2. Володя
— Подсудимый Харламов, встаньте! Вы должны смотреть на судью, когда к вам обращаются, а не в окно.
Володя медленно повернул голову к судье.
— Вам ясно, в чем вас обвиняют? Признаете себя виновным?
— Да, — тихо ответил Володя. — Видимо, я в самом деле сшиб… В этом я виноват.
— Зачем вы попросили Васина передать вам руль управления?
Володя молчал. «Ну, отвечай же, отвечай, — мысленно молила его Валя. — Почему ты молчишь?»
— Вы намерены отвечать, Харламов? — чуть повышая голос, спросил судья.
— Да.
— Вам задан вопрос, и вы должны…
— Что же мне теперь говорить? — с той же затаенной горечью спросил Володя.
— Вопросы суду не задают, — строго, но не повышая голоса, сказал судья. — А говорить надо то, что вы считаете существенно важным. Отвечайте на вопросы суда честно и правдиво. Ясно?
Володя молчал.
— Итак, зачем вы попросили руль?
Володя, казалось, задумался и ничего не ответил.
— Вы же понимали, — продолжал судья, — что, уговаривая Васина передать управление автомашиной, вы сами нарушали закон и толкали на преступление Васина! Закон-то вам известен?
— Да, — тихо произнес Володя, — закон мне известен…
— Вот видите! А вы как поступили? Разве можно нарушать закон?
— Я всегда считал, что закон нарушать нельзя, — задумчиво и словно отвечая самому себе, сказал Володя.
— Однако вы его нарушили! Почему?
Несколько мгновений длилось молчание.
— Все это теперь ни к чему, — вздохнув, сказал наконец Володя.
— Подсудимый, — вновь повысил голос судья, — помните, что в ваших интересах говорить суду правду. Это вам ясно?
— Мне все ясно, — ответил Володя, помолчал немного и добавил: — Решительно все.
— Послушайте, Харламов, — чуть наклоняясь в его сторону, сказал судья, — я не могу понять вашего поведения. Если вы признаете себя виновным, то скажите об этом суду ясно и просто. Если же нет, то защищайтесь! Вам, очевидно, разъясняли еще на следствии, что советский закон предоставляет обвиняемому широкие права. Я еще раз задаю вам вопрос: зачем вы взяли руль?
— Спросите у Васина, — глухо ответил Володя.
— Допрос Васина впереди. Сейчас суд задает вопросы вам. Итак?..
Володя по-прежнему молчал.
— Хорошо, — сказал судья, — будем считать, что свой легкомысленный поступок вы ничем не можете объяснить. Тогда ответьте на другой вопрос. — Он полистал дело, нашел нужную страницу и, придерживая ее указательным пальцем, продолжал: — На предварительном следствии вы показали, что, услышав звук удара, спросили Васина, что бы это могло значить. Верно? Когда же вам зачитали показания Васина, в которых он этот факт отрицал, вы не пожелали ничего возразить. Почему?
— Понял, что… бесполезно, — как бы нехотя ответил Володя.
— То есть как это бесполезно? — удивился судья. — Если вы слышали звук удара во время наезда и спросили Васина о причине, значит, вы самого факта наезда не видели. Видимо, это вы и хотели доказать на следствии. Ведь так?
— Я не видел наезда.
— Но это надо доказать! На следствии Васин заявил, что вы к нему не обращались. Следователь дал вам очную ставку с Васиным. Читаю лист дела шестнадцатый: «Протокол очной ставки. Начата в 12 часов 30 минут, закончена в 12 часов 40 минут 17 августа 1964 года. Я, следователь Калининского райотдела милиции Пивоваров, на основании и так далее… произвел очную ставку между Харламовым Владимиром Андреевичем и Васиным Вячеславом Федоровичем…» Вы помните все это?
— Забыл. — Володя безнадежно махнул рукой.
— Тогда я вам напомню. Читаю дальше. «Вопрос к Васину: — Спрашивал ли вас Харламов что-либо относительно звука удара по крылу автомашины во время следования по Воронинскому шоссе? Ответ Васина: — Нет, не спрашивал».
Судья поднял голову, держа указательный палец на той строке, которую только что прочел.
— Итак, Харламов, выдвинутая вами во время следствия версия, будто вы не видели наезда, ничем не подтверждается.
— Какая «версия»? — с недоумением спросил Володя.
— Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Вы пытались сослаться на свое якобы обращение к Васину, чтобы доказать, что не видели наезда, хотя и слышали какой-то звук. Так? Подсудимый Васин! Обращался к вам с таким вопросом Харламов?
— Там все написано, — ответил Васин, вставая.
— Вы подтверждаете то, что говорили на очной ставке?
— Подтверждаю.
— Подсудимый Харламов! Как следует из протокола следствия, вы не сумели ничего возразить Васину. Верно?
Володя молчал.
— Разрешите? — Это сказал прокурор, поднимая голову с аккуратно расчесанными на пробор волосами. — В деле имеется, — продолжал он медленно и очень четко, — характеристика, выданная по просьбе следствия с места работы подсудимого Харламова. Я прошу суд огласить ее. Полагаю, что при определении общего облика подсудимого этот документ имеет немаловажное значение.
Судья торопливо полистал дело и прочел:
— «Справка отдела кадров Энергостроя. Харламов Владимир Андреевич, 1941 года рождения, работает на 5-м участке Энергостроя с 1962 года в качестве электромонтера. Как работник проявляет себя с отрицательной стороны, груб, недисциплинирован, не пользуется уважением со стороны товарищей…»
— Вот так, Харламов, — укоризненно покачав головой, сказал прокурор. — Надеюсь, вы не будете отрицать, что все это правда? Как же вы дошли до жизни такой? Почему взяли руль? Почему на следствии заявили, что спрашивали Васина об ударе?
Володя молчал.
— Подсудимый Харламов! — громко сказал судья. — Вы намерены говорить суду правду?
— Правду?.. — переспросил Харламов таким тоном, словно впервые услышал это слово и не понимает его значения. — Вас действительно интересует правда?
— Подсудимый Харламов, — резко заметил судья, — ведите себя прилично и с уважением к суду! Совершенно очевидно, что суд хочет выяснить правду, и вы находитесь здесь для того, чтобы давать правдивые показания. Вам ясно?
Володя опять промолчал.
— Стыдно, Харламов! — сказал судья. — Вы обвиняетесь в тяжелом преступлении. По вашей вине находится при смерти человек. Вам это известно?
— Да. — Володя опустил голову.
— Перед вами за этим столом, — продолжал судья, — сидят взрослые, опытные люди. Двое из нас могли бы быть вашими родителями. И как же вы себя ведете? Вам должно быть стыдно!
— Да, — тихо сказал Володя. — Мне очень стыдно…
— Ну, вот так. — Судья удовлетворенно помолчал. — Скажите, у вас есть родители?
— Нет.
— Где они? Разошлись, умерли?
— Умерли.
— При каких обстоятельствах? — впервые подала голос пожилая женщина, сидевшая слева от судьи.
— Отец погиб. На фронте. Мать умерла… Давно.
— Вот видите! Отец погиб на фронте! — воскликнул судья. — Вам двадцать три года, возможно, вашему отцу было немногим больше, когда он пошел на фронт.
— Ему было сорок лет, — сказал Володя.
— Это ничего не меняет. Миллионам людей было меньше лет, чем вам сейчас, когда они пошли сражаться за Родину. Они проливали свою кровь за то, чтобы вы, Харламов, могли жить счастливо! Надеялись, что вы оправдаете их доверие! А разве вы его оправдали? Разве вы оказались достойным вашего отца?!
Лицо Володи резко побледнело. Валя увидела, как он пригнулся, словно от удара. Но в следующее мгновение выпрямился и впервые за все это время высоко поднял голову.
Судья будто не заметил внезапной перемены, которая произошла с Володей.
— Видимо, вам безразлична память о вашем отце, — продолжал он укоризненно, — вам все равно, за что он погиб…
— Вы не смеете так говорить! — неожиданно звонко воскликнул Володя, вскакивая со стула.
Милиционер предостерегающе протянул к нему руку.
— Подсудимый Харламов! — сказал судья, и лицо его покраснело. — Я снова предупреждаю вас: ведите себя прилично!.. Почему это я не смею так говорить? — произнес он уже более спокойно. — Советская власть создала для вас все условия… Вы имели все возможности жить и работать, как подобает молодому советскому человеку… А что же получилось на деле? Слышали, как вас характеризуют на производстве?..
Он полистал страницы дела, как бы еще раз убеждаясь в правоте своих слов.
— Когда я сказал, что вам все равно, за что погиб ваш отец, вы возмутились, — продолжал судья уже своим обычным, ровным голосом. — А ведь я могу сказать и другое. И с не меньшим основанием. Предположим, что вы, такой, каким являетесь сейчас, жили бы тогда, накануне войны. Разве вам, безответственному, недисциплинированному человеку, можно было бы доверить оружие? Разве на вас можно было бы положиться? Что бы вы делали, если бы перед вами стоял враг?..
— Если бы передо мной стоял враг, — медленно, отчетливо произнося каждое слово, сказал Володя, — я бы знал, что надо делать. — Он помолчал. — А если… друзья?
— Не понимаю, — пожал плечами судья. — Поясните свою мысль.
Володя молчал.
— Вы все время либо молчите, либо говорите как-то туманно и не по существу. — В голосе судьи послышалось раздражение. — Советский суд предоставляет подсудимому право сказать все, что обвиняемый считает нужным. Суд учтет все ваши показания и будет действовать совершенно беспристрастно. Если у вас есть что сказать по существу дела, — говорите.
— Здесь? — с горечью спросил Володя. — За этим барьером?
— Вы оказались за барьером по собственной вине. Никто вас не заставлял брать руль у Васина и сбивать человека. Ведь все это было?
— Было.
— Вот видите. Таковы факты. А вы пытаетесь запутать суд туманными, многозначительными фразами. Стыдно так вести себя, Харламов! Садитесь!
«Володя, Володя, — мысленно воскликнула Валя, — что ты наделал, зачем? Сколько раз я тебе говорила… Сколько раз умоляла тебя подумать о себе, обо мне… Ведь ты соглашался со мной, обещал стать сговорчивей, мягче, и вот теперь снова… Зачем? Ты восстанавливаешь против себя суд, а твоя вина ведь и без того велика…»
— У меня есть вопрос, — сказал старик в старомодных очках, сидевший по правую сторону судьи. До этого он не произнес ни слова.
— К кому? — спросил судья.
— К Харламову. Меня все же интересует, почему вы, Харламов, сказали судье, что забыли очную ставку с Васиным? Почему? Встаньте, пожалуйста.
— Потому что я… хотел забыть ее, — усталым и снова безразличным голосом ответил Володя, вставая. — Все эти дни я старался забыть ее…
— Вам было стыдно, что вас уличили во лжи? — спросил судья.
Глаза Володи мгновенно блеснули.
— Вы уд-дивительно п-правильно поняли меня, — чуть заикаясь, ответил он.
— Харламов, еще раз предупреждаю, измените свою манеру отвечать. У вас имеются вопросы к Васину?
— Пожалуй, да, — ответил Володя. — Скажи, Слава, когда состоится твоя свадьба?
Судья с недоумением уставился на Володю.
Васин молчал.
— Наверное, скоро? — продолжал Володя. — Ты говорил, ее Катей зовут… Что ж, желаю вам счастья.
«Какая Катя? При чем тут свадьба?!» — с удивлением спрашивала себя Валя.
Васин по-прежнему молчал, но его рыхлое, одутловатое лицо налилось кровью.
— Что все это значит? — вмешался судья. — Какое это имеет отношение к делу?
— Вероятно, никакого, — тихо ответил Володя.
— Тогда к чему все эти вопросы?
Володя промолчал.
— У меня есть еще один вопрос к Харламову, — снова сказал старик в очках. — С производства вам дали резко отрицательную характеристику. Хотелось бы узнать, применялись ли к вам меры воспитательного характера?
— Применялись, — коротко ответил Володя, и в голосе его Вале снова послышалась все та же затаенная горечь, как в начале допроса.
— Какие?
Володя не ответил.
Женщина, сидевшая слева от судьи, вновь подала голос.
— Подсудимый Харламов, — сказала она, — вы, видимо, не понимаете, что вам хотят добра, когда просят правдиво отвечать на вопросы. Я просто понять вас не могу!
Володя внимательно посмотрел на нее.
— Я и сам многого понять не могу, — тихо сказал он. — Только я очень прошу… — голос его неожиданно зазвенел, — очень прошу не желать мне добра… Мне уже многие этого желали…
Он безнадежно махнул рукой.
— Разумеется, — подхватил судья, — вам все хотели добра! Только вы, если судить по характеристике с производства и по тому, что случилось на Воронинском шоссе, не очень-то прислушивались к людям! Садитесь, Харламов. Подсудимый Васин!
Ответов Васина Валя почти не слушала. До ее сознания доходило лишь, что отвечал он вполголоса, коротко и с удивительной готовностью. Да, он глубоко виноват, что передал руль. Нет, он не слышал никакого удара. Да, они были в дружеских отношениях с Харламовым. Нет, он задумался, не следил за дорогой. Да, он полагает, что человек, который сидит за рулем, не может не заметить наезда, даже если темно и идет дождь…
Все это по-прежнему доходило до сознания Вали как бы издалека. Она лишь смутно чувствовала, что точные, спокойные ответы этого полнеющего парня с покорным выражением на лице были во вред Володе, что на их фоне Володя выглядел еще хуже, еще непригляднее…
Вале хотелось встать и крикнуть, что все это не так, что Володя совсем не такой, каким кажется здесь, на суде. Он гордый, самолюбивый, замкнутый, его не так просто понять, но он хороший, честный, прямой!
Да, его вина велика. Да, он виноват в том, что сшиб этого мальчика, но в характеристике все неправильно: он не такой, не мог быть таким…
Потом слово взял прокурор. Он охарактеризовал Харламова как наглого, самоуверенного человека, для которого закон не писан, как недисциплинированного, негодного работника.
Валя сидела не шевелясь. Этот нарядно одетый, гладко причесанный молодой человек, видимо, хотел доказать, что Володя — преступник, который сбил человека, видел это и спокойно, как ни в чем не бывало продолжал вести автомашину все дальше и дальше от места преступления.
Затем прокурор перешел к Васину. Он сурово осудил его за передачу руля, подчеркнул, что этот безобразный поступок привел к несчастному случаю, говорил о необходимости резкого повышения дисциплины среди работников транспорта, но вместе с тем противопоставлял Харламову хорошего производственника Васина, человека, который до конца осознал всю тяжесть своего проступка.
Потом выступали общественный защитник — человек с круглой, как шар, головой — и адвокат — грузная женщина с туго набитым портфелем. Оба они защищали Васина. Имя Харламова они упоминали лишь для того, чтобы, подобно прокурору, подчеркнуть вину Володи. Общественный защитник сказал в заключение, что примерный производственник Васин собирается жениться, строить хорошую советскую семью и что суд при определении меры наказания должен принять во внимание и это чисто человеческое обстоятельство…
