1. Суд
Ей сказали: «Второй этаж. Зал номер шесть».
Медленно, стараясь отдалить страшную минуту, Валя поднималась по лестнице. На нижней и верхней площадках, у перил, стояли люди. Они курили; курить разрешалось только здесь. Одни разговаривали нарочито громко, другие вполголоса, как в больнице.
На втором этаже Валя открыла дверь, на которой висела квадратная картонка с цифрой «6».
Она пришла раньше всех. Выкрашенные в коричневый цвет скамьи с низкими спинками были еще пусты.
Валя села в последнем ряду и откинулась на низкую, неудобную спинку. Прямо перед ней на чуть приподнятой над полом площадке стоял стол, покрытый зеленым сукном. За ним возвышалось три кресла. Самое высокое в центре и два пониже по сторонам. Они тоже были выкрашены в коричневый цвет — три пустых кресла с изображениями советского герба на длинных прямоугольных спинках.
Валя долго смотрела на эти пустые кресла и лишь потом заметила чуть поодаль, слева, трибуну, а у боковой стены — четыре стула, огороженные коричневым деревянным барьером.
Два других стола, составленные вместе и стоявшие перпендикулярно к тому, покрытому зеленым сукном, не привлекли ее внимания. Коричневый барьер, низкие скамьи, кресла с неестественно высокими спинками и гербами на них — все это Валя видела впервые в жизни. А простые канцелярские столы и такие же простые стулья возле них были привычны и, казалось, попали сюда случайно. Так же как и другой, маленький столик у окна.
Здесь, в этом зале, был особый мир, ничем не связанный с предыдущей жизнью Вали. Словно она оказалась в каком-то ином, четвертом измерении. И то, что в открытое окно доносился городской шум и были видны знакомые дома и что она, Валя, существовала как бы одновременно в двух мирах, лишь подчеркивало тревожную необычность места, где она сейчас находилась.
Валя плохо представляла себе то, что должно было скоро произойти. Она знала лишь, что это должно случиться здесь, в этом зале.
Высокие кресла с гербами и четыре стула, отгороженные барьером, гипнотизировали ее. Кроме них, Валя не видела ничего. Она не замечала, как открывалась и закрывалась дверь, в которую сама недавно вошла, как появлялись на пороге люди и, потоптавшись, уходили обратно или рассаживались на скамьях.
«Здесь будет сидеть он. А здесь — судьи», — думала Валя, переводя взгляд от стульев за барьером на кресла с высокими спинками.
Зал был по-прежнему почти пуст. Человек пять-шесть, не больше. «Зачем они пришли? — думала Валя. — Какое им дело? Толстый мужчина с красным лицом и круглой, как шар, головой, пожилая женщина с пестрой хозяйственной сумкой, инвалид на костылях… Зачем они пришли? Кто они ему?.. Родственники?»
Но у него не было родственников. Не было близких. Никого, кроме нее. Она знала это. «Зачем же они пришли?..»
Снова открылась дверь, и в зале появился высокий, бравый милиционер. И тут Валя увидела Володю. Он шел за милиционером, низко опустив голову.
Вале показалось, что за эти четырнадцать дней Володя неузнаваемо изменился. Он был в хорошо знакомом ей, потертом коричневом пиджаке с чуть отгибающимся правым лацканом. Валя сразу узнала темно-желтый трикотажный галстук, который еще в прошлом году подарила ему… И тем не менее Володя выглядел совершенно иначе, чем раньше. Всегда он держался очень прямо, а теперь горбился, будто нес на плечах невидимую тяжесть. У него всегда было тонкое и худое лицо, но теперь оно резко осунулось, и казалось, от этого стали особенно заметны его густые, почти сросшиеся на переносице брови. В походке Володи, в выражении его лица, во всем его облике чувствовалась усталость, безразличие ко всему, что происходило вокруг. Это было так разительно не похоже на того, прежнего Володю, которого Валя знала и любила, что сердце ее сжалось от острой, непереносимой боли.
— Сюда, — громко сказал милиционер, первым проходя за коричневый барьер.
Володя, не поднимая головы, прошел следом и сел на стул рядом с милиционером. Только теперь Валя заметила, что за Володей шел парень, которого она никогда раньше не видела. Шествие замыкал еще один милиционер. Незнакомый парень опустился рядом с Володей. Второй милиционер занял последний стул.
Открылась дверь, на этот раз боковая, — Валя не заметила ее раньше, — и оттуда торопливо вышла девушка. Она остановилась возле маленького столика и не глядя в зал, сказала вполголоса:
— Суд идет, прошу встать.
Первой шла невысокая пожилая женщина. Мужчина средних лет с угрюмым лицом нес толстую папку. Шествие завершал пожилой мужчина, почти старик, низкорослый, узкогрудый, в старомодных очках со светлой металлической оправой.
Они подошли к креслам с высокими спинками, и тот, что нес папку, сказал:
— Прошу сесть.
Затем судьи как-то разом опустились на кресла: мужчина с папкой — в центре, женщина и старик в очках — по сторонам.
— Судебное заседание народного суда Калининского района, Зареченской области, объявляется открытым, — негромким, глуховатым голосом произнес судья, сидевший в центре. — Слушается дело по обвинению Харламова Владимира Андреевича по статье 211 и Васина Вячеслава Федоровича по статье 108 Уголовного кодекса…
Валя попыталась вникнуть в смысл слов, которые негромко произносил судья. Однако главное для нее заключалось не в том, чтобы понять слова судьи, а в том, чтобы Володя увидел, обязательно увидел, что она, Валя, здесь.
Вцепившись руками в спинку передней скамьи, она подалась вперед в надежде, что Володя обернется. Слова судьи по-прежнему едва доходили до ее сознания. Она не заметила, как за канцелярскими столами, стоявшими перпендикулярно к судейскому, появились какие-то люди. Все ее внимание было приковано к человеку, который, низко опустив голову, сидел за барьером.
«Он похудел, осунулся! — думала Валя. — Как он жил там, в милиции или тюрьме, все эти четырнадцать дней? Думал ли обо мне, верил ли, знал ли, что я приду? Ну подними же голову, Володя, посмотри на меня, ведь я тут, совсем близко, почти рядом с тобой…»
— Подсудимый Харламов, — раздался громкий голос судьи. — Встаньте! Ваши фамилия, имя, отчество?..
Володя встал, с недоумением пожал плечами и тихо ответил:
— Харламов…
— Отвечайте суду ясно и полно: фамилия, имя, отчество, возраст, кем работаете.
— Харламов Владимир Андреевич, двадцать три года, электромонтер пятого участка Энергостроя, — механически, словно не понимая, к чему все эти вопросы, ответил Володя.
— Отвечать надо ясно и полностью, — не повышая голоса, заметил судья. — Подсудимый Васин…
Сидевший рядом с Харламовым невысокий, уже полнеющий молодой человек вскочил, как только судья назвал его фамилию.
Он стоял, вытянувшись во весь свой невысокий рост, руки по швам, и торопливо отвечал:
— Васин. Вячеслав Федорович. Двадцать пять лет. Шофер автобазы пятого участка…
На вопрос, есть ли у него ходатайства, Васин поспешно ответил:
— Не имею. Полностью доверяю суду.
Все остальное доносилось до Вали как бы издалека. Она едва слышала, как судья объявлял состав суда, спрашивал подсудимых, доверяют ли они этому составу, называл фамилии прокурора и адвокатов, снова спрашивал подсудимых, имеются ли у них отводы, разъяснял им их права…
Многое из того, что говорил судья, Валя пропустила мимо ушей. Но ее внимание привлек вопрос, обращенный к Володе:
— Подсудимый Харламов, вы согласны, чтобы вас защищала адвокат Голубова?
— Меня? Адвокат? — с удивлением и, как показалось Вале, с горечью переспросил Володя. — Не нужно мне никакого адвоката.
Судья поочередно наклонился к пожилой женщине, к старику и объявил, что ввиду отказа обвиняемого Харламова от адвоката суд, совещаясь на месте, определил освободить товарища Голубову от участия в судебном процессе.
Молодая, с высоким пучком волос женщина поднялась из-за стола, стоявшего перпендикулярно к судейскому, торопливо сложила бумаги в светло-желтую папку и вышла из зала.
«Почему? Почему он отказался от защитника?» — с тревогой подумала Валя, но в это время снова раздался голос судьи:
— Имеется просьба общественных организаций пятого участка Энергостроя о допущении Круглова Иннокентия Степановича в качестве общественного защитника Васина. Мнение прокурора? Адвоката?..
Никто не возражал.
Судья снова наклонился по очереди к обоим своим соседям, чуть шевеля при этом губами, и объявил:
— Суд, совещаясь на месте, определил: допустить в качестве общественного защитника… Вы защищаете одного Васина?
Круглоголовый, с красным лицом мужчина, сидевший на первой скамье, привстал и поспешно ответил:
— Точно. Одного Васина.
— Хорошо. Суд допускает в качестве общественного защитника… — судья заглянул в свои бумаги, — Круглова Иннокентия Степановича. Товарищ Круглов, займите место здесь. — Он кивнул на свободный стул, стоявший возле канцелярских столов.
«Васина… — повторила про себя Валя. — Одного Васина». Кажется, судья еще раньше назвал имена адвоката, который будет защищать Васина, и прокурора. Наверное, это они и сидят за канцелярскими столами: молодой человек, аккуратный, в темном костюме, в белой сорочке с галстуком, несмотря на жару, и небрежно одетая грузная женщина с туго набитым портфелем на коленях.
А кто же будет защищать Володю? Вале захотелось крикнуть: «Я, я буду его защищать! Ведь они не знают его, не знают! А я знаю. И я должна его защищать!»
Но она и сама понимала, что это невозможно.
— «15 августа 1964 года, — читал судья, — шофер пятого участка Энергостроя Васин Вячеслав Федорович получил задание выехать на машине ГАЗ-51, горзнак АТ 08–51, на загородную базу снабжения и привезти по наряду электрический кабель. В помощь ему был выделен электромонтер Харламов Владимир Андреевич. Они выехали из города, согласно отметке на путевом листе, в восемнадцать часов двадцать минут. Шел дождь…»
«В восемнадцать часов двадцать минут, — повторила про себя Валя. — Наверное, тогда еще он думал, что успеет… Мы договорились встретиться без двадцати девять. У него было еще больше двух часов в запасе».
— «…При выезде на Воронинское шоссе, — продолжал судья, — Харламов, находившийся в кабине вместе с Васиным, попросил последнего передать ему руль, ссылаясь на то, что он, Харламов, имеет удостоверение на право управления автомашинами, которое получил в 1962 году после окончания автошколы…»
Теперь Вале казалось, что она сидит рядом с Володей в кабине грузовика и видит перед собой темную ленту шоссе. Дождь стучит по ветровому стеклу — да-да, в тот вечер шел дождь, — и «дворник» неустанно чертит на стекле свой полукруг. Володя сидит за рулем (она никогда не видела его за рулем, хотя знала, что когда-то он действительно учился в автошколе).
— «Допрошенный в качестве свидетеля, а затем обвиняемого Васин Вячеслав Федорович признал себя виновным в том, что передал управление машиной лицу, не вписанному в качестве водителя в путевой лист…»
Валя слушала ровный голос судьи, а перед глазами ее бежала бесконечная темная лента шоссе, и она уже не видела ветрового стекла; ей казалось, что дождь бьет ей прямо в лицо, как тогда, когда она стояла у входа в кино…
«Володя, Володя, — мысленно повторяла она, — скажи, так ли все это было, как говорит сейчас судья, которому ты безразличен: ведь он же никогда не видел тебя раньше и никогда не увидит потом… Ну посмотри на меня, Володя! Неужели ты не знаешь, не чувствуешь, что я здесь, здесь, здесь, ну, посмотри и скажи мне, молча, про себя скажи, как все это было на самом деле, и я пойму, сразу пойму, как всегда понимала тебя, даже когда ты молчал, когда скрывал, что у тебя на душе… Ну посмотри же на меня, Володя, и я все-все сразу пойму…»
— «Таким образом, — звучал ровный голос судьи, — установлено, что Васин Вячеслав Федорович, не имея на то законного права, передал руль управления автомашиной ГАЗ-51, горзнак АТ 08–51, Харламову Владимиру Андреевичу и последний, следуя по Воронинскому шоссе, на сорок втором километре совершил наезд…»
Судья, видимо, был близорук. Он обеими руками держал раскрытую папку почти у самых глаз. Поэтому Валя не видела выражения его лица и только слышала ровный, бесстрастный голос.
— «…совершил наезд на следовавшего в том же направлении на велосипеде гражданина Саврасова Дмитрия Егоровича, 1948 года рождения, причинив ему телесные повреждения, опасные для жизни…»
«Что делать, что делать?! — твердила Валя. — Какое несчастье! Как же все это могло случиться?..»
О том, что произошло несчастье, Валя знала раньше. Прежде всего она побежала к Володе на работу. Ее направили к следователю Пивоварову.
— Человека сбил, — сухо ответил на все ее вопросы следователь.
Валя попыталась выяснить, как и при каких обстоятельствах это случилось и каким образом Володя очутился за рулем машины. Но Пивоваров ответил:
— Никаких вопросов, пока идет следствие. Ясно?
Все эти дни Валя была уверена, что произошло страшное недоразумение. Но теперь, здесь, в этом зале, впервые услышав официально произнесенные слова обвинения, она поняла, что дело гораздо серьезнее, чем она думала.
— «Вечером 15 августа в районе Воронинского шоссе пошел дождь, в связи с чем асфальтированное покрытие проезжей части находилось в мокром состоянии…»
«Дождь, дождь, дождь…» Это слово почему-то задержалось в сознании Вали, и она все время повторяла его про себя.
— «Это обстоятельство в силу требований статьи… Правил движения по дорогам СССР… накладывало на водителя, в данном случае на Харламова В. А., повышенную ответственность за безопасность движения, ибо останавливать автомашину путем торможения на мокром асфальте гораздо труднее, чем на сухом…»
Вале казалось, что громоздкие, тяжеловесные фразы судьи окружают Володю чем-то похожим на частокол, отделяют, отгораживают его от мира других человеческих слов, от всего, что живет там, за окном этого зала.
— «Однако Харламов такой ответственности не проявил, — чуть повысив голос, продолжал судья, — и на сорок втором километре Воронинского шоссе совершил наезд на Саврасова Д. Е., не остановился и следовал дальше, пока на сорок третьем километре шоссе не был задержан постовым милиционером…»
«Наезд, наезд…» Теперь Валя твердила это слово. Значит, так называется несчастье, когда машина сбивает человека, и он лежит с разбитой головой, с переломанными ногами.
«Вот как бывает в жизни, — думала Валя, — все хорошо: светит солнце, дорога Бидна, и вдруг дождь, темнота, и все летит в сторону, вкривь и вкось… Наезд! Но что с этим Саврасовым? Почему судья ничего не говорит о нем? „Телесные повреждения, опасные для жизни…“ Как это понимать? Жив ли он? Сколько ему лет? Шестнадцать? Боже мой, почти мальчик… Неужели все это правда? Неужели Володя сшиб его и даже не остановил машину?..»
— «Допрошенный в качестве обвиняемого Харламов показал, что не видел велосипедиста, а также наезда на него, слышал лишь негромкий удар и, будучи в этот момент ослепленным светом фар встречной машины, решил, что звук удара явился следствием попадания камня из-под колеса машины в крыло. Под влиянием неопровержимых фактов, предъявленных Харламову во время осмотра места дорожного происшествия, последний на предварительном следствии целиком признал себя виновным… Тяжесть причиненных Саврасову телесных повреждений установлена судебно-медицинской экспертизой. В настоящее время Саврасов находится на излечении в Калининской районной больнице…»
«Жив!» — наконец перевела дыхание Валя. Она снова уставилась на Володю, мысленно уговаривая его хотя бы посмотреть в ее сторону. Но Володя по-прежнему не видел ее. Он глядел в окно, глаза его были широко раскрыты и неподвижны.
Судья сделал короткую паузу и перевернул страницу.
— «Допрошенный в качестве обвиняемого Васин В. Ф. показал, что он передал Харламову управление машиной по настойчивой просьбе последнего, предъявившего ему, Васину, удостоверение на право вождения автомашины и сказавшего при этом, что имеет опыт вождения. Виновным себя в том, что он незаконно передал Харламову управление автомашиной, Васин целиком признал…»
Когда судья упоминал имя Васина, тот покорно и согласно кивал головой.
Валя вспомнила: еще в детстве кто-то говорил ей, что, если смотреть на человека долго и пристально, он обязательно почувствует на себе взгляд и обернется. Она попыталась сосредоточить всю свою волю и пристально глядела на Володю. Но он так и не повернул головы.
Думая только о Володе, Валя пропустила многое из того, что читал судья. Она услышала лишь заключительную фразу:
— «…подлежит рассмотрению в народном суде Калининского района, Зареченской области», — и увидела, как судья захлопнул свою папку и полошил ее на стол перед собой.
