Ну, рассказывайте, — предложил Леденев. — Не тяните. Я заразился вашим волнением…
— Александр Николаевич в военном госпитале, — сказал Арвид. — Он там с дочерью, она сама вызвалась присматривать за пострадавшим, вот начальник и там пока, но только что звонил: сейчас приедет… Операция прошла удачно… Положение тяжелое, но врачи надежду не теряют. Крепкий организм у этого парня!
Юрий Алексеевич поднял руки вверх.
— Помилуйте, Арвид Карлович! — воскликнул он. — Давайте по порядку… Какая операция? Кто этот парень, который, как я уже понял, пострадал? От кого пострадал? И при чем здесь дочь начальника управления?
— Извините, Юрий Алексеевич, — смутился Казакис. — Мне почему-то втемяшилось, что вы все уже знаете. Забыл я, что… Словом, такие тут развернулись события. Начну с самого начала. Зоя Жукова, дочь Александра Николаевича, познакомилась недавно с неким Арнольдом Заксом, капитаном рыболовного фишбота.
— Это племянник профессора Маркерта, версию с которым вы разрабатывали? — спросил Леденев.
— Он самый, Юрий Алексеевич, — подтвердил, слегка смутившись, Арвид. — У него еще алиби оказалось. И вообще… Так вот. Вдвоем они отправились купаться на Красовскую косу, к маяку Старый Штелманис. Зоя Жукова была после ночной смены, она работает медицинской сестрой в военном госпитале. Искупавшись, дочь Александра Николаевича уснула… Что делал в это время Арнольд Закс, ни ей, ни тем более нам неизвестно, но, проснувшись, Зоя обнаружила его окровавленное тело неподалеку. Выстрелы не разбудили ее.
— Выстрелы? — Спросил Юрий Алексеевич. — В Арнольда Закса стреляли?
— Да, — сказал Арвид. — Два раза. Врачи изъяли пули, и мы уже имеем заключение баллистической экспертизы. В капитана Закса стреляли из того же оружия, из которого был убит профессор Маркерт. Армейский кольт американского производства тридцать восьмого калибра…
Юрий Алексеевич тихонько присвистнул:
— Это, действительно поворот, — сказал он. — Не знаю только, радоваться этому или огорчаться.
Арвид недоуменно посмотрел на Леденева.
— Не понимаю, — сказал он.
— Да нет, это я просто так, — засмеялся Юрий Алексеевич. — Версия моя заколебалась, но, кажется, все в порядке. Каково состояние Арнольда Закса? Когда он сможет говорить?
— Врачи обещали не раньше, чем через сутки, — ответил Казакис. — Александр Николаевич просил вас приехать в госпиталь. Хочет, чтобы вы поговорили с дочерью. Он хотел привезти ее с собой в управление, но Зоя отказывается покинуть госпиталь, намерена оставаться рядом со своим Арнольдом.
— Понятное желание. Сейчас поедем, Арвид. Можно поговорить с нею и в госпитале.
Дверь кабинета открылась, и вошел Конобеев. Оказалось, что он был вместе с женою в пионерском лагере, навещал старшую дочь. Арвид Казакис хотел было повторить рассказ, но Юрий Алексеевич остановил его.
— В машине расскажете, Арвид Карлович. Поехали, товарищи. Узнаем подробности у Зои Жуковой и уточним у врачей, когда придет в себя Арнольд Закс. У меня был иной план, но это событие несколько меняет дело. Вернемся из госпиталя и откорректируем расписание операции.
— Позвоните, Казакис, Федору Кравченко, — распорядился Конобеев. — Пусть ждет нашего возвращения в управлении.
…Из госпиталя вернулись поздно. Состояние Арнольда было сносным, но в сознание капитан не приходил. Юрий Алексеевич долго беседовал с Зоей Жуковой наедине, но молодая женщина, вконец измученная обрушившимся на нее трагическим событием, мало что могла добавить к тому, что уже рассказала. Леденев уговорил ее отправиться домой, чтобы немного отдохнуть, и Александр Николаевич увез дочь, сказав Юрию Алексеевичу, что позднее сам приедет в управление.
— Итак, в Маркерта и Закса стрелял, очевидно, один и тот же человек, — сказал Арвид, когда оперативная группа собралась в кабинете Конобеева, вооружившись стаканами с крепким горячим чаем.
— Ты хочешь сказать, Арвид, из армейского кольта американского производства тридцать восьмого калибра, — заметил Кравченко. — Насчет человека надо еще посмотреть…
— Доказательств того, что убийца профессора и стрелявший в Арнольда Закса одно и тоже лицо, конечно, у нас нет, — медленно заговорил Леденев, — но… По-моему, Арвид прав. Впрочем, довольно скоро мы об этом узнаем. Если наш рыбак даст показания, дело совсем упростится… Прохор Кузьмич, давайте еще раз разберем медицинское заключение, составленное врачами госпиталя.
— Врачи обнаружили на голове пострадавшего третью рану, вернее сильный ушиб, — сказал Конобеев. — Оперативная группа, высланная Глазковым на место происшествия, нашла камень, которым, возможно, ударили Закса. Предполагаемая картина такова. Капитана сначала оглушили камнем, затем стреляли в него, уже потерявшего сознание. Во всяком случае Арнольд Закс лежал, когда получил эти две пули в подарочек. Об этом свидетельствует расположение пулевых отверстий и каналы их движения в теле пострадавшего.
— Но почему его пытались убить? — спросил Кравченко. — Может быть, он все-таки каким-то боком замешан в убийстве Маркерта и Арвид был прав, когда…
— Не думаю, — промолвил Казакис. — Тут, видимо, другое… Мне кажется, Арнольда Закса пытались убрать потому, что он узнал нечто. Именно узнал… Уже после того, как я столь неудачно допрашивал его.
— Что он мог узнать, Арвид? — задал вопрос Юрий Алексеевич.
— Идентификация пуль, которыми убили профессора Маркерта, с попавшими в рыбака Закса, заставляет думать, что Арнольд проник некоим образом в тайну первого преступления. Вот его и убрали…
— Но почему Зоя Жукова не слышала выстрелов? — вслух подумал Федор Кравченко.
— Либо пистолет был с глушителем, либо преступник стрелял через какую-то ткань, — ответил Конобеев.
— Ладно, это мы скоро у него самого спросим, — устало проговорил Юрий Алексеевич. — Я предлагаю, товарищи, провести некоторые мероприятия начального этапа операции по изобличению преступника.
— Обнаружению и изобличению, — с улыбкой поправил Леденева Федор Кравченко.
— Поправка принимается, — согласился Юрий Алексеевич, — но как рабочая формулировка. Сейчас мне нужна ваша особая помощь, и, чтобы она была действенной, эффективной, я подержу вас пока в неведении. Не сердитесь, коллеги, так надо… Дело в том, что…
Зазвонил телефон. Не дав Леденеву договорить, Конобеев поднял трубку.
— Да, — сказал он, — все уже здесь. Хорошо, Александр Николаевич.
Он положил трубку.
— Начальник едет сюда, — сообщил Прохор Кузьмич. — Надо проветрить комнату.
Конобеев открыл окна. Холодный воздух ввалился в кабинет, стало свежо и как-то тревожно. Люди подобрались, внутренне посуровели.
— Ну вот, кажется, в делах наших полный порядок, — сказал Юрий Алексеевич через четверть часа, сделав необходимые поручения работникам группы. — Теперь все необходимым образом определилось и распределилось. Можно ехать в Луцис. Арвид Карлович, не имеете желания махнуть туда в третий раз?
— В Луцис? — удивленно спросил Казакис. — Но зачем? Вы мне поручили…
— За Андерсоном, — ответил Леденев. — А с тем, что я вас попросил сделать, пока успеется…
V
К исполняющему обязанности заведующего кафедрой научного атеизма зашел Юрий Алексеевич.
— Извините, Валентин Петрович, — сказал он, поздоровавшись. — Все отвлекаем вас, отвлекаем… Постараемся больше не тревожить. Дело наше близится к завершению.
— Ради Бога, Юрий Алексеевич! Я всегда готов помочь следствию. Только помощник из меня некудышный. А что, преступника уже поймали?
— Как знать, как знать, — возразил Леденев. — Я по поводу значимости вашей помощи, Валентин Петрович… Наш давешний разговор, ваш рассказ о покойном Борисе Яновиче трудно переоценить. Мне, например, он представляется весьма полезным. Что же касается преступника, то с ним, как говорится, все в порядке. Снова восторжествовал древний как мир принцип неотвратимости наказания. И не без вашего участия, Валентин Петрович.
— Очень доволен тем, что вношу посильную лепту в такое нелегкое ваше дело. А чему я обязан на этот раз? Еще одна консультация по части религии?
— В какой-то степени, Валентин Петрович. Дело в том, что прокуратура разрешила снять печати с кабинета профессора Маркерта и передать его бумаги кафедре. Следствию они больше не нужны, а здесь эти материалы могут быть использованы учеными по назначению. Словом, забирайте архив Маркерта, разбирайтесь в нем, доводите незаконченное Борисом Яновичем благородное дело до конца.
— Когда можно забрать бумаги? — спросил Старцев.
— А прямо сейчас. Возьмите с собою двух ваших сотрудников. Они должны подписать вместе с вами протокол передачи, да и разобраться в архивных документах помогут. В вашем присутствии мы снимем печать — и приступайте к делу. Я, кстати, приехал сюда на машине… Так что могу и подвезти всех троих.
В гостиной дома профессора Маркерта их встретила Магда Брук. Здесь же был Арвид. Леденев вопросительно глянул на него. Казакис кивнул.
— Я сварю кофе, — обратилась Магда к Леденеву и сердечно поздоровалась со Старцевым. Юрия Алексеевича она уже видела сегодня. — Выпьете здесь или подать туда?
— Пожалуй, выпьем по чашечке в гостиной, — сказал Юрий Алеексеевич. — Не возражаете, Валентин Петрович? А вы, молодые люди? Арвид Карлович?
— Уже пил, спасибо, — ответил Казакис.
— Тогда выпьем мы, — проговорил Леденев, усаживаясь со Старцевым и двумя аспирантами, которых Валентин Петрович захватил с собою.
Когда они допивали кофе, в гостиной появился Прохор Кузьмич Конобеев.
— Вот и отлично, вы как раз вовремя, — воскликнул Леденев. — Теперь все в сборе: и ваши, и наши. Можно приступать к передаче. Идемте наверх.
С двери кабинета покойного Бориса Яновича сняли печати, растворили дверь. Когда все вошли. Леденев предложил рассаживаться.
— Еще несколько минут займут небольшие формальности, — сказал он.
Вошедшие обратили внимание на жирно нарисованный мелом на полу силуэт человеческой фигуры.
— Да, — проговорил Юрий Алексеевич, заметив, как один из аспирантов шепнул на ухо другому, не отводя глаз от мелового рисунка, — здесь лежал труп профессора Маркерта. На этом самом месте…
Наступила пауза. В кабинете стало вдруг сумрачно. Зловещая тишина воцарилась здесь, и никто не решался нарушить ее.
Конобеев легонько кашлянул.
— Конечно, конечно, — заторопился Юрий Алексеевич. — Пора начинать. Только подождем еще двух человек. Впрочем, один уже здесь.
Дверь отворилась, в проеме показался Федор Кравченко и будто бы нерешительно застыл на пороге. В руках он держал картонную коробку.
— Проходите, товарищ Кравченко, — сказал Юрий Алексеевич.
— Проходите и садитесь. А вы, Арвид Карлович, пригласите вашего старого знакомого…
Когда Арвид ввел в кабинет Андерсона, Леденев встал, взял из рук Кравченко картонную коробку, поставил на стол, раскрыл и достал из нее черный портфель. Затем щелкнул замками.
— Не заржавели, — сказал он. — Хороший металл. И пребывание в морской воде его не берет.
Раскрыв портфель, Леденев опустил в него руку, помедлил, обвел взглядом молчащих, не отводящих от портфеля глаз людей и сказал:
— Капитан Арнольд Закс, который, к сожалению, не может присутствовать здесь, любит купаться в уединенных местах. Например, в районе маяка Старый Штелманис. Иногда он и ныряет под воду… Одно из таких погружений позволило ему обнаружить на дне морском этот портфель. Что же в нем находилось? Помимо двух камней, служивших, по-видимому, балластом — вот это!
С этими словами Юрий Алексеевич вынул руку из портфеля. В руке его был пистолет.
Аспиранты тихонько ахнули и подались вперед.
— Как установила баллистическая экспертиза, — сказал Леденев, держа пистолет в поднятой руке, — именно из этого оружия был убит профессор Маркерт. Но это еще не все…
Юрий Алексеевич опустил пистолет на стол и выхватил из портфеля светлый мужской плащ.
— Плащ прострелен из этого же пистолета… И теперь у меня несколько слов к доценту Старцеву. Мне известно, что вы приобрели недавно новый плащ, Валентин Петрович. Но и ваш старый был совсем еще неплох. Он долго бы служил вам, если б вы не стреляли через него в профессора Маркерта…
— Что за бред! — выкрикнул Старцев. — Вы сумасшедший!
Аспиранты растерянно переглядывались. Леденев в успокаивающем жесте поднял руку.
— Увы, — сказал он, — сейчас я позволил себе немного пофантазировать… Бедный Арнольд Закс не успел рассмотреть содержимое портфеля. Он только видел того, кто бросил портфель в воду. И его убрали, как опасного свидетеля. Убрали тем же способом, что и профессора: двумя выстрелами вот из этого кольта.
Доцент Старцев шумно вздохнул и вытер со лба пот рукавом.
— Этот портфель мы обнаружили в багажнике машины марки «Москвич», которая принадлежит вам, Валентин Петрович, — сказал Леденев. — Обыск был произведен вот этим молодым человеком с санкции прокурора и в присутствии понятых. Что еще добавите к моим словам, товарищ Кравченко?
— В шкафчике для рабочей одежды в личном гараже гражданина Старцева висела вот эта куртка. Она прострелена… Я успел получить заключение экспертизы. Вот оно.
— Через эту куртку стреляли в Арнольда Закса, — спокойно проговорил, глядя прямо в глаза Старцеву, Юрий Алексеевич. — Поэтому находившаяся неподалеку подруга капитана не слышала выстрелов.
— Вы недалекий человек, гражданин Леденев, — презрительно скривив губы, сказал Старцев. — На такой чепухе строите столь серьезное обвинение. Куртка и плащ не мои, оружие это я никогда не видел. Все подброшено мне с провокационной целью. Несолидно работаете, Юрий Алексеевич!
— Может быть, может быть, Валентин Петрович, — улыбаясь промолвил Леденев. — Признаться, согласился бы с вами, если бы мне предъявили одни только эти факты. Конечно, их можно опровергнуть, хотя непонятно, кто мог пойти на подобную провокацию и подбрасывать вам эти вещи… Кто, Валентин Петрович?
— Подлинный убийца Маркерта!
— Резонно, — согласился Леденев. — Но оставим пока эту тему. Рассмотрим еще одно недоразумение, как будто бы не связанное с убийством хозяина этого дома. Рудольф Оттович, скажите нам пожалуйста… Вы узнали в этом человеке историка из Москвы?
— Узнал, — ответил Андерсон.
— Зачем вы ездили в Луцис, Валентин Петрович? Зачем назвались чужим именем, выдавали себя за «московского историка»? Почему вас, специалиста по буддизму и конфуцианству, вдруг заинтересовали крепостные сооружения, форты города Луциса? Что вы искали там, в музее, в трофейной документации? Не этот ли план форта номер пять, именуемый иначе «Князь Отто фон Бисмарк»?
Юрий Алексеевич быстрым движением поднес к лицу Старцева план форта со словом «Малх», написанным рукой убитого Маркерта.
Валентин Петрович вздрогнул и отвел глаза.
— Не вижу в этом криминала, — глухо проговорил он. — Осмотр, обследование памятников минувшей войны — это мое личное увлечение, если хотите, хобби. Да, был я в Луцисе, заходил в музей, назвался другим именем, потому как не хотел, чтоб об этом узнали коллеги в университете… Ну и что?
— А ничего, — невозмутимо откликнулся Леденев. — Мне нравится, что кое в чем вы начали уже признаваться, Валентин Петрович. Лиха беда начало… А вот что касается Арнольда Закса… Почему вы стреляли в него?
— Ваша собственная бредовая идея? — зло прищурившись, спросил Старцев. — Или сочиняли коллегиально?
Юрий Алексеевич пожал плечами.
— Как хотите… Оглашаю показания Арнольда Закса. Пострадавший сообщает, что видел, когда гражданин Старцев Валентин Петрович, хорошо ему знакомый, как друг дома Маркерта, бросил в море портфель. Арнольд Закс, которому действия гражданина Старцева показались странными, выловил этот портфель, раскрыл его, но рассмотреть содержимое не успел…
— Какая чепуха! — рассмеялся Старцев. — Показания мертвеца! Ведь он убит, а мертвые молчат…
— Откуда вы знаете, что Закс убит? — быстро спросил доцента Конобеев.
— Как… Вы сами… Вот он говорил, — растерянно пробормотал Валентин Петрович.
— Ничего подобного я не говорил, — покачал головой Юрий Алексеевич. — Это вы считали, что он убит вами. Но Арнольд Закс выжил и дал свидетельские показания. Он узнал ваш голос, когда вы за его спиной произнесли: «Интересуетесь чужими тайнами, молодой человек?» После этих слов вы ударили капитана Закса, а затем… Я уже говорил, что было затем.
— Все подстроено! — закричал Старцев. — Капитана Закса давно нет в живых! Не верю вам, не верю! Эти показания сфабрикованы…
Леденев подал знак Арвиду Казакису. Тот поставил на стол небольшой магнитофон и включил его. В кабинете покойного Маркерта возник слабый, прерывающийся голос молодого родственника Бориса Яновича.
Не успел Арнольд Закс произнести и нескольких фраз, как Валентин Петрович сорвался с места и смахнул магнитофон на пол.
Голос Арнольда смолк. Наступила тишина. Ее нарушало лишь тяжелое дыхание доцента.
— Зачем же портить государственное имущество, Валентин Петрович, — спокойно произнес, наконец, Леденев. — Можно обойтись и без сокрушения казенной техники… Впрочем, поговорим обо всем в другом месте. Согласно полученной нами санкции прокурора вы арестованы, Апостол…
Глава седьмая
«ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ»
I
Наконец миновал кризис, состояние тяжело раненного Арнольда Закса уже не вызывало опасений, он стал даже ходить по палате и коридору. Едва окреп, то сразу попросил выписать его из госпиталя, утверждая, что скорее поправится на вольном воздухе.
И Зоя Жукова была убеждена в том, что именно она быстро поставит капитана на ноги. Зоя взяла отпуск и предложила Арнольду поселиться в небольшом рыбачьем поселке на побережье. Они сняли комнату в старом бревенчатом доме рыбака Юргайтиса, давнишнего знакомого Зоиного отца, и целыми днями пропадали на море.
Им было так хорошо здесь, что капитан не однажды благодарил Зою за то, что привезла его сюда, к этим молчаливым, приветливым людям, громадным соснам, желтым дюнам и такому уютному с берега морю.
Они вставали на рассвете, пили теплое козье молоко, его подавала хозяйка, добрая женщина с детскими голубыми глазами. Молоко они пили с удовольствием, и Арнольд повторял, что и не подозревал, будто молоко может быть таким вкусным. Это радовало жену Юргайтиса Марту, и Марта ласково говорила им, смешно выговаривая по-русски: «Кушайте, кушайте, хорошее вам здоровье…»
По утрам море было холодным, но Арнольд смело залезал в воду. Зоя ежилась, кричала, чтоб не дурачился, ведь он еще так слаб, и еще про судороги и воспаление легких. Арнольд покорно выходил из воды и пугал Зою, стряхивая на нее холодные соленые капли.
Зоя подавала капитану расшитое крестиком полотенце, и он растирался до красноты. Потом они брались за руки и медленно шли вдоль моря, где сырой, слежавшийся песок — идти здесь было очень удобно. Они сворачивали у небольшого мыска… Арнольд подходил к урезу воды, садился на песок, раздевался, ступал в море и оттуда брызгал водой на Зою. Зоя громко смеялась, но визжать, как это делает почему-то большинство женщин, не визжала, и Арнольд любил ее и за это тоже.
Нагулявшись и надурачившись вволю у моря, они отправлялись завтракать. Солнце поднималось все выше, согревая воздух, землю и воду, они благодарили Марту и уходили в дюны.
Дюны начинались сразу за сосновой рощей. Сосны росли ладные, как на подбор. А те их сестры, что захотели податься поближе к морю, будто вызвали гнев водных духов, и заколдовали их духи, превратив красавиц в уродин, приземистых и косолапых, с искривленными руками, безобразными наростами на теле и жалкой, поблекшей хвоей на голове.
Кончились сосны, и Арнольд с Зоей вступили во владения желтых дюн. Дюны надвигались от моря, люди пытались сдержать этот натиск, Арнольд и Зоя перешагивали клетчатые плетни… Песок постепенно захлестывал изгородь, и местами торчали из него лишь сиротливые кончики колышков.
За линией заграждения тянулись песчаные горы. Зоя и Арнольд оставляли первые следы, и двойная цепочка их тянулась за ними. Когда ночью бывала гроза, дюны одевались в шершавую пленку в бесчисленных лунках от дождевых капель.
В ту ночь море штормило, и на берегу попадались кусочки янтаря, который был когда-то смолой древних, доисторических деревьев.
Арнольд набрал их целую горсть и поднес Зое.
— Возьми, девочка, на счастье, — сказал капитан, голос его был ласковым и грустным.
— Что это «счастье»? — задумчиво проговорила Зоя, пересыпая янтарь из ладони в ладонь. — Каким становится человек, когда счастье приходит к нему? Ощущает ли он сам эту перемену…
— Не знаю, — сказал Арнольд. — Вот ты рядом со мною — и я счастлив. Но только одного этого мне, наверное, мало… Без него я не могу тоже…
И капитан протянул руки к морю.
— Мне думается, что счастье — это такое состояние человека, когда все в его жизни, в его повседневном существовании происходит в соответствии с его волей и желанием, — сказала Зоя.
— Тогда я знаю, что это такое, — проговорил капитан и обнял Зою за плечи. — Видишь линию горизонта? Я буду приходить оттуда, из-за этой линии…
— А я здесь, на берегу ждать тебя, Арни… Теперешние женщины не любят ждать. Я знаю это. Мне следовало родиться раньше… Но истинные подруги всегда умели ждать. И от осознания этого вы, мужчины, совершали подвиги на краю земли. Не думаю, что современные женщины выиграли, когда приобрели самостоятельность, но утратили взамен способность ждать, ждать долго, всегда… Конечно, я ужасно старомодна с этими взглядами. Но мне кажется, что женщины уже сожалеют о том, что обрели такую полную свободу, что поставили себя вровень с мужчинами.
— Нет, — сказал капитан, — ты самая современная женщина на свете, и я очень люблю тебя… А море… Это другое. Знаешь, в древности мои коллеги утверждали, что жить не необходимо, а вот плавать по морю необходимо.
II
Начальник управления поднялся из-за стола, прошел к окну, с минуту глядел в него, придерживая рукой тяжелую портьеру, затем повернулся к собравшимся в кабинете сотрудникам.
— Юрий Алексеевич Леденев уедет скоро от нас, — сказал Жуков, подойдя к столу и коснувшись пальцами зеленого сукна на нем. — Мы все благодарны ему за оказанную помощь и всегда будем рады принять его у себя. Лучше в качестве гостя — без исполнения служебных обязанностей. Это я к тому, что впредь мы изо всех сил будем стараться самостоятельно справляться с самыми трудными делами. Но шутки шутками, вклад нашего дорогого московского друга, а я думаю, что мы подружились при этой совместной работе с Юрием Алексеевичем, трудно переоценить. В общих чертах вы знаете о том, как была проведена операция по обнаружению и обезвреживанию опасного преступника-убийцы профессора Маркерта. Может быть, я раньше других узнал о подозрениях, которые вызвал у Юрия Алексеевича человек, именующий себя доцентом Старцевым, но и мне, как и всем вам, товарищи, хотелось бы проникнуть в суть того пути, которым шел Юрий Алексеевич в поисках истины. Не спорю, нам интересно проследить за тем, как возникло у него первое предположение, какими соображениями руководствовался он… Словом, весь ход мыслей, от самых истоков. Я думаю, что Юрий Алексеевич не откажется поделиться с теми, кто был рядом с ним в расследовании трудного случая. Прошу вас, Юрий Алексеевич, начинайте. Нам полезно будет послушать вас. Идите сюда, на мое место…
— Разрешите, Александр Николаевич, я прямо отсюда буду говорить, здесь как будто удобнее.
— Как хотите, Юрий Алексеевич. Мы ждем вашего рассказа.
— Как и все остальные, я исходил из различных версий, так или иначе связанных с фигуркой апостола Петра в кулаке убитого Маркерта, — начал Леденев. — Вы помните, что недостатка в версиях, обыгрывавших личность мифического ученика Христа, не было. И мы были правы, когда до конца отрабатывали каждую из них. Это сужало круг поисков, уменьшало количество возможных вариантов. Предполагалось связать это убийство и с теми, кто считает себя нынешними преемниками Петра. Вы понимаете, конечно, что речь идет о современных хозяевах Ватикана. Известно, что этот возможный вариант прорабатывался по другой линии и подтверждения не получил.
— Предложено было искать у нас, — заметил Жуков. — Мы получили на этот счет соответствующее указание центра.
— И это оказалось совершенно справедливым, — откликнулся Юрий Алексеевич. — Вновь и вновь внимательно просматривая все четыре Евангелия, я возвращался к мысли о том, что апостол Петр был самым близким учеником Христа, хотя и отрекся трижды в ту ночь, когда Иисус был арестован в Гефсиманском саду. По крайней мере, имя этого апостола упоминается чаще других. И не даром рыбаку с берегов Тивериадского озера, которого звали Симоном, Христос дал имя «Петр», что означает в переводе с греческого «камень». Именно на этом камне решает Иисус воздвигнуть свое учение… Именно Петра он оставляет на земле в качестве наместника.
— На тайной вечере, — проговорил Арвид, когда Юрий Алексеевич замолчал, чтобы найти в бумагах, лежавших перед ним, нужный листок, — на тайной вечере Христос стал мыть ноги ученикам и начал сию процедуру опять-таки с Петра…
— Совершенно верно, — согласился Леденев. — Спасибо, Арвид Карлович, за дополнительную иллюстрацию… По Священному писанию Христос дважды объявляет, что на земле он оставляет за себя Петра. Последний разговор по сему поводу состоялся с главным его учеником, уже после распятия и воскресения, перед самым вознесением Иисуса на небо. Вот послушайте: «Петр, ты любишь меня? — Да, Господи, люблю. — Я тебя сделаю пастырем агнцев моих. Петр, ты любишь меня? — О да, Господи! — Тогда паси овец моих». Этот обмен репликами, закреплявшими будущую роль апостола Петра, состоялся и в третий раз.
— Такая настойчивость наводит на размышления, — сказал Александр Николаевич.
— Этим обстоятельством, зафиксированным в Евангелии, и пользуется Ватикан, когда утверждает, что римский папа, как преемник апостола Петра, является божьим наместником на земле, — сказал Конобеев.
— Да, они, папы римские, так и именуют себя vicarious Chiristi, — сказал Юрий Алексеевич.
— Я перебил вас, Юрий Алексеевич, продолжайте, пожалуйста…
— Ничего, Александр Николаевич… Ведь мы сообща расшифровали эту необычную историю. Так вот… Я несколько раз спотыкался на той роли, которую отвел Петру мессия. И чем больше узнавал о личности профессора Маркерта, тем больше проникался убеждением, что в последний предсмертный жест Маркерт вложил нечто большее, нежели внешние признаки, отличавшие Петра от остальных учеников. Что же было главным для такого знатока христианства, каким был Борис Янович, в этом апостоле? Конечно, то, что он оставался наместником Христа на земле, человеком, которому Иисус оставлял главное — собственное учение. И когда я составил на основе такого убеждения логическое уравнение, то понял, что на месте неизвестного члена мог стоять человек, которому Маркерт отводил некую особую роль. Например, доцент Старцев.
— И у вас не было тогда никаких еще улик, даже косвенных? — спросил доктор Франичек.
— Поначалу совершенно никаких, Вацлав Матисович. Тщательно проанализированный текст Евангелия, фигурка Петра в кулаке Маркерта, ну и, конечно, информация о взаимоотношениях Бориса Яновича с будущим преемником, доцентом Старцевым.
— Но это же была пока только интуиция, да еще окрашенная таким необычным спектром, который никакой прокурор, никакой суд не примет всерьез, — проговорил Прохор Кузьмич. — Мы вот тоже ухватились за возможность ассоциировать мифическую личность апостола Петра с личностью убийцы, но, как известно, потерпели поражение.
— Абсолютно согласен с вами, Прохор Кузьмич, — кивнул Юрий Алексеевич. — И ежели честно признаться, то сам факт — фигурка апостола Петра в руке убитого Маркерта — был просто первым импульсом, который заставил меня обратить внимание на доцента Старцева. Не скрою от вас: я скептически отнесся к тому, чему вы придавали какое-то особое значение. В кулаке профессора оказался именно апостол Петр… А что, подумал я, если Маркерт схватил в последнее мгновение эту фигурку случайно? Что, если он зажал в кулаке первого же попавшегося апостола, связав в угасавшем сознании фигурку любимого апостола с личностью убийцы, которого, как мне почему-то представлялось, он, профессор Маркерт, знал раньше? Вспомнив загадочную историю о том, как чудесным образом профессор и его жена ушли от погони лесных бандитов, услышав рассказ Арвида Казакиса о встрече Андерсона и человека, напомнившего Рудольфу От-товичу оберштурмфюрера Малха Ауриня, я связал эти обстоятельства и подумал, что апостольский символ мог быть связан с бандой верных братьев, основанной не только на антисоветской, но и на сектантско-религиозной основе. Известно мне было из соответствующих материалов о том, что Черный Юрис, он же штурмбанфюрер Вилкманис, широко пользовался библейской терминологией.
— Это верно, — заметил начальник управления. — Я помню его листовки, похожие на поповские проповеди, только и ругательств, брани там было предостаточно…
— Вот я и прикинул, — сказал Леденев, — что надо искать концы в сорок седьмом году. Там должен начаться след… Тогда и обнаружили мои московские товарищи показания Стасиса Шимкуса.
— Тут Юрий Алексеевич попал, что называется, в десятку, — восхищенно закрутил головой Федор Кравченко. — Ну и ну! А я-то за аспирантом Петерсом гонялся… Тут такая, как говорится, чистая логика прямиком выводит к цели.
— И хорошо, что гонялись, Федор Гаврилович, — сказал начальник управления. — Неизвестно, до чего бы этот Петерс набродился в лесу, находясь в подобном состоянии… Кстати, как он сейчас чувствует себя?
— Пошел уже на поправку, — ответил Кравченко. — Врачи говорят, что все обошлось… Будет и дальше раскрывать тайны эстетики, истории искусства.
— Так вот, улик в отношении Старцева, повторяю, у меня не было никаких, — продолжал меж тем Юрий Алексеевич. — И как вы понимаете, я не мог заявить вам тогда о каких-либо подозрениях. Я решил выяснить: знает ли Старцев о фигурке Петра-апостола? И если знает, то какой вывод сделал из этого? И я пошел на большой доверительный разговор с ним. Доцент Старцев — серьезный противник, тягаться с ним любому из нас трудно. Поэтому я и не пытался обнаружить какие-то познания в религиозных вопросах, хотя и не выдавал себя за явного простачка. Такую игру Старцев разгадал бы сразу, ума ему не занимать.
— Эдакий просвещенный человек, интеллектуал, серьезный как будто ученый — и идет на мокрое дело, — заметил Кравченко. — Не вяжется как-то…
— Гегель в свое время сказал, что просвещение рассудка делает человека умнее, только не делает его лучше, — произнес доктор Франичек. — А Старцев есть образованный, если хотите, просвещенный, и тем более опасный враг.
— Справедливо сказано, Вацлав Матисович, — отозвался Леденев. — В случае со Старцевым это именно так.
— И в разговоре с ним вы напали на первый след? — спросил Жуков.
— В какой-то степени, — ответил Юрий Алексеевич. — Оказывается, Старцев знал о фигурке апостола Петра, зажатой в кулаке убитого им профессора. Ему рассказала об этом Магда Брук. Естественно, доцент сообразил, что нам это известно тоже. Но вот придали мы этому какое-то значение или нет — этого Старцеву узнать не удалось. Но тем не менее он скрывал это знание и тем самым выдал себя. В этом была первая ошибка убийцы. И хорошо, что никто из нас не обратился к нему за советом, как к специалисту, чтобы Старцев прокомментировал указанное обстоятельство. Видимо, интуиция удерживала всех нас от этого.
— Александр Николаевич с самого начала запретил разглашать каким-либо образом историю с апостолом Петром, — заметил Конобеев.
— И отлично, — сказал Юрий Алексеевич. — Подобная предосторожность оправдала себя наилучшим образом. Не подозревавший о том, каким путем мы идем в расследовании, Старцев попытался сам натолкнуть нас на идею с апостолом Петром, натолкнуть в нужном ему направлении. Это было его второй ошибкой. На берегу городского пруда он заговорил со мною о трехкратном отречении Петра от Иисуса Христа, пытаясь связать это с отречениями от трех верований профессора Маркерта. Это меня заинтересовало. Правда, попытка Старцева могла носить и случайный характер… Но, как выяснил немного позднее Прохор Кузьмич, доцент знал о последнем жесте профессора, ему об этом, как я говорил выше, рассказала Магда Брук. Знал, повторяю, но упорно скрывал собственную осведомленность. Почему? Видимо, не хотел, чтобы мы увлеклись версиями с апостолом до тех пор, пока он сам не придумает, в какой плоскости развернуть эту историю перед нами. Допускаю, что, возможно, Старцев и не догадывался пока, каким образом убитый им Маркерт указывал через апостола Петра именно на него самого.
— Хотя это довольно странно, но, видимо, такое ему явно не приходило в голову, — сказал Конобеев. — В противном случае, не сомневаюсь, что Старцев предпринял бы со своей стороны какие-то действия. Вообще, в его поведении много непрофессионального. Он раскрылся перед Маркертом, назвав себя Апостолом и сообщив пароль, потом узнает от Магды Брук об апостольской фигурке в руке жертвы. Прямая аналогия, но Старцев, как говорится, и ухом не ведет. Странно…
— Тут возможны два допущения, — медленно, как бы раздумывая, произнес Александр Николаевич. — Во-первых, Апостол утратил за годы вынужденного бездействия профессиональные навыки. Сбил, что называется, руку… Во-вторых, он был убежден, видимо, в нашей профессиональной непригодности, отказывал нам в необходимой для расследования такого сложного дела компетентности. Не принимал нас всерьез, одним словом.
— Конечно… — согласился Леденев. — Видимо, так оно и было. Нам еще многое предстоит выяснить у Старцева. Пока Апостол не очень-то склонен к откровенности. Так вот о деле. Как человек энергичного склада, не любящий сидеть сложа руки, Старцев попытался направить нас в нужную ему сторону, сбивая к трем отречениям Петра. Кроме того, он соответствующим образом упорно склонял нас к мысли о том, что это заурядное уголовное преступление, связанное с попыткой ограбления дома Маркерта. Это может засвидетельствовать и Прохор Кузьмич, который не раз беседовал с доцентом.
— Свидетельствую, — улыбнулся Конобеев.
— Более того, — продолжал Юрий Алексеевич, — меня насторожили слова Старцева, произнесенные им в конце нашего разговора. Старцев заговорил о неких ценностях, которые мог искать неизвестный грабитель в доме Маркерта. Тогда я, конечно, еще и предполагать не мог, что ночным гостем, забравшимся через окно в кабинет профессора, был он сам. Но если бы я условно поставил в том уравнении на место «икса» Старцева, то и здесь сошлось, ибо Магда Брук ни единым словом не обмолвилась Старцеву о ночном посещении. На этот раз были приняты все предосторожности. Добавлю, что странными мне показались и его настойчивые попытки выяснить исподволь, охраняем ли мы дом Маркерта. Это была третья ошибка Старцева, допущенная им в разговоре со мною. Но, повторяю, дальше этих моих довольно-таки беспочвенных и основанных на эмоциях и интуиции домыслов дело пока не шло. Необходимо было подкрепить это фактами. Вскоре мне стало известно, что Старцев любит играть в волейбол. По моей просьбе на площадку отправился Федор Гаврилович, которого Старцев не знал в лицо. Выбрав один из следов обутого в кеды Старцева, который тот оставил на земле рядом с площадкой, Кравченко сделал гипсовый слепок. Этот слепок совпал со следом, оставленным в саду Маркерта неизвестным злоумышленником. Тогда я решил доложить обо всем Александру Николаевичу.
— Мог бы и пораньше поделиться, — проворчал Жуков.
— У меня ведь тогда ничего материального не было за душой, — возразил, улыбаясь, Юрий Алексеевич. — Вы бы первый упрекнули меня в отрыве от реальности. А так… Словом, задача возникла такая: добывать и добывать новые факты, продолжая отработку и других версий. Находка Арвида Карловича, я говорю о плане-чертеже тайника, позволила нам разработать операцию по проверке наших предположений. Раз Старцев охотится за таинственным планом, значит, надо его подсунуть ему. Но предварительно следовало собрать дополнительные сведения в Луцисе. К тому времени у меня была уже фотография Старцева. Едва услыхав от Андерсона о «московском историке», я показал ему эту фотографию в ряду других, и Рудольф Оттович легко его опознал. Да и изображение фоторобота совпало… Можно было начинать передачу бумаг профессора Маркерта на кафедру. Но по приезде мы узнали про анонимку Синицкой. Я решил показать онемевшей и парализованной женщине фотографию Старцева. Врачи не возражали против этого. Более того, они считали, что если подобный эксперимент вызовет у больной некую сильную реакцию, это может встряхнуть организм, вернуть психику Синицкой в исходное положение.
— По принципу: чем ушибся, тем и лечись, — заметил доктор Франичек.
— Вот именно. Примерно так и получилось. Синицкая пришла в страшное волнение. Она мычала, закрывала то и дело и открывала глаза. Видно было, как мучительно хочется ей произнести какие-то слова… Ужасное зрелище, доложу я вам… Картина не для слабонервных. И врачи оказались правы. Фотография Старцева оказала на больную определенное воздействие. К ней вернулась, правда, на короткое время, способность как-то двигать правой рукой. Синицкая зашевелила пальцами. Бумага и карандаш были заготовлены загодя. С трудом держа карандаш в руке, Синицкая едва написала на листке бумаги два слова: «Юрис… Апостол…» И все… Новый приступ волнения охватил больную. Она мычала все сильнее, силясь заговорить. Потом потеряла сознание. Ничего больше добиться от нее пока не удалось.
— И это уже немало, — сказал начальник управления. — Синицкая напрямую связала Старцева с Черным Юрисом и словом «Апостол».
— Конечно, — согласился Леденев. — Ведь до того мы не могли утверждать, что Старцев имел какое-то отношение к Черному Юрису и носил кличку Апостол. Но можно было догадаться, что между убийством Маркерта, айзсарговцем Малхом Ауринем, которого встретил Андерсон, Черным Юрисом и Старцевым есть связь. Вы уже знаете о нашем первоначальном плане: подбросить Старцеву-Апостолу план тайника, где хранилась касса Черного Юриса и его архив. Как выяснилось впоследствии, в форте номер пять находились и витражи из кафедрального собора. Их украли гитлеровцы, только вот не сумели вывезти, поручив Черному Юрису надежно укрыть бесценные произведения искусства. Правда, витражи эти были безжалостно расстреляны из шмайссера. Автомат с пустым магазином валялся рядом со скелетом неизвестного человека.
— Как жаль, что витражи безвозвратно утрачены! — сказал Вацлав Матисович. — Но если стрелял этот неизвестный, то судьба его наказала. Основание черепа скелета проломлено… Его убили.
— Да, сейчас мы пытаемся установить, кем был этот человек, — сказал Леденев. — По его черепу воссоздается прижизненный облик убитого. Так вот… Когда вдруг стало известно о покушении на Арнольда Закса, от первоначального плана мы отказались. Впрочем, об остальном вы осведомлены так же, как и я.
— Значит, Юрий Алексеевич, исход дела решила ваша интуиция, усиленная логикой? — спросил Александр Николаевич. — Внешне как будто просто, товарищи, а вместе с тем… Вот мы твердим постоянно: факты, факты и одни только факты… А к ним необходимо и еще некое чувство.
— Шестое чувство, — добавил Конобеев.
— Детективное, — не удержался Кравченко и подмигнул Арвиду. В этом деле именно Арвид пережил звездные минуты, и Федор ничуть не завидовал ему, радовался за товарища.
— Наверно, именно так, если хотите, — ответил Юрий Алексеевич. — Какое-то особое наитие у следователя, конечно же, существует, и это вовсе не выдумано сочинителями детективных историй. Главное в том, чтобы уметь направлять это чувство в необходимую сторону. Не изгонять из сознания, когда оно вдруг появится, но и не полагаться на интуицию безоглядно, подбирая только угодные для нее факты. Одним словом, не сотвори себе кумира… И, разумеется, диалектический метод. Без него никуда. Догматизм в любой человеческой деятельности ведет в тупик.
Помолчали, размышляя над словами Леденева, осмысливая их.
— Тут мы говорили о непрофессиональном поведении Старцева, — сказал Конобеев. — Все это так, он, действительно, как отметил Александр Николаевич, сбил себе руку… Но дело еще тут и в диалектике преступления. Ведь преступление всегда совершается в реально существующем материальном мире и не может оказаться вовсе бесследным. Даже если преступник не оставил никаких следов на месте преступления, само преступление оставляет собственные следы в памяти преступника. Оно управляет независимо от его воли психикой преступника, воздействует на поведение. Каинова печать, наложенная на преступившего закон, состоит в том, что тот никогда не сможет забыть о содеянном…
— Хотите знать, что было еще? — улыбнулся Леденев. — В Луцисе, вернее, в пригородном районе, мы с Арвидом Карловичем разыскали бывшего бандпособника Эдмундаса Слуцкиса. Его хутор служил явочным пристанищем для верных братьев. В материалах его бывшего дела нет никаких упоминаний об Апостоле. Но мы увеличили фотографию Старцева, снятого в конце сороковых годов, нашли ее в личном деле студента, уже в архиве, и показали в ряду других Слуцкису. Бывший, так сказать, укрыватель бандитов узнал в молодом Старцеве человека, который прибыл к нему с условным знаком и жил несколько дней до тех пор, пока не пришли за ним люди Черного Юриса. Конечно, прошло едва ли не четверть века с тех пор, Эдмундас Слуцкие мог ошибиться, но и эта зацепочка нам пригодилась…
Низкий, рокочущий звук возник вдруг в кабинете. Все переглянулись.
— Москва, — сказал Жуков и взял трубку аппарата, стоявшего отдельно от других.
— Слушает Жуков, — сказал начальник управления.
Разговор продолжался недолго. Когда он закончился, Александр Николаевич потер лоб, проговорил, будто в раздумье:
— Не знаю… Радоваться или огорчаться. Василий Пименович сейчас звонил… Ждите, говорит, поощрений. Сам выезжает из Москвы в Западноморск. Готовьтесь встречать высокого гостя.
III
Прошло около месяца после трагических событий, разыгравшихся у маяка Старый Штелманис. Окрепший уже Арнольд Закс провожал в океан друга.
День выдался отменным, будто по заказу моряков с тунцеловной базы «Звездный луч», уходящей сегодня на промысел в Экваториальную Атлантику. Родные и близкие рыбаков, их друзья заполнили причал. У его стенки высилась громада современного белоснежного судна.
— Прелесть корабль, не правда ли? — сказал Геннадий Тумалевич капитану РБ-28.
Они стояли на причале, куда спустились, хорошо, по-доброму, как и полагается на проводах друга в море, посидев за чашкой чая в каюте начальника радиостанции. Предотходных хлопот у Тумалевича почти не было. Геннадий обо всем позаботился заранее, пока судно снаряжалось в порту на промысел. Да и то сказать, судно-то ведь новое… Оборудование в порядке и запасных комплектов к нему предостаточно пока. Так что заботы придут со временем.
Пограничные власти еще не появились на причале. Да и вообще в экипаже говорили, что границу морякам «Звездного луча» будут открывать в Приморске, после того как тунцеловная база пройдет Морской канал. Это все потому, что в порту намечен митинг по поводу выхода западноморских тунцеловов в Атлантику. Все-таки первый рейс подобного гиганта, выход его в океан даже для Западноморска, рыбацкого города, событие…
Находились сейчас здесь, рядом с моряками, и Зоя с Верой Гусевой, теперь уже носящей фамилию мужа. Они говорили друг с другом о чем-то своем, женском. А мужчины только вздыхали, каждый по своему поводу, и обменивались отрывочными фразами-замечаниями о стоящем перед ними судне, о промысле, о всяких других вещах, связанных с их профессией, и разговор этот мог бы до конца быть понятен лишь посвященным.
— Раз, два, три, четыре, пять… Даю настройку, даю настройку! Пять, четыре, три, два, один! — послышалось над причалом.
— Сейчас начнут митинг, — сказал Тумалевич. — Вот и динамики подключили…
— Какое большое судно! — сказала Зоя. — Целый город… Как ему, такому огромному, за рыбой-то в океане гоняться…
Тумалевич улыбнулся, Арнольд хмыкнул. Он подумал, что надо почаще брать Зою с собою в порт… Совсем непросвещенная она у него по рыбацкой части. А с другой стороны — чем меньше знает она об их труде, тем спокойнее будет за него, когда и ему доведется уйти в океан, за Большой Рыбой.
— А мы и не будем на ней гоняться, на главной-то коробке, — пояснил начальник рации. — Вон, Зоя, посмотрите… Видите на борту суденышки? Их по четыре с каждого борта. Это вполне самостоятельные рыбаки. Вот они и будут ловить рыбу, тунца, которого из-за отменного вкуса называют «морской курицей». В океан мы этих малышей доставим на себе. Потом опустим в воду и станут они промышлять рыбу, доставляя ее к нам на борт для переработки. А уж сам «Звездный луч» начнет тут же делать консервы и всякие рыбные деликатесы.
— А чем будут они ловить рыбу, эти малыши?
На этот раз вопрос задала Вера. Вообще-то она немножко знала о тунцеловном промысле, Геннадий ей все уши прожужжал о новом судне. Но вопрос этот она задала для Зои, и Тумалевич, который хотел было сначала упрекнуть Веру, мол, сколько можно рассказывать, понял это и стал обстоятельно все разъяснять.
— На каждом из промышляющих судов стоит барабан с длинным тросом, — сказал он. — На тросе крючки, на крючках — наживка, ее насадят уже в океане, перед тем как вытравить трос за борт. Малыш идет себе потихоньку и травит перемет с крючками, до ста километров, бывает, вытравливает… Потом начинает выбирать трос, а на крючках висят попавшиеся на приманку двух или трехметровые тунцы. Вот и вся механика.
— Солидная механика, — промолвила, покачав головой, Зоя.
Люди на причале вдруг засуетились… Они стали сбиваться к сооруженной трибуне, куда поднималось уже рыбацкое и городское начальство.
Начальство пожелало рыбакам удачных уловов, спокойного океана и традиционных семи футов под килем. Выступил капитан-директор «Звездного луча», пообещал, как водится, что доверие «звездники» оправдают. Еще двое от тунцеловной базы выступали. Один товарищ от машинного отделения, другой от матросов-добытчиков… На этом с речами было покончено, и грянул духовой оркестр.
Под музыку на причале и отваливал «Звездный луч» от стенки. Отдали швартовы: прижимные, продольные, шпринги… Два буксира вывели тунцеловную базу на фарватер канала. Тут бы кораблю и погудеть на прощанье, но сейчас гудки такие в портах отменены… На мостике «Звездного луча» скомандовали «Малый вперед!». Потом перешли на «средний», быстрее по каналу идти нельзя… Белый корпус тунцеловной базы скрылся за излучиной. Люди на причале расходились, чтобы приняться за собственные дела. Они будут жить дальше, жить на берегу, но прежними не останутся, потому как рядом с ними теперь всегда будет стоять Ожидание…
IV
— Подробный доклад с изложением процесса и результатов расследования я уже составил, Василий Пименович, — сказал Леденев. — К вечеру его отпечатают на машинке…
— Доклад докладом… Это хорошо, что ты уже все подготовил, Юрий Алексеевич. Только я надеюсь, что не откажешься и рассказать мне обо всем сам, что произошло в Западноморске, что установило расследование… И как ты шел к изобличению преступника. Собственными ушами услышать — это совсем другое дело. Так что ты, Юрий Алексеевич, уважь начальство и расскажи обо всем, не опуская подробностей.
— Конечно, в докладе обо всем не напишешь, — сказал Леденев. — И я готов… С чего начинать?
— Со Старцева, — предложил Бирюков. — С того, что вам удалось узнать о нем.
— Хорошо, — согласился Юрий Алексеевич. — Как показал он сам, признав себя виновным в убийстве профессора Маркерта, Старцев — это, разумеется, не его фамилия. В действительности, Апостол сын известного бундовца Семена Рывкина и двоюродной племянницы Тютюнника, одного из главарей украинской контрреволюции.
— Ничего себе альянс, — буркнул Василий Пименович. — Как его настоящее имя?
— Апостола звали Георгий Семенович Рывкин. Он родился в 1921 году в Варшаве, где отец его активно сотрудничал с Народным Союзом Защиты Родины и Свободы, который возглавлял Борис Савинков.
— Интересная метаморфоза у этого Бунда, — заметил Бирюков. — От сотрудничества с Лениным к сотрудничеству с Савинковым…
— Какое там сотрудничество с Лениным! — возразил Юрий Алексеевич. — Бундовцы, правда, входили в РСДРП, как автономная партия, именовавшая себя «Союзом еврейских рабочих Польши, Литвы и России», но бундовцы эти только и делали там, что спорили с большевиками в пользу меньшевиков, отстаивали для себя исключительные права, все больше и больше скатывались на позиции сионизма. Собственно говоря, они с ним никогда не порывали. Недаром вождь сионистов называл Бунд одним из их крыльев.
В декабре 1917 года согласно решениям собственного Восьмого съезда Бундовцы вообще стали на платформу борьбы с Советской властью. Правая часть партии, к которой примыкал и Семен Рывкин, эмигрировала и составила заграничное антисоветское ядро во главе с лидерами Бунда Абрамовичем и Айзенштадтом. Тогда Семен Рывкин и столкнулся с эсэрами, с савинковским Союзом. После захвата Савинкова чекистами и суда над ним в России отец Апостола перебрался в Соединенные Штаты Америки и стал работать в Международном сионистском центре.
— Обычное дело для бундовца, — сказал Бирюков. — Когда II-й съезд РСДРП отверг в 1903 году притязания Бунда на его исключительное право представлять весь еврейский народ, бундовцы демонстративно вышли из партии и сомкнулись с сионистским течением Поалей Цион.
— Тем временем, будущий Апостол подрастал, учился в школе, отец воспитывал его в соответствующем духе, — продолжал Леденев, — и вот уже Георгий Рывкин студент Гарвардского университета. Еще в колледже его завербовали в качестве агента-осведомителя Федерального бюро расследований, а когда началась Вторая мировая война, и американцы создали Управление стратегических служб во главе с Уильямом Донованом, Георгия Рывкина, как агента, имеющего российское происхождение и знающего в совершенстве русский язык, передали в новую разведывательную организацию, которая впоследствии превратится в ЦРУ.
— В университете его готовили для Востока? — спросил Бирюков.
— Да… По настоянию шефов Рывкин выбрал и соответствующий факультет — богословский. Он должен был стать миссионером в Китае или в стране, представляющей интерес для Японии, главной соперницы Штатов на Тихом океане. Поэтому Апостол и изучал в Гарварде буддизм с конфуцианством, получая приличную стипендию из специальных фондов. Когда он поступал на первый курс философского факультета Западноморского университета, то уже имел ученую степень магистра богословия.
— Но как он оказался у нас? Шефы Апостола очень резко изменили его судьбу, — заметил Василий Пименович.
— Это произошло в связи с новой расстановкой сил в Европе и Азии после 1945 года, — объяснил Юрий Алексеевич. — Агент, если так можно выразиться, «апостольского» класса был нужнее для заокеанской разведки именно у нас, в России.
Поначалу там рассчитывали, что за основу внедрения, легализации в нашей стране Рывкина-Старцева можно взять тот факт, что профессор Маркерт женился на Валентине Кострицкой, двоюродной сестре бостонского архиерея Павла Кострицкого, отца Валаама в пострижении. Рассчитывали, что Борис Янович примет участие в судьбе человека, получившего богословское образование, явившегося к нему с письмом от бывшего однокашника и родственника.
— Знал ли Кострицкий, кого он посылает к нам? — заметил Бирюков.
— Старцев говорит, что Валаам не был осведомлен о его задании. Но это ничего не значит. Правда, Кострицкий всегда занимал по отношению к Советскому Союзу более или менее лояльную позицию, и все равно уточнить его роль в этой истории не мешает. Оказавшись в России, Апостол-Рывкин понял, что необходимо более надежное прикрытие. И тогда Черный Юрис вывел его на Валентина Старцева, о котором бандиту было известно, что он собирается в Луцис к профессору Маркерту с намерением продолжать учебу после демобилизации из рядов Красной Армии.
О собственных планах подлинный Старцев делился с товарищами по работе, а среди них был человек Юриса Вилкманиса, штурмбанфюрера. Он, Черный Юрис, и предложил Рывкину более надежный путь внедрения, дал явку к давнишнему агенту Локису, гробовщику и могильщику из Луциса. Вдвоем они перехватили Валентина Старцева, ликвидировали его и захватили документы. Затем Апостол убрал и помогавшего ему Локиса…
— По закону джунглей, — сказал Бирюков.
— Тут еще одно обстоятельство, — заметил Юрий Алексеевич. — Хозяева Рывкина знали, что германская служба безопасности в Прибалтике поручила штурмбанфюреру Вилкманису вывезти архив на территорию рейха. Но Черный Юрис не сумел этого сделать, и архив секретной службы остался здесь. К этим документам у шефов мнимого Старцева был особый интерес.
Там хранились личные дела агентов гестапо в Прибалтике и в первую очередь их письменные обязательства сотрудничать с зихерхайтдинст. А также сведения о тех лицах, которые прямо или косвенно помогали и верным братьям, и другим бандформированиям. Совершенно неважно, оказал ты эту помощь, услуги добровольно или под дулом автомата… Накормил бандитов, показал им дорогу, вынес ведро воды, отдал поросенка — значит, угодил в этот список, который позволял бы шантажировать тебя или твоих детей и через десять, и через двадцать лет.
— Такие списки — сущий клад для иностранной разведки, — сказал Василий Пименович.
— Еще бы! — воскликнул Леденев. — Потому-то и «Старцев», и его хозяева шли на все, чтобы заполучить их. Рывкин связался с Черным Юрисом. Он даже находился в бункере в то время, когда бандит вербовал профессора Маркерта, захваченного вместе с беременной женой. Маркерт и не подозревал, что разговор с Черным Юрисом слушает за перегородкой Апостол, будущий его ученик и преемник.
Припертый к стене профессор Маркерт дал подписку о сотрудничестве с Черным Юрисом. Этот документ мы изъяли у «Старцева». Его передал ему главарь верных братьев. Но помощи от профессора Маркерта не дождались ни Черный Юрис, ни Апостол. Банда верных братьев была разгромлена внутренними войсками. Ушел только Малх Ауринь, скелет его мы нашли в тайнике форта номер пять…
— Правильно сделали, что тут же переслали нам череп этого скелета, — сказал Бирюков. — По предварительным итогам эксперты, создавшие по черепу скульптурный портрет на основе метода Герасимова, отождествили его с фотографиями Малха Ауриня.
— Череп был проломлен, — проговорил Юрий Алексеевич, — орудие убийства, ломик, валялось рядом. Можно предположить, что его отправил на тот свет сам Маркерт. Но профессор мертв. Теперь об этом можно только догадываться.
— Я долго размышлял о судьбе профессора Маркерта, — проговорил Бирюков. — Странная пестрая биография… И такой трагический конец. Впрочем, Борис Янович стал жертвой собственной непоследовательности. Я допускаю, что он вынужден был подписать обязательство сотрудничать с Черным Юрисом, желая спасти жену и будущего ребенка, но почему же, вырвавшись из лап верных братьев, Маркерт не пришел в органы государственной безопасности?..
— Трудные были тогда времена, Василий Пименович, — вздохнул Леденев. — Профессор Маркерт справедливо мог полагать, что ему не поверят.
— Трудные времена, — хмыкнул, сдвинув брови, Бирюков. — Про них я не хуже тебя знаю… И все-таки Маркерт преступил долг. Мало того, что он дал, как я предполагаю, Малху Ауриню возможность уничтожить бесценные витражи из Западноморска, а потом убил его, избавляясь от свидетеля собственного пребывания в лагере лесных бандитов.
Ведь Маркерт никому не сказал об архиве гестапо, о тайнике с награбленными ценностями, скрыл, что к нему может пожаловать Апостол. А когда тот на самом деле появился, поздно было что-либо исправлять… И нет у меня оправдания для профессора Маркерта. Струсив однажды, он положил начало целому ряду обстоятельств, которые и породили это каверзное и трагическое дело…
— Конечно, — согласно кивнул Леденев. — Предупреди он в свое время соответствующие органы, что ждет по приказу Черного Юриса некоего человека, профессор Маркерт позволил бы проверить личность мнимого Старцева. Его могли уже тогда вывести, что называется, на чистую воду.
— Совершенно справедливо, — сказал Василий Пименович. — Крепко зацепившись в Западноморске, глубоко осев здесь, «Старцев»-Апостол продолжал работать на хозяев, занимаясь политическим шпионажем. Он систематически информировал заокеанский Центр о духовном состоянии различных слоев нашего общества, о реакции населения на международные и внутренние события. В наши дни такой шпионаж в великой цене, дорогой Юрий Алексеевич. Но я уже перехватил, кажется, у тебя роль докладчика. Продолжай рассказ.
— Когда банду Черного Юриса ликвидировали, у «Старцева» отпали заботы об архиве, — сказал Юрий Алексеевич. — Апостол был убежден, что архив попал в руки чекистов. Ему оставалось выполнить вторую половину задания: внедриться, натурализоваться… Что он, как мы знаем, и сделал и, надо признать, весьма успешно.
До поры до времени хозяева не трогали «Старцева», берегли его до особого случая. Он сам утверждает, что не выполнил ни одного задания за все эти годы. Это если не считать постоянной информации, которая носила характер политического шпионажа, о котором вы говорили, но особых трудностей сбор и пересылка ее на Запад для Апостола не составляли.
Другими заданиями «Старцева» не беспокоили. А политический шпионаж доцент не считает преступлением… Раз в год, на рождество, он получал невинную поздравительную открытку от университетского друга. На самом деле, таким образом давали знать о том, что хозяева «Старцева» не забывают об агенте. Сообщали ему о той сумме в банке, которая постоянно увеличивалась: Георгию Рывкину все эти годы платили жалованье, как штатному сотруднику ЦРУ. И вот пришел его черед выступить в качестве агента-боевика. «Старцеву» сообщили, что архив Черного Юриса цел и хранится в тайнике, где-то в районе Луциса. Ему предлагалось любыми путями добыть архив и переправить за кордон.
Дополнительно Старцева извещали, что эта операция завершает его пребывание в Советском Союзе. Апостол сможет выехать вместе со специальным «грузом» на Запад, где его ждет солидное вознаграждение, пост профессора Гарвардского университета и солидный счет в банке. Ценности из кассы верных братьев рассматривались как личный трофей «Старцева». Хозяев Апостола интересовали в первую очередь документы.
— Да, тут было над чем задуматься, — проговорил Василий Пименович.
— И «Старцев» задумался, — подхватил Леднев. — Он поехал в Луцис и стал искать там следы архива, выдавая себя за «московского историка». Он знал об обязательстве, которое дал профессор Маркерт Черному Юрису. Но «Старцеву» не была известна связь между Маркертом и разыскиваемым тайником. До тех пор, пока Апостол не увидел план-чертеж форта номер пять, «Князь Отто фон Бисмарк», в бумагах профессора.
— Как это произошло? — спросил Бирюков.
— По версии «Старцева», они работали вдвоем в кабинете Бориса Яновича. Профессор попросил его освободить от папок с бумагами один из ящиков книжного шкафа. Там Апостол увидел этот план. Он развернул листок и прочитал слово «Малх». Оно было знакомо «Старцеву»… И тут Борис Янович вдруг выхватил листок из рук заместителя. Затем он извинился за горячность, что-то пробурчал неразборчивое и спрятал чертеж в ящик письменного стола. Потому «Старцев» и искал его там, когда забрался ночью в опечатанный кабинет.
Апостолу стало ясно, что Маркерт знает гораздо больше, чем ему представлялось. Надписи на латинском языке, хотя он видел их мельком, подсказали доценту, что тот на верном пути; это ключ к поискам тайника с кассой и архивом верных братьев.
«Старцев» решает действовать. Он уезжает в командировку незадолго до концерта, на который должны пойти обитатели дома Маркерта. Апостол делает это с целью обеспечить себе хоть какое-то алиби, на всякий случай, и провести разговор с Борисом Яновичем в то время, когда в доме никого не будет. Перед концертом он, изменив голос, позвонил Маркерту, проговорил, что с ним говорит Апостол и назвал пароль.
— Пароль? — спросил Василий Пименович.
— Да, условную фразу, которую передал Маркерту для связи с Апостолом Черный Юрис. «Старцев» сказал: «Ныне узнал я, что Господь велик паче всех богов». Это из книги Исход, глава восемнадцатая, стих одиннадцатый. И добавил, что хочет увидеть профессора сейчас. Тогда Борис Янович и сослался на сердечное недомогание, отправил свояченицу и дочь в кафедральный собор, а сам остался дома. Конечно, он был потрясен этим звонком… Ведь так давно все происходило. Профессор Маркерт находился в уверенности, что о его обязательстве, которое он дал Черному Юрису, чтобы спасти жизнь жены и будущего ребенка, не знает ни одна душа на свете.
— Но еще больше, должно быть, его потрясло превращение любимого ученика и близкого человека в Апостола, — задумчиво проговорил Василий Пименович. — Пожалуй, это было серьезным ударом для старика.
— И причиной его смерти, — сказал Леденев. — Когда он узнал, кем оказался «Старцев», то потерял самообладание и осторожность, пренебрег инстинктом самосохранения. Как показывает «Старцев», Борис Янович наотрез отказался вести с ним переговоры о Черном Юрисе, Малхе и тайнике. Более того, Маркерт сказал, что немедленно сообщит о «Старцеве»-Апостоле властям.
— Поздно он спохватился, — вздохнул Бирюков. — Раньше это надо было сделать, гораздо раньше…
— Он, видимо, — продолжал Леденев, — так бы и сделал, как говорил, хотя «Старцев» предъявил компрометирующие профессора Маркерта документы. Но доцент просчитался. Теперь Борис Янович не боялся за жизнь близких, а собственной он, видимо, не дорожил. Ему было наплевать и на армейский кольт тридцать восьмого калибра, подаренный в свое время «Старцеву» главарем верных братьев и сейчас появившийся у доцента в руке. Презирая угрозы, Борис Янович взялся за телефонную трубку. И тогда его ученик и преемник, прикрыв ствол пистолета плащом, висевшим на его левой руке, дважды выстрелил в упрямого старика, который теперь предпочел смерть компромиссу. Вот так все и было.
Они помолчали.
— Ну, расскажи теперь, как же ты вышел первоначально на «Старцева»? Ведь доцент никаких следов не оставил…
— В какой-то степени тут нам Борис Янович помог, указанием на апостола Петра. Этот его намек породил кучу версий, заставил нас всех засесть за Священное писание, и в конце концов вместе с другими разработками и соображениями навел и на единственно правильное решение.
Когда Юрий Алексеевич закончил рассказ о том, как зародилось у него подозрение против Старцева и как он подкреплял его фактами и доказательствами, Бирюков спросил:
— Ну, а если бы Арнольд Закс не нашел портфель с плащом и пистолетом или «Старцев»-Апостол поточнее бы стрелял в него, то как бы ты действовал в таком случае, Юрий Алексеевич?
— Находка Арнольда Закса и его чудесное воскресение из мертвых, конечно же, счастливые случайности, Василий Пименович, хотя и в действиях этого рыбака тоже, наверное, есть какая-то логика. Пусть раньше Арнольд Закс, подвергся однажды уголовному наказанию, но его внутренняя сущность оказалась здоровой. В этом как раз и сила наша, что мы опираемся в работе на честных людей, всегда готовых прийти нам на помощь.
— И все-таки, — не унимался Бирюков, — если б не было Закса и его показаний против Апостола…
— У меня был другой беспроигрышный вариант, Василий Пименович. Ведь я всерьез хотел передать материалы профессора Маркерта доценту Старцеву. Вместе с подлинным планом тайника, где хранились касса Черного Юриса, его архив и осколки знаменитых витражей…
— Понял, — сказал Василий Пименович. — Ты хотел, чтобы он как будто случайно наткнулся на план-чертеж и подался бы с ним в Луцис. А ты бы его подкараулил в ловушке. Правильно я говорю?
— Совершенно верно. Но это затянулось бы на некоторое время. История с Арнольдом Заксом сократила сроки, позволила быстро свернуть дело.
— Конечно, победителей не судят, — сказал Бирюков. — Но ты поторопился, Алексеич. Взял бы ты «Старцева» в тайнике, тут улика вроде бы как посолиднее.
— Может быть, — согласился Леденев, — может быть… Впрочем, не исключено, правда, что как раз тогда Апостол не испытал бы такого эмоционального удара, которому он подвергся в доме убитого им человека, в окружении родных Маркерта и на месте преступления. Что ни говори, а какой бы сильной волей не обладал преступник, как бы ни был он хладнокровен и расчетлив, к счастью, человек не робот, и устойчивость его психики не беспредельна. Мне ведь надо было сломить «Старцева» морально, раскрыть его, как убийцу. А потом Апостол «сыпался» уже сам. Психологический барьер был преодолен в кабинете покойного Бориса Яновича Маркерта…
— Ладно, — сказал, поднимаясь, Бирюков. Он принялся ходить по комнате. — Ладно… Сработали вы все тут прилично. Хочу сам посмотреть на этого Апостола. У тебя, Юрий Алексеевич, есть к нему вопросы?
— Конечно, — сказал Леденев. — Вопросов к «Старцеву» будет много. Вот, например, дело Синицкой. Сама она разбита параличом, пока потеряла дар речи. Предварительное знакомство с документами, обнаруженными в форте «Князь Отто фон Бисмарк», позволило установить, что Синицкая была связной Черного Юриса.
Тот факт, что она жила в одном дворе с Маркертом, наводит на размышления. Но какая связь между Синицкой и Маркертом? Почему писала анонимки на Старцева? Какой шок она испытала? Ведь однажды Синицкая признала на фотографии Старцева и написала, приобретя ненадолго способность владеть рукою, два слова: «Юрис… Апостол». Сам «Старцев» отрекается от какой бы то ни было связи с Синицкой. Это узелок, который надо еще распутать.
— Распутывать это дело до конца будут другие товарищи. История гибели профессора Маркерта вышла за пределы нашей компетенции, Юрий Алексеевич, — проговорил Василий Пименович. — Ты сделал главное: нашел убийцу.
— Не я, — возразил Леденев. — А вкупе с западноморскими коллегами. Они молодцы.
— Не спорю, — сказал Бирюков. — Отмечать их будем за добрую работу. Я ведь в качестве Деда Мороза приехал к ним на Балтику. Не фитили, как обычно, а подарки буду раздавать. Чему улыбаешься?
— Представил вас с дедморозовской бородой, Василий Пименович. А поощрения они заслуживают, добрая смена подросла.
— Ладно, ладно, остроумец… Ты посмотри сам, прикинь и доложи мне свои соображения… У нас Ковалев уходит на отдых, Дмитрий Федорович… В сентябре проводим. Будет передвижка. Так что надо присматривать замену. Может быть, представишь кандидатуру из Западноморска. Да, Юрий Алексеевич, ты говорил о том, что шефы «Старцева» неожиданно вспомнили об архиве Черного Юриса, хотя двадцать лет считали его захваченным нами при разгроме банды верных братьев. «Старцев» не говорит, откуда это вдруг стало известно?
— Не говорит. Получил, мол, приказ… И все.
— Либо это так, либо он скрывает одно обстоятельство. Тогда, в сорок седьмом году, как ты знаешь, не все верные братья были уничтожены в бою с ликвидаторами бандитских формирований. Кое-кого взяли в плен… Их судили. Затем они попали под амнистию. Один из бывших верных братьев жил в Западноморске. Затем он, ни в чем предосудительном не замеченный, попросил разрешение на выезд в Швецию, где находилась его семья, эвакуированная из Прибалтики в конце войны. Разрешение такое было ему дано, и бывший верный брат отправился за кордон. И вот по имеющимся у нас данным этим человеком заинтересовались хозяева «Старцева». Судя по всему, именно оттуда исходила информация о том, что архив и касса при ликвидации Черного Юриса в руки внутренних войск не попали. Да… А теперь я хотел бы сам с ним поговорить…
— Хотите узнать, какое место в иерархии спецслужбы занимает этот Апостол? — улыбнулся Юрий Алексеевич.
Калининград — Свердловск — Власиха — Голицыно
1966–1967, 1975, февраль — март 1990 года.
notes