14. Толкунов
Пятнадцатого августа 1964 года вечером постовой милиционер Василий Толкунов дежурил на сорок третьем километре Воронинского шоссе. Он сидел в деревянной будке и при тусклом свете запылившейся лампочки читал растрепанный номер «Роман-газеты» с повестью Павла Нилина «Жестокость».
На всем отрезке шоссе, проходившем по району, этот пост был самым бойким местом. Во-первых, потому, что шоссе пересекалось здесь проселочной дорогой, ведущей к двум наиболее крупным колхозам области. Во-вторых, из-за железнодорожного переезда. Шлагбаум опускался и поднимался здесь вручную, и шоферы, всегда торопившиеся куда-то, обычно приставали к дежурной с просьбами пропустить их за минуту до прохода поезда.
Толкунов не раз уже просил установить здесь пост Государственной автодорожной инспекции.
Начальство пересылало его рапорты в районный отдел милиции. На этом дело и кончалось. Дополнительной штатной единицы у автоинспекции не было.
Итак, 15 августа в восьмом часу вечера Толкунов загнул прочитанную страницу, отложил «Роман-газету» и вышел из своей деревянной будки. Честно говоря, покидать ее не хотелось, потому что лил дождь. Но выйти было нужно. У переезда, перед шлагбаумом, скопилось много грузовиков. Только что прошел пригородный поезд, а через три с половиной минуты должен был проследовать дальний. Поднимать сейчас шлагбаум по инструкции не разрешалось. Но шоферы, не стесняясь в выражениях, требовали, чтобы дежурная немедленно их пропустила. Нужно было малость поубавить у них пылу.
Толкунов накинул на плечи плащ, низко надвинул на лоб фуражку, чтобы дождь не хлестал в глаза, и стал прохаживаться между грузовиками, уверенный, что одно его появление заставит крикунов успокоиться.
Многие шоферы хорошо знали Толкунова. Это был неторопливый с виду, но быстрый и ловкий, когда того требовали обстоятельства, человек. На сорок третьем километре Толкунов дежурил уже много лет, чуть ли не с тех самых пор, когда вскоре после конца войны демобилизовался и начал службу в милиции.
Колхозники тоже хорошо знали и любили Толкунова. Как бы олицетворяя здесь справедливость в ее ипостасях, он нередко выступал одновременно в роли судьи, прокурора и исполнителя закона.
Судьей и прокурором он был, разумеется, неофициально. Но когда требовалось разрубить какой-нибудь запутанный узел, люди шли прежде всего именно к нему. Называли его просто «старшина».
В чем заключалась сила влияния Толкунова? В том ли, что человек он был уже немолодой, фронтовик, с двумя орденами «Славы»? В том ли, что после смерти жены жил один, воспитывая десятилетнего сына, не пил и в свободное от службы время охотно помогал людям по хозяйству? Или, может быть, в особом, свойственном ему чувстве справедливости? Так или иначе, Толкунова любили и слегка побаивались. Вздумай он переехать куда-нибудь, — наверное, постарались бы его задержать.
К шоферам Толкунов относился, в общем, дружелюбно. Он знал, что в большинстве своем это отчаянные ребята, за которыми нужен глаз да глаз, но в то же время понимал, что труд у них нелегкий. Воронинское шоссе было единственной асфальтированной дорогой в районе. Почти все свое рабочее время шоферы проводили на грунтовых или проселочных дорогах, весной и осенью — в непролазной грязи, зимой — в снежных заносах.
Шоферы нравились Толкунову еще и потому, что не лезли за словом в карман. Он охотно болтал с ними, одергивая, однако, зубоскалов, ибо власть есть власть, и забывать об этом не положено никому.
Прохаживаясь между грузовиками, Толкунов и сегодня шутил со знакомыми шоферами. Многие из них первыми приветствовали его, высовываясь из кабин.
Возле одной машины Толкунов невольно задержался, увидев вмятину на правом крыле.
Это был ГАЗ-51 со свежепокрашенным кузовом, на котором пузырились капельки дождя. Шофер, незнакомый Толкунову парень, молча курил. Рядом с ним в кабине сидел пассажир, тоже молодой, в черной куртке-спецовке.
Толкунов отметил, что водитель этой машины не принимал участия в общем галдеже, а спокойно ждал, пока поднимется шлагбаум.
Мысленно Толкунов одобрил и то, что парень был не в грязной, замасленной спецовке, как шоферы грузовых машин, а в пиджаке и с галстуком. Однако вмятина на крыле говорила не в его пользу.
— Бьете машины, черти! — сказал Толкунов в полуоткрытое окно кабины.
— Вмятина, что ли? — добродушно отозвался пассажир. — К столбу, наверное, слегка прижались.
— При-жались, — ворчливо повторил Толкунов, — что тебе столб — девка? — И строго добавил: — Выправить надо.
Он махнул рукой и уже хотел отойти, как вдруг заметил, что у машины не только помято правое крыло, но и разбит правый подфарник.
«Соврал, сукин сын, что слегка… — подумал Толкунов. — Ничего, приедет на базу, ему за этот подфарник…»
Послышался шум поезда. Шоферы включили моторы. Машины стали подтягиваться ближе к переезду. Каждый норовил вырваться первым, как только откроется шлагбаум.
Через минуту с грохотом, на большой скорости, мелькнув ярко освещенными окнами, промчался поезд. Шлагбаум поднялся. Сигналя и не уступая друг другу дорогу, машины устремились к переезду. «Вот так и бьют крылья, — подумал Толкунов. — Тут не только крыло или подфарник, весь кузов вдребезги расколотят».
Когда последний из стоявших в очереди грузовиков проехал под красным фонариком поднятого шлагбаума, Толкунов увидел еще одну грузовую машину, мчавшуюся к переезду со стороны города. Шофер ехал, включив дальний свет, ослеплявший встречные машины. Толкунов, настроение которого уже испортилось, решил проучить нахала. Он встал посреди шоссе. Шофер, конечно же, не мог не видеть его. Все же он не переключил свет на ближний, что сделал бы любой водитель при виде милиционера. Это окончательно разозлило Толкунова. Он энергично поднял руку, но еще раньше услышал резкий визг тормозов. Шофер высунулся из кабины и крикнул:
— Товарищ начальник, там человека сбили!
Толкунов мгновенно вскочил на подножку машины.
— Где? Кого?
— Не знаю, — торопливо ответил шофер. — На шоссе человек лежит. И велосипед рядом. В километре отсюда. Я машину гнал. Знаю, тут где-то пост должен быть…
— Вперед! — крикнул Толкунов, оставаясь на подножке и лишь крепче держась рукой за раму открытого окна. — Газуй!
— Так обратно же ехать надо, — недоуменно начал было шофер, но Толкунов снова крикнул:
— Вперед, говорю!
Пятнадцатого августа 1964 года в девятом часу вечера у дежурного Госавтоинспекции Калининского района зазвонил телефон.
Дежурный снял трубку, дунул в нее, убедился, что телефон исправен, и лишь затем произнес привычную фразу:
— Дежурный ГАИ Калининского района капитан Евстигнеев слушает…
Взволнованный сиплый голос торопливо сообщил, что на сорок втором километре Воронинского шоссе сбит велосипедист. Пострадавший доставлен в больницу. На месте происшествия находится постовой милиционер. Он велел позвонить в ГАИ и сказать…
— Погодите, — строго прервал Евстигнеев, — давайте по порядку. Кто у телефона.
— Шофер это, шофер, — раздалось в ответ.
— Какой шофер? Это вы совершили наезд?
— Что вы, что вы, товарищ начальник! Мое дело — сторона. Я мимо ехал. Меня старшина остановил. Говорит, забирай пострадавшего и срочно в больницу. Оттуда позвони в ГАИ, чтобы выезжали. Вот я…
— Вы откуда звоните?
— Да из больницы же, из больницы!
— Рядом с вами есть кто-нибудь из медицинского персонала?
— Сестра.
— Передайте ей трубку. А сами ждите. Ясно?
— Да мне ехать надо! Правду говорят шофера: никогда в такие дела не ввязывайся! Потом сам виноват будешь… Я же приказание выполнял, хотел сделать как лучше…
— Перестаньте паниковать. Передайте трубку сестре.
Тонкий девичий голос подтвердил, что в больницу на легковой машине доставлен находящийся в шоковом состоянии подросток лет шестнадцати. Сейчас его осматривает дежурный хирург.
— Вы записали номер машины и фамилию шофера, который доставил потерпевшего? — спросил капитан Евстигнеев.
— Конечно! — поспешно и, как показалось Евстигнееву, даже весело ответил девичий голос. — Мы порядки знаем!
— Отлично. Передайте трубку шоферу.
— Слушаю вас, товарищ начальник.
— Повторите, где произошел наезд.
— Я же говорю: по Воронинскому, на сорок втором! С километр не доезжая до переезда… Там и грузовик стоит задержанный! ГАЗ-51. Больше я ничего не знаю. Мне старшина приказал!..
— Ясно. Вы все сделали правильно. Можете быть свободны.
— Значит, могу ехать? — облегченно, но еще с недоверием в голосе спросил шофер.
— Можете. Благодарю за содействие.
Капитан Евстигнеев повесил трубку. Записав все, что рассказал шофер, в книгу происшествий, он пошел в соседнюю комнату.
Здесь было темно. Евстигнеев повернул выключатель. Висевшая на шнуре тусклая лампа осветила несколько канцелярских столов, несгораемый шкаф, прикрытое решеткой окно и кушетку, на которой спал человек.
